"Восьмая жена" для "чёрного понедельника".
Август 1980
- Скажите, пожалуйста, месье Федор, - сколько жён у русских казаков?
- Восемь, - отвечаю я, не задумываясь.
Мари-Франс, щуплый воробышек из Швейцарии, представительница «Свисс круа руж», официальный статус – медсестра, неофициальный - не знаю. На Мату Хари она не тянет. Хотя глаза у неё божественные. Но сама маленькая и тощая. Не вписывается в образ моей женщины.
Попугай на её плече орёт «Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари…» почти до одурения. Её подруги Женевьев и Франсуаз смотрят на нас с недоумением.
Разговор глупый. О том, что русские - многожёнцы. Неужели в июле 1980 года можно быть настолько отсталыми, чтобы видеть в нас диких гуннов с мусульманским вероисповеданием. Нет, конечно! Мари-Франс хочется постебаться.
- Я не понимаю…
- Что?
- Зачем восьмая, если семь дней в неделю. Ну, пусть у вас на каждый день своя жена, но зачем восьмая?
- Это сложно объяснить, Мари-Франс. В жизни каждого мужчины иногда возникает чёрный понедельник. Это такой, знаешь, день, когда вдруг всё тебе надоело. Кажется, жизнь прошла впустую. Ты остаёшься совсем один, как Иисус в пустыне. Ничего не понимаешь. Вчера всё было отлично, а сегодня лучше бы не родиться. И вот тогда приходит она. Восьмая. Для чёрного понедельника. Она приходит и укладывает тебя в постель. И ложится рядом. Она бесконечно ласкова. Как море на рассвете в полный штиль. Ты обгорел. Но эта солёная влага ласкает твою обожжённую кожу. Предрассветный воздух холодит. У твоей восьмой жены прохладная кожа, её пальцы как музыка, её лоно – райские кущи. Нет, она не гурия для гашишинов, она просто восьмая жена для чёрного понедельника.
Васильковые глаза Мари-Франс начинают синеть. Кажется, я достал эту девушку.
Пномпень. Начало сентября 1980 года
Аэропорт Почентонг. Мы стоим с Мари-Франс в нескольких шагах от взлётной полосы, на которую выруливает двухмоторный "дуг" с бортовой надписью "Уганда эйр карго". Французы из экипажа что-то кричат Мари-Франс. Она смотрит на меня. В её глазах слёзы. Через несколько минут самолет оторвётся от взлётной полосы и возьмёт курс на Бангкок. Через полчаса он будет на месте.
- Я люблю тебя, Федор, - говорит щуплая, как Эдит Пиаф, швейцарская медсестричка. - Я знаю, что ты другой, но это твой шанс. У меня есть сбережения, а ты просто станешь моим мужем. Нужно только сесть в самолёт.
Хорошая сцена для Клода Лелуша, думаю я, глядя в её прекрасные глаза и стараясь не замечать её прочей неказистости.
- Спасибо тебе, Мари-Франс. Я буду помнить о тебе, но у меня есть дочь и жена.
- Мы поможем им, - говорит эта девчонка. - Федор, русский казак, я буду твоей лучшей женой для чёрного понедельника.
Моя маленькая забавная девочка из "Красного Креста". Ты не можешь понять, что я не люблю тебя. Просто случился у нас с тобой однажды придуманный мною "чёрный понедельник", и ничего более.
-Адьё, ма фий!
Долгий поцелуй с привкусом канабиса.
Мари-Франс улетает на неделю в Бангкок, отдохнуть от миссии в Пномпене. Швейцарцы, равно как и все остальные европейцы были гуманистами. После месяца работы в Пноме, их сотрудникам полагался недельный отпуск для релаксации на одном из тайских курортов.
Через пять дней я срочно отправился в Москву и больше мы с ней никогда не виделись. Мне говорили, что она горько плакала, узнав, что я улетел в Москву.
