Туманной дымкой подернутое, широко раскинулось предгорье, теплое и изобильное, увенчанное крутым горным массивом с заснеженными вершинами, далеко пронзая туман, уходящими в синеву.
В этой стране есть обитатели: люди и животные. Многие люди из тех, кто живет далеко от гор в маленьких живописных деревушках, подобно большинству животных, редко поднимаются над уровнем спасительного и теплого тумана, занимаясь своими маленькими делами, возделывая на пологих склонах плантации крыжовника и огороды. Досуг их проходит за трапезой, в спокойных беседах, а если вдруг слышится спор и крик, то вскоре затихает, ибо все они дорожат здоровьем и душевным покоем, который подобен туману. О горах они не слышали или не вспоминают: говорить об этом не принято. Их внешний и внутренний кругозор одинаково ограничен туманом, и они держатся за туман как гарантию благополучия. Они робки и любят свою землю, чтят предков, гордятся крыжовником, но много горя доставляет им буря, смерть близких или плохое пищеварение. Их принципы и добродетели подобны низким потолкам лепных хижин, словно в таких хижинах обитают и их души. Мысли о смерти для них табу.
Чувствуя ее приближение, они печалятся и вздыхают, вспоминая о временах, когда смерть была далеко, когда казалось, что жизнь будет вечной или ученые придумают, как ее продлить. «Если бы молодость знала, если бы старость могла…» - вздыхают они, когда вокруг собираются почтительные юнцы, которым предстоит пройти тот же путь.
«Ничтожно их счастье, ничтожно их горе», - говорят люди иные, живущие выше полосы туманов у самых гор, когда изредка взор их скользит по низинам. Люди гор имеют цель – добраться до вершины, а потому стремятся избавить свои плечи и души от лишнего груза. Сознание их подобно стреле, пущенной в цель и летящей все выше – вот заблестела она в лучах солнца, вот несется и скачет по горным склонам ее тень – она продолжает лететь. Для этих людей, воплотившихся, кажется, в само движение, бесплотны вздохи и испарения жителей предгорий.
Жизнь недостаточно велика, чтобы достигнуть вершины, но отсюда они выводят лишь то, что в каждый момент надо быть уверенным, что делается все, что в силах; поэтому повседневной целью является непрерывное поддержание этой уверенности, а окутанная снегами Цель, всегда далекая и манящая, блестит путеводной звездой.
Взбираясь выше, туда, где в прозрачной звенящей тишине одиноко реют орлы, а потом еще выше, иногда замечают на пути обледенелые тела тех, кого смерть застала в дороге; и тогда долго еще путь озаряется улыбкой, блаженной улыбкой, застывшей на устах мертвеца.
Изредка другое настроение овладевает человеком гор, распростертым на скале и привычно ищущим опору для следующего шага. «Зачем я здесь? Или моя борьба отличается от суеты прозябающих внизу? Каков смысл иметь Цель, стремиться к ней, презрев покой и самодовольство? Ждет всех один конец, и всякая жизнь одинаково иррациональна; так не лучше ли разжать руки и обрезать страховку?»
Однако он не делает этого и отводит застывший на минуту взгляд от бездны под ногами. «Да, конечно, этой борьбе иногда хочется предпочесть сон без сновидений, но где гарантия, что за чертой самоубийства прервется непрерывность? А что если за этой чертой ждет остановившаяся мука, вечное безумие низвержения на скалы, которое я так живу теперь вообразил? Разве столь ужасной неизвестности не стоит предпочесть жить до назначенных мне пределов? И притом вовсе не безразлично, как жить: так, как жители гор или так, как люди низин, смерть которых, как и их жизнь, поистине ужасна.»
Рукой нащупав неровность, ногой – уступ, он поднялся еще; мысли тоже продолжали свой ход. «Только после чреды проб и ошибок распутывается клубок судьбы, выпрыгивает из рук – иди за мной по этой тропинке; и тогда на душе становится ясно, словно свет озаряет путь к открывшейся Цели. И нам открылся путь; и что из того, что, может быть, скоро, а, может, через десять лет я умру: сорвусь ли вниз, замерзну, попаду ли под обвал? – разве это хотя бы немного умаляет цену моего всегдашнего старания делать все, что в моих силах, пока я жив, пока способен действовать? На этом воспитали себя люди гор: и разве не здесь самая верная гарантия, что бы ни было после смерти, но безумия и муки не будет, а если что и продлится за ту черту, то только блаженство, которым, как последним протяжным аккордом, завершается жизнь, полная счастья… Иначе почему они улыбаются?»
Прижавшись спиной к скале, он некоторое время отдыхал, впитывая краски заката, охватившего небосвод; глядел на подернутые багрянцем облака. Одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы… Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой середины неба; немного погодя, рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый… Посмотрев вниз на уже сумеречные предгорья, он улыбнулся, вздохнул и продолжал свое восхождение, что-то бормоча и постепенно растворяясь в причудливом свете неба…
Потом все туманится, плывет и вскоре ничего разобрать уже невозможно.
1991-1992