Сергей Турков
Смерть за перекошенным горизонтом
Приключения. Фантастика.
Петропавловск-Камчатский
2003
Книга Сергея Туркова повествует об удивительных событиях, происходящих в одной из бухт восточного побережья Камчатки. Здесь реальность незаметно пересекается с вымыслом, с теми событиями, которые произошли в недавнем прошлом, и которым многие были свидетелями.
Это вторая книга Сергея Туркова.
СМЕРТЬ ЗА ПЕРЕКОШЕННЫМ ГОРИЗОНТОМ
«... сентября днем рыболовный сейнер «Уважительный» при выходе из бухты Калуга обнаружил морской бот, который совершал постоянную циркуляцию в непосредственной близости от берега. Вахтенный штурман в бинокль увидел человека, лежащего в боте. Сейнеру с трудом удалось ошвартоваться к маневрирующему боту, человека подняли на борт. Он был без сознания. Пострадавшего доставили в областную больницу»
« ... сентября в бухте Фальшивой на восточном побережье Камчатки обнаружен браконьерский стан. По оперативным данным на этом стане занимались браконьерским промыслом жители Петропавловска С., В. и Т. Во время проверки людей на стане обнаружено не было».
Из милицейских сводок.
***
Для Кулагина берег к югу от Петропавловска был знаком если не до каждого камня, то уж точно до каждой заметной скалы и бухточки. Два года он возил туристов в эти места, правда, недалеко, самое большее до острова Старичков. Но сам на боте ходил и в Калугу и в Асачу, Ходил в дождь и снег, в туман и шторм, знал, где здесь можно укрыться, где переночевать в безопасном месте.
Туристический бизнес больших барышей не приносил, позволял сводить концы с концами, не более. Приходилось понемногу браконьерить самому, возить на рыбалку браконьерские бригады - владеть ботом было делом хлопотным.
Вот и сейчас он вез трех бичей в бухту Фальшивую на рыбалку. Бичи загрузились в бот полупьяные, но по снаряжению видно было профессионалов. Кулагин и сам понимал толк в рыбной ловле, видел, что ребята едут не на пикник на природе. Конечно, настроение рыбаки Кулагину испортили здорово. Собирались выйти с рассветом, а вышли только после двенадцати, теперь никак не получалось засветло вернуться в город - до Фальшивой было шесть часов хода. Кулагин даже хотел отказаться от рейса, плюнуть бичам в их бесстыжие, пьяные рожи, но старший удвоил плату. Пришлось согласиться - деньги были как нельзя кстати. Заплатили рыбаки вперед.
***
Погода была солнечная, теплая. Сентябрь стоял без дождей и морозов. На переходе не возникло никаких сложностей ни с погодой, ни с двигателем: бот потихоньку шлепал шестиузловым ходом, бичи веселились в каюте, вылезая на свет божий выбросить очередную бутылку или помочиться. Их не интересовала красота спокойного моря, разбегающиеся от бота неуклюжие топорки (морские попугаи), стаи уток, пролетающие над самой головой, нерпы и сивучи удивленно смотревшие на тарахтящее и воняющее соляркой сооружение, очень похожее на отдельно плавающий туалет.
Кулагину такое море нравилось. Под солнечным светом как-то резко выступали краски на береговых скалах: серые, коричневые до красноты, песочные желтые, в иных местах скалы были как бы исчерчены широкими и узкими горизонтальными и вертикальными белыми полосами. Зелень тоже радовала глаз многообразием оттенков, и, на удивление, не смотря на середину сентября, желтых, осенних цветов почти не было вовсе.
Бичи выдержали только два часа плавания, потом повалились спать и храпели в три глотки, заглушая тарахтение двигателя.
Кулагин уже несколько раз заходил в Фальшивую, но никак не мог привыкнуть к своеобразию этой бухты. Он не понимал причины зрительного эффекта, который открывался, стоило лишь пройти некую невидимую линию. Вот еще несколько мгновений назад все было нормально, и вдруг... море наклонялось в сторону берега и поднималось сзади. С бота ясно было видно внизу на берегу озеро, из которого вверх, в море текла речка. Это ощущение не проходило и на берегу - то есть, к озеру от моря надо было идти вниз, а обратно - вверх. Вопреки всем законам природы, река из низины текла на возвышенность, а море с возвышенности не стекало в низину. При выходе из бухты все повторялось в обратном порядке.
Кулагин один раз ночевал в бухте, здесь стояло старое, заброшенное зимовье с дырявой крышей и развалившейся печкой, но в котором все же можно было укрыться от дождя и ветра.
Пока выгружались и определялись с ночлегом, стемнело. Похмеленные бичи сразу же отправились рыбачить, а Кулагин лег спать - как-то навалилась усталость, не хотелось ни икры, ни рыбы.
Проснулся он от собственного крика, в холодном поту, с чувством приближающейся опасности. Сразу же схватил карабин, с которым никогда не расставался в подобных походах, прислушался, но все было тихо, только потихоньку журчал прибой, да с речки еле слышно доносились голоса рыбаков. Шел третий час ночи, в окошко, прорехи стен и крыши внутрь зимовья лился яркий лунный свет.
Кулагин вышел из избушки, но и здесь посторонних звуков не услышал. Он внимательно осмотрел берег и тундру, лунный свет позволял все хорошо разглядеть: от берега где-то на километр не было никакой растительности, кроме низкорослой травы и мха, островки кедрача и ольшаника начинались ближе к озеру. Ничего подозрительного видно не было.
Кулагин пошел к рыбакам. Те дело свое знали - уже налопатили несколько мешков красавца-кижуча, рыба также валялась по берегу, мужики ее не обрабатывали, спешили пока шел прилив наловить побольше.
- На кого это ты Витек охотиться собрался? - спросил старший,- Да еще с такой серьезной пушкой?
- Вас пришел охранять, если платить будете! - ответил Виктор.
- Нам охранники без надобности, - ответил старший, - Век бы их не видеть.
Казалось, бояться нечего, но чувство опасности не проходило, немного притупилось и все. Кулагину захотелось срочно отсюда уплыть, не дожидаясь утра. Желание было настолько сильным, что никакие доводы против не принимались. А причины беспокойства Кулагин не видел. Мужики спокойно возились с сетью, шутили, переругивались, а у Кулагина никак не проходило внутреннее напряжение.
За свои тридцать шесть лет жизни, скитаний по морям и лесам, Кулагин сделал вывод, что внутреннее беспокойство никогда не возникает без причины, В наличие каких-то потусторонних сил он не особо верил, и здесь должна была быть вполне земная причина, которая заставляла его кричать во сне и гнала из бухты.
Кулагин пошел по прибойке в южную сторону, прошел около километра, но медвежьих следов не увидел. Он вернулся к зимовью и тут только осознал, что на песке не было вообще никаких следов, хотя зверюшек по берегам бухты водилось великое множество. Объяснить подобное Кулагин не мог.
Кулагин посмотрел на луну - она была как-то неправдоподобно большая, какой-то неправильной формы, с розовыми пятнами. Он хотел получше рассмотреть пятна, но ничего не вышло - через несколько секунд глаза стали слезиться, и вообще не стало ничего видно.
Ничего не поняв, Кулагин пошел досыпать, но не получилось - сон был тяжелый, на грани бреда, с какими-то жуткими видениями.
Абсолютно разбитый, утром Кулагин еще раз прошелся по прибойке до скал, но следов на песке не увидел никаких.
Мужики на речке шкерили рыбу, Улов был богатый, но они особой радости не выказывали, устали, видимо, да и с похмелья страдали. Он их попытался уговорить вернуться в город.
- Слышь, Шура, - обратился он к старшему, - может домой рванем? Хватит вам этой рыбы!
- Ты че это, Витенька, не выспался? В кои веки удается порыбачить без боязни, а ты - домой.
Здесь не рыбвода, не ОМОНа, лови - не хочу. Да и рыба прет, как никогда.
Будем действовать, как договорились: по погоде приезжай через три дня к обеду.
Кулагин взял себе одну рыбину на уху, сел в резиновую лодку и поплыл к боту.
- Не забудь, через три дня! - кричал ему старший.
- Не волнуйся, буду! - ответил он.
Кулагинский бот бодро зашлепал в город.
***
На следующую ночь было полнолуние.
Две ночи Кулагин не спал - его мучили кошмары с чудовищами из фильмов ужасов. Причем, все виделось настолько реально, что он ощущал даже прикосновение их холодной, липкой кожи, чувствовал смрадное дыхание. Сюжеты снов были самые разные, но один страшнее другого. В одном монстр вылезал на берег бухты Фальшивой и пожирал рыбаков. Те от него не убегали, ужас сковал их движения, они даже не могли пошевелиться. Люди и кричать не могли, стояли, замершие, как статуи, с перекошенными от страха лицами, а чудище заглатывало их одного за другим с противным чавканьем.
...
Еще день Кулагин не выдержал, он еще затемно вышел в море, не дождавшись оговоренного срока.
«Если все с ними нормально»,- думал он, - «Одну ночь переночую в бухте».
В бухте тоже было все, как обычно - опять та же невидимая линия, разделяющая мир на нормальный и перекошенный. Только на этот раз за невидимой линией куда-то пропали птицы.
И тут Кулагину подумалось, что, наверное, случилось что-то непоправимое, страшное, какая-то тоска сжала сердце, совсем расхотелось выходить на берег.
Но рыбаков забирать было нужно. «А забирать здесь, наверное, уже некого», - подумалось Кулагину. Подумал и испугался, Еще острее ему захотелось развернуть бот и выйти из бухты. Но он переборол себя и пошел к берегу.
Возле берега висела звенящая тишь. На всю бухту единственным звуком были шлепки по воде его весел. Кулагина никто не встречал. «Может дрыхнут в избушке?»- с надеждой подумал он.
Кулагин вытащил «резинку» подальше от воды, взял карабин, загнал патрон в патронник и осторожно пошел к избушке. Там никого не было. Лежали вещи рыбаков, валялись пустые бутылки, продукты в различных пакетах - ничего не говорило, что сюда нагрянул рыбвод или избушку разорил медведь.
Кулагин пошел к рыбачьему стану.
***
Он лежал, раскинув руки и ноги, за небольшим холмиком на полпути к речке. Кулагин сразу же присел, готовясь прыгнуть в сторону, выставил для стрельбы с бедра карабин, крутнулся на каблуках, осмотревшись по сторонам. Никого рядом не было и ничего не говорило о присутствии какой-либо опасности. Тишина стояла такая, что он, кроме собственного дыхания, биения сердца и скрипа песка под ногами, ничего не слышал.
Немного успокоившись, Кулагин подошел к человеку, обошел его вокруг. Он лежал на спине, лицо перекосила гримаса ужаса, глаза вылезли из орбит, рот застыл в предсмертном крике. Его одежда была в порядке, Кулагин не заметил на теле ни ран, ни крови.
Виктор не стал более внимательно осматривать тело, пошел дальше к речке.
Здесь все выглядело так, как будто бы люди недавно покинули это место. Но только на первый взгляд. О том, что стан был покинут неожиданно и спешно, говорила сеть с рыбой, болтающаяся вдоль берега, зацепившаяся за корягу, резиновая лодка, валяющаяся на берегу метрах в ста от стана ниже по течению. В трех бочках лежала шкеренная рыба, в трех - нет. Рыба была не свежая, не только что выловленная - это говорило о том, что что-то здесь произошло во вторую ночь. Вот только что произошло? Кулагин пошел в сторону озера. Кроме медведя, бояться здесь было некого, на открытом же пространстве опасность внезапного нападения практически сводилась к нулю. Осторожность следовало соблюдать возле ольшанника. Возле первых кустов Кулагин остановился, прислушался. Медленно, стараясь бесшумно отодвигать ветки, стал поворачивать налево, двигаясь вдоль излучины реки, и вдруг на противоположном берегу уперся взглядом в человека, который смотрел на него, раздвинув ветки кустов.
Это был один из рыбаков, но Виктор узнал его не сразу. Их разделяло не больше тридцати метров, и Кулагин смог разглядеть, что одежда на нем изодрана, на руках и на теле раны, все лицо измазано грязью и кровью. Но не это испугало Виктора. Взгляд, какой-то нечеловеческий, безумно-враждебный.
Человек несколько секунд пристально разглядывал Кулагина, не узнавая, потом оскалил зубы, захохотал, постепенно отклоняясь назад и запрокидывая голову, и, когда его совсем скрыли кусты, оттуда раздался звериный рев.
Кулагин сразу же бросился на помощь, думая, что человека дерет медведь. Он несколько раз выстрелил в воздух, бросился вброд через речку, не думая о том, что может утонуть. Но когда он добрался до кустов, за которыми он видел человека - там никого не было. Он излазил на карачках все кусты в радиусе тридцати метров, но не нашел ничего, кроме следов резиновых сапог. Следов зверя здесь не было и близко, а следы человека вели в сторону сопок.
Абсолютно ничего не понимая, Кулагин побежал к морю, желая только одного - поскорее отсюда убраться куда подальше. Второй раз рисковать, перебираться вброд через речку он не стал, добежал до резиновой лодки рыбаков и переправился на ней. Его трясло от холодной воды, в сапогах хлюпало, но у Виктора даже мысли не возникло - обсушиться в избушке.
«Скорее из этого проклятого места! Только скорее!»
***
На берегу моря не было тела мертвого рыбака.
Кулагин даже сразу не понял, что случилось. Он пробежал туда - сюда по берегу на том месте, где еще недавно лежал мертвый - тело исчезло. Безотчетный страх погнал его обратно к озеру. Не было сил бежать. Через несколько шагов он понял, что единственное его спасение - это бот, тот спокойно стоял на якоре в нескольких десятках метров от берега. Кулагин рванулся к своей резиновой лодке, и в считанные минуты был на борту бота. Быстро завел двигатель, выбрал якорь и пошел из бухты.
Страх захлестывал: казалось, смерть гонится за ним по пятам, неведомая, неизвестная. Кулагин мысленно уговаривал бот: «Быстрее! Ну быстрее же!» Но тот еле шел, дымя непрогретым двигателем, и Виктору казалось, что из бухты он уже не выберется никогда.
Кулагин все время оглядывался на берег - тот удалялся очень медленно.
Двигатель начал работать более ровно, без перебоев, вот-вот он должен был пройти линию перекошенного горизонта, когда, в очередной раз оглянувшись назад, Кулагин застыл от ужаса.
В двух - трех метрах от кормы бота перетекала из глубины под корпус чья-то зеленовато-серая чешуйчатая спина. Она перетекала бесконечно долго, и Виктор даже не мог сообразить, какие же размеры были у этого животного, если за столько времени он не увидел ни головы, ни хвоста. Это был не кит, даже самого большого морского исполина можно было рассмотреть в момент его появления из воды.
«Что это?»
Что-то заскрежетало о днище бота.
«Это все!» - подумал Кулагин, но в этот момент выровнялся горизонт, послышались крики чаек. Последнее, что зафиксировало уходящее сознание Кулагина - рыболовный сейнер с правого борта.
УЖАС ФАЛЬШИВОЙ БУХТЫ
«Дура! Зачем только согласилась с Нинкой? Сидела бы сейчас где-нибудь в баре: тепло, сухо... Да лучше на диване целыми днями валяться, чем здесь...» - Марина аж тряслась от злости на подругу, - «Это же надо было оказаться такой дурой, чтобы согласиться на Нинкино предложение? Ну что меня могло здесь ожидать хорошего? Сыро, холодно, спать придется или в этой развалюхе, или на яхте... Ну нет, только не на яхте!
Блин, ну и занесла меня нелегкая к черту на рога.
Плыли целый день, а меня убеждают, что до Петропавловска не больше ста километров...
Чтоб вы все треснули с вашими морскими прогулками!»
Это все Нинка, сучка, затеяла. Ее новый ухажер оказался каким-то капитаном-яхтсменом, ну Нинка и прожужжала девкам все уши: «Ах, яхта! Ах, море! Волны журчат, парус плещется... Тишина, крики чаек...» - ну она и клюнула.
Занятия в институте закончились, все лето предстояло провести в городе - у родителей не было денег для выезда на материк. Да еще с Валеркой поругалась, так что поездки в Паратунку отменялись тоже. Может, поэтому Марина и согласилась на уговоры подруги.
Марине показали яхту - настоящую красавицу, беленькую, чистенькую, с какими-то блестяшками повсюду. В каюте, правда, показалось немного тесновато, но ее дружно убедили, что здесь придется находиться всего несколько часов, а потом ей покажут такие красоты, о которых она даже не подозревала. И Марина согласилась. Последним аргументом, склонившим ее к прогулке на яхте было то, что Виктор, которого ей сватали в ухажеры, не выглядел слишком нахальным, скорее наоборот.
«Уж от этого-то я смогу отбиться как-нибудь» - подумала она. Виктор вел себя очень скромно - он и десятка слов с ней не сказал.