«если нет любви в твоих проводах
если холоден голос в твоём телефоне
я могу понять и могу простить
я звоню в никуда я забыл даже номер
вчерашний день не сегодняшний день
на мягких подушках не въедешь в вечность
ты повесишь на стол позабытую тень
моих присутствий и влажных приветствий
Казанова, Казанова – зови меня так
мне нравится слово
в этом городе женщин
ищущих старость
мне нужна его кровь
нужна его шалость
Казанова, Казанова – зачем делать сложным
то что проще простого
ты - моя женщина
я – твой мужчина
если нужно причину
то это причина
Казанова, Казанова»
Пномпень. Июль 1980 года.
После того, как шеф отдела печати МИД НРК Чум Бун Ронг дал Федору и Павлу добро на работу, их жизнь понеслась со скоростью курьерского локомотива. Но самые первые сюжеты были тесно связаны с медициной.
Тема «Красный крест» в жизни Федора» достойна отдельного рассказа. Но у нас-то роман.
Советские врачи, работавшие в те дни в Пномпене по линии Международного Красного креста, были нашими соседями по гостинице «Монором», где Федор с Павлом проходили «курс молодого бойца на выживание в Кампучии». Их было семь человек. Четверо мужчин и три женщины. Кайрат и Сергей – терапевты, Александр – фельдшер, Андрей – водитель их медицинской «таблетки» марки «УАЗ», Татьяна – педиатр и старшая группы, а Светлана и Люба – медсёстры.
Светлана – красавица. Федор на неё глаз сразу же положил. Но она его быстро отбрила. Сказала: в Москве, может быть, посмотрим, а здесь – забудь! Братья Гиббы голосят «Трагедию» на самых высоких нотах. Федор вторую неделю без женщины. «Би Джиз» вдохновляет, а ещё больше Род Стюарт с его дисковой «Day a think I,m sexy?».
Тут как говорил поэт Маяковский, - «очень хочется звон свой спрятать во что-то мягкое, женское!».
Пномпень. Начало августа 1980 года.
В провинции Кампонгспы в четырёх десятках километров от Пномпеня в одном из дистриктов (уездов или районов) открыли фельдшерский пункт. Для народа истерзанного болезнями и голодом – событие вселенского масштаба. Для Федора с Пашкой повод снять сюжет о «новой жизни в Кампучии». С нашими медиками работает медсестра Женевьева из Женевы.
Каламбурчик получается. На самом деле Женевьев очень серьёзная девушка и даже по своему тре жоли (почти красотка- претти вуман). Только очень высокая. Они с Павлом хорошо смотрятся. И оператор Павел залопотал по аглицки (что-то в том роде, что счастлив безмерно женевьевиным знакомством, ну и будь себе счастлив на здоровье!). А Федору Светланка не даёт, хоть плачь!
Всякое начало в Кампучии завершалось развесёлой концовкой. Накрывали столы и угощали гостей нехитрой крестьянской снедью. Руководящие товарищи из пномпеньских министерств и ведомств берегли европейские желудки и щедро потчевали каким-то сомнительным алкогольным напитком под названием «Виски Байон». Журналистов с самого первого дня предупредили в советском посольстве – «Не пейте «виски Байон» - козлёночками станете, а если и пронесёт, то белочка вам гарантирована». При этом приводили пример с неострожным строителем, который очень «байончиком» увлекался, а в итоге залез на сахарную пальму и орал не своим голосом: «Даньтишки, братаны, не стреляйте! Свой я, советский, лиенсо!». Его, конечно, первым же рейсом до Ханоя, - и, здравствуй, Родина!
Но ничего другого кроме сока из кокосовых орехов, которых здесь «жуй не хочу» и славного «байончика» хозяева не выставили. Рисовый самогон предложить постеснялись, а зря, очень душевный напиток!
