1
Каждое лето Ваньку вывозили в деревню. Не спрашивая, родители собирали вещмешок с сачком, пару панамок, загружали сына, вместе с игрушками, на заднее сиденье автомобиля и увозили.
Ване уже исполнилось шесть. Папа с мамой очень много работали, садик на все лето закрывался (такой был садик), и девать ребенка попросту было некуда. Все родственники были не менее работящими, и даже прабабушки не спешили на пенсии. А потому, пару лет назад, на большом семейном совете решили отправлять Ваньку на лето в деревню Кашкино, к прапрабабушке Оле. Все звали её просто бабушка. Или баба Оля.
Бабушке и деду Андрею было далеко за 80. Ваньке эти цифры казались просто космическими. Когда он впервые узнал, сколько лет деду, он был так удивлен, словно ему сказали, что деду целая тысяча лет. Мальчишка очень любил и воспринимал стариков такими же древними, как сам дом, как кривобокая, дырявая скамеечка у дома, как осевшая черная банька на задах огорода, у реки, как старая, размашистая, перекрученная черемуха в садике.
Старики вставали до зари, с первыми петухами. Бабушка (даже летом) топила огромную печь, дед уходил на реку за садком, в который за ночь набивались мелкие желтые карасики. Потом эти карасики чистились и запекались с яйцом на большой чугунной сковороде, в печи. Ванька просыпался от звука потрескивания поленьев, запаха свежего хлеба, молока. Он долго лежал на полатях и слушал, как бабушка шуршала по кухне длинными юбками и напевала себе под нос:
-Ухо-дили комсомо-о-льцы на гражданскую войну!...
Ванька обожал эти песни. Сама бабушка на гражданской войне не была, но песни эти, - и другие, русские народные, - тоже любила, говорила, что в них есть смысл. Выходило, что в других песнях смысла не было.
Пока готовился завтрак, Ванька выходил во двор, подходил к бочке с дождевой водой и долго смотрел на свое отражение. Стоило дунуть на воду, как отражение начинало кривляться, строя уморительные гримасы. Потом Ваня долго и тщательно умывался, вытирался висевшим на гвоздике вышитым рушником и на зов бабушки шел завтракать.
После завтрака Ванька обычно был предоставлен сам себе. Хотел – гонял по деревне на велосипеде, хотел - шел на речку с удочкой, хотел – помогал деду вязать сети, или бабушке - в огороде. В общем, дел было невпроворот. И только вечером, когда дед перед сном весело закидывал его на полати, Ваня грустил и скучал по дому.
В одно утро Ванька вдруг потерял деда. Ни в конюшне, ни в саду, ни во дворе его не было. Где только не искал: даже в телятнике проверил, и в голбец слазил. Нету! Пока Ванька в раздумьях бродил по двору, пиная ногой щепку, с огорода послышался собачий лай и скулеж. Мальчишка опрометью бросился туда и увидел деда, размахивающего руками: он гнал от себя старую собаку. У Ваньки от такой несправедливости дух перехватило и он, что было мочи, завопил:
- Белка, Белочка! Ко мне! Я спасу тебя!
Дед, завидев внука, поспешил навстречу. Он бежал с распростертыми руками, и кричал ему:
- А ну домой, пострелёныш! Домой, кому сказал! После, после…
Ванька оторопел. Что ж там такое, если дед его не пускает? Собака не унималась. Дед знал, что Ванька за ним не пойдет, а потому - вернулся обратно, загнал собаку в старую баню и запер. Теперь Ванька видел только, как дед орудовал лопатой. Рядом стояло ведро. Ослушаться деда было немыслимо. Никто и никогда этого не делал и Ваня не собирался нарушать традиций. Деда слушалась даже бабушка! Хоть и называла его иногда олухом и балдой.
