Из воспоминаний "Від роду до роду" моего отца Павленко Ивана Ивановича (1923-2000), записанных в 1990 году.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Прошло сорок лет. И только в последние годы удалось кое-что узнать о гибели курсантского взвода, которая замалчивалась, и рассказать о ней горькую правду.
В советское время было принято рассказывать о победах, а о потерях, о бездарном командовании, о бесчеловечном использовании солдата говорить строго запрещалось.
Тогда в Пятигорске заниженные (причём сознательно) сведения о противнике (всего лишь десант) были не просто ошибочными, а умышленными. Они внедрялись в наше сознание с целью поддержания нашего боевого духа и уверенности в победе. И мы, веря своим командирам, рвались на скорейшее уничтожение вражеского «десанта», как говорится, лезли на рожон, выказывая при этом показную браваду. Были мы тогда молодыми, горячими, идейно нашпигованными, готовыми идти в огонь и в воду. И, конечно же, стремились отличиться перед выпуском. Я и сегодня не стыжусь этого стремления, ибо оно бросало нас не на парад, а навстречу смерти.
Наш взвод-отряд, выполняя приказ на разведку, напоролся на регулярные части врага, не имея возможности ни опрокинуть его, ни отойти. Бой был скоротечным, жарким и неравным. Курсанты, особенно в начале, проявили своё умение и отвагу. Но силы были неравными, и они сложили свои головы.
Что происходило тогда в других ротах, почему они не поддержали нас? Об этом узнал только через 43 года от бывшего командира взвода старшего лейтенанта Вдовченко Павла Корнеевича. Вот что он рассказал:
«Под Машуком я возглавлял передовой отряд 14 роты. Мы прошли верхнюю часть кладбища, вышибли оттуда охранные посты немцев, но потом никак не могли сбить их огневые точки на пути к разъезду, без чего поворачивать к городской окраине было нельзя. 15 рота тоже завязла в стычке с немцами возле лесничества. Мы видели, как вела бой на окраине 13 рота, как горели скирды, но в силу сложившихся обстоятельств оказать ей помощь не могли.»
Израсходовав патроны, 14 и 15 роты, теряя убитых и раненых, отошли по лесистой местности за Подкумок. А та часть нашей роты, которая оставалась возле городка в распоряжении нач. штаба Гаввы, была внезапно атакована подошедшими из города автоматчиками. В бою смертью храбрых пали наш командир взвода 2-го ранга Гавва Николай, помкомвзвода ст. сержант Васыгов Азиз, а также несколько курсантов. Остальные ушли к провалу. Были они фактически безоружными.
Не имели успеха и курсанты Нижнего городка. Они только утром попытались атаковать немцев, переправившись вброд через реку, но были отброшены и понесли потери.
В общем в Пятигорске произошло то, что было характерным для первого периода войны. Немцы, имея подавляющее преимущество в вооружении, ворвались в город внезапно, когда их там не ждали и не были готовы к отпору. Днём раньше московское радио сообщало, что бои (причём, как всегда, ожесточённые) идут еще в районе Армаира. Кто-то же посылал эти «ободряющие» сведения в Ставку, чтоб хоть как-то оправдаться в вынужденном бессилии остановить противника, сам находясь, очевидно, уже в Нальчике.
Оправдано ли было бросать почти безоружных выпускников училища против вооружённого до зубов врага? Тогда мы не спрашивали об этом. Бросают- значит надо. И сегодня хотелось бы снять этот вопрос с обсуждения, изгнать его из своей щемящей памяти, захоронить поглубже и забросать камнями могилу. Но он живуч, особенно в памяти тех, кто потерял тогда многих боевых товарищей, а сам по ошибке или случайности уцелел, чтобы всю жизнь нести в себе эти ноющие раны войны.
Есть такое понятие – неизбежные потери. И как бы тяжелы они ни были, чувства протеста, укоров совести такие потери не вызывают. Но при одном условии – если их отдача весомая и крайне необходимая. Пример тому – подвиг группы курсантов под командованием л-а Пестова, которая ворвалась в город на тракторе «Комсомолец» и нанесла врагу значительный урон в живой силе и технике. Мы обнажаем головы перед величием духа тех, кто ценой собственной жизни всё же приближал победу.