Короче, вздрогнули советские люди разок под «байон», потом ещё разочек под эту «разбитую морду» (русское народное название виски «Байон», на этикетке которого изображен знаменитый лик Будды, сложенный из гигантских камней. Оттого монумент кажется покрытым глубокими трещинами. Отсюда, - «разбитая морда»). Временами таковой она фигурально становилась у тех, кто увлекался этим, на первый взгляд, не крепким напитком. На самом деле, виски «Байон», - потом я был на заводике, который производит этот напиток, – нечто среднее между ромом из пальмового сахара и самогоном из чёрного риса.
Вздрогнули в третий раз, и завязалась тёплая дружеская беседа.
- Я не понимаю, как это вы умудрились такое зверство учинить, - говорит фельдшер Александр.- Такие весёлые и жизнерадостные люди, а почти полнарода угробили. Почему?
Они задумываются всего лишь на минутку.
- Понимаете, месье, это как солнечный удар. Когда очнулись, всюду чёрные пижамы. Злым мальчикам дали автоматы и разрешили убивать сколько хочешь. Это страшно, очень страшно. Но теперь всё, по другому!
Они быстро вернулись к своему историческому оптимизму. Глядя на них, верилось, что всё теперь будет по другому. Стрекотали цикады, вечер был напоён приторным ароматом тропических цветов, гирлянды которых украшали пункт первой медицинской помощи.
Москва. Июнь 1982 года
В провинциальной гостинице городка Щёкино, вблизи Ясной поляны Федор забирается в кровать Мэри. Она не сопротивляется. Мэри – неженка. Любить её нужно осторожно, как розу. Мэри – сплошной шёлк. Входить в неё сладостно, выходить – изгнание из рая. За окном шумит дождь. Скоро вся редакция будет знать, что я сплю с Мэри. Ну и чёрт с ними. Глория Гейнор поёт свою «коронку» – «I will survive». Мэри скромница. В двадцать семь она стыдится своей наготы, но ночью все кошки серы!
« если голос твой слышен ещё ты не спишь
ты светишься бронзой раздетое лето
ты манишь на свет всех крылатых в ночи
но не хочешь согреть никого этим светом
подражая примеру соседских глазков
ты шпионишь постыдно за собственным телом
но не видишь на бёдрах свинцовых оков
хотя можешь увидеть даже чёрное в белом
Казанова, Казанова – зови меня так
мне нравится слово
в этом городе женщин
ищущих старость
мне нужна его кровь
нужна его шалость
Казанова, Казанова – зачем делать сложным
то что проще простого
ты - моя женщина
я – твой мужчина
если нужно причину
то это причина
Казанова, Казанова…»
Пномпень. Начало августа 1980 года.
Павел и Фелор подвозят Женевьев к гостинице «Самаки», бывшему отелю «Руайяль», тому самому, где в декабре 1988 года был убит шотландский радикал-профессор из Лондонского университета Малькольм Калдвелл (Колдуэлл).
Калдвелл был активным сторонником Демократической Кампучии с момента её основания. Американские журналисты Элизабет Беккер и Ричард Дадмен, которых Кадлвелл привёз с собой взять эксклюзивное интервью у Пол Пота, рассказали, что после встречи с Пол Потом их привезли обратно в гостиницу, а Малькольм Калдвелл остался продолжить беседу с Пол Потом он вернулся в гостиницу «очарованный искренностью и дружелюбными манерами революционера. Журналисты и Калдвелл разошлись около одиннадцати вечера, чтобы подготовится к отъезду, намеченному на следующий день.
Два часа спустя произошло совершено непонятное: группа вооруженных кхмеров ворвалась в гостиницу, в последовавшей за этим шумной ссоре Калдвелл и, по крайней мере, один из незванных гостей были застрелены. На допросах в S-21 два не очень высокопоставленных члена партии, в конце концов, признались, что знали об этом преступлении, и косвенно указали на причастность к нему Сон Сена. Однако факты этого происшествия продолжают оставаться неясными. Одно маловероятное объяснение предполагает, что Пол Пот приказал убить Калдвелла, чтобы шотландские радикалы не смогли осудить камбоджийскую революцию. Однако беседа Калдвелла и Пол Пота была дружеской, и за считанные часы до гибели Калдвелл вернулся к себе в гостиницу, убеждённый в справедливости дела Камбоджи. Более вероятно, как предположил Стивен Гедер, профессор был убит противниками Пол Пота с тем, чтобы привести правящий режим в замешательство. Третью версию, согласно которой Калдвелл стал жертвой какой-то личной вражды между нижестоящими партийцами, тоже не следует сбрасывать со счетов.
