Я сильно привязался к моему «сталинскому» дому в Новой Деревне с широкой парадной лестницей и огромной площадкой перед квартирой, и уютным зеленый сквером за нашими окнами, в которые кланяются старые клены. Здесь я по батюшкиным молитвам обрел то, за что богатые платят большие деньги — и в доме, и за окнами всегда стоит тишина.
Сначала я не верил и все ждал подвоха: вот сейчас загрохочет «музыка» из соседней квартиры, а пьяные голоса в сквере заорут благим матом что-то нечленораздельное. Но проходили дни, — и я привыкал к тишине. Одно только обстоятельство омрачало праздник души: летом из недалекого кафе перед закрытием распахивали двери, крадя у меня полчаса тишины. Но эту цену я готов платить.
Стали серыми и сонными
Тишиной оглушены.
Визг и рев над стадионами —
Тоже форма тишины.
Обезсиленные узники,
Ждем последнего суда…
Неужели больше музыки
Не услышим никогда?
Николай Стефанович †1979
Обратите внимание, мир вокруг стал шумным. Едешь в метро — рядом парень в наушниках, а сквозь них какофония на весь салон; из метро вышел — грохочет динамиками продавец, в маршрутках музыка, в поезде — тоже музыка; ее словно привязывают к тебе и заставляют слушать. Слава Богу, с годами я стал глуховат, и мощный звукопад не достигает моего слуха. «Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром»? — с тревогой вопрошал Гоголь. Но он-то имел в виду настоящую музыку!
Ни джаз, ни рок я не приемлю.
Они пришли издалека
И засорили нашу землю…
Мне песня русская близка.
Пока звучит она под небом,
Надежда есть
И вера есть,
Что будут все
С водой и хлебом,
Что победит
благая весть.
Михаил Аникин, СПб
Зашла по делу в редакцию знакомая поэтесса, женщина уже немолодая. Глаза сухие, но вижу, расстроена чем-то. «Что случилось?» — спрашиваю. Тогда она говорит: «Вчера собралась на всенощную в Большеохтинскую церковь свт.Николая, транспорт общественный плохо ходит, вот я и приспособилась на попутках — там ведь совсем рядом добираться. Конечно, за деньги. Останавливается машина, передняя дверь приоткрылась. Только и успела спросить: «До храма не довезете?», как водитель с такой силой захлопнул дверь и нажал на газ, что порвал защемленное дверью пальто, слава Богу, по шву.
Но это не все. Проехав несколько метров, машина остановилась, вылез молодой здоровый парень, подошел ко мне и ударил по лицу. Развернулся, сел в машину и отправился прочь…»
Много я знаю подобных историй с более печальным концом. Попросил у батюшки благословения на приобретение какого-нибудь инструмента самозащиты. К моему удивлению, отец Иоанн благословение дал. И я недорого купил некое приспособление, которое оружием можно назвать с большой натяжкой. Но как-то поспокойнее стало, когда ощущаешь эту штуковину в кармане. Однажды на меня безпричинно натравили огромного пса, и я, забыв о том, что способен защититься без особого вреда для врага, как мальчишка, спрятался за воротами собственного гаража. Да и как решиться делать живой твари больно?..
А собаку спустила с поводка девчонка лет семнадцати. До сих пор стоит в ушах ее унизительный смех — какое-никакое развлечение…
В подъезд входите осторожно,
В России тоже, как в Чечне.
Вооружайтесь всем, чем можно, —
Ведь на войне как на войне.
Уж мне-то, мухи не убившей,
Молившей Бога за врагов,
И шляпы с перьями носившей
Под цокот тонких каблуков.
Уж мне-то?.. — Пистолет заряжен:
Научит жизнь, увы, всему.
Пусть враг, как прах, под ноги ляжет.
Пришел со смертью — смерть ему!
Нина Карташева, Москва
На территории психиатрической больницы Степана Скворцова стоит с давних времен деревянная, но ладно подновленная церковь вмч.Пантелеимона Целителя, великого православного святого. Прихожанами здесь, в основном, душевнобольные из разных отделений, которых на службы отпускают врачи. Стыдливо опускаешь глаза, когда видишь их лица с признаками болезни Дауна, их неуклюжие движения, неуместные улыбки и смешную походку. Но службу выстаивают тихо, и выражение лица меняется, стирая уродство, и осмысляется взгляд. Убогий — это человек Божий…
Они метались на кроватях —
И чей-то друг, и сын, и муж.