Но есть и другое понятие – напрасные жертвы. Они чаще всего имели место в тех случаях, когда предпринимались авантюрные попытки «спасти положение» и свою голову, уйти от ответственности за свои и чужие просчёты в реализации боевых (иногда непосильных) задач и приказов высшего командования. Сколько было угроблено при этом нашего брата, особенно в первый период войны! Хоть с одними кулаками, но вперёд – таким был девиз, порождённый сталинским авантюризмом.
К большому несчастью, в то трудное и жестокое время все приказы, один пожёстче другого, зачастую отдавались наспех и на авось, без учёта реальных сил и возможностей. Любой ценой взять, отстоять, атаковать – вот их главное содержание. Людей не жалели. Чем больше их пало, значит, жарче были сражения и больше заслуг у командования. На такие действия чаще всего толкали неожиданные проломы в линии фронта и неудачные боевые операции, а отсюда страх перед верховным гневом и наказание не ниже расстрела. А расплачивался за всё рядовой солдат.
В Пятигорске училище потеряло за одни сутки только убитыми пять лейтенантов и одного младшего политрука, а также около ста курсантов. Многие были ранены, оставлены в темноте на поле боя и погибли в плену. Некоторые оказались в окружении. И дорога в училище для них уже была закрыта.
Между тем, через два дня после падения города наше радио ещё передавало на всю страну ободряющую ложь о том, что в Пятигорске идут ожесточённые бои и что войска генерала Тимофеева (о курсантах училища ни слова) уничтожили 5 танков, 50 автомашин и более ста гитлеровцев. Сведения эти были безбожно завышены и шли они в Ставку по линии того же генерала, который кинул нас против танков, чтобы хоть как-то выгородить себя.
В 1944 году моя мать на свой запрос получила из училища извещение о том, что курсант Павленко Иван Иванович пропал без вести на Северо-Кавказском фронте в октябре (?) 1942 года. Наверное, родители других курсантов получили такие же известия. Да, некому было не только хоронить павших и подбирать раненых, но и доложить правду о нашей судьбе. Пал смертью храбрых командир нашего отряда л-т Никитенко. Погиб в неравной схватке наш командир взвода воентехник 2-го ранга Гавва. Но капитан Быков возвратился в училище, получил орден Красной Звезды и звание майора, стал командиром курсантского батальона нового набора. Что он доказывал, возвратившись в училище? Наверное, о том, как героически он руководил боем в Пятигорске. Только после его приказа никто его там больше не видел. Возложив свои обязанности на ст. лейтенанта Мордашова, он в сопровождении охраны из четырёх курсантов сразу же ретировался за Подкумок. Не в его интересах было сообщать о гибели нашего взвода, который он послал в западню без предварительной разведки, просто вслепую.
А училищному начальству, которое раньше нас оказалось в глубоком тылу, тоже удобнее было списать свои неоправданные потери на войска генерала Тимофеева. Вот почему мы погибли не 10 августа в г. Пятигорске, а в октябре на Северо-Кавказском фронте. Ищи да свищи, когда фронт протянулся на тысячу километров от Чёрного до Каспийского морей.
Так был предан забвению взвод, совершивший подвиг. Но я, пройдя адовые круги плена, выжил. Может, один из тридцати. Сразу же по возвращению из плена пытался рассказать о героико-трагической судьбе моих товарищей. Но меня одёрнули, очевидно, усмотрев вину за гибель взвода в существующей военной доктрине.
Не зная, где находится училище, я написал в Главное бронетанковое управление Красной Армии. Через некоторое время меня вызвали в райвоенкомат, окинули подозрительным взглядом и «разъяснили», что погибли миллионы, а мне лучше не писать, а идти в колхоз и поднимать его из руин, дабы искупить своё пребывание в плену.
Вышел я из военкомата в каком-то невменяемом состоянии. Брёл улицей, и всё казалось, что на лбу у меня горит не шрам от дула немецкого пистолета, которым ударил меня на допросе гитлеровский офицер, а клеймо прокажённого. Каким могло быть состояние человека, которому вместо благодарности за пролитую кровь и муки плена бросили камень в лицо, наплевали в душу? Пройдя все адовые круги плена, я выжил и возвратился на Родину, которую любил и пролил за неё кровь. Но она отвернулась от меня. Выжив, не хотелось жить. И я затаился, озлобился, умолк на долгие годы, становясь политически двуличным, приспособленцем, но с сильной жаждой правдоискательства.