24 декабря Беккер и Дамден выехали из Пномпеня в Пекин, как и предполагалось. Вместе с ними был отправлен и гроб с телом Калдвелла. На следующий день вьетнамцы начали наступление на Камбоджу. В нём было задействовано четырнадцать дивизий – около 100000 солдат»
(из книги Дэвида П. Чэндлера «Брат номер один»)
Шутники говорят, что призрак троцкиста Калдвелла по ночам бродит по деревянным полам отеля «Самаки» и мешает спать его постояльцам из Международного Красного Креста, ЮНИСЕФ и многочисленным благотворительным организациям, чьи эмиссары наводнили Пномпень. «Самаки» - дорогой отель для Пномпеня 1980 года. До ста долларов за номер. Зарплаты Федора хватит здесь на пять дней, Пашкиной на четверо суток и два часа.
Женевьев предлагает репортерам подняться к ней в номер и чего-нибудь выпить. Просто вежливая форма прощания, но Павел закусил удила.
- Шеф…,- говорит он с мольбой в голосе.
- Только на пять минут, - бормочет Федор.
- Муй, подожди нас немного, - говорит он новому конфиденциальному драйверу, вкладывая ему в карман купюру в 20 риелей. Чтобы не скучал.
- Са ва, месье Федор, - отвечает персональный соглядатай. Завтра он доложит кому надо, что месье имели контакт с персоналом из международного Красного Креста.
Ноблесс оближ!
Они пригубили виски «красный Джонни-пешеход» и уже собирались откланяться, как в номере Женевьев,это двухкомнатный люкс, появляются Мари-Франс и Франсуаз.
Франсуаз – пышечка безликого протестантского типа. Мари-Франс –маленькая хиппи, словно только что явившаяся из Вудстока. На её плече попугай орущий как оглашенный «Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари, Пол Пот, Иенг Сари…».
Они почти выпили по полстакан виски «красный Джонни-пешеход»…
- Скажите, пожалуйста, месье Федор, - сколько жён у русских казаков?
- Восемь, - отвечает он, не задумываясь.
Они допивают виски «красный Джонни-пешеход»…
-И часто к вам приходит чёрный понедельник, месье Федор?
А ты шалунья моя девочка, - думает Федор.
- Как раз через неделю, ма шер ами. Мы можем встретить его вместе.
- Но я не ваша восьмая жена, мон шер Федор.
Рвешь подмётки на ходу, Мари-Франс. Но русские казаки куража не теряют.
В посольской лавке они покупают на одну из немногих сотенных купюр оставшейся у них американской валюты коробку «Советского Шампанского». Слава Богу, здесь нет ни «Мюэтт», ни «Дон Периньон». Как старый конспиратор из большевиков-искровцев,Федор просит выписать товарный чек и накладную «для отчета». Шампанское они купили якобы для банкета по случаю предстоящего торжественного открытия корпункта Гостелерадио СССР. Потому что «наши люди шампанское в Кампучии коробками не пьют». 100 долларов - это же бешеные деньги.
Через неделю они приезжают с коробкой шампанского в гости к швейцарским барышням. Сначала всё развивается благонамеренно. Потом появляется «красный Джонни». Потом Дитер, Гюнтер и Каспар. Немцы из Красного креста.
- «Дойчен зольдатен нихт цап-царап махен унзере медхен!»