О них вздыхали, как о братьях,
Стыдясь их вывихнутых душ.
И, жгут смирительный срывая,
Они кричат: «Остановись!»
Не жги, проклятая, больная,
Смещенная безумьем жизнь!»
Дежурных бдительные руки
Их положили, подоспев.
И тут вошли в палату звуки —
Простой и ласковый напев.
И кротко в воздухе повисла
Ладонь, отыскивая лад,
И трудно выраженье смысла
Явил больной и скорбный взгляд.
А голос пел: мы те же звуки,
Нам так гармония нужна,
И не избавиться от муки,
Пока нарушена она.
Взгляни устало, но спокойно:
Все перевернутое — ложь.
Здесь высоко, светло и стройно,
Иди за мною — и взойдешь.
Девичье-тонкий в перехвате,
Овеяв лица ветерком,
Белея, уходил халатик
И утирался рукавом.
Алексей Прасолов †1972
Приятно идти в издательство, готовящее твою книжку к вы-ходу в свет. И редактором оказалась милая женщина сорокалетнего возраста, которая сразу расположила к себе. Знаете, как бывает: встретишь незнакомого человека — и сразу проникаешься к нему доверием. И работа ладится: автор — субстанция тонкая, обидчивая, за каждое выстраданное слово готов грудью лечь; а с ней — удивительное дело — и убрать лишнее соглашаешься, и замену сделать готов, и рисунок добавить. Так она расположена к лю-дям, такой свет неподдельный в глазах от твоего прихода, что и мне захотелось хоть что-то сделать редактору приятное. Я подарил ей красивую заморскую розу.
А лицо у нее такое русское-русское, и говорить с ней так легко-легко, что я подумал, следуя непостижимой мужской логике, — наверное, не любит она розы, надо что-нибудь попроще, что-то исконно наше. И в следующий раз преподнес букетик лесных ландышей. И снова был поражен той радостью, с которой она приняла от меня душистый подарок. «Надо же! — позавидовал я, — какой чудный характер.
Мне бы частичку ее доброжелательности и простоты…» Когда она пригласит по книге в следующий раз, нарву-ка я для нее на даче разноцветных луговых цветов …
Мне б,
Не горбясь под ношею,
Надо с прежней охотой
Сделать что-то хорошее,
Сделать доброе что-то…
Василий Федоров †1984
Кошки стареют на глазах: еще недавно Мартюня, даже не приседая, грациозно взлетала на стол, чтобы с него перебраться на солнечный подоконник погреться. Теперь она долго примеривается перед прыжком и часто после неудачи шлепается на пол. У Малыша на морде появились седые волосы, он как-то ссохся телом и безпробудно спит. Но лечиться не любит и прячется от таблетки где может. Увезти бы их на воздух — на даче травки поесть, охотничьему инстинкту дать себя проявить — может, и поживут еще.
А помрут — в ямку глубокую закопать, чтобы деревенские собаки не достали, молитву прочитать, как батюшка научил, да вспоминать о своих котах до конца уже своих дней: других заводить поздно… Да вот с дачей всё проблемы, никак не выберемся…
Две бездомные собаки,
Греясь в стужу друг от друга,
В развалившемся бараке
Слушают, что скажет вьюга.
Север, Юг, Восток и Запад,
Детство, старость — все смешалось…
Робко тянут, тянут лапы,
Словно просят дать хоть малость:
Корку хлеба, чуть соломы,
Чтоб оставили в покое,
Чтоб предсмертная истома
Растворилась в снежном вое.
Александр Власов
В жизни каждого человека бывают часы и минуты, когда подступает безысходность уныния.
†«Уныние значит та же лень, только хуже, — учил прп.Амвросий Оптинский. — От уныния и телом ослабеешь, и духом. Не хочется ни работать, ни молиться, в церковь ходишь с небрежением, и весь человек ослабевает».
Иногда поводом к этому служит пустяк, но чаще и разрушительнее действует вынужденное бездействие. Болезнь, больница, уход близкого человека или хроническая усталость превращают еще недавно деятельную личность в растерянную, пытающуюся на-щупать обратную дорогу бросанием из стороны в сторону.