Тут Ванька вспомнил про дыру в соседском заборе. Ещё прошлым летом, они с бабы Нюсиным Славкой выломали там доску, чтобы можно было незаметно, быстро и беспрепятственно лазить друг к другу. Забор был невысоким, всего до подбородка мальчикам и с соседской стороны там рос густой малинник. Ванька протиснулся между досками, пригнулся, чтобы остаться незамеченным, пробежал по малине, и, поравнявшись с дедом, присел на корточки. Сквозь щели в заборе Ванька ясно видел ведро с водой, в нем что-то плескалось и пищало. Ваня прижался лицом к щели. Над водой то поднимались, то опускались темные головки и лапки. Щенки? Белочкины щенята? Они были еще совсем слепые и их было много… Но ведь Ванька вот только утром играл с Белкой! Как же так?.. Ванька силился, но не понимал. На лбу, на висках и над губой от напряжения выступил пот. Как же так?.. Некоторые тонули и пускали пузыри. Дед медленно, с перерывами, копал яму, тяжело вздыхал, оперевшись на черенок лопаты, вытирал рукавом то ли пот, то ли слезы, приговаривая:
- Ах ты, старая корова… Ну сколько можно… Грех-то какой на мою седую голову… Э-эх…
Ванька медленно поднялся. Над забором появилась его голова в линялой кепке.
- Деда, ты фашист?
Дед о неожиданности выронил лопату и залепетал:
- Ванюша, да ты что?
По лицу Ваньки бежали слезы. Дед бросился, было, к нему, но мальчик, круша на бегу малину и завывая, уже бежал прочь. К обеду домой он не пришел.
Нашли Ваню только к вечеру, в амбаре, между двумя ларями – бабушка зашла за мукой на ночную квашню. Мальчик еле втиснулся, поджав под себя ноги, собравшись в плотный комок и уткнувшись лбом в колени.
- Вот ты где, - бабушка присела рядом. - Ванятка, сынок, ну, иди к бабушке, - она погладила внучка по руке. - Ну-ну, не надо так, это ж тебе - деревня.. А Белочка бы их все равно не вырастила. Старая она, молока нет давно. Да и рождаются они у неё убогие, не жильцы. Ты знашь, скока лет ей? Так больше двадцати уж чай. А по-человечески-то это больше ста будет. А по-твоему, так тыщи с две наверное. Пойдем-ка, я пельмешков налепила с груздями. Завтра утром Аня с Юлей приезжают. Обещали везде тебя брать с собой, иначе – нужны они мне здеся. Ты ведь один у меня помощник и остался. Всех куда-то несет. А уж к земле-то и вовсе не привязаны. Садок, опять же, поставить надоть. Ты за коровой-то пойдешь со мной али как? Там-от два теленка ишо, мне ведь одной не управиться.
Ваня поднял на бабушку заплаканные глаза. Бабушка продолжала:
- Ты ведь знаешь, дурные-ть они, окаянные. Вчерась так разбалделись, прямо в стаде, побили друг дружку здорово ногами, лягаются, чертенята. Особливо Васька.
- Не Васька, а Малыш. Васька бодается.
Ожил Ванюша. Лишь бы не спугнуть его.
Заревели первые коровы. Бабушка поднялась, вынула из-за двери две хворостины, одну протянула Ване. Тот не шевелился.
- Идешь ты чоль?
- Я… застрял…
Бабушка подергала Ваньку за руки, за ноги, для верности и убедительности осторожно потянула за голову обеими руками.
- Ну-тко?.. И то застрял! Надо жть! Сейчас я, сейчас, ты только посиди, потерпи.
Бабушка поспешила на двор. А Ванька подумал: «Только бы не деда».
Баба Оля привела двух соседок. Баба Маня от старости давно усохла и пополам сложилась, но шустро ковыляла по всей деревне, глядя себе под ноги, опираясь на длинную палку. Ходила даже в соседние деревни, за пять и восемь километров, а ещё, каждое воскресенье и по праздникам – в соседнее село за четыре километра, в церковь. Вторая соседка – низенькая, румяная и кругленькая баба Нюся - была похожа не неправильно собранную пирамидку: над короткой овчинной безрукавкой маячила маленькая вертлявая головка в пестром платочном тюрбане с узлом на лбу, а снизу торчали тоненькие ножки в трико с лампасами, обутые в великоватые, обрезанные валенки.
Ванька, завидев переполошенную троицу, улыбнулся, но, помня свой траур, сжал щеки руками. Бабульки охали, ахали, толкаясь в тесном амбаре, дергали Ванюшку за руки, за ноги, даже за нос! Двигали костлявыми руками лари и лепетали что-то на своем, старушечьем языке. В конце концов, Ванька был освобожден. Бабушки прыгали, кружились, махали руками, клюками и кричали:
- Ура! Мы всех победили!
Ванька по-взрослому смутился:
-Ну что вы, как маленькие!
Старушки лишь заговорчески переглянулись, и уже вчетвером, с Ванькой, пошли встречать коров.
Продолжение следует...