Впрочем, сначала все выглядело просто отлично.
Они вышли в море рано утром, и пока шли по бухте, Марина любовалась городом. С моря он выглядел гораздо красивее, чем с берега: никаких тебе грязных, пыльных улиц, помоек и свалок: беленькие домики на фоне буйства летней зелени, игрушечные машинки на дорогах - в общем, здорово.
Но Марина не долго восторгалась морскими пейзажами - только вышли из бухты, и ей стало совсем не до морских красот. За мысом Безымянным накатила зыбь, и начало болтать так, что она вспомнила всех святых. Весь путь до бухты Фальшивой Марина провела на узкой койке, время от времени выползая на палубу, чтобы в очередной раз свеситься за борт.. В общем, переход ей показался сплошным кошмаром, она думала, что это испытание на крепость ее организма не кончится никогда.. Марина умоляла своих мучителей вернуться назад, или, в крайнем случае, выбросить ее за борт. Но над ней только смеялись. Нинка с парнями всю дорогу хлестали шампанское, а Марина никак не могла понять, как вообще можно что-то есть и пить, если желудок то подкатывает к горлу, то опускается до самой задницы. Отчаявшись выпросить у своих мучителей себе какого-нибудь успокоения, Марина отрешенно уставилась в иллюминатор, лежа на животе на жесткой койке, и только тупо фиксировала, как свет за стеклом равномерно затмевали накатывающиеся волны.
Ей потом объяснили, что они шли так долго лишь потому, что ветер дул с каких-то не тех курсовых углов, и им приходилось часто менять галсы (для Марины эти объяснения ничего не значили, так как она не имела ни малейшего понятия ни о галсах, ни о курсовых углах).
На берег Марину вынесли чуть ли не на руках, а когда она ступила на твердую землю, то готова была пасть ниц, прижаться к земле, как к родной и зареветь во весь голос от жалости к себе и злости на веселых попутчиков.
***
Конечно, не укачайся она так сильно, может и выглядело бы все по-другому. Но Марина уже не могла объективно воспринимать действительность. Она лишь механически зафиксировала, что почему-то, вопреки всем земным законам, река течет из озера в море снизу вверх. В другое время Марина, наверное, придала бы этому феномену большее значение.
Парни пошли на речку рыбачить, а девушки занялись приготовлением ужина.
- Ну как тебе Виктор? - спросила Нина
- Ты что смеешься? Меня до сих пор качает, я не знаю, где у меня сейчас находится желудок, а ты - нравится - не нравится.
Я уже сейчас думаю с ужасом, как мы будем возвращаться в город.
Другой дороги отсюда нет?
- Нет, дорогая! разве что вертолетом!
- О Господи! Опять этот кошмар!
- Да ладно тебе! Это первый раз все плохо.
- А ты что не первый?
- Нет, конечно, мы и раньше за ворота выходили.
- Что ж ты мне не сказала?
- Не хотела пугать.
Марина нахмурилась. По всему выходило, что подруга ее надула, умолчав о своих походах в море.
- И что, тебе тоже было так плохо, как и мне?
- Плохо - не то слово. Я блевала так, что не успевала выбегать наверх, чуть ни захлебнулась. Только мы быстро вернулись.
- Ох, меня и сейчас качает, - посетовала Марина.
Девушки приготовили все необходимое для ухи и пошли на речку. Марина мало понимала в рыбалке, но, видимо, то, что делали их кавалеры, не совсем согласовывалось с процессом добычи рыбы. Девушки с удивлением обнаружили, что главное составляющее ухи - рыба, пока отсутствует, а рыбаки, матерясь, возятся с сеткой. Они были злые, мокрые и несколько растерянные.
Марина на рыбалке никогда не была и представление о ней имела только из фильмов и рассказов отца. И везде рыбаки работали в водонепроницаемой робе и болотных сапогах, а не в кроссовках и джинсах.
- Ну где же рыба, Игорь? - Нина удивленно смотрела на молодых людей.
- Где, где... в речке, - Игорь явно хотел сказать матерное слово, но, видимо, постеснялся. Они с Виктором разбирали сеть, искоса поглядывая на девушек.
Молодые люди распутали сетку, потом Игорь взял в руки один ее конец и, сильно размахнувшись, бросил в воду. Сетка перехлестнулась и упала комом в двух метрах от берега. Парни снова стали ее распутывать.
- Я вообще-то не знаю, - сказала Марина, - но мне кажется, что один конец сетки все-таки заводят на лодке, - она немного помолчала и добавила: - Папа так говорил.
Игорь с Виктором переглянулись... и пошли за резиновой лодкой.
Через полчаса у них уже было целых пять горбушин, две из которых оказались самками. К ужину приготовили вкуснейшую икру-пятиминутку.
***
Спать все-таки Марина решила на яхте. В бухте волн не было, море стояло абсолютно спокойное, так что дневного кошмара, по-видимому, не ожидалось. Здесь из двух зол Марина решила выбрать меньшее, тем более, что ей предоставили это право - в покосившейся избушке провести ночь ей хотелось еще меньше. На яхту они отправились с Виктором, Нина с Игорем, забрали два спальных мешка и немного продуктов, остались в избушке.
Марина немного отошла от дневных переживаний, но все равно существующее положение вещей немного раздражало. Во-первых, не было туалета. Ладно на берегу, они просили ребят отвернуться, так как поблизости не было ни единого укрытия, где бы мог спрятаться человек на корточках, конечно, кроме избушки. На яхте же, как объяснила Нина, все приходилось делать или свесившись в немыслимо- неудобной позе за борт, рискуя свалиться в море, или в специальное ведро, прося всех присутствующих отвернуться. И то и другое было крайне неудобно. Во-вторых, на яхте не было душевой, и умываться приходилось из допотопного умывальника, к тому же, был ограниченный запас пресной воды. В-третьих, приходилось спать в одежде. В-четвертых, койка была слишком узкой, и на ней одной-то спать неудобно, а вдвоем... У Виктора был не взгляд, а сплошное ожидание.
«Господи, да как он думает только об этом? Мне до сих пор плохо и тошнит, только глаза закрою.»
Виктор подождал на палубе пока она улеглась, спустился в каюту, сел на соседнюю койку, взял ее за руку...
Он, все-таки был неплохим парнем, и не хотелось его обижать резким отказом.
- Извини, Витя, но я очень устала и хочу спать.
Он вздохнул обреченно, отпустил руку, нагнулся и поцеловал ее в нос.
- Спокойной ночи, Маринка, - сказал он, лег на койку и отвернулся к переборке.
Марина фыркнула, тоже отвернулась, но сразу заснуть не могла, мешали вздохи Виктора.
***
Она проснулась неожиданно, с удивлением прислушиваясь к тому, что могло ее разбудить. Никаких звуков, кроме сопения Виктора слышно не было. Она полежала некоторое время с открытыми глазами: в иллюминатор лился лунный свет, яхту не качало, казалось даже, что она находится не в каюте хлипкого суденышка, а где-нибудь на твердой земле.
Марина вылезла на палубу (именно вылезла, слово «вышла» было бы применить не совсем правильно, так как приходилось все время пригибаться, чтобы ни за что не зацепиться и не удариться). Удивило неподвижно застывшее море и полное отсутствие ветра. Вода казалась студнем: не морщинки, не рябинки - ровная гладь. Также почему-то не было чаек... и других птиц.
«Странно, где же им быть, как ни здесь? В городе чайки даже ворон с помоек повыгоняли. А здесь их почему-то нет»,- вокруг стояла оглушающая тишина.
Над бухтой висела огромная белая луна, какой-то неправильной формы, покрытая темными и розовыми пятнами. Марина никогда раньше не видела такой луны, в городе она была маленькая, кругленькая, гладкая и уютная. Здесь же ночное светило нависало над скалами каким-то раскаленным, ущербленным шаром. Что-то жуткое было и в самой луне, и в картине, высвечиваемой ею. Видно, конечно, было не так, как днем, но довольно далеко и отчетливо.
По вершинам скал, с двух сторон обрамляющих бухту, светились какие-то белые полосы, создавая впечатление подсветки с противоположной стороны. Низина освещалась менее интенсивно, но все равно просматривалась до самого озера.
Тишина стояла такая, что звенело в ушах, на всю округу Марина слышала только свое дыхание и сопение Виктора в каюте. Казалось, воздух перестал проводить звуки, и яхта находилась под каким-то звуконепроницаемым колпаком.
Ей, вдруг, стало до такой степени жутко, что зашевелились волосы на голове
«Господи, что со мной?» - Марина никак не могла понять, отчего возник этот животный страх. К желудку подкатила слабость, неудержимо захотелось в туалет.
***
Конечно, трахаться в полуразвалившейся избушке было не так удобно, как на двуспальной кровати: отсутствие привычной обстановки несколько отвлекало от самого процесса и задерживало приход оргазма. Ну и как здесь можно было до конца отдаться страсти, если в спину через спальник упиралось, что-то узкое и твердое, а неукрытые ноги замерзали. Кроме того, с потолка на голову и лицо время от времени сыпался песок, а в сознании мешала сосредоточиться на сексе мысль, что она сейчас грязная, немытая, и потом помыться будет негде. В общем, не любовь, а сплошная борьба с собой.
Все получилось только с третьего раза, и Нина заснула счастливая, забыв о переживаниях по поводу несоблюдения личной гигиены.
Игорь застегнул девушку в спальнике, она благодарно ему улыбнулась, но ее глаза, казалось, закрылись сами. Игорь вышел из избушки.
Сначала он подумал, что восходит солнце. Глянул на часы - они показывали час ночи. За скалами на восточной стороне бухты появился какой-то мощный источник света, который резко обозначил зазубренные пики на темном небе.
Недоумевая, Игорь долго смотрел в том направлении, никак не мог понять - откуда этот свет. Только через полчаса над скалами показался верхний край луны, однако Игорь не сразу сообразил, что это. Там поднималась огромная, светящаяся масса, ничуть не напоминающая тот безобидный маленький блин, который привычен всем. Приплюснутая рефракцией луна расплылась чуть ли ни на весь горизонт, подсвечивала скалы, обрамляющие бухту, создавала картину сказочного кощеева царства.
Еще через полчаса луна, казалось, с трудом оторвалась от горизонта и повисла в воздухе. Размеры ее, конечно, уменьшились, но Боже, что это было за светило! Очертания луны постоянно менялись, досмотревшись до того, что голова стала кружиться, а в глазах начало темнеть, Игорь глянул на часы - больше часа он уже наблюдал за лунными метаморфозами. Он решил пройтись по берегу, отвлечься.
Видно было кругом почти как днем, только свет от луны лился какой-то мертвенно-бледный. Из-за этого света на небе почти не наблюдалось звезд - они виднелись в западной стороне, но их было очень мало.
Игорь шел, посвистывая, оглядываясь по сторонам, пытаясь сообразить, что же кроме луны, еще здесь необычного. Ничего не приходило в голову. И, вдруг... стоп!
Он внимательно посмотрел на поверхность воды.
«Странно, обычно здесь ночует много чаек?»
Они всегда белыми поплавками качались на воде, как-то квакая потихоньку спросонья.
Сейчас чаек не было, и вода отливала каким-то маслянистым цветом, казалась не водой, а чем-то более тяжелым и густым.
Игорь потрогал рукой воду, лизнул мокрый палец - нет, ничего необычного, обыкновенная морская вода.
Он пошел дальше, но развязался шнурок на кроссовке. Игорь наклонился, чтобы завязать шнурок... и тут, вдруг, мгновенно стало темно, и все его тело сковал какой-то столбняк. Не понимая, что случилось, он вскочил на ноги, обернулся к бухте...
Последнее, что увидел в своей жизни Игорь Гаранский, двадцати восьми лет от роду - это огромную, чешуйчатую, переливающуюся зеленовато-серым цветом гору, выросшую прямо из воды, и бездонную, летящую на него пасть. Темнота закрыла для него все.
***
Нина проснулась поздно, солнце уже вовсю освещало скудную обстановку избушки через разбитое окно и многочисленные щели. Игоря не было, на соседнем топчане валялся разобранный спальник. Она встала, побежала к речке, умылась, вернулась в избушку свежая и веселая.
«Куда же Игорь пропал?» - подумала Нина, - «Здесь скрыться то негде, может, на яхту за чем-нибудь уплыл?»
Она посмотрела на море - резиновая лодка болталась привязанная к яхте. Значит, сам он уплыть не мог. Может, позвал Виктора? А как? Если бы кричал, то было бы слышно?
В душу заползала тревога. Она еще раз прошла к речке, вернулась к избушке, осмотрелась - Игоря не было.
И тут ее, как током пронзила мысль: «Ведь Игорь так любит порядок, как же он мог уйти и не убрать спальник?»
Впрочем, тут же возникли сомнения: «Может, меня не хотел тревожить?»
«Где он?» - Нина ничего не могла понять. Она пошла по берегу на юг.
Нина увидела ее метрах в пятидесяти от избушки, сначала не обратила внимания - она валялась у самой воды. Потом что-то как стукнуло в мозг, она вернулась, подняла кроссовку, ничего не понимая, осмотрелась по сторонам, тихо позвала:
- Игорь?
Кругом стояла ясная, звенящая тишь. До Нины постепенно стало доходить то, что Игорь в одной кроссовке никуда далеко уйти не мог. И следы, ясные и четкие на мокром песке, обрывались именно там, где она нашла кроссовку.
«Боже! Что это? Куда мог деться Игорь?» - по телу девушки поползли колючие мурашки страха, стали плохо слушаться руки и ноги, Воспринимая все, как в замедленном кино, она с отвращением отпихнула от себя кроссовку, ее крик, казалось, не вырвался наружу, а провалился куда-то внутрь.
Она побежала, но ее движение ей самой воспринимались, как замедленные длинные прыжки с долгими-долгими полетами и мгновенными, болезненными приземлениями. Во время касания ног с землей от удара сотрясалось все тело, клацали зубы, в ушах что-то лопалось, сопровождаясь оглушительным звоном. В это время слышала она только то, что происходило внутри ее организма: то есть тяжелое дыхание, учащенное сердцебиение и звон в ушах. Свой собственный пронзительный, страшный крик (кричать она начала сразу же, как побежала) она не слышала вовсе. Она также не видела куда бежит. То есть, может быть, и видела, но не ощущала увиденного, не воспринимала его. По-видимому, организм вел девушку, как бы на автопилоте.
Это с одной стороны у нее наблюдалось какое-то полное отключение от реальности, а с другой - она видела себя, как бы, со стороны и даже могла критически воспринимать увиденное: «Неужели это я скачу, как кенгуру, с широко открытым ртом и выпученными, как у рака глазами. Красавица, ничего не скажешь.»
Она бежала, казалось, бесконечно долго, на самом деле прошло всего лишь несколько секунд, как она оттолкнула от себя кроссовку. Возле избушки девушка пришла в себя, и уже не просто кричала от испуга, а целенаправленно стала звать Марину и Виктора. Но она, опять же, видела себя со стороны медленно поднимающей и опускающей руки и беззвучно открывающей рот.
***
«Что это?» - Марина первая услышала какие - то посторонние звуки.
- А-а-а-а... - тянулось бесконечно долго с небольшими интервалами.
Марина вылезла на палубу - на берегу Нина прыгала и махала руками. Ее истеричные вопли плотно заполнили все пространство над бухтой.
Марина крикнула в каюту:
- Вить, вставай скорее! Там что-то случилось.
Только они вышли из «резинки» на берег, как Нина тут же бросилась Марине на грудь, зарыдала, всхлипывая и заикаясь.
- Нина, Ниночка, что случилось?
Нина никак не могла успокоиться, ее всю сотрясала нервная дрожь.
- Нина! - Марина с трудом оторвала от своей груди ее голову, Ну что, что случилось? Где Игорь?
- В-в-в... - губы у нее дрожали, глаза были закрыты, она не могла произнести ни слова.
Виктор прошел в избушку, вернулся к девушкам:
- Ничего не пойму, где Игорь?
При его словах Нина еще крепче прижалась к Марине, больно ущипнув за грудь.
-Куда Игорь делся? - опять спросил Виктор.
Нина махнула рукой в сторону, откуда недавно прибежала. Виктор прошел туда, и через некоторое время вернулся, неся в руках кроссовку Игоря.
- Марин, ты что-нибудь понимаешь? Куда он мог деться в одной кроссовке?
Минут пятнадцать они вдвоем успокаивали Нину, прежде, чем услышали от нее внятный рассказ о случившемся.
***
Они долго сидели на берегу, анализировали сложившуюся ситуацию, прикидывали и так и эдак, но толкового объяснения тому, куда мог бесследно исчезнуть здоровый, молодой мужчина, найти никак не могли. Здесь было что-то не так, что-то находящееся за пределами человеческого восприятия. Осознав это, все. не сговариваясь, решили быстренько отсюда убираться.