Спасение одно — научиться переживать данное состояние. Часто оно сопровождается творческим отступлением, невозможностью продолжить плодотворно шедшую до этого работу. Только не впадать в отчаяние! Умение ждать во все времена считалось высшей добродетелью. Ждать, перенося мучительное состояние пусто-ты, когда не веришь, что все вернется в прежнее русло. Ожидание — Божья школа смирения.
Однажды, когда я провалился в уныние, вдруг позвонил батюшка (откуда прознал?) и голосом, не терпящим возражения, только и сказал: «Немедленно в храм!» Я послушался, и скоро мрачность духа прошла.
Мы засорили суетой
И головы, и души.
И видим-слышим только то,
Что жаждем видеть-слушать.
И все идет наперекос,
И жизнь копейкой стала,
Забот и дел немерен воз,
А нам все мало, мало.
И только охаем-кряхтим,
А жизнь все хуже, хуже,
Расстаться с возом не хотим
И надрываем души.
А нам понять бы навсегда,
Чтоб не жалеть о многом:
На свете есть одна беда —
Не повстречаться с Богом.
Иеромонах Роман(Матюшин)
Повод был важный, и я позволил себе обратиться к читателям газеты:
«Дорогой читатель!
Вы держите в руках, можно сказать, юбилейный, 150-й номер газеты «Православный Санкт-Петербург». А если добавить четыре дочерних издания, то количество выпусков далеко перевалит за 200 номеров. Но сейчас не об этом.
Свыше одиннадцати лет существует всероссийская просветительская газета «Православный Санкт-Петербург», и все эти годы сотрудники редакции душу вкладывают в каждую статью, в любую заметку. Наверное, поэтому у нас 3000 подписчиков по России и целая армия верных читателей, готовых всегда поддержать газету словом и делом. А если прибавить 12000 интернет-читателей в месяц по всему миру, то можно сказать, что трудимся мы не зря.
Вот только путают нас с «Православным радио» завода АТИ, возникшим намного позднее. Прихожу в редакцию, включаю автоответчик, а на нем женщина-слушательница подробно разбирает очередную радиопередачу. А на выставках к нашему стенду подходят люди и, не обращая внимания на разложенные газеты, высказываются о работе радио. А иногда сливают в сознании радио и газету «Православный Санкт-Петербург» в одно целое. Не скрою, обидно становится…
Возможно, это невнимательность слушателей, но только ни разу не довелось мне услышать по радио разъяснения, что к газете «Православный Санкт-Петербург» общественная организация «Православный Санкт-Петербург», то есть радио, никакого отношения не имеет. Разве что обзоры нашей газеты раз в месяц делают. Не хочу подозревать коллег-радиожурналистов в умысле, только негоже прикрываться популярностью чужого издания, пользуясь схожестью названий.
А закончить хочу русской пословицей: «Кабы бабушка была не бабушка, то была бы она дедушка». Александр Раков».
Не припомню, у нас, в Европе ли,
я видал в музеях не раз.
как художники пишут копии,
на великое щуря глаз.
Оттого ль, что душой невеселы?
Оттого ль, что тянет к рублю?
Ну, а может, это профессия?
Копиистов я не люблю.
Жить готов, только горе мыкая,
самой худшею из судеб, —
не могу размножать великое,
превращать его в ширпотреб.
Владимир Торопыгин
Отлетает первый месяц лета, а долгожданного тепла как не бывало. Лишь выглянет солнышко, как его лучи тут же сдувает ветер, а сверху все капает, капает, капает безконечный холодный дождь. Дачники расстроены — одни невозможностью позагорать и искупаться, другие гибелью огородной рассады от заморозков: опять сажать. И хотя кругом зелень, и травы-муравы живо встают во весь рост, лета не чувствуется: где неповторимый запах подсыхающей земли и той внутренней летней радости, которая непохожа на весеннюю, да и на никакую другую… Конец июня, а в лесу цветет душистый целебный ландыш из Красной Книги:
«Уже томит его жара, И умирать ему пора. А лето только подошло, Развеяв первое тепло…» Сергей Городецкий †1967
Лица у людей кисло-бледные, и руки привычно держат готовый раскрыться зонт. Что ни говори, а погода влияет на наше настроение.