Спас меня в те годы единственный в своём роде врач-целитель. Это труд на той земле, которая меня родила, вынянчила и однажды уже вывела в люди. А также мои односельчане, сами не раз мятые и битые жизнью, однако не утратившие человечности, доброты и сочувствия. В их среде я рождался повторно, чтобы положить начало жизни совсем другого человека – осторожного, скрытного, ненавидевшего сталинщину, но жившего теперь по её волчьим законам.
Лишь в канун 40-летия Победы я не выдержал и через прессу начал разыскивать товарищей по оружию. В течение года я нашёл совет ветеранов училища и многих бывших курсантов и командиров. Но никого из нашего 2-го взвода 13 роты, участвовавших в бою за Пятигорск, не нашлось. Нашёл и семью капитана Быкова в Киеве, но его самого не было уже в живых. Он умер в звании полковника. Послал я в совет ветеранов свои воспоминания о пятигорских событиях. После этого меня пригласили в Полтаву и ввели в состав редакционной коллегии по подготовке сборника воспоминаний о боевом пути училища. И я с головой окунулся в работу. Через мои руки прошло много архивных документов (с горькой правдой и бахвальной ложью), а также воспоминаний и писем ветеранов. На их основании я написал с помощью полковника Кириллова две книги «Был такой полк» (о сводном полку училища, воевавшем на Днепре в 1941 году) и «Оборона Пятигорска». Но, подготовленные к изданию, они так и не вышли из печати. Наступили перестроечные времена, и надобность в такой литературе отпала. К тому же умер полковник Кириллов. Среди множества писем, накопившихся в совете ветеранов, особенно ценным для меня было письмо бывшего курсанта нашего взвода Тибейкина Петра Степановича из Ташкентской области. В нём он сообщал председателю совета ветеранов Ульянченко А.М., что ничего не знал о существовании совета, поэтому в мае 1980 года послал запрос на имя первого секретаря Пятигорского горкома КПСС, увековечена ли память курсантов 2-го взвода 13 роты, павших на окраине города в ночь с 9 на 10 августа 1942 года. К письму был приложен список павших. Это письмо забрал себе и хранил как драгоценную реликвию, ибо в списке под № 14 стоит моя фамилия, а напротив пометка «убит». В 1986 году это письмо я отдал в Пятигорский музей по просьбе его сотрудников.
У меня также есть список курсантов и командиров, фамилии которых высечены на воинском мемориале в Пятигорске в 1975 году. Из нашего взвода в нём только три человека – л-т Никитенко, ст.сержант Васыгов и курсант Теслюк.
Как они туда попали – не знаю. В списке 19 человек. Это павшие в разных местах. Их хоронили свои, при том там, где настигла пуля или осколок.. Одних, как мл. политрука Максимова, в наспех в наспех вырытой могиле на кладбище, других – в природной яме или промоине от дождя, а некоторых и вовсе не успели предать земле. Но о их гибели знали выжившие командиры, и по их ходатайству к 30-летию Победы были высечены фамилии павших на мемориальных плитах.
Курсанты нашего взвода, а с ними и воентехник 2-го ранга Гавва, были похоронены при немцах в общей братской могиле на верху кладбища как безымянные. Хоронили их местные жители с участием священника. Якобы у Теслюка и Васыгова нашли смертные медальоны, а л-та Никитенко узнала жена. Остальные лежат неразгаданные в братской могиле. Эта могила с надписью «Неизвестные курсанты» хранилась до 1975 года, а потом мемориал перестроили, известных фамилии высекли на плитах. А неизвестных сравняли с землёй. За них некому было вступиться.
Мне надо было раньше начинать розыск и наводить справки, в том числе побывать в Пятигорске. Возможно, с помощью старожилов я бы кое-что и расставил на свои места. Но сделать это в те годы было почти невозможно. Ведь я был в плену, а значит – чуть ли не изменником. Кто меня будет слушать, и кто будет верить?
Тогда в особой чести были те, кто уже гнал немцев на запад под грохот сотен батарей, танков и самолётов. Нас такая слава не баловала. Курсанты 1941-42 годов вводились в сражения в самых крайних, самых тяжёлых случаях, когда остановить вооружённого до зубов врага уже было некому и нечем. С одними винтовками в руках, но сильные духом, они бросались в атаки и нередко ценой собственной жизни сдерживали противника на день-два. То был подвиг особого рода, незаметный и нерекламируемый, с порохом и кровью пополам. В его честь не гремели орудийные салюты и не раздавались награды. Скрывается он иногда постыдно и по сей день. Сталинская система не любила признавать свои недостатки, просчёты и особенно свои преступления.
Конец части 5