Они забывают о времени. Забывают о Муе. Забывают обо всём. Пашка уходит куда-то с Женевьев. Федор рассказывает о жизни в Москве. Делится впечатлениями от «Мастера и Маргариты» на Таганке. Его кажется понимают. И кажется даже любят.
Появляется бутылка грушевой настойки «Сан-Вельямин». Истинно швейцарский напиток. Берегли его мамзели, как раз к чёрному казацкому понедельнику.
- Вотр санте, ма шери. Эскё ву вуле куше авек муа? Нон? Вуле ву, вуле ву, вуле ву дансе!
Танцуют рамвонг. Немцы лапают швейцарских барышень. Федор тоже. Не рыжий!
- «За нашим бокалом сидят комиссары и девочек наших ведут в кабинет».
Рассвет в четыре с полтиной. "Голова моя или не моя?" - с трудом думает Федор Где он? Осторожно скашивает глаза направо и налево. Он один в незнакомом номере на широченной кровати, под москитной сеткой. Натягивает джинсы. С трудом попадает в рукава рубашки. Во рту у него справили нужду сто кошек. Пошатываясь, выходит из номера. Здесь, кажется, замочили троцкиста Малькольма. Профессор, троцкист, призрак! – отзовись! Во дворе ни Муя, ни машины… И Пашки нет! Чёрный понедельник удался на славу.
«каждый день тебе даст десять новых забот
и каждая ночь принесёт по морщине
где ты была когда строился плот
для тебя и для тех кто дрейфует на льдине?»
(Илья Кормильцев - «Казанова»)
И протопал Федор пешочком под рассветным солнцем по пномпеньским тротуарам, не обращая внимания на визжащих под ногами крыс, до гостевой виллы на славной улице Самдех Пан. Добрался до заначенной возле кондиционера бутылочки пива «33» и вылакал её с наслаждением гашишина, попавшего к гуриям в райский сад. И пошёл он жаждой томимый к ближайшему перекрёстку, где толстая торговка продала ему за десятку американских долларов пять бутылок «33».
И встал Федор под тёплый душ из холодной воды, которой не бывает в городе Пномпене. Здесь всё очень тёплое. Водка, пиво, женщины! Вода под душем!
Часов в восемь утра, сидя на веранде, Федор увидел Муя на велосипеде. Конфиденциальный драйвер, он же персональный соглядатай доложил жалостливым голосом, что ночью его остановил вьетнамский патруль, ибо был комендантский час. Муя арестовали, машину тоже. «Совсем нас ГАИ не уважает!».
Потом Муя отпустили. Машину увезли. Куда? Как?
-Очень плохо, месьё Федор! Очень, очень плохо!
Федор протягивает Мую сто риелей за моральный ущерб. Спрашивает, что делать дальше?
- Дальше? Приедет Сомарин и доложит месьё Висало. Кто такой месьё Висало? О, месьё Висало – шеф кампучийского УПДК, ба-а-альшой человек! Любой вопрос решит.
В девять утра появляется на горизонте Павел. Бледнее бледной тени. Пьёт пиво с жадностью распятого на кресте раба. Потом приезжает Сомарин. Долго цокает языком. Уверен, он всё уже знает. Смеётся.
- Нет проблем, месьё Федор. Они сладкие?
- Кто?
- Швейцарские мадемуазели…
- Как шоколад!
Паша смотрит на Федора с нескрываемым ужасом.
Месьё Висало после подношения даров похлопотал, и машину им вернули. А может быть её и не арестовывали. Муй ведь великий хитрован. Они его в тот вечер забыли. Он им и устроил кузькину мать, чтоб чёрный понедельник действительно стал чёрным.
"… Моя маленькая забавная девочка из "Красного Креста". Ты не смогла понять, что я не любил тебя. Просто случился у нас с тобой чёрный понедельник, и ничего более" - думает Федор, глядя на набирающий высоту двухмоторный "дуг" с бортовой надписью "Уганда эйр карго". Через сорок минут он приземлится в Бангкоке.
-Адьё, ма фий!