НЕПОГОДА
Все дождь и дождь стучится по карнизу, —
По прихоти ль небесной, по капризу.
Не тот, как брызги солнца, не грибной, —
Какой-то весь кислотный, соляной...
И вновь неутешительны прогнозы:
В природе тоже кризис и застой.
И кажется, не дождь идет, а слезы,
И все над той, несжатой полосой.
Валентина Телегина, Урал
Мы знаем о себе много дурного, злого, нехорошего и, как можем, говорим об этом на исповеди. Мы опять грешим и снова приходим исповедоваться. Но мы — при всей нашей плохости — творим и хорошее, светлое, доброе: подаем милостыньку, помогаем ближнему, слово ласковое можем сказать или просто подумать о человеке с любовью. Это есть Богом заложенная в нас святость. Ее мало ничтожно, она завалена духовной грязью, но она есть в каждом! Бывают моменты, когда святость выплескивается наружу, и человек преображается на глазах. Случается подобное обычно в критической ситуации. Потом, правда, под тяжестью грехов она опять завлекается глубоко внутрь.
†«Цель всех по Богу живущих есть — благоугодить Христу Богу нашему и примириться с Богом Отцом через приятие Святаго Духа; и таким образом устроить свое спасение», — говорит св.Симеон Новый Богослов.
Поэтому не будем считать, что святые — лишь Господом избранные; святые — все христиане, только нужно сбросить с души коросту греха и не творить зла. Как просто!
МОЛИТВА
На голом острове растет чертополох.
Когда-то старцы жили там — остался вздох.
Их много было на челне… По воле волн
Прибило к берегу не всех — разбился челн.
Спросил один чрез много лет: — А сколько нас?
— А сколько б ни было, все тут, — был общий глас.
Их было трое, видит Бог. Все видит Бог.
Но не умел из них никто считать до трех.
Молились Богу просто так сквозь дождь и снег:
— Ты в небесех — мы во гресех — помилуй всех!
Но дни летели, годы шли, и на тот свет
Сошли два сивых старичка — простыл и след.
Один остался дотлевать, сухой, как трут:
— Они со мной. Они в земле. Они все тут.
Себя забыл он самого. Все ох да ох.
Все выдул ветер из него — остался вздох.
Свой вздох он Богу возносил сквозь дождь и снег:
— Ты в небесех — мы во гресех — помилуй всех!
Мир во гресех послал корабль в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
Насела буря на него — не продохнуть,
И дал он течь, и он дал крен и стал тонуть.
Но увидала пара глаз на корабле:
Не то костер, не то звезда зажглась во мгле.
Соленый волк взревел: — Иду валить норд-ост!
Бывали знаки мудреней, но этот прост.
Пройдя, как смерть, водоворот меж тесных скал.
Прибился к берегу корабль и в бухте стал.
И буря стихла. Поутру шел дождь и снег,
Морские ухари сошли на голый брег.
Они на гору взобрались — а там сидел
Один оборванный старик и вдаль глядел.
— Ты что здесь делаешь, глупой? — Молюсь за всех.
И произнес трикрат свой стих сквозь дождь и снег.
— Не знаешь ты святых молитв, — сказали так.
— Молюсь, как ведаю, — вздохнул глупой простак.
Они молитву «Отче наш» прочли трикрат.
Старик запомнил наизусть. Старик был рад.
Они пошли на корабле в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
Но увидали все, кто был на корабле:
Бежит отшельник по воде, как по земле.
— Остановитесь! — им кричит. — Помилуй Бог,
Молитву вашу я забыл. Совсем стал плох.
— Святой! — вскричали все, кто был на корабле:
— Ходить он может по воде, как по земле.
Его молитва, как звезда, в ту ночь зажглась…
Молись, как прежде! — был таков их общий глас.
Они ушли на корабле в морскую даль,
Чтоб разогнать свою тоску, свою печаль.
На голом острове растет чертополох.
Когда-то старцы жили там — остался вздох.
Как прежде, молится сей вздох сквозь дождь и снег:
— Ты в небесех — мы во гресех — помилуй всех!
Юрий Кузнецов, †2003
— У вас в газете ошибка, — поймала меня за руку возле храма женщина. — Вместо слова «компания» надо было написать «кампания».