- Ты посиди здесь, - сказала Марина подруге, - успокойся, а мы заберем вещи в избушке.
В избушке Виктор начал суетливо засовывать в мешки все, как ни попадя:
- Давай побыстрее, здесь что-то не чисто!
Марину не надо было уговаривать - она собирала вещи, совала их не глядя в мешки, лишь бы быстрее покинуть это жуткое место.
«Господи!»- думала она чуть ни плача, - «И ведь чего б ни вернуться было! Ведь как свыше меня кто предупреждал!»
Они находились в избушке всего несколько минут. Вышли, нагруженные мешками... Нина, скрючившись, лежала на боку на песке в том месте, где они ее оставили.
- Нина, Ниночка...- слова застряли у Марины в горле, перехватило дыхание... Она осторожно коснулась плеча подруги, повернула ее к себе лицом... На Марину смотрели выпученные от ужаса, стеклянные глаза, рот застыл в страшном оскале...
***
Они бежали вместе, ничего не замечая вокруг, кроме себя, своего страха, слыша только свое прерывистое дыхание, видя перед собой не далее десятка метров. они даже друг-друга не видели. Сознание сковал леденящий ужас, гнал их вперед, они очень долго бежали не останавливаясь, слыша только удары собственных сердец.
Первой остановилась Марина. Она мгновенно рухнула на мокрую траву, глубоко со всхлипов вдыхала воздух, никак не могла отдышаться. Виктор не намного ее опередил, в страхе он побежал вместе с рюкзаком и спальником, с которыми вышел из избушки, и ему бежать, конечно, было несравнимо тяжелее, чем Марине, которая бежала налегке. Он еще некоторое время бежал один, но, вдруг, понял, что что-то изменилось в окружающей обстановке. Он на бегу повертел головой по сторонам, понял, что его обеспокоило - не стало рядом Марины. Она лежала, уткнувшись лицом в низкорослую траву в десятке метрах сзади. Виктор вернулся к девушке, тронул ее за плечо:
- Марина!
Она только как-то сжалась, но позы не изменила. Виктор повернул ее к себе лицом, глаза у девушки оставались закрытыми, и из ни текли слезы, оставляя чистые бороздки на запачканных щеках.
Они еще долго сидели, приходя в себя от пережитого, не понимая, что произошло и откуда взялся этот страх, затмивший сознание и погнавший их в тундру, к сопкам, дальше от берега.
Марина все еще видела скрюченное тело подруги, никак не воспринималось ее мгновенная трансформация из перепуганной, потерянной, но живой девушки в неподвижное, мертвое тело.
Что могло произойти в те несколько минут, пока они с Виктором находились в избушке? Куда пропал Игорь? Что им сейчас делать?
Виктор и Марина уже спокойным шагом дошли до озера. До города по прямой было не больше ста километров, а вот сколько по нехоженым болотам и сопкам - не известно. Решили переночевать на берегу озера, а утром думать, что делать дальше. Продуктов в рюкзаке оказалось немного: две банки тушенки, килограмм сахара, банка сгущенки и буханка хлеба. Все остальное осталось на яхте. Оба думали, что этого запаса вряд ли хватит на переход до Петропавловска (они не знали, что до поселка Термального от Фальшивой всего двое суток пути). Они устроились на берегу озера, и пока Виктор разводил костер и обустраивал, по возможности, лагерь, Марина залезла в спальный мешок, пытаясь согреться и унять противную дрожь во всем теле.
- Я полежу немного, хорошо, Витя? - она заснула сразу же после сказанного последнего слова, почувствовав, как приятное тепло разливается по телу.
Проснулась она перед заходом солнца, Виктор сидел у костра, он улыбнулся ей, спросил:
- Ну как, успокоилась?
Марина не знала, что отвечать. Конечно, тот ужас, который она чувствовала несколько часов назад, прошел, но до полного успокоения было ой как далеко.
- Сейчас немного легче, - ответила она, и продолжила без всякого перехода: - Что же с нами будет, Вить?
- Я думаю, ничего страшного, - ответил Виктор, пытаясь казаться бодрым, - Вставай, ужинать будем.
Они поужинали одной банкой тушенки с хлебом. Потом в этой же банке вскипятили воду и по очереди отхлебывали из нее, разведя сахаром, и заварив какими-то цветочками, - и кружки, и чай остались то ли на яхте, то ли возле избушки. О случившемся не говорили, не строили планы на завтра. Они понимали, что без продуктов они никуда не дойдут, Спать легли поздно, когда на небе уже высыпали звезды, а из-за береговых скал начала выползать громадная луна.
Марина залезла в спальник, Виктор устроился у костра, но через некоторое время она позвала его к себе.
Это случилось как-то неожиданно, какой-то взрыв чувств накрыл их обоих. Все кончилось так быстро, что они даже не успели почувствовать друг-друга. Мужчина и женщина удивленно разглядывали один другого, пытаясь понять, что же произошло, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
- Неужели мы с тобой умрем? - спросила Марина.
- Нет, девочка! Завтра мы уйдем из этой проклятой бухты.
Горячие губы мужчины прикасались к ее лицу, шее, мочкам ушей; руки гладили грудь, спину, его пальцы легонько пробежали по внутренней стороне ног. Марина уже не думала ни о страхе за свою жизнь, ни о том, что она вот уже два дня толком не мылась. По телу пробегала сладкая дрожь, сама стала искать его губы, прижиматься к нему телом.
Эта ночь была только их. Сами того не подозревая, они утверждали таким образом торжество жизни над смертью. Их тела слились воедино, и не существовало для двух влюбленных ни темной, холодной ночи, ни страха за свою жизнь, вызванного непонятными событиями предшествующего дня, ни неизвестности, которая ожидала их утром. Они заснули, уставшие от любви, от пережитого, в объятиях друг-друга.
***
Утром Виктор вызвался один сходить на берег бухты за продуктами для перехода в Петропавловск.
- Нет, нет! - всполошилась Марина, - Я одна здесь ни за что не останусь, - она умоляюще смотрела на Виктора, - Пойдем только вместе.
- Глупая! Я же боюсь за тебя! Мало ли что опять случится!
- Пусть лучше с нами двоими случится! Я здесь одна умру от страха.
***
В бухте все осталось по-прежнему: яхта болталась также на якоре недалеко от берега, и тело Нины, и вещи лежали там, где их оставили, все было тихо и спокойно, и в сознание опять стал заползать липкий страх.
- Марина! - окликнул Виктор девушку, застывшую глядя на тело подруги, - Быстро собираем вещи и уматываем отсюда!
- А как же Нина?
- Давай скорее в лодку!
Виктор чуть ли ни силком затащил оторопевшую девушку в резиновую лодку, побросал туда вещи, отпихнул ее от берега, на ходу ввалился сам. Они плыли к яхте, казалось, бесконечно долго. Марина опять слышала только биение собственного сердца, и, как бы, очень издалека до нее доносились слабые шлепки весел.
На яхте страх немного отпустил, она стала что-то видеть вокруг. Увидев, что Виктор опять садится в лодку, девушка схватила его за рукав:
- Ты куда?
-Нину заберу, нельзя ее здесь оставлять.
- Я с тобой!
- Нет! Втроем здесь неудобно.
Пока Виктор греб к берегу, пока грузил в лодку тело Нины, пока греб назад - Марина не спускала с него глаз. Когда он уже почти подошел к яхте, судно, вдруг, закачало, и внимание Марины отвлек какой-то посторонний звук, раздавшийся со стороны моря. Источник звука и волн находился метрах в трехстах от яхты в стороне выхода в море - из-под воды вырывались, похоже, какие-то газы, там все клокотало и бурлило.
- Помоги мне! - Виктор привязал лодку к борту.
Кое-как вдвоем они затащили тело на яхту, занесли в каюту, положили на койку и прикрыли одеялом. Виктор завел двигатель, полез на бак, выбрал якорь. Яхта медленно пошла на выход из бухты.
Марина стояла на руле. Виктор спустился в каюту, попытался связаться по рации с кем-нибудь, сообщить о случившемся.
Он вылез растерянный:
- Ничего не понимаю, ни на средних волнах, ни на УКВ никого не слышу.
Яхта еле-еле ползла на водяную гору, которая, казалось, возвышалась перед ними, непрогретый двигатель коптил, чихал, кашлял, работал с перебоями.
- Надень жилет! - Виктор сунул ей в руки оранжевую штуковину, сам надел такую же, - Я посмотрю что там с двигателем.
Марина смотрела вперед, горизонт начал постепенно выравниваться, за невидимой чертой уже стали видны волны, стаи чаек. Но яхта еще шла по застывшей воде бухты, когда сзади что-то стукнуло. Марина обернулась и увидела мелькнувшие за борт ноги Виктора. Она бросилась на корму, кинула за борт попавшийся под руку спасательный круг. Круг плавал на поверхности воды, а Виктора нигде не было, только из глубины вырывались пузырьки воздуха, что-то булькало и шипело.
Яхта без рулевого стала медленно поворачивать влево. Марина бросилась к штурвалу, выровняла яхту, все время оборачиваясь назад.
«Не мог же он в жилете утонуть!?» - но Виктора нигде не было.
Вдруг, в лицо дунул ветер, полетели брызги, яхта запрыгала по волнам, закричали чайки - Марина вырвалась из звукового вакуума и поняла, что с ней уже ничего не случится. Она обрадовалась, но тут же застыдилась своей радости: «Господи, чему радоваться? Нина - мертвая, Игорь с Виктором пропали неизвестно куда...» - по ее лицу потекли слезы.
Яхта вышла за линию скал, и Марина повернула на север, в Петропавловск.
ПОБЕГ В ПРЕИСПОДНЮЮ
Два года ему пришлось прикидываться ягненком, долгих два года. Впрочем, это время было всего лишь седьмой частью его срока - четырнадцати лет. Но из отрицаловки и авторитета переходить в подхалимы было очень нелегко. Однако он выдержал все: злобу и непонимание своих, настороженность и презрение администрации. Эти два года дались ему гораздо тяжелее первого срока, четырех лет. Хотя, конечно, впервые попасть в зону - это испытание, которое не все проходят достойно. Но он все выдержал, не уронил себя среди этих отбросов. Со временем он вполне адаптировался к специфическому, замкнутому миру зоны, а на второй ходке уже чувствовал себя здесь, как дома.
Четыре, три, теперь вот четырнадцать лет. На воле к концу срока не останется никого, кому он был бы нужен. По-хорошему, на волю он мог выйти только в сорок шесть лет, возраст несколько поздноватый для начала новой жизни.
В общем-то, Клин и не собирался начинать новую жизнь, у него были совсем другие планы. После второго срока он попал в компанию одного авторитета, и два года неплохо пожил под его крылышком. Но, видимо, независимость Клина пришлась не по душе его новому покровителю, вот и подставили его по-крупному, подставили мастерски, носа не подточишь. До него только через год где-то дошло, что его лихо обвели вокруг пальца. И ясно было, что за всем этим спектаклем стоял он, его покровитель, ни у кого другого ума бы не хватило на такую аферу.
***
Надо было разобраться с друзьями-кавказцами: никак они не хотели уступать одно уж очень хлебное место. Их и уговаривали, и пугали, и киоски их палили, но ничего не помогало - ребята стояли за свое стеной. Договорились о стрелке на самом высоком уровне. Подозревая, что здесь можно довольно крупно погореть, подстраховались довольно плотно. Перед самым выездом у шефа, вдруг, случился приступ почечных коликов: он корчился на диване и ел таблетки чуть ли ни горстями. Пришлось старшим ехать Клину. Насторожиться бы, дураку, от такой милость, так нет, заважничал, почувствовал себя в авторитете. И, конечно, ничего хорошего из этого не получилось.
Кавказцы устроили им западню, но немного недомикитрили, балбесы, с кем дело имеют. Когда вышли из машин (обе стороны приехали на двух авто, так договорились), по ним сразу же ударил «Калашников» со второго этажа недостроенного здания метрах в пятидесяти от места встречи. Ударил неприцельно (видно далековато было), поэтому и отделались они сравнительно легко - двоих только неопасно ранило. Спрятавшись за машины, они начали стрелять в ответ, но с пистолетами против автомата много не навоюешь, да еще со стороны машин начали стрелять. В общем, дело их было труба. Однако кавказцы рано праздновали победу. Был у Клина в команде парнишечка, так себе - невысокий, худенький, но то, что он умел делать, наверное, не умел на Камчатке никто. Он с двадцати метров всаживал в доску нож по самую рукоятку, умел стрелять из любого вида стрелкового оружия, из любых положений и знал, наверное, не меньше сотни способов отправки человека на тот свет без применения какого-либо оружия. Мальчик из человеческого тела за полчаса делал кучу запчастей - он повоевал в Чечне.
Парнишечка, понятное дело, остался жив и здоров, потихоньку достал из багажника машины армейский гранатомет «Муха», одной гранаты хватило снайперу, по одной досталось машинам кавказцев. Людей раскидало взрывной волной, но среди них все-таки кто-то остался жив. Не повезло тем ребятам, который приехали на машине прикрытия: никто из них не успел выйти из автомобиля, когда в него попала граната. Когда они уезжали, в горящей машине кто-то страшно орал не по-русски.
Клина взяли этой же ночью, нашли в доме пистолет, а в его «Тойоте» - «Муху».
***
Восемь месяцев в следственном изоляторе он приходил в себя. С воли его поддерживали, наняли хорошего адвоката, все шло к тому, что его отмажут. Но на суде выяснилось, что он идет «за паровоза», и светит ему по самому минимуму лет двенадцать. О худшем же не хотелось и думать.
***
На волю нужно было выходить раньше срока, хотелось плюнуть в глаза этому подонку, прежде чем убить. Ненависть выжигала все внутри, но у пахана руки были очень длинные - он мог достать Клина и в зоне, если бы узнал, что тот замышляет.
Вот и придумал Клин прикинуться овечкой и сбежать. Конечно, Камчатка - не материк, бежать здесь особо некуда. Но у Клина был свой план.
Сжав зубы, мыкался Клин в раскаянке, ждал подходящего момента. И этот момент пришел на третьем году отсидки. Понадобилось администрации колонии прикупить топлива для своих нужд. Кое-кто, наверное, захотел навариться на этом, вот они и стали искать ходы, где бы купить подешевле, а по документам было бы подороже.
Клин и намекнул кое-кому, что, мол, остались старые связи. Вот и отправили его и еще одного «активиста» под присмотром отрядного капитана в Петропавловск на переговоры.
Капитана упоили через час после приезда в город, он уснул, забыв, что на службе и при оружии.
- Что делать то будем? - спросил Волоха у Клина. Он был не местный, но наплел операм, что тоже имеет здесь связи. Сидеть ему предстояло еще три года.
- Что, неохота в зону? - ответил вопросом Клин.
- Кому охота то? На воле лучше. Вот только не знаю я здесь никого. Дома бы проблем не было, - Волоха был родом из Хабаровска.
- Потому и отпустили нас так запросто, что с Камчатки сбежать очень трудно, - сказал Клин и после небольшой паузы добавил: - Практически невозможно.
Да и срок у тебя небольшой - три года... Тьфу! - Клин сплюнул с досады, - Чего судьбу гневить? За побег еще два припаяют, будет пять.
- Есть у меня причины, Клин, на волю раньше срока рваться.
- Какие, если не секрет?
- А если скажу, возьмешь с собой?
- С чего это ты взял, что я тебя должен куда-то брать? Отгуляем денька два - три, да и вернемся в зону, скажем - не получилось ничего.
- Не вернешься ты никуда. Ребята, что поумней, ни на грамм не поверили, что ты перевоспитался. Слава Богу, тебя здесь знают. Это только менты-балбесы могли поверить, что такой волчара, как ты, в раскаянку подался. Народ не проведешь.
Волоха прилично захмелел. Они пили на хате знакомого клиновского бича, к себе в квартиру Клин идти побоялся, а здесь посланцев пахана можно было не ждать по крайней мере день-два (а больше Клину и не надо было).
Волоха перегнулся через стол и громко зашептал, косясь на храпящего на облезлом диване капитана:
Присматриваются к тебе, Клин кое-какие люди. Не по душе им твое поведение, ох, не по душе. Не только в зоне тебе не верят.
- А ты-то откуда знаешь?
Волоха пьяно хохотнул, откинулся на стуле, выпалил:
- От верблюда.
Это, конечно, он сказал зря. Вся злоба, которую Клин сдерживал долгие годы, выплеснулась наружу, и наполовину опорожненная бутылка водки, как снаряд, полетела в голову Волохе. Да дрогнула, видимо рука в последнее мгновение, только скользнула по Волохиному уху бутылка и разбилась о стену.
У Волохи лицо моментально стало серым, несколько секунд он не мог сказать ни слова, только открывал и закрывал рот. Потом выдохнул:
- Ты, ты чего это? Ты же убить меня мог!
Клин жалел о своей несдержанности, но вида не подал, крутил в пальцах сигарету, спросил безразлично:
- Так что у тебя за причины такие, серьезные, из-за которых три года ждать нельзя?
- Ф-ф-ух, напугал ты меня.
Я-то тебя не знаю. Да, видимо, правы были мужики - волчарой ты был, волчарой и остался.
Клин опять недобро глянул на Волоху.
- Ладно, ладно. У меня проблемы, наверное, посерьезней твоих будут. Должок за мной, крупный должок. Так вот, если я через полгода эти проклятые деньги не верну, то мою жену и деток порешат. Я, конечно, не живу с этой стервой, и если бы о ней шла речь - так и черт бы с ней. Но сыночка и доченьку жалко: не виноваты они, что их родитель мудак последний.
А деньги у меня есть, много денег, со всеми долгами рассчитаться хватит. Вот только проблема - один я знаю, где они лежат.
Чего же здесь сложного, не пойму, - удивился Клин, - отпиши кредиторам, что да где, вот и не будет долга.
Волоха немного замялся:
Да, понимаешь... не найдут они без меня тех денег. Да и ... больше там гораздо, чем я должен.
- Ну, тогда ясно, - усмехнулся Клин, - А моя какая доля там будет?
Волоха глянул на него с удивлением:
- Какая доля?
- Ну да! Я что тебя бесплатно из зоны вытаскивать буду? Никогда не страдал альтруизмом.
- Чем - чем?
- Тем самым. Сколько получится на двадцать пять процентов?
- М-да, хват ты, конечно. Достаточно выйдет.
- Это не ответ.
- Полтинник.
- Зеленых?
- Да.
- По рукам! Только расходы - пополам.
- И большие расходы?
- Не очень. Я думаю, в червонец уложимся.
- Ни хрена себе. Мы что, самолет нанимать будем?
- Может и самолет. И вообще, надоел ты мне. Не согласен - добирайся сам.
Волоха задумался, глянул на храпящего на грязном диване капитана, сплюнул:
- Ладно, Клин, говори, что делать будем.
***
Время близилось к вечеру, и впереди у Виктора Клинова была только одна ночь. А дел предстояло немало, в том числе и главное, из-за которого он и стремился на волю, почему и «ссучился» в зоне в глазах шпаны.
«Но это только в глазах шпаны. Серьезные люди в мою раскаянку, оказывается, не поверили ни на секунду. Дай Бог, чтобы его не предупредили о моем выходе на волю... Хотя бы сегодня... Завтра предупреждать будет уже некого.
Я тебя достану, паскуда!»
***
Клин, конечно, не всегда был Клином. Виктор Клинов закончил школу без троек, занимался биатлоном и самбо, поступил в пединститут, и казалось, что все в его жизни будет хорошо. Но, как это часто бывает, он однажды споткнулся, да так, что подняться уже не смог.
На третьем курсе, после какой-то вечеринки шел себе Виктор с товарищем домой, шел никого не трогал. Из темноты вышли четверо, попросили закурить... Дальше понятно. В общем, его товарища похоронили через три дня - он умер в больнице не приходя в сознание от удара ножом в живот. А Виктора после недолгого следствия осудили на четыре года общего режима - двое из четверых нападавших остались инвалидами на всю жизнь.
Второй срок Виктор, уже ставший Клином, получил опять же за драку, и опять же не он ее начинал. Пострадавший, здоровенный бугай, чуть ли ни в лицо ему на суде смеялся. Но это он смеялся зря - через три года этот же самый бугай ползал в ногах у Клина, целовал окровавленным, беззубым ртом его ботинки и умолял о пощаде.
***
Виктор поймал тачку и поехал к себе в гараж. Гаража у него было два: в одном он иногда ставил машину и хранил ненужные в доме вещи (когда была жива мать, она ничего не позволяла выбрасывать и вместе с ним отвозила вещи в гараж). Об этом его гараже знали и блатные и менты. Но у него был еще один гараж на десятом километре за автостанцией. Клин и сам в нем бывал очень редко, и о нем не знала ни одна живая душа.
Здесь много чего хранилось на все случаи жизни, от небольшого запаса оружия («Калашников», десяток гранат, толовые шашки и два пистолета) до разнообразных консервов и резиновой лодки с подвесным мотором. Клин постарался предусмотреть здесь запасы на все случаи жизни.
Сначала он собрал два рюкзака для дальнего похода (консервы, миски, кружки, ложки, газовую печку, баллоны, спальники, фонарики и еще много чего, необходимого в лесу). Затем переоделся в легкую пуховую куртку, брюки и кроссовки, взял пистолет «ТТ» китайской сборки (разовое оружие киллеров), проверил его - все было в порядке; положил в спортивную сумку двадцать метров веревки с кошкой, пять гранат-«лимонок», шесть толовых шашек, отрезал кусок толстой лески, достал из ящика сотовый телефон (за него он заплатил авансом такую сумму, которой хватило бы лет на пять полноценных разговоров), нашел в тайнике деньги - пятнадцать тысяч долларов и тридцать тысяч рублей, рубли распихал по карманам, а доллары засунул обратно в тайник. Нужно было еще сделать пару звонков, и уже вплотную заниматься любимым шефом. Эта ночь должна была стать для него последней.
Клин позвонил прямо из гаража, узнал все, что его интересовало, и затем отправился на охоту.
***
Стояла ранняя камчатская осень - конец сентября. Дождей еще не было, холодов особых тоже, и листва на деревьях желтела как-то незаметно, просто листья постепенно бледнели, теряя зеленые, летние краски.
На автостанции Клин договорился с таксистом - тот за полторы тысячи готов был катать его всю ночь.
Уже начинало смеркаться. Они подъехали на восьмой километр к офису шефа. Его машина и машина охраны стояли на стоянке, в офисе горел свет. Виктор набрал знакомый номер телефона, трубку взял Филя, его голос нельзя было спутать ни с каким другим.
- Да, кого надо?
- Извините, Олю я могу услышать, - спросил Виктор измененным голосом.
- Нет таких, - пробубнили в ответ, раздались гудки.
Виктор отметил про себя, что шеф здесь - без Фили он не выходил даже в туалет. Плохо, конечно, что времени на подготовку было в обрез. Приходилось действовать по обстоятельствам. Виктор, конечно, знал привычки шефа. Но за два года кое-что могло измениться, и, во всяком случае, сегодняшние планы шефа были ему не известны.
Обычно, часов в восемь вечера шеф ехал ужинать в ресторан «Петропавловск» или в «Золотой якорь». Ужин продолжался часа два-три, но мог затянуться и за полночь. Потом шеф ехал домой.
В восемь из офиса вышел Филя, здоровенный детина, бывший штангист. Он взгромоздился на водительское сидение шефовского джипа «Лэнд Крузер» и стал прогревать двигатель. Минут через пять из подъезда вышел охранник, затем шеф и еще два охранника.
«Ого, за это время шеф стал гораздо осмотрительнее», - подумал Клин, - «Раньше охранники могли вывалиться гораздо раньше шефа, или наоборот задержаться после его выхода, а сейчас прямо кольцом окружили. Видимо, кто-то его здорово напугал. Уж не я ли? Если это так, то дело плохо.»
Шеф сел в джип, два охранника в спортивную «Тойоту», и они поехали в сторону центра.
Клин подождал, пока их машины повернули на светофоре и уже хотел было сказать таксисту, чтобы тот трогал, но тут со стоянки к дороге поползла еще одна машина, по крышу залапанная грязью (где они нашли ее только, уже больше недели не было дождя), и тоже замигала левым поворотом.
«Так - так. Я-то, дурак, обрадовался, что они, как были балбесами, так и остались. Вышли, машину не осмотрели... А тут вон оно что... На хрен ее осматривать каждый раз, если она все время под присмотром.
Хитер ты, братец, и, видимо, уже знаешь, что я где-то рядом. Может взять автомат, да и положить их тут всех?»- Клин попытался представить, как это все будет выглядеть, и ему не понравилось. Мало того, что существовала реальная опасность для собственной жизни, но и не было никакой гарантии, что его пули достанут шефа, - «Ладно, придумаю что-нибудь. Время пока терпит», - автомат Клин решил оставить на самый крайний случай.
Клин хлопнул по плечу задремавшего водителя. Тот встрепенулся:
- Что, поехали?
- Нет, извини старик, но ты мне больше не нужен.
Клин рассчитался с водилой, на автобусе доехал до АЗС, там присмотрелся к стоящим тачкам, ему нужна была машина с тонированными стеклами (первую, наверное, охрана засекла на «восьмом»). Такая стояла в конце очереди – «Марк II», года 1988-1989.
Он подошел к машине:
-Что, командир, покатаемся?
- Иди туда. Не моя очередь.
- Извини, но мне нужен ты. Две тысячи за ночь.
Водила отложил книжку:
- Садись.
Клин влез на заднее сидение:
- Давай к «Золотому якорю».
Однако у этого ресторана бандитского кортежа не было. Проехали к «Петропавловску».
«Вот они, родимые, и джип, и машина охраны, а заляпанный «Променент» как бы в стороне. Да, дела хреновые».
Клин хотел элементарно взорвать джип гранатами или толовыми шашками. Но сейчас стало ясно, что подобраться к нему незамеченным не удастся.
«Интересно, сколько их в «Промененте» сидит? Хорошо бы не больше двух».
Таксист, по просьбе Клина, медленно прополз мимо аэровокзала к «Пико-банку», минут пять там постояли, а потом проехали назад. И с этим таксистом Клину пришлось рассчитаться.
Клин прошел до «Силуэта», где в районе рынка постоянно обитали бродяги и пьяницы этого района. За гонорар в пятьсот рублей на брата трое опустившихся личностей самой отвратительной наружности согласились изобразить настоящую драку. Клин им выдал по сто рублей аванса.
«Вот только не нажрались бы раньше времени», - подумал Виктор.
Уже на третьей тачке Клин подъехал к «Петропавловску» и остановился метрах в десяти от джипа, между ними было две машины. Из салона отлично было видно «Променент» с охраной.
Нужно было спешить, время подходило к десяти.
***
Бичи появились в начале одиннадцатого. Клин к этому времени уже извелся в ожидании - шеф мог выйти в любой момент.
Они вышли из темноты, со стороны «Пико-банка», шли, матерясь во весь голос. Возле «Променента» здоровенный, гнилозубый бич с перебитым носом вдруг толкнул в спину другого, в грязном пальто. Тот свалился прямо под передний бампер машины, завопил истошным голосом. Гнилозубый нагнулся, схватил упавшего за ворот, приподнял его как куклу, пьяно зашипел в лицо:
- Че орешь, сука! Вставай!
Пока гнилозубый стоял согнувшись, на него сверху прыгнул третий бич, они упали, завозились на асфальте, пыхтя и матерясь. Время от времени они стучались о машину различными частями тела.
Казалось, они возились там бесконечно долго, но, наконец, передние двери машины открылись, и из машины вылезли два бритоголовых амбала.
Здесь нельзя было терять ни секунды. Клин заранее изготовил «адскую машину» из двух гранат и двух толовых шашек. Корпуса гранат соединил скотчем с шашками, обмотав их довольно плотно, к корпусам и к кольцам гранат привязал по два метра лески. Нырнув под джип, он быстренько привязал один конец лески к крестовине заднего моста, а второй к крестовине переднего. Саму бомбу прикрепил к выхлопной трубе.
Он управился за сорок секунд, амбалы у «Променента» еще разнимали бичей. Вскоре они их все-таки поставили в вертикальное положение и погнали со стоянки увесистыми пинками.
Клин велел таксисту ехать к «Детскому миру». Тот, видимо, понял, что здесь что-то неладно, как-то занервничал, стал делать все невпопад: то свет забывал переключить, то поворот.
У «Детского мира» постояли минут пять, подождали пока из темноты ни вырулили бичи - рожи у них были побиты и перекошены.
- Ну что, все сделано, как велено, - сказал щербатый, - Гони деньги!
Клин отдал им еще тысячу двести. Они разговаривали на улице, метрах в трех от машины, и Виктор все время держал таксиста в поле зрения - тот явно хотел смыться.
- Давай ключи! - сказал Клин водиле, когда радостные бичи скрылись за домами.
- Это еще зачем? - деланно удивился водитель.
Затем! - сказал Клин, вытащил из замка ключи, схватил его за ворот куртки, потащил через окно из машины, сунул в лицо пистолет, зашипел страшно: - Смыться захотел, сука! Я тебя везде достану! Сиди и не рыпайся, пока ни скажу, что делать.
Давай сюда документы!
Водила молча сунул ему права и техпаспорт. Виктор прочитал в техпаспорте его адрес, читал вслух, чтобы до таксиста дошло, что он с ним не шутит. Прочитал, сказал:
- Ну вот, Евгений Петрович, адрес я твой знаю, поэтому нужно тебе быть паинькой и слушать меня внимательно. Иначе тебе и твоим родным будет очень - очень плохо, - Клин специально нагонял на таксиста страха, чтобы тот не смылся раньше времени.
Вроде бы, его старания не прошли даром - водила как-то посерел лицом и застыл, как мумия.
Клин спрятал пистолет в карман и пошел к «Русскому двору».
«Хоть бы не смылся, сука, да не настучал раньше времени», - подумал на ходу Виктор.
Он хотел подойти поближе, но успел только дойти до музыкальной школы. Громыхнуло так, что на несколько секунд он оглох: «Перестарался, наверное, со взрывчаткой», - мелькнуло в мозгу. Сам джип подпрыгнул где-то на метр вверх, из него рвануло пламя, тут же засвистели осколки, закричали раненые и обожженные. Виктор упал на асфальт, полежал несколько секунд, потом побежал к «Детскому миру». Он плюхнулся на заднее сидение машины, сунул водителю ключи, зашипел в спину:
- Быстро, без суеты направо на «БАМ»!
Таксист дрожащими руками завел машину и рванул с места так, что Виктора вдавило в сидение.
- Не торопись, - сказал Клин, - Незачем нам лишнее внимание к себе привлекать.
На «Горизонте» Виктор попросил остановиться, похлопал таксиста по плечу, сказал:
- Ну вот видишь, все оказалось не так страшно. И заработал ты неплохо, - Клин положил на переднее сидение три тысячи рублей, - Купи внукам гостинчика.
Выходя из машины, он еще раз напомнил водителю:
- Стучать никому не советую. Тебе же хуже будет, соучастие пришьют, а то и взрыв на тебя навесят. Так что молчи лучше, Евгений Петрович.
***
В квартире, где они остановились, все осталось почти по-прежнему, только к Волохе и капитану добавился хозяин - они с капитаном на диване храпели вместе.
Клин налил себе полный стакан водки, выпил, зажевал огурцом. Волоха сидел за столом, подперев голову руками, смотрел на него мутным взглядом. Моментами он отключался, голова соскакивала с ладоней, но Волоха водружал ее на место, причем это давалось ему с заметным усилием. Сказать он, видимо, уже ничего не мог.
Он, наверное, что-то попытался у Клина спросить, но из горла у него донесся только какой-то утробный хрип, и это, видимо, было последним испытанием для обессиленного алкоголем организма - его голова все-таки упала на стол, и тут же раздался могучий храп.
Первый стакан водки, конечно, снял напряжение всего вечера, на хмель в голову не ударил.
«Сколько им потребуется времени, чтобы вычислить эту хату?» - подумал Клин. Он выпил еще полный стакан водки и отключился.
***
На следующий день капитан в десять утра уже снова упился вдрызг и свалился на любимый диван. Хозяин сгонял в магазин и приволок не меньше ящика водки.
«Им тут хватит дня на три»,- подумал Клин, - «А нам пора сматываться»,- они с Волохой водку не пили, похмелялись пивком.
Клин и Волоха благополучно на автобусе доехали до Паратунки. На выезде из города милиционеры в камуфляже и с автоматами проверяли легковые машины.
В Паратунке Клин пошел к одному давнему знакомому, у которого останавливался несколько раз на ночевку еще будучи студентом, когда они ходили походами по югу Камчатки. Федор Николаевич, конечно, постарел, поседел, Виктора не узнал, но принять их на ночь согласился.
***
- План выезда с Камчатки у Виктора был довольно сложный, но вполне выполнимый. Он понимал, что после убийства шефа аэропорт перекроют надолго. Другого же пути покинуть Камчатку просто не существует. Когда-то давно, правда, ходили пассажирские суда до Владивостока, но сейчас морем на материк никто не добирался, и пассажирскую линию закрыли за ненадобностью. А уезжать отсюда нужно было немедленно: братва очухается, будет землю рыть, чтобы его найти и разорвать. Милиционеры тоже по следу кинуться. И, в общем-то, кто бы его ни поймал, исход один - смерть. Милицейская клетка не спасет от мести братвы.
Виктор хотел пешком добраться до бухты Фальшивой, там подождать пароходик, который каждый месяц ходил в Японию, сесть на этот пароходик и... ищи - свищи его на Камчатке. Из Владивостока же открывался широкий путь в Россию, где умному человеку затеряться ничего не стоило. У него и знакомые были на пароходе, и с капитаном он о цене договорился (за десять тысяч баксов тот его готов был везти на край света).
Судно выходило в море где-то через неделю, до Фальшивой ему идти четыре часа, так что в день выхода парохода из порта, Клин был бы на его борту. Виктор брал с собой рацию для связи с судном. Процедура снятия его с берега не должна была занять более двух часов, так что через четыре-пять дней после выхода в море, Виктор предполагал уже быть во Владивостоке.
В этот план прекрасно вписывался Волоха. После расплаты с моряками и других трат у Клина оставалось всего пять тысяч «зеленых» и двадцать тысяч рублей. Так что Волохин полтинник приходился как нельзя кстати.
Все время до прихода судна Виктор предполагал провести в лесной избушке, которая находилась на полпути между поселком и бухтой, километрах в сорока от поселка. Он хотел появиться в бухте в день прихода судна - не стоило там светиться раньше времени.
Утром Клин и Волоха покинули гостеприимного Федора Николаевича и ушли в лес.
***
Начальник отряда, сопровождавший Клина и Волоху в город, осознал, что с ним случилось только на следующий день. Понимая, чем это ему грозит, и отчаянно боясь наказания, капитан опять напился и упал замертво, а в милицию пошел через день и то только потому, что водка кончилась.
Когда дежурный по первому ТОМу понял, что говорит этот небритый, дышащий перегаром мужик откровенно бичевского вида, он поначалу не поверил ни единому его слову. Но тот показал свое удостоверение и служебный пистолет. Дежурный вызвал оперативников из уголовного розыска.
Через несколько минут по Петропавловску объявили тревоги «Сирена» и «Перехват».
Клин и Волоха в это время с удовольствием отсыпались в лесной землянке, набираясь сил для дальней дороги.
***
Но никогда ничего не бывает так, как предполагает человек. Обязательно в предварительные планы вмешиваются обстоятельства, которые не учитывались.
На четвертый день их спокойствие было нарушено появлением взволнованного гражданина, вооруженного охотничьей двустволкой, который к тому же оказался очень сильно пьяным.
Гражданин неожиданно появился на тропинке, ведущей в Паратунку. Волоха в это время справлял малую нужду на ближайшие кустики, а Клин сидел на пеньке у входа в землянку.
Сцена получилась как у Гоголя в «Ревизоре»: все застыли, открыв рты, и несколько секунд откровенно пялились друг на друга. Первым опомнился пришелец, сорвал с плеча ружье, направил на Волоху, прохрипел:
- Стой, где стоишь!
У Волохи от неожиданности даже прекратился процесс мочеиспускания, и он застыл на некоторое время, ошалело уставившись на пришельца.
- Вы кто такие? Как сюда попали?
Волоха и Клин, наконец, справились с временным оцепенением, и, видя, что у мужичка отчаянно трясутся руки и нижняя челюсть, медленно двинулись на него (Волоха на ходу застегивал ширинку).
- Что ты, что ты, - ласковым голосом вещал Клин, приближаясь к мужичку с поднятыми руками, улыбаясь, глядя прямо в его испуганные глаза, - Мы простые туристы. Здесь остановились отдохнуть. Чего ты нервничаешь?
- Не подходи, застрелю!
- За что же это ты меня застрелишь? - продолжал Клин, Ведь я тебе ничего плохого не сделал. Да и видишь ты меня в первый раз.
Клин и Волоха с разных сторон потихоньку приближались к пришельцу. Тот затравленно зыркал с одного на другого, в его глазах читались нерешительность и испуг, он, вдруг, бросил ружье, опустился на землю и заплакал, обхватив голову руками.
Немного успокоившись, он рассказал, что вчера застрелил дома жену и любовника и сбежал в лес. Звали пришельца Николаем, и работал он в совхозе трактористом.
- Да, Коля, сказал Волоха, - Здорово ты нам здесь помешал со своей ревностью. Что же с тобой делать.
А, видимо, делать ничего не оставалось, как сваливать отсюда, и чем быстрее - тем лучше. За этим ревнивцем вполне могли заявиться менты. И хотя паратунские милиционеры не отличались особой резвостью, но двойное убийство - не кража курицы. И из области наверняка прислали легавых. А те ребята хваткие, натасканные, дураков среди них мало - эту избушку вычислят запросто и не поленятся пройти сорок километров, а то и на вертолете прилетят.
Так что, с какой стороны ни глянь, а сматываться нужно было немедленно. О том, что милиционеры могут заявиться с собаками, думать совсем не хотелось.
«Может кончить его здесь, инсценировав самоубийство»,- подумал Клин.
Он посмотрел на тракториста, тот сидел на земле, отрешенно глядя перед собой, из глаз у него текли слезы. У Клина на него не поднялась бы рука.
Виктор подошел к Волохе, сказал шепотом:
- Кончать его надо!
Волоха посмотрел на Николая, покачал головой и отвернулся.
Они засобирались в дорогу, нельзя было терять ни минуты.
Когда через полчаса Виктор и Волоха вышли навьюченные из землянки, Николай встрепенулся:
- Вы куда?
- Извини, браток, не по пути нам, - Волоха хлопнул Николая по плечу, - Нам третий не надобен.
- Возьмите меня с собой. Я вам не буду в тягость.
- Да с чего ты взял, что тебе с нами лучше будет? - спросил Клин.
Николай потупился, сказал: - Я знаю кто вы. Третий день по радио и телевизору только и разговора про вас.
Клин уже зашел в лес, остановился, недобро глянул на Николая.
Тот, вдруг, понял, что сморозил глупость, резко подался в сторону, потом прыгнул и скрылся в лесу.
Виктор начал снимать рюкзак, полез за пистолетом, но Волоха остановил его:
- Остынь! Черт с ним! В лесу дорог много, идем скорее!
Клин взвалил на плечи рюкзак, и они пошли в лес, стараясь скорее отойти подальше от землянки. Они вышли в четыре часа дня, и за один переход у них никак не получалось добраться до бухты, где тоже была избушка. Предстояла ночевка в лесу.
***
Ночевали они на полдороге к бухте. Развели на небольшой полянке костерок, попили чайку и увалились в спальники. Ночь выдалась холодной, звездной, лунной, но даже приятно было дышать морозным воздухом, когда все тело нежилось в тепле.
«Умеют же капиталисты проклятые делать все качественно», - подумал, засыпая, Клин, - «В русском спальнике, наверное, уже околел бы от холода».
Клин спал чутко. Несколько раз за ночь просыпался, казалось, ходит кто-то вокруг поляны. Он хватался за пистолет, осматривался внимательно по сторонам, но ничего, кроме ближайших кустов видно не было. Ночь, хотя и была светлая, но это, конечно, был не день.
Утром, позавтракав, двинулись дальше. Им предстояло спуститься с сопки и пройти километров двадцать до бухты. Саму бухту, прибрежные скалы, озеро, отчетливо выделяющееся серебряным пятаком недалеко от моря, было прекрасно видно с сопки, на которой они стояли.
Пока собирались, Клин забыл о своих ночных тревогах, но стоило тронуться в путь, как ощущение чьего-то присутствия снова стало беспокоить Клина.
Они уже двинулись по тропинке, когда Клину послышалось какое-то движение позади них.
- Стой! - сказал он в спину Волохе.
Тот, вздрогнув, остановился, повернулся, хотел что-то спросить, но Виктор приложил палец к губам. Постояли, послушали, но кроме шороха падающей листвы не было слышно никаких звуков.
- Ты че, Клин? - спросил Волоха, - Мерещится что ли чего-то?
- Мерещится, мерещится. Пошли.
Они двинулись дальше.
Чувство чьего-то незримого присутствия не покидало Виктора всю дорогу, пока они шли к бухте. Они время от времени останавливались и осматривались. Виктор несколько раз снимал рюкзак и с пистолетом наизготовку крался назад по тропинке, но ничего подозрительного он так и не высмотрел. Однако Клин понимал, что следопыты они с Волохой аховые, и любому охотнику-любителю ничего не стоит их здесь, в лесу обвести вокруг пальца. Поэтому и злился, и перестраховывался.
***
В бухту пришли в конце дня, устали так, что упали возле избушки на рюкзаки и с полчаса просто лежали, отдыхали, неохота было пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом стали устраиваться на ночлег.
Избушка, конечно, обветшала за долгие годы существования без хозяина, кое-где даже виднелись дыры в крыше и кровле. По хорошему, нужно было все позалатать, тем более, что жить им здесь еще дня три-четыре. Решив все дела оставить на завтра, они наскоро поужинали и легли спать.
Ощущение постороннего присутствия у Клина прошло, лишь только они выбрались из леса. От сопки до берега моря было километров восемь, и на всем протяжении этого пути не было в тундре растения выше полуметра, за которым бы мог спрятаться крупный зверь или человек. Только у озера рос кедрач, но он с лесом не соединялся.
«Давно в лесу не был, вот и пугает замкнутое пространство»,- подумал Виктор. Он вспомнил, что в юности с ним уже было такое, когда он ходил с одноклассниками в походы по Камчатке. Поначалу его даже охватывала легкая паника, когда он попадал в высокую траву или кустарник. Дальше метра- двух ничего не было видно, и казалось, что за этой стеной травы притаился медведь или еще какой страшные зверь. Потом он к лесу привык, и вот теперь опять...
Ночью Клин вышел из избушки по малой нужде. Вокруг стояла абсолютная тишь, чайки покачивались на небольших волнах недалеко от берега, как-то нехарактерно для этих птиц, по-домашнему квохкали, как куры. С северо-востока бухты скалы подсвечивались со стороны океана каким-то неоновым светом (было непонятно, откуда там мог взяться такой мощный источник), на них контрастно выделялись острые пики, создавалось ощущение присутствия в сказочном кощеевом царстве.
***
На следующий день ремонтировали избушку. Этот процесс занял у них уйму времени - не было ни гвоздей, ни молотка, ни ножовки. Насобирали всяких разных палок на прибойке, замучились и посбивали руки, вытаскивая из них ржавые гвозди. Кое-как поприбивали эти доски к ветхим доскам избушки. Из инструментов у них были два охотничьих ножа и туристический топорик. Поначалу Клин пытался забивать гвозди рукояткой пистолета, но разбил в кровь ладонь и чуть ни расколол рукоятку, оставил эту затею и стал забивать гвозди большим камнем, как и Волоха.
В общем, ухайдукались они на ремонте избушки почище, чем на переходе в бухту. Заснули, как убитые, еле добравшись до заветных спальников.
Во сне к Виктору явилась его первая любовь - девчушка из параллельного класса. Она звала его к себе, отступая назад, он рвался к ней, но почему-то не мог быстро двигаться и шел, как в замедленной съемке. А она все отступала, и вдруг ее поглотила какая-то серо-зеленая муть. Эта муть стала обволакивать Клина, проникая внутрь его, Виктор явственно чувствовал присутствия у себя внутри какого-то холодного, вязкого вещества. Оно наполнило желудок, пищевод, потом легкие, он стал задыхаться... потом проникло в кровь... в каждую клеточку его тела. И внезапно Виктор перестал ощущать себя человеком. Он растворился в этой серо-зеленой мути, но странно, он не чувствовал себя одиноким: рядом раздавались какие-то то ли голоса, то ли другие звуки, а может быть сигналы, не слышимые живыми людьми и непонятные для них, но Клин, казалось, вот-вот начнет их понимать... И тут мгновенно разорвалась миллионами искр та муть, что окружала Виктора и проникла в него, и все поглотила какая-то черная, воронкообразная пустота.
Виктор вскочил в холодном поту, в первые мгновения не соображая, где он находится. Рядом во сне метался Волоха.
Клин был человеком не робкого десятка, но такого леденящего ужаса, который он ощутил в первые минуты пробуждения, он никогда не испытывал. Попытался припомнить - нет, никогда такого с ним не было.
«Что происходит?» - думал Клин, - «Даже под пулями я не ощущал ничего подобного. Неужели нервы расшатались до такой степени, что я стал бояться неизвестно чего?»
Его внутренний монолог прервал отчаянный вопль Волохи. Он подскочил на топчане, спросонья забыв, видимо, что спит в спальнике, хотел, наверное, соскочить на пол, ничего у него не получилось, он свалился с топчана вместе со спальником, как-то обреченно закричал фальцетом, пытаясь выбраться из мешка.
Клин вскочил, схватил Волоху за плечи, потряс - взгляд у него был абсолютно безумный.
- Волоха! Очнись!
Но у того от тряски только туда-сюда болталась безвольно голова.
Клин испугался. Он начал лупить Волоху по щекам, тот очнулся, стал закрываться от ударов руками:
- Ты чего это, Клин? С ума сошел?
Виктор отпустил его, сказал:
- Наверное, мы оба с ума сошли. Ты чего орал, как будто тебя негр трахает?
- Ой, не знаю даже. Жуть какая-то приснилась... Страшнее, чем в ШИЗО
«Да, ШИЗО - это цветочки,» - подумал Клин, - «Здесь что-то не чисто, если нам двоим снятся ужасы, от которых вопишь на всю тундру... Барышни, бля, благородные. Расскажешь кому - со смеха попадают».
Но Клин ерничал, пытаясь себя успокоить, пытаясь вернуться в образ крутого парня, каким он чувствовал себя еще несколько дней назад. Ничего не получалось - его тревожили и параллельные с Волохой кошмарные сновидения, и вспоминалось беспокойство от подозрения чьего-то чужого присутствия в лесу. Причем, страх заползал в мозг откуда-то из желудка. Вокруг же не было абсолютно никаких причин для страха.
Клин вышел из избушки и присел на отполированное до белизны морем корявое бревно. Вокруг него был обыкновенный камчатский пейзаж, которых за свою жизнь он насмотрелся с избытком: тундра, море, скалы, речка, озеро, сопки вдали - ничего необычного или сверхъестественного.
Но, стоп! Все-таки что-то было не так. Клин еще раз осмотрелся - вроде все нормально.
«Да какой там нормально!»- ударило в мозг, - «Ведь до сопок отсюда восемь километров, и вчера их еще ночью не было видно вовсе!»
Клин посмотрел на небо и чуть не рухнул с бревна - над ним висел желтый шар, раза в два больше солнца.
«Боже, что это?»
- Волоха, иди сюда!
Волоха выскочил из избушки мокрый, взъерошенный, спросил испуганно:
- Что случилось?
- Смотри! - Виктор ткнул пальцем в небо.
- Мамочка родная, что это?
Они, как завороженные, вывернув шеи, таращились на небо, пока не заболели мышцы и не заслезились глаза.
То, что висело над ними в небе, могла быть только луной, так как было три часа ночи, и никакое другое большое светило в это время суток на небе не появляется.
Клину вспомнились рассказы о летающих тарелках.
Они почти до восхода солнца сидели на бревне, тряслись от холода, наблюдая за огненным шаром, который висел в небе. Еще вчера ЭТО было обычной луной, сегодня же маленькая луна почему-то стала в два раза больше солнца и чуть ли ни как солнце освещала все вокруг. Это было непонятно и жутко.
Но к утру, когда луна укатилась по небу ближе к западу, она приняла свои обычные размеры.
Клин и Волоха завалились спать и проснулись только в полдень.
***
В этот день Клин решил проверить радиостанцию, но в динамике слышалось только шипение и больше ничего. Это было странно, два дня назад, перед тем, как спуститься в бухту, Клин ее включал и отчетливо слышал переговоры судов в порту.
Прохождению радиоволн могли мешать скалы. Клин решил подняться на ближайшую скалу и проверить рацию там.
- Я с тобой! - сказал Волоха.
- Да тебе-то это зачем? Лучше возьми удочку, да попробуй наловить рыбы. Ухи, может, свеженькой поедим.
- Боюсь я чего-то, Клин.
Виктор махнул рукой и пошел к скалам. Волоха остался на берегу.
***
На вершине скалы рация заработала. «Да, наверное, мешают эти горы. Ничего, придется просто сюда залезть для связи с судном,» - подумал Клин.
Собираясь спускаться вниз, Клин обратил внимание, что над Фальшивой стоит какая-то еле заметная голубоватая дымка. В соседней бухте не было ничего подобного.
Пока Клин спускался вниз, он никак не мог вспомнить, чего же еще удивительного зафиксировало его сознание, и на что он сразу не обратил внимания. Понял он это только тогда, когда спустился к воде - в Фальшивой не было ветра. А на скалах ветер дул, и в соседней бухточке плескались волны.
«Но при восточном ветре здесь должны быть волны», - удивился про себя Клин. Однако вопреки всем законам природы, волнения в бухте не было - вода застыла неподвижной, стеклянной массой. И тут только Виктор заметил, что озеро находится ниже уровня воды в бухте.
«Ну дела! Эдак и поверишь в разную чертовщину. Но такого, ведь, не может быть. Вода не может течь снизу вверх».
Виктор прошелся от берега моря вдоль речки, вернулся назад. Ощущение осталось такое, что туда он шел под уклон, а назад поднимался в гору.
«Боже, что со мной происходит?»
Волохе он ничего о своих наблюдениях говорить не стал. Тот занимался рыбой - пять кижучей валялись на песке с распоротыми брюхами, в котелке кипела вода. Волоха ложкой отбивал икру.
- Ну вот, в кои веки поедим свеженького. А то с тюремной баланды да на консервы, - сказал Клин, подходя к избушке.
Волоха молча возился с ястыками.
- Слышь, Клин, - сказал Волоха, - Давай мотать отсюда к едрене матери. Муторно мне, что-то.
Виктор посмотрел на товарища - тот отвел глаза, стараясь не встречаться с его взглядом.
- И куда это мы с тобой можем умотать? Назад в Паратунку? В лапы оперов, а затем в зону? Если тебе этого надо, пожалуйста - путь свободен. Только ты о детях своих подумай! А мне так точно обратного пути нет.
- Сгинем мы здесь, - тихо сказал Волоха.
У людей, сидевших в зоне неоднократно, вырабатывается особое выражение лица - эдакое безразлично-спокойное, с холодным, как бы отрешенным взглядом. За колючей проволокой свои эмоции внешне проявлять нельзя - здесь человек человеку - волк. Ни в разговоре, ни тем более, в драке нельзя, чтобы по выражению твоего лица можно было бы предугадать твои действия. Только так здесь можно выжить. И Клин и Волоха не были новичками за колючей проволокой - оба умели владеть своими лицами. Но, глянув на Волоху, Клин, вдруг, не увидел перед собой матерого зека - перед ним сидел на корточках несчастный, испуганный человек, и он, казалось, делает все по инерции, мало обращая внимания на происходящее.
«Он, пожалуй, не видит ни стеклянной воды в бухте, ни озера внизу», - подумал Виктор.
Конечно, уха без картошки, пряностей и свежей зелени получилась немного пресноватой. Но после нескольких лет сидения на перловке она им показалась райским кушаньем, они съели по три миски, и каждый, наверное, уничтожил целую рыбину.
***
Ночью решили спать по очереди, и ничего необычного не случилось, кроме, конечно, луны - она, казалось, стала еще больше, а на восходе заняла чуть ли ни четверть горизонта. Но луна уже не очень пугала беглецов.
Утром опять наелись ухи - она за ночь застыла, как холодец, стала еще вкуснее. Сидели у избушки, болтали.
- Слушай, Клин, - начал Волоха, - А почему здесь ни одной птицы нет?
«Начинается»,- подумал Виктор, а вслух сказал:
- На юг улетели.
- На какой юг могли улететь чайки? - удивился Волоха.
- Наверное, на жаркий, - ответил Клин.
- Что ты мне по ушам втираешь! Скажи лучше толком, почему птиц нет!
- Отвали! Пойдем лучше рыбу ловить.
Рыба клевала отменно. Блесна, казалось, только касалась воды, как ее хватал красавец-кижуч. За полчаса они одной удочкой наловили десяток рыбин.
***
Ночью опять Виктор маялся во сне, опять растворялся в серо-зеленой мути. Он раз десять за ночь просыпался, но засыпая, снова видел то же самое и каждый раз с самого начала. И, казалось бы, пора привыкнуть к этому ужасу, но не привыкалось, и он все время вскакивал с топчана, ошалевший от страха.
Уже под утро в сознание Клина ворвался какой-то посторонний звук. С трудом проснувшись, Виктор понял, что этот звук возник не в его сонном сознании. Непонятный, тоскливый вой доносился извне, откуда-то со стороны бухты.
«Господи, что это?» - подумал Клин. Он хотел разбудить Волоху, но решил, что толку от него будет мало. Ему, видно, тоже снилось что-то страшное - он метался во сне, стонал, бормотал что-то невразумительное.
А вой продолжался. Виктор загнал патрон в патронник пистолета, надел сапоги и вышел наружу.
Уже потихоньку начинало светать. Клин осторожно прикрыл дверь избушки, осмотрелся - с западной стороны не было ничего необычного.
Виктор обошел избушку - метрах в ста от нее на песке сидел человек и выл. Выл тоскливо, с надрывом, прерываясь лишь для того, чтобы набрать полные легкие воздуха.
Виктор, стараясь поменьше шуметь, подошел сзади, но человек никак на его приближение не среагировал и продолжал выть.
Это был Николай.
Виктор зашел спереди, но тракторист его не замечал, упоенно выл, вытягивая шею. Николай похудел за то время, пока они не виделись, у него ввалились щеки, выперли скулы, он был небритый и грязный.
- Эй, ревнивец! - Виктор помахал ладонью перед глазами Николая. Но тот на него не обращал внимания и так же выл, вытягивая шею в сторону моря.
«Что с ним случилось? И откуда он здесь взялся? Неужели за нами все время следил? Выходит, неспроста мне все время кто-то в лесу мерещился! Значит, я еще не совсем свихнулся», - думал Клин, соображая, что же делать теперь с незваным гостем.
Ничего не придумав, он вернулся в избушку и заснул, не обращая внимания на вой Николая крепко, без сновидений.
Разбудил Виктора испуганный Волоха:
- Клин, вставай, - тряс он его за плечи, - Там этот ненормальный тракторист мертвый!
Виктор спросонья ничего не понял, пробормотал:
- Ночью он был, пожалуй, живее нас с тобой.
***
Николай и вправду походил на мертвого, но был жив - то ли крепко спал (ни хрена себе сон на голой земле, на морозе), то ли был в глубоком обмороке.
- Может бросим его в бухту, - предложил Клин, - И дело с концом.
Волоха испуганно посмотрел на Виктора, склонился над Николаем, стал его трясти и бить по щекам.
Николая, по настоянию Волохи, притащили в избушку. Пока Волоха пытался привести тракториста в чувство, Виктор сходил и принес в избушку его ружье и рюкзак. Конечно, он проверил содержимое рюкзака, и с удивлением обнаружил в нем среди патронов, грязного белья и портянок довольно увесистый полотняный мешочек. Внутри мешочка лежал золотой песок.
«Да, не прост ты, оказывается, Коля. Ох, не прост. И цена тебе с этим мешочком поболее, чем нам двоим»,- подумал Клин.
Мешочек Клин из Николаевых вещичек изъял и припрятал под ближайшим приметным кустом.
***
Николай стараниями Волохи пришел в себя, лежал на топчане, смотрел отрешенно в потолок.
- Ты чего это ночью на луну выл? - спросил Виктор, бросив рюкзак и ружье на соседний топчан.
Николай не отвечал. Казалось, он вообще не понимал, где и с кем находится.
- Что делать то с ним будем? - спросил у Волохи Виктор.
Волоха ничего не ответил, пожал плечами.
Они позавтракали вчерашней ухой.
- Когда пароход будет? - спросил Волоха.
- Завтра - послезавтра должен быть, - ответил Клин, потом добавил: - Если ничего не случится.
***
Сентябрь подходил к концу, но погода стояла летняя. Воздух днем прогревался градусов до пятнадцати. Беглецы сидели на корявом бревне возле избушки, грелись на солнышке ласковом не по-осеннему. Вдруг, распахнулась дверь, и наружу выскочил босой, растрепанный Николай. С безумным, пронзительным воплем:
- Армагеддон! Армагеддон! - он побежал куда-то на юг по прибойке.
Волоха кинулся за ним, быстро его поймал, но тот сопротивлялся отчаянно, бился в истерике... Клин бросился на помощь товарищу - они вдвоем взяли Николая за руки, за ноги, тот поначалу извивался, как червяк на крючке, а потом затих и только бормотал себе что-то под нос.
- А что такое Армагеддон? - спросил Волоха у Виктора, когда они снова уселись на корягу, связав Николая по рукам и ногам и бросив его на топчане.
- Не знаю, - ответил Виктор, хотя прекрасно знал значение этого слова, - Может зверь какой, экзотический.
- Какой еще зверь?
- Ну, что-то вроде большой ящерицы.
- А- а- а! - протянул Волоха, хотя по его виду нельзя было сказать, что он что-то понял, - А что это он, вдруг, про этого зверя вспомнил?
- Ты же видишь, не в себе он. Может, заболел, а может, свихнулся, болтаясь один по лесу, - ответил Виктор, - Все-таки не забывай - два трупа на нем.
Виктор чуть ли ни весь день провел на скалах, слушал переговоры судов, стоящих в порту. Завтра должен был выйти в море его пароход, но на связи его целый день не было, значит задерживался, скорее всего, с выходом (такое случалось постоянно и не очень взволновало Виктора). А вот насколько, спросить было не у кого.
К вечеру Николаю стало немного лучше, его развязали, уложили спать на полу, на подстилку из сухой травы - третьего топчана в избушке не было. Ружье Виктор положил рядом с собой, патроны тоже.
Сон у Клина четвертую ночь был один и тот же. Но сейчас страшно не было - свое растворение в серо-зеленой мути Виктор, почему-то, принял абсолютно спокойно.
Николай среди ночи куда-то исчез. Клин проснулся, увидел, что нет тракториста, сразу проверил ружье и патроны - все было на месте.
«Ну и черт с ним! Пропади он пропадом! Нашел нянек!» - подумал Клин и заснул.
***
Утром Николая нашли на том же самом месте, что и вчера. Он лежал на боку, скукожившись, поджав ноги к животу, и на сей раз, без сомнения, был мертв. Глаза у него чуть не вылезли из орбит, волосы торчали дыбом, лицо выражало наивысшую степень ужаса.
- Боже правый, что с ним случилось? - прошептал Волоха, - Надо его похоронить по-человечески.
У Клина было свое мнение на этот счет, но высказывать он его не стал, предоставив своему товарищу самому заниматься погребением Николая. Клин пошел в избушку, налил себе почти полную трехсотграммовую кружку водки из неприкосновенного запаса, выпил и незаметно уснул.
Проснулся он от какого-то нечеловеческого крика (проспал он всего полчаса). Выскочив наружу, он увидел стоящего на коленях Волоху, он качался из стороны в сторону, кланялся, стучал лбом о песок, кричал на одной какой-то скрипучей ноте. Взгляд у него был абсолютно безумный.
Виктор испугался. Он подбежал к товарищу, попытался его поднять, но тот не то что не давался, а просто продолжал кланяться и качаться, не реагируя на старания Клина, и справиться с этим движущимся механизмом Виктор никак не мог.
Берег был рядом, и Виктор подбежал к воде, чтобы побрызгать на Волоху. Но только он склонился над водой, Волоха, вдруг, завопил еще громче (хотя, казалось, громче некуда) и затих. Обернувшись, Клин увидел, что его товарищ неподвижно лежит на боку, в такой же позе, как и мертвый Николай.
«Господи, твоя воля!» - Виктор бросился к Волохе - он был живой, но находился в глубоком шоке.. Виктор дотащил товарища до избушки, уложил на топчан, накрыл одеялом и спальником. Все тело Волохи сотрясала дрожь. Клин не придумал ничего лучшего, как влить ему в рот немного водки.
Волоха закашлялся, но черты лица его стали мягче, на бледных щеках выступил румянец, взгляд стал осмысленным. Он с тоской глянул на Виктора, обреченно вздохнул, отвернулся к стенке и вскоре заснул. Засыпая, он пробормотал:
- Армагеддон.
***
Не понимая, что же случилось с Волохой, Клин вышел из избушки, дошел до того места, где последний раз видели тело Николая. Тела не было.
Виктор сначала подумал, что Волоха успел закопать несчастного, но поблизости не было ни свежего холмика, ни каких-нибудь следов, если бы тело куда-то тащили.
«Странно, куда же он мог подеваться?» - подумал Клин.
Вокруг стояла звенящая тишь, не нарушаемая ни дуновением ветра, ни криком чаек, ни плеском воды. Даже речка умудрялась втекать в море, не поднимая волн.
Клин осмотрелся вокруг. Солнце еще висело на западе, а на востоке за скалами уже рождался новый свет. Глядя на море, Виктор внезапно понял, что из бухты, оказывается, абсолютно не видно, что происходит за ее воротами, хотя Фальшивая совсем неглубоко вдавалась в сушу, и, по идее, горизонт здесь должен был виден гораздо дальше, чем был виден на самом деле.
«Господи, что творится с природой в этой проклятой бухте?»- подумал Виктор, - «Как все это можно объяснить? И кто все это сможет объяснить?
Речка течет вверх, линия горизонта почему-то ограничена воротами бухты... И птицы куда-то пропали, ветра нет...
А все же, куда подевалось тело?»
Походив еще немного по берегу, Клин так и не обнаружил свежей могилы.
Где-то глубоко, в каком-то очень потаенном месте организма Клина, вдруг, начал зарождаться отчаянный страх. Он еще раз, уже с опаской, огляделся по сторонам. Но никакой видимой опасности нигде не было - все в природе оставалось на прежних местах, в прежнем состоянии.
***
В избушке стало темновато, и Виктор включил фонарь. Волоха лежал с широко открытыми глазами, отрешенно уставившись в потолок.
- Ф-ф-ух, напугал ты меня, - сказал Клин, подсаживаясь на топчан к Волохе, Не знаешь, куда Николай пропал?
Волоха посмотрел на Виктора, и у того даже холодок пробежал по коже, такая обреченность была в этом взгляде.
- Все, Клин! Это наша с тобой последняя ночь! - тихо сказал Волоха.
- Конечно, последняя, - подтвердил Виктор, - Завтра пароход приходит.
Волоха посмотрел на Клина, как взрослые смотрят на маленьких детей:
- Ничего ты не понял - для нас уже других ночей не будет. Армагеддон.
- Что ты несешь? Какой Армагеддон? - удивился Виктор.
- Тот, который Николая сожрал.
- Что-о-о? Кто его мог сожрать?
- Армагеддон, он из моря вылез.
- Как из моря?
- Сам не знаю. Появилось из воды какое-то чудище и проглотило Николая.
«Бредит, наверное», - подумал Клин, - «Какие чудища у нас в море жить могут - холодища и лед полгода»,- а в слух спросил:
- И какое же оно было, это чудище?
Волоха, наверное, понял, что Клин не верит ему, опять посмотрел на него, как на маленького, но, все-таки, продолжил:
- Я не могу сказать точно, на меня столбняк какой-то накатил, и понимал я все с трудом. Но только вылезло из воды что-то то ли зеленое, то ли серое, на полнеба, как-то бесшумно приблизилось к бедному Николаю и всосало его в себя. Потом исчезло в воде так же бесшумно. Вот и все.
- Как же оно могло уволочь человека в воду, и следов на песке никаких не осталось. От воды до тела, - Ладно, - сказал Виктор, - Давай чайку попьем с водочкой и будем спать.
Он растопил печку, поставил не нее чайник. Наружу выходить не хотелось, но деваться было некуда - в избушке не было дров. Солнце зашло, но темнее не стало, потому что из за северо-восточных скал поднялась луна. Впрочем, Виктор не сразу признал луну в огромной, коричневой скале, выросшей среди других скал как по мановению волшебной палочки. Он стоял, открыв рот, соображая, что бы это могло значить, когда ЭТО на его глазах начало отрываться от земли и принимать круглую форму.
«Да, здесь что-то не так», - подумал Виктор.
Этой ночью наступало полнолуние.
***
Пока он таращился на луну, да пока искал дрова, Волоха из избушки исчез. Не было его рюкзака и спальника. Ружья тоже не было. Клин выскочил из избушки - Волоха прямо по тундре быстрым шагом шел на северо-запад к сопкам.
- Стой! - крикнул Виктор и вытащил пистолет.
Волоха, навьюченный поклажей, неуклюже побежал.
Виктор два раза выстрелил в воздух.
Вдруг, все мышцы Виктора сковала какая-то неведомая сила - ноги приросли к земле, и он замер с поднятой рукой, в которой был пистолет. Очень быстро стало темно - огромная тень неслась по небу от моря по тундре. Когда она настигла Волоху, он обернулся, замер на мгновение, потом побежал еще быстрее.
Чтобы повернуться Виктору пришлось противодействовать неведомой силе, сковывающей мышцы. С трудом, но он все же повернулся лицом к морю. Последнее, что зафиксировало его сознание - это какую-то огромную массу, переливающуюся зеленовато-серыми блестками, выросшую из воды до неба, закрывшую собой луну.
«Ведь этого не может быть!
Как же золото!»
На следующий день МТР «Сальск» бросил якорь на траверзе бухты Фальшивой. В 18.00 Клин должен был выйти на связь, но не вышел. Капитан все же решил отправить на берег спасательный бот, но бот через час вернулся ни с чем - на берегу никого не было. Десять тысяч долларов, сумма, за которую капитан согласился довезти Клина до Владивостока, проплыли мимо. Судно снялось с якоря и пошло на юг.
***
Из милицейских сводок: «... октября в поселке Паратунка участковым оперуполномоченным старшим лейтенантом Сидоровым Ю.П. был задержан гражданин в туристском снаряжении. В отделении милиции в задержанном опознали вора-рецидивиста Пономарева В.И, бежавшего из ИТК-6 в конце сентября с.г. вместе с Клиновым В.С.»
СПАСАЮЩИЙ УЖАС
Экую безобидную формулировку придумали армейские крючкотворы - неуставные взаимоотношения. Несведущий человек и не поймет ничего. Ну отношения, ну, неуставные, то есть отношения солдат в увольнении, например, или когда солдат в курилке с гитарой после тяжелого марш-броска. Очень хорошо про эти самые взаимоотношения, а также про службу солдатскую справную показывали раньше в телепередаче «Служу Советскому Союзу» (понятно, когда он был, этот Советский Союз), в солдатской среде ее называли «В гостях у сказки». Там бравые наши солдаты успешно справлялись со всеми поставленными перед ними боевыми задачами, а в перерывах между учениями и по вечерам пели задушевные комсомольские песни. Ну, понятно, и командиры были отцами, и старослужащие - братьями...
- Эй, салабон! Не спи, замерзнешь! - ефрейтор Тебиев оттянул средний палец правой руки и смачно шлепнул им по стриженой голове Алексея Зюкова.
Удар получился не только звонкий, но и очень сильный. Алексей чуть не свалился со скамеечки, на которой сидел и чистил картошку. Он испуганно сжался, но у Тебиева, видимо, не было желания больше мучить Алексея, он, заржав, прошел через кухню в коридор.
Алексею было плохо, С того самого момента, когда он переступил порог призывного пункта, ему было все время плохо. По чьей-то абсолютно идиотской прихоти в разваливающуюся российскую армию стали забирать студентов вузов. Вот и загремел Алексей со второго курса филфака пединститута. И, несмотря на то, что у него с детства были слабые легкие, он попал в погранвойска, на отдаленную камчатскую заставу, расположенную в бухте Калуга, в ста километрах от Петропавловска.
Конечно, сначала была «учебка», где коротышка-сержант, командир отделения, учил их, молодых солдат, азам армейской науки. подкрепляя теорию обильными матами и зуботычинами. Здесь же новобранцы впервые испытали на себе целую систему разнообразных мер физического и морального воздействия, конечной целью которой являлось максимальное унижение человеческого достоинства новобранцев. Но в учебке мучитель был только один, и его не хватало на всех. Солдаты думали, что их унижения кончатся, лишь только они попадут в действующую часть. Но нет. В части-то как раз все и началось.
***
Неизвестно, кто и для какой цели поставил в этой бухте пограничную заставу. Теоретически, конечно, можно было бы в здесь высадить диверсантов. Этих-то диверсантов, наверное, и предполагалось захватить доблестным пограничникам. Но практически операция по высадке десанта в бухте Калуга вряд ли была осуществима.
На карте, конечно, все выглядело прекрасно. Бухта Калуга - глубоководная бухта восточного побережья Камчатки, пригодная для захода судов с осадкой до семи метров. Бухта закрыта от всех ветров, кроме северо-восточного, высокими, обрывистыми берегами, глубоко вдается в сушу. В бухте имеется водозабор для судов. Такую вкусную воду, как здесь, можно найти разве что на севере Камчатки. Возле устья речки в море затоплено судно, на котором имеются приемные патрубки для судовых шлангов.
Высадиться здесь супостату, конечно, можно. Да вот только уж очень много препятствий придется преодолеть. Мало того, что весь Авачинский залив от мыса Шипунского на севере до мыса Поворотного на юге очень плотно контролировался радарами дальнего действия, морскими и ПВО, авиацией и пограничными кораблями, здесь еще было довольно интенсивное движение рыболовных и торговых судов. Так что любое надводное плавучее средство имело очень мало шансов на скрытый подход как к бухте Калуге, так и к другим бухтам Авачинского залива.
Правда, коварные империалисты могли подплыть незамеченными к берегу под водой, благо здесь свал глубин чуть ли ни до тысячи метров был милях в десяти от берега. Потом, под покровом ночи на какой-нибудь небольшой лодочке можно было высадиться на наш социалистический берег. Но плавать здесь в непосредственной близости от берега и днем то очень опасно. А ночью, да без навигационных приборов - абсолютное самоубийство. Чуть ли ни каждый год в заливе гибли рыбаки, рискующие пускаться в плавание на баркасах, лодках и других маленьких плавсредсвах.
В общем, выходило по всему, что застава в бухте Калуга теоретически и практически была никому не нужна. При социализме, правда, не спрашивали никого, что нужно. Просто приказывали и все. Здесь тоже по приказу охраняли рубежи Родины. Даже ходили в дозоры по прибойке вдоль бухты, били бесцельно казенную обувь. С приходом капитализма все стали понимать никчемность тутошнего пограничного бдения, заставу стали хуже финансировать, походы по прибойке прекратились, а чтобы создать хоть какую-то видимость службы, один солдат все время торчал наблюдателем на вышке. Вот и вся охрана границы, все остальные бездельничали. На заставе служили 16 человек, из них два офицера (командир заставы и его заместитель), прапорщик и два сержанта.
Расстояние в сто километров кому-то может показаться небольшим. Но тот, кто бывал на Камчатке, знает, что иной раз даже двадцать километров могут здесь значить очень много. Так было и с Калугой. В бухту можно было попасть только по воде и по воздуху (по земле дороги к областному центру не было, только охотничьи тропы). Вертолет сюда прилетал исключительно в чрезвычайных ситуациях и с высоким начальством, основную связь с миром осуществлял старенький буксир, приходящий сюда раз-два в месяц. Только в марте-апреле с Калугой прерывалась связь по морю: все бухты на востоке Камчатки забивало льдом.
Летом, конечно, здесь было очень хорошо. Начиная с июня, в речке шла красная рыба: сначала чавыча, затем нерка с кетой, потом горбуша и замыкал ход красавец кижуч. Летом свежая рыба на солдатском столе не переводилась, перепадало солдатам иной раз и немного икры. В основном же, икру забирало себе начальство, обеспечивало ей командование в отряде и в округе. Те же в свою очередь кормили московских командиров.
Командир заставы, старший лейтенант Беляев был мужик не промах, и начальству угодить умел. Здесь для залетных московских гостей устраивали показательные рыбалки и охоты (уток в бухте летало несчитано), на заставе была отличная баня. Рыбу пограничники ловили практически безбоязненно, охотились тоже - рыбвод сюда наведывался нечасто, а егеря поблизости не было ни одного. Где-то с июля начинали поспевать ягоды: жимолость, брусника, шикша, а весь август собирали грибы.
***
Алексей Зюков попал на заставу в июле, к горбуше, ягодам и грибам. И, в общем-то, морально здесь было гораздо легче, чем в «учебке», может быть потому, что работали все с утра до поздней ночи.
Уроженцу средней полосы России, Алексею поначалу было все здесь удивительно. Ну с ягодами и грибами - понятно, у Алексея на родине их тоже собирали, правда, не в таких больших количествах, но все же. Но вот рыбалка... В июле еще попадалась в сети красавица-чавыча. У себя дома Алексей никогда не видел рыбу больше килограмма-двух. Он, конечно, знал, что есть и акулы и киты, но живыми видел только толстолобиков, карпов и прочую речную живность. Чавыча вызвала у него восхищение.
Чавыча попала в сеть к вечеру. До этого они за сплав вытаскивали где-то три-четыре кеты, и штучно попадалась нежная, серебристая нерка. Как всегда, двое плыли по речке на резиновой лодке с одним концом сети, и один шел по берегу с другим. И вдруг, где-то в середине сетка остановилась, ее стало моментально складывать, а в образовавшейся вершине треугольника что-то забурлило и закипело, запрыгали по воде наплава.
Алексей с второгодком Мошкиным работали в лодке. Мошкин сидел на веслах, он сразу интенсивно погреб к берегу, прошипел Виктору:
- Давай, помогай!
Лодка пошла гораздо живее. На берегу двое солдат быстро закрепили веревку за какой-то корень. Когда они на лодке ткнулись в песок, сеть уже сложило пополам и вытянуло вдоль стремнины. Вчетвером они кое-как вытащили сеть на берег - в ней отчаянно трепыхалась, наматывая сеть на себя метровая рыбина.
Сеть пришлось брать новую, рыба ее разорвала в клочья. Из чавычи засолили трехлитровую банку икры.
***
В середине сентября, когда в речке остался один кижуч, и закончился ягодно-грибной сезон, новобранцы (их оказалось на заставе четверо) почувствовали, что такое быть молодым солдатом.
Сама служба в Калуге была не тяжелая. Да, в общем-то по большому счету проживание здесь полутора десятков молодых людей военной службой назвать можно было очень условно. Непосредственно к пограничной службе здесь можно было отнести только круглосуточное бдение солдата на вышке. Все остальные работы: дежурство в дизельной, на кухне, заготовка дров, уборка территории, непосредственно охраны границы не касались и относились к работам по обеспечению собственной жизнедеятельности. На заставе в Калуге даже оружия на дежурство на вышку солдатам не давали. Здесь можно было служить в сытости и довольстве и солдатам и офицерам. Но в современных российских вооруженных силах взаимосогласия в солдатской среде не предусмотрено. Здесь есть «деды» и «салабоны», и один «дед» может сделать невыносимой жизнь нескольких молодых солдат.
И, казалось бы, еще полгода назад этот гроза новобранцев был сопливым, чумазым солдатиком с постоянно заискивающим взглядом. Среди одногодок его было не видно и не слышно. И это чмо, вдруг, превращается в изощренного садиста, и все степени унижения, которые пришлось испытать ему, он с удовольствием, еще изощреннее применяет к молодым солдатам.
Со стороны, конечно, он смотрелся мелким бесом, но в жизни Алексея Зюкова этот маленький человечек с вечно жирными редкими волосами на шишковатом черепе, с бородавкой на подбородке и скудной растительностью на лице, стал настоящим Сатаной. Рядовой Андриенко заполнил своей злобой все свободное пространство в жизни Алексея Зюкова. Даже на дежурстве на кухне и в дизельной тот не оставлял его в покое. Только на вышке мог Алексей отдохнуть от Андриенко - тому было лень лишний раз туда залазить.
Алексей никогда не бросался в драку по пустякам, он был всегда сторонником мирного решения всех проблем. Это, конечно, удавалось, далеко не всегда, и драться все-таки приходилось. Но победы в драках удовлетворения Алексей не приносили (а со стороны смотреть на перекошенные ярость. лица дерущихся вообще было противно), а вид поверженного противника вызывал только жалость.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ И НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО МАТЕРИ
«Дорогая моя мамочка!
Я, конечно, понимаю, что мир не ограничивается территорией отдельно взятой заставы. Он гораздо больше, красивее и добрее. Но нельзя думать о чем-то хорошем, стараться быть полезным людям, если тебя ежедневно и ежечасно унижают. Унижают твое человеческое достоинство, твое тело, душу и разум. Унижает человек гораздо глупее тебя, гораздо тебя физически слабее. Но ему не только нельзя дать сдачи (я без особого труда могу избить его до полусмерти), но даже ответить достойно на его оскорбления невозможно.
Нас здесь всего четверо молодых солдат. Мы - никто. Самый последний бомж, живущий в грязном подвале, гораздо свободнее и счастливее нас. Он хотя бы может уйти в другой подвал, если ему не понравится в этом. Мы же из своего подвала, называемого пограничной заставой бухты Калуга, никуда уйти не можем. Мы вынуждены молча сносить все издевательства, которые придумал чей-то психически нездоровый ум. Один парень, правда, пытался противостоять этим ублюдкам-«дедам». Он всего лишь раз двинул сегодняшнему моему мучителю так, что тот вышиб головой дверь в комнату отдыха. На следующий день его отправили на вертолете в город: официальная версия - упал со скалы. «Деды» били его чуть ли ни всю ночь.
А я плакал, рыдал, сжав зубами подушку, слыша, как бухают сапоги по его телу, как хрустят его кости, как стонут его губы. Я побоялся вступиться за него, побоялся, что со мной будет то же самое.
Теперь нас осталось трое молодых солдат, а тот недомерок, из-за которого все произошло, ходит героем и грозится, что так будет с любым, кто вздумает им сопротивляться. «Деды» совсем обнаглели и даже командирам хамят.
Раньше я не мог понять, почему это солдаты стреляют своих сослуживцев. Теперь могу. Эти ублюдки заслужили смерти. На гражданке они, конечно, не смогут сотворить подобного. Но если возникнут условия... Если будет соответствующая почва... Гнилое зерно ведь останется в них навсегда.
Всего третий месяц я на заставе, а уже готов расстрелять своих обидчиков. Я готов в иные моменты расстрелять и командиров, которым абсолютно на все наплевать, кроме своих звезд.
Неужели я через год буду отыгрываться на молодых парнях за свои унижения? Не приведи Господи, до такого скатиться...»
***
- Эй, салабон! - Андриенко развалился на койке сверху одеяла в трусах и майке, демонстрируя окружающим несвежее белье, тщедушное тело с петушиной грудью и кривыми, тонкими ногами, - Давай-ка дембельскую присказку и ночную сказку.
Это обращение было адресовано Алексею.
Он подошел к кровати своего мучителя (форма одежды - трусы, майка, сапоги), взялся правой рукой за спинку, поднял согнутую в колени правую ногу пяткой до мошонки и взял ее левой рукой. Вот так, раскорячившись, он начал декламировать:
- Дембель стал на день короче.
Скажем всем: «Спокойной ночи!»
Пусть вам всем приснится водка
И отличный хвост селедки,
Поцелуй любимых дам
Пограничным дембелям.
«Господи! - думал Алексей, - Неужели кому-нибудь может нравиться такая глупость?»
Лицо Андриенко аж лоснилось от восторга, он лежал и млел от сознания собственной значимости.
Вечернюю сказку каждый день нужно было придумывать новую. За повторы или неинтересный сюжет Виктор получал от наставника «оленя» или «лося».
«Олень» от «лося» мало чем отличался. Когда показывали «оленя», то салабон должен был стать на колени, наклониться вперед и сложить на голове кисти рук ладонями наружу. Мудрый наставник, в зависимости от настроения, бил по ладоням со всей силы кулаком или ногой. «Лося» делали точно так же, только салабон должен был стоять.
Только в час ночи смог Зюков добраться до своей постели. Едва голова коснулась долгожданной подушки, как сиреной заревело в ухо:
- Подъем! Сорок пять секунд на одевание! - рядом стоял улыбающийся Андриенко.
Алексей лихорадочно начал напяливать на себя одежду, когда сунул ноги в сапоги - понял для чего все затевалось, в сапогах было мокро и противно воняло.
Андриенко, загоготав, пошел к своей койке.
Алексей взял сапоги и босиком двинулся в умывальник. Там он вымыл ноги, прополоскал сапоги и пошел спать.
***
Пословица утверждает, что если каждый день говорить человеку, что он свинья, то через некоторое время он обязательно захрюкает. Молодому солдату в доблестных российских вооруженных силах ежедневно по много раз говорят, что он салабон, скотина, свинья, баран, амеба, ублюдок, чмо, дистрофик, пес шелудивый и так далее и так далее (в матерном варианте прозвищ у солдата гораздо больше). Молодому солдату присваивают подобные эпитеты, конечно, старослужащие и отцы-командиры. Молодой солдат в армии не человек (впрочем, на военно-морском флоте он еще в большей степени не человек, потому что там служат на год больше, и за время от салабона до годка матрос достигает большей степени остервенения, чем солдат). Подобную школу унижений человек проходит в тюрьме. Но даже там можно противостоять несправедливости. В армии - нельзя. Здесь с тобой сделают все, что захотят, и куда-то жаловаться бесполезно. Российские вооруженные силы многие десятилетия уродуют психику молодых парней, калечат их тела и души.
***
Свою долю унижений должен был вытерпеть и Алексей Зюков. Андриенко взял над ним шефство, то есть, Алексей должен был стирать ему обмундирование (в том числе трусы и носки), чистить сапоги, подшивать подворотничок, гладить форму, прибираться на его объекте... И за это благодетель мог по-дружески пнуть своего слугу ногой под зад, съездить по физиономии, совершить еще какую-нибудь гадость.
С середины сентября, как только кончились на заставе все заготовительные работы, и у солдат появилось больше свободного времени, Алексей начал в полной мере испытывать на себе годами отработанную армейскую систему унижений и издевательств. Постоянно, изо дня в день, сам Андриенко, а также сержанты и офицеры изводили молодого солдата всеми доступными им способами, и, казалось, испытывали от этого огромное наслаждение. С каждым прожитым днем Алексей все больше и больше терял веру в себя, в то, что он когда-нибудь сможет вернуться в нормальное человеческое состояние, когда окружающие тебя люди могут тебя не любить и не уважать, но они, по крайней мере, хотя бы к тебе безразличны - не трогают тебя, не бьют и не оскорбляют. Где уж тут было думать о любви... Не важно чьей: матери ли, девушки... В армейской среде любовь и доброта - чувства лишние. Здесь культивируется лишь страх, ненависть, презрение, злоба и так далее.
Алексей плакал по ночам, прикусывая зубами несвежую наволочку. Рыдания разрывали грудь, но ни в коем случае никто не должен был их услышать. Он понимал, что становится (вернее, из него делают) тряпкой, абсолютно безвольным, аморфным типом, и все его жизненное кредо в настоящее время - «лишь бы меня не трогали».
«А что же будет через два месяца?» - с тоской думал Алексей (первые полгода службы солдату достается больше всего).
Все доармейское воспитание противилось нынешнему положению Алексей: он никогда ни у кого не был шестеркой, и чмо его никто, никогда не называл. Так что сейчас он был противен самому себе. Никогда в доармейской жизни он не испытывал столько унижений, сколько он вынес за четыре месяца службы. Да, были и обиды, и оскорбления, но они случались эпизодически, не каждый день и не много раз на день. Здесь же просто и буднично, ежедневно, час за часом над человеком творили любое зло. Права человека, принятые ООН, а также чеховское: «Человек - это звучит гордо!» - все существовало где-то там, далеко, в гражданской, забытой жизни.
«Значит в армии служат нелюди,»- сделал как-то для себя ночью неутешительный вывод Алексей, - «Господи, так додумаешься до того, что начнешь искать оправдания для уничтожения всех этих сволочей!»
***
На заставе в бухте Калуга оружие солдатам на пост не выдавали. Дежурящим на вышке не полагалось даже штык-ножа на поясе. Конечно, оружие здесь было всякое и в достаточном количестве, но все хранилось под семью замками. Даже офицеры не носили с собой пистолеты. После серий массовых расстрелов на пограничных заставах, командование распорядилось на дальних точках, где нет реальной угрозы диверсий (то есть там, где пограничники сатанеют от безделья) оружия солдатам не выдавать.
***
К середине октября, когда сильно похолодало, и солдаты стали все меньше и меньше времени проводить на открытом воздухе, жить Алексею стало совсем невмоготу. Андриенко, как с цепи сорвался, он не отставал от Алексея ни на шаг, искал любой повод придраться.
В тот день все началось с того, что пришла почта. Алексей получил письмо от матери, он ей давно не писал, и, понятно, она беспокоилась. Но писать с заставы в последнее время стало совсем невозможно - письма проходили строгую цензуру «наставников», и Алексей ни в коем случае не хотел, чтобы что-то личное попало на глаза Андриенко.
Из письма матери Алексея Андриенко попытался разыграть целый спектакль. Он отнял конверт у ошалевшего Зюкова, разорвал его и стал читать письмо.
Ну что, казалось такого интересного для постороннего могла написать учительница из небольшого русского городка? Новости о родных, близких, о погоде, об урожае, о текущих местных событиях. Но для ублюдка Андриенко достаточно было самого факта письма, чтобы иметь повод лишний раз поиздеваться над Алексеем. А простые, душевные слова обращения матери к сыну вызывали в нем ярость (сам Андриенко писем из дома не получал - его родители были конченными алкоголиками).
Андриенко сидел на кровати в казарме, вокруг собрались несколько человек.
- Здравствуй, сыночек, Лешенька! - читал Андриенко с идиотским подвыванием, - Надо же, сыночек! Эдакий балбес метр восемьдесят.
-Гы-гы-гы! - загоготали ублюдки-«деды» в предвкушении неожиданного развлечения.
Но Алексей не позволить этим уродам издеваться над своей матерью. Он вырвал письмо из рук Андриенко, разорвал его в клочки, быстро выбежал из казармы и бросил эти клочки в воздух. Осенний холодный ветер тут же подхватил обрывки бумаги и унес их в сторону бухты.
- Ну, сука! - крикнул в лицо Зюкову Андриенко, выскочив вслед за ним, - Сейчас в воду за ними полезешь!
Он с размаха ударил Алексея по лицу, Тот пошатнулся, но не упал. Второй удар в живот согнул Алексея пополам, а третий - классическое завершение серии - ногой в лицо опрокинул Зюкова на холодную землю. Рот у Алексея наполнился кровью, он проверил языком зубы - все оказались на месте.
«И то ладно!» - подумал Зюков. Он был очень доволен собой.
Засыпал Алексей поздно. Он дорого поплатился за свой поступок: тело все гудело от побоев, левый глаз заплыл, плохо сгибалась в локте левая рука. Он опять глотал бессильные слезы, жевал наволочку, придумывая способы мести.
- Зюк! Слышь, Зюк ! - доносился сквозь сон чей-то монотонный шепот.
Алексей с трудом разлепил правый глаз (левый сильно заплыл и сразу не открывался), над ним склонился солдат-первогодок Журба. Он увидел, что Алексей проснулся и сказал:
- Пойди поссы!
Это был очередной армейский прикол. Нужно вставать и идти в туалет, иначе тебя начинают бить за невыполнение приказа.
Алексей сунул ноги в сапоги, правая ступня опустилась во что-то липкое и холодное, из сапога дохнуло отвратительной вонью.
Из угла дебилов-«дедов» раздался дружный гогот.
***
Алексей лежал на спине, ему не спалось. Он еще до конца не решил, но что-то он должен был совершить. Сейчас, иначе ему не будет покоя до конца жизни. Выход казался только один - убить Андриенко. И если бы Алексей имел доступ к оружию, он, может быть, и задумался бы над этим всерьез. Однако в ситуации, в которой он оказался сейчас, Андриенко придется или зарезать, или придушить... Но даже мысль о подобном была противна Алексею. Однако после сегодняшней ночной шутки надо было на что-то решиться. Вот только на что?
Он долго ничего не мог придумать, и вдруг, как озарило что-то: «Бежать отсюда к чертовой матери!»
В Петропавловске жил его двоюродный дядя (мать дала его адрес), вот к нему и надо пробираться.
Алексей дождался, когда все заснут, потихоньку встал, оделся, собрал свои нехитрые пожитки, сложил их в рюкзак, потихоньку вышел из казармы (дневальный у тумбочки сладко спал, положив голову на руки, часового на вышке тоже видно не было). Ночь стояла тихая, звездная, морозная. Зюков пошел на север, к скалам, которые нужно было перелезть в первую очередь, чтобы после восхода солнца не оказаться на виду у всей заставы.
***
Хоть и стояла глубокая ночь, но вокруг было довольно светло - на западе висела большая, полная луна и прекрасно освещала тропинку. Алексей знал, как пересечь эти скалы - они сюда лазили искать «золотой корень», здесь проходила хорошая тропинка, и идти было совсем не трудно, хотя скалы уходили вверх довольно круто.
К восходу солнца Алексей успел перевалить вершину. Перед ним открылась величественная картина, от которой захватило дух.
Только что появившееся из-за горизонта солнце осветило дикий, первозданный, скалистый берег, где не было видно на многие километры ничего, созданного человеком - только синяя мощь океана и темные, обрывистые береговые скалы. Снег еще не выпал, и тундра в распадках между скал пестрела желто-зелено-коричневыми пятнами пожухлой травы, многолетними кустарниками и ягодами, голым грунтом. Сопки вдали от берега тоже стояли пятнистые, серо-желто-зеленые. И хотя небо было синим и безоблачным, атмосфера суровости и какой-то первозданной дикости исходило от всего окружающего мира, как-то давила и пугала.
На востоке простирался до горизонта могучий Тихий океан. В этот ранний час ни одного судна не было на его поверхности. Наверное таким этот берег увидели первые поселенцы, с тех пор, на первый взгляд, абсолютно ничего не изменилось.
Переведя дух от окружающего его дикого очарования, Алексей снова ощутил себя человеком. Не солдатом-первогодком, которым он был еще два часа назад, а настоящим человеком, о котором говорил Чехов: «Человек - это звучит...»
Посмотрев вниз повнимательнее, Алексей понял, что его предположение, что здесь нет ничего рукотворного, оказались неверными. Внизу, в небольшой бухте в устье речки виднелась избушка.
***
Алексей добирался до избушки часа четыре. Внутри, понятно, было холодно, но рядом с печкой лежали дрова. Он затопил печь - потеплело. Алексей прилег на топчан и незаметно заснул - сказались переживания вчерашнего дня и сегодняшней ночи.
Сон для молодого солдата - единственное состояние, где он существует сам по себе, со своими мыслями и чувствами. Только здесь парня не могут достать ублюдки-«деды» и сволочи-командиры. Во сне солдат пребывает в нормальной доармейской жизни, без пинков и зуботычин. Вот и сейчас Зюкову снилось что-то очень хорошее, доброе - он лежал, скукожившись, на низком топчане в маленькой избушке на краю света и чувствовал себя счастливым.
- Я люблю тебя, сынок! - говорила мама, отдаляясь от него все дальше и дальше.
Зюков проснулся от холода - дрова в печке догорели, и избушка остыла. Время перевалило за полдень, очень хотелось есть.
Когда Зюков пришел в избушку, он был настолько уставшим, что толком не осмотрелся. Его хватило лишь на то, чтобы растопить печь. Проснувшись, он с удивлением обнаружил чьи-то вещи и не полностью разобранный рюкзак. Алексей даже подумал сначала, что тут кто-то живет и просто вышел куда-нибудь. Он вышел из избушки, осмотрелся, прошел до речки (до нее было не больше ста метров), но здесь не было ни одной живой души.
Не привыкший без разрешения копаться в чужих вещах, Алексей задумался. Но сам факт нахождения здесь добротных, дорогих вещей был странным. Повнимательнее присмотревшись, Алексей определил, что в избушке никого не было где-то около месяца. Причем, все находилось в таком состоянии, что можно было предположить, что хозяин вещей исчез довольно неожиданно. На столе стояла кружка с недопитым чаем (чая было совсем немного, и он замерз), лежал дорогой перочинный нож с открытым лезвием, начатая пачка сигарет "Мальборо". Наверное, здесь было еще что-то из еды, но многочисленные мыши, по-видимому, все съели (щели между досками стола были забиты крошками).
Алексей с удовольствием закурил сигарету. Они, конечно, отсырели, но все равно были гораздо вкуснее «Примы» которую на заставе курили солдаты. Он сел на топчан и задумался.
Конечно, в чужих вещах копаться нехорошо, он никогда и не позволял себе этого, Но с другой стороны, хозяин вещей отсутствовал и довольно давно, так что его как бы и не существовало вовсе. Успокоив таким образом свою совесть, Зюков начал внимательно осматривать рюкзак. Здесь обнаружилось много чего интересного. Во-первых, мешок с продуктами: сахар, масло, тушенка, сгущенка, печенье... даже была консервная банка с раковыми шейками в собственном соку и завернутая в полиэтилен булка хлеба. Алексей развернул пленку - хлеб, конечно, уже зачерствел, но не до состояния камня, был вполне съедобен. В рюкзаке лежал теплый спортивный костюм, новые, высокие походные ботинки, а теплая пуховая куртка с брюками валялась на соседнем топчане. На том же топчане лежал новехонький спальник, под которым Алексей обнаружил почти полную флягу с чистейшим спиртом.
Давно уже так вкусно не ел Алексей. Он переоделся во все новое (в рюкзаке нашлась даже вязаная шапочка), сидел, пил чай, закусывал раковыми шейками, курил «Мальборо» и время от времени прикладывался к кружке, в которой развел спирт с брусничным сиропом (бруснику он насобирал в десяти метрах от избушки). Только ради этого стоило убегать с заставы.
«Побалдею здесь день-два, а там пусть ловят», - пьяно думал Алексей. В печке весело трещали дрова, на душе было тепло и уютно, он опять заснул
***
Проснулся Зюков в начале девятого вечера - печка погасла, за окном уже стемнело. Дров в избушке почти не осталось, и Алексей, взяв фонарик (неизвестный владелец вещей оставил здесь дорогущий фонарик «Маg», который еще прилично светил), отправился на прибойку собирать дрова.
Снаружи уже наступила ясная, звездная ночь. Алексей прошелся до речки, набрал дров и вернулся в избушку. Попилив принесенные доски пилой из перочинного ножика, Алексей понял, что на ночь этого будет маловато, и опять вышел наружу.
Оказавшись снаружи, Алексей, вдруг, почувствовал, что в природе что-то изменилось. Он стал оглядываться по сторонам, и когда повернулся к востоку, то даже замер от неожиданности, фонарик выпал у него из рук - над скалами поднималось солнце, освещая все вокруг мертвенным светом.
Ничего не понимая, Зюков потер кулаками глаза, но видение не исчезло - скалы освещались солнцем, вылезающим на небосвод. Вот только солнцу-то было не время - часы показывали половину десятого вечера.
Долго стоял Алексей, обалдело уставившись на небо, пока это ночное солнце окончательно не вылезло из-за скал и не оказалось луной, но такого размера, которого Алексей не то что не видел, но даже и представить не мог, что такое где-нибудь может быть. Постояв еще немного в задумчивости, Зюков понял, что он никогда и не читал о подобном.
Еще одну странную находку Алексей обнаружил, когда улегся спать. Он залез в спальник, а сверху решил накрыться пуховиком. И тут ему показалось, что в пуховике есть что-то постороннее, тяжелое. Помяв руками куртку, Зюков нащупал что-то твердое. Он нашел внутренний карман, закрытый на липучку, залез в него и вытащил... полностью снаряженную пистолетную обойму.
«Да, крутые, видимо, ребята здесь жили!»- подумал Зюков. Он испугался находке, встал, подсознательно понимая, что это ни от кого не спасет, подпер чурбаном хлипкую входную дверь, выпил для храбрости еще коктейля и провалился в глубокий сон.
***
Алексей шел по прибойке в бухте Фальшивой, движения его были замедленны, как будто у земли увеличилась сила тяжести, все тело: руки, ноги, голова стали гораздо тяжелее. На нем был надет буро-зеленый балахон из какого-то странного материала, который хрустел и скрипел при любом движении: на ногах у него были серебристые то ли бахилы, то ли короткие сапоги. Как-то странно низко висело над головой желтое небо. Как бы давило сверху... Все время хотелось пригнуться, чтобы не пришибить голову. Песок и камни под ногами были зелеными, а трава в тундре красная и синяя.
Алексей подошел к берегу, хотел зачерпнуть руками немного воды, но ничего не получилось - вода была не вода, а какое-то желе. Алексей пошлепал ладонью по поверхности - поверхность зашевелилась, закачалась от его шлепков студнеообразными волнами. От этих ли волн или нет, в середине бухты стало происходить вертикальное движение того, что было в бухте вместо воды, сначала с каким-то стуком, а потом со всхлипыванием и чмоканием. В нескольких десятках метрах от берега поверхность вздыбилась, полезла вверх, желеобразная масса поползла от берега противно скрежеща по дну ползущими за массой камнями. В бухте на глазах у Зюкова вырастал огромный фурункул, и когда он вылез вверх метров на пятьдесят - лопнул, но вместо того, чтобы всему разлететься в разные стороны, оно, это все, втянулось внутрь того места, откуда выросло, образовав в этом месте в несколько мгновений лунный кратер. В бухте не стало ни воды, ни желе, и Алексей стоял на самом краю огромной конусообразной ямы, у него, вдруг, из-под ног поплыла почва, и он полетел куда-то в бездну. Вокруг мгновенно стало черным-черно.
Алексей подскочил на топчане еще абсолютно ничего не понимая - где он и что с ним. В первые мгновения испуг не прошел, а даже усилился - вокруг была точно такая же темень, как и во сне, тем более, что поначалу он смотрел на мир только правым глазом (левый еще разлеплялся с трудом). Но потом правый глаз привык к темноте, разлепился левый, и Алексей увидел лунный свет, пробивающийся сквозь мутное окошко, стал различать убогую обстановку избушки. Он все вспомнил, успокоился, хотел снова спать, но приспичило по малой нужде.
Снаружи было тихо, морозно и звездно. Луна перешла в западную часть неба и приняла свою обычную форму безобидного ночного светила. До утра Алексей спал спокойно, уже без сновидений.
***
На заставе творился такой бардак, что исчезновение рядового Зюкова обнаружили только к вечеру. На завтрак и обед его порцию разделили и сожрали Андриенко и Тебиев, абсолютно не задумываясь, куда девался солдат. Когда же начали выяснять, почему