(не)стихи, или в-а-л-е-н-т-и-н(а)
еще чуть-чуть
еще чуть-чуть. и хохотом колес
я поперхнусь и вырвусь на дорогу.
я оглушенный выстрелами пес,
и я бегу рычать в свою берлогу
и, как это бывает по ночам,
сквозь духоту июньского разгара
я чувствую, что надо отвечать
последним крикам сонного радара
я от собачьих выдохся бегов
и дома буду преданней и тише,
но не смогу уснуть из-за того,
кто босиком печатает по крыше
я принимаю хмель собачьих мук
и лихорадку загнанных агоний
но улыбаюсь. только потому,
что убежал от бешенной погони
я слышу, как не спится прочим псам,
но я сегодня ласково-безвреден
и в голове стихают голоса,
а за окном все – ветер, ветер, ветер.
ты
и можно гасить свет,
и нужно топить плот,
но не оставлять след
по небу идя брод.
а в каждой весне – Бог,
и в каждом году – век
и снится опять – Блок,
и теплый его снег.
в прихожей моей – тишь,
но рвется к двери – гвалт
и снова течет с крыш
твой вечно сырой март
сегодня рассвет – миг,
и липнет к рукам дым,
и снова в душе – стих,
и в каждом стихе – ты.
в неясном
он неустанно всматривался ей в лицо,
пока его глаза не прочитали,
что тень от абажура – колесо
взлетела нимбом над ее чертами
и к фонарям рванулись мотыльки,
и в крови сонно заструился морфий,
а он ловил полет ее руки
и взгляд ее божественно-аморфный
он всматривался ей в лицо. скорей! воды!
он бредил. и от комнаты осталось:
лишь призрачный голубоватый дым
и скул ее чахоточная алость
волнами всколыхнулся гобелен,
в его сознаньи всплыл квадрат оконный,
а он все падал в непроглядный плен
какой-то наркотической мадонны.
здесь
здесь снова рвутся провода,
и в грязном небе – кони, кони!
а ими сбитая звезда
летит на узкий подоконник
и улиц призрачная кривь,
сквозь день просвечивая ночью,
срывает вдавленности ив
с необъяснимо-теплой почвы
здесь свет его непобедим,
но он уйдет, врезаясь в кресла,
через расшатанность гардин,
за рыбьи ряби занавесок
а вид из мутного окна
разрезан, робок и неровен,
здесь остается: он, она,
черты локтей и кони! кони!
по вертикали
вечер смешан в лицах, на бульваре сорван,
тени, распахнувшись, прыгают к колесам,
и весенний веер вспарывает горло,
и густым фламенко переполнен воздух.
белое с бордовым поменяв местами,
город расшатался в прочерке оконном,
и апрель расплёскан на простреле ставней,
и – нечеткость линий, и – неровность фона.
крыши, растянувшись в скошенном потоке,
выпускают взмахи в колющее имя,
что уходит в небо на негромком вдохе,
где пробелы крыльев так необратимы.
летнее
закат, сверкая краснотою,
заставил небо прогореть
дотла. и сдать июнь без боя…
а в лиловеющем дворе,
уже раздавленном на треть,
но все ж не знающем покоя,
мелькают веки фонарей
и что-то движется такое,
за что не жалко умереть.
взмахнуть крылом
взмахнуть крылом, коснувшись твоей щеки,
не просыпаясь и целясь на перелет.
антенна встанет – перечеркнУтый киль,
наотмашь вдруг по шторам небес хлестнет.
меж строк дождем апострофы в темноте,
возможно, там будешь и ты. один.
на свет, теряя крылья, не пролететь,
но делать нечего. утро. рука. летим.
и мимо нас пускает усталый звук
рассвет, забыв отсыревший сквер,
где воздух сжат под тяжестью мутных букв –
это весна. и значит – наверх. наверх.
V
на срезе оконном наш воздух непрочен,
раздавлен под болью весеннего крепа.
растянутым взмахом зачеркнуты строчки,
где имя твое только повод для неба.
рассвет, задыхаясь в густом наважденьи,
не выдержит ангелов бледную стаю
и залпом плеснет наши слабые тени
в асфальт, зараженный расцвеченным маем.
а улицы бредят, и мчатся трамваи
в отравленных пятнах рассветных пощечин,
но мы удержаться не успеваем,
и небо не медлит, и воздух непрочен.
беzzz
да. сегодня с этим точно будет покончено –
с наркотиками, аттракционами и пистолетами.
мне просто так надо. мне просто все утро хочется,
чтоб было июньское небо и самая малость света.
конечно, все верно – я больше не буду валять дурака –
да-да. сейчас домой. выбрасывать сигареты и спички.
послать всех на… ну а потом… потом искать
того, кто больше не будет звать меня алкоголичкой.
все верно – я больше не буду тебя своими стихами мучить
и больше не буду сниться тебе девчонкой нескладной.
я не наркоманка. я буду хорошей, и даже, возможно, лучше
ты только завтра приезжай ко мне, хоть на неделю. ладно?
любить
знаешь, любить тебя – еще не значит писать стихи
и просыпаться рано,
не различать вчера и сегодня, и путать апрель с маем.
потом – резать вены с оглядкой –
[не оставлять шрамов]
и выходить на улицу в одном и том же – может, узнаешь?
однажды все так и закончится – скорая не успеет,
а сердце и легкие будут совсем не к черту.
такие, как я не опоздают в небо –
они быстрее,
а пока что-то есть – лица, люди, но все нечеткое.
[и не искать повод выжить… а дальше, как повезет]
любить тебя – не значит курить, не выдыхая дыма,
знаешь, все проще: любить тебя – значит забыть всё
любить тебя - значит помнить
только
твое
имя.
болезненное
как часто видеть призрак на ковре
и боль свою держать до исступленья,
чтоб дать ей наконец перегореть
инфекцией в пылу выздоровленья?
и тяжестью захлестывать кровать,
и лампочку считать двумя нулями,
подвешенными здесь, чтоб прижимать
дверную гладь, очерченную явью.
но утром подоконники не врут.
и стрелки вновь на чистом автомате
порезами замедленно идут
по кругу ледяного циферблата.
и линии под тяжестью земли
не будут подавать гудки оттуда,
куда меня обманом привели
давиться лихорадкою простуды,
в конце ее приняв и полюбив
а дальше… озябшей кожей,
чтоб свет твой запятыми проступил
в холодной пустоте моей прихожей.
ангел
мой ангел слаб. его черты
пропали в сомкнутости рамы,
на дне июньской немоты
оставив сдавленные шрамы.
его ванадиевый свет
погас на первом повороте,
узнав твой бледный силуэт
в окне, желтеющем напротив.
он заражен тобой. навек.
его мираж уже надорван,
что превращает плоскость век
в геометрические формы.
мой ангел слаб. и он горит:
«зачем лицо и руки эти?»
он все летит на фонари,
где профиль твой горяч и светел.
девочка
знаешь, я уже взрослая девочка и давно разучилась плакать –
теперь только притворяюсь сильной, бью кулаками о стенки,
давно уже не различаю цвета и не понимаю знаков,
но по привычке всегда ставлю свою жизнь, играя на деньги
и хочешь, сегодня приеду к тебе такой вот девчонкой-оторвой,
а хочешь – дурой, стервой, идиоткой, истеричкой,
и больше не подойду туда, где незнание твоих плеч – норма,
но как только тебя не станет, я буду вести себя прилично
и тогда, среди спиритических досок, окон и наркоманов
засыпая и просыпаясь, я буду думать, что все это верно.
ты тоже там будешь. но только слегка туманный:
«да, уже взрослая девочка, только немного нервная»
и будет, возможно, жаль, что все заканчивается так грустно
я снова пойду играть, но только не разбираясь в ценах,
и следующим утром будет все так же – противно и пусто.
я уже взрослая девочка, но странно…
так
они
не уходят
со сцены.
(с) Андреева Валентина