— И приставку «без-» вы пишете неправильно: надо писать «бес-» — «бессердечный», — добавила другая, — через букву «с»!
Каюсь, дорогие сестры, не смогли мы с вами усвоить пока начатков Православия…
ОПЕЧАТКА
В жизнь поэта вкралась опечатка,
Путаница в тексте на виду —
Требуется авторская правка:
От рожденья на сороковом году,
На каком от смерти — неизвестно,
Автор просит все исправить вновь:
В тексте вместо слова «безнадежность»
Следует опять читать «любовь».
Юлиан Тувим, Польша †1953
Сегодня черный день календаря — 22 июня. 63 года назад началась Великая Отечественная война, унесшая то ли 20, то ли 27, то ли 56 миллионов жизней русских людей — до сих пор не удосужились подсчитать. Юное поколение война уже не интересует — нельзя вечно жить прошлым, тем более чужим: у молодежи свои победы и поражения. В школьных учебниках истории издания Сороса уже утверждают, что Германию одолела Америка. А я вспоминаю всего три рассказанных мне эпизода: мама рыла под Лугой противотанковые окопы, а немцы сбрасывали с самолетов листовки: «Дамочки! Не ройте ваши ямочки — все равно здесь пройдут наши таночки»…
Отец рассказывал, что когда он прибыл зимой на передовую, его взводный сидел на убитом фрице и с аппетитом уплетал из котелка кашу. Увидев нового бойца, сержант спросил: «Ну, чего уставился? Садись, будем кашу дорубывать»…
Дядя мой, Леонид Георгиевич Сироткин, участвовал в форсировании Днепра: «Я держался за бревно слева, сержант плыл посредине, а справа — ефрейтор. Добрались ранеными, но живыми. А был приказ: кто на другой берег встанет, тому Звезду Героя давали. Вот сержант и получил. А я — орден Красной Звезды, а ефрейтор — Красного Знамени…»
Отец о войне вообще говорить не любил. Фильм военный показывают по телевизору, он в другую комнату уходил. И сколько бы я ни прочитал о войне, мне все равно не постичь, почему четыре неполных года войны остались у людей воевавших главным событием жизни.
Одна у нас вина перед павшими — тысячи тысяч так и остались лежать непогребенными там, где застигла их смерть, не захоронили мы их останки; наверное, на это у России денег нет, как всегда — мертвые сраму не имут. А мы?..
Еще мальчишкой я написал стихотворение, весьма несовершенное по форме, но точно отражающее мои чувства и поныне:
Я не был, не был, не был, не был
На проклятущей той войне!
Но черное от смерти небо
С тех страшных пор живет во мне.
Откуда это, я не знаю,
Да, видно, и не в этом суть…
С пехотой вместе прошагаю
Ее кровавый долгий путь.
Мы начинали на границе
И отступали на восток.
Белели вслед нам бабьи лица,
Но враг силен был и жесток.
«Куда, родимые, пылите?
Ведь вслед за вами катит он.
Неужто нас не защитите,
Неужто извергу в полон?»…
Ответить были мы не в силе,
Да надо ль было отвечать…
Они по-русски нас крестили,
От века зная, — надо ждать.
По горло мы огня хлебнули,
Но ненависть питала нас.
И вот — на запад повернули,
Приблизив звездный майский час.
Кто воевал, тому знакомо,
Как отступал фашистский гад.
Чем дальше к западу, от дома,
Тем ближе к дому был солдат…
Над головой синеет небо,
Мир воцарился на земле.
Я на войне проклятой не был,
Но боль ее живет во мне…
Она, далекая, так близко
И так мучительно сильна,
Что на солдатских обелисках
Родные вижу имена.
О, как отчаянно мы знаем,
Какой ценой разбит был враг!
И ты, прохожий, поспешая,
Притишь свой торопливый шаг,
И поклонись тому, что свято,
Нежданную слезу смахни:
Здесь, под звездой, лежат солдаты,
Уйдя безсмертием в гранит.
Александр Раков
«В День памяти и скорби в Новгородской области предали земле останки 306 фронтовиков, найденные бойцами Новгородской поисковой экспедиции «Долина» на полях сражений Великой Отечечественной войны, и похоронены на воинском кладбище в населенном пункте Кневицы». РИА «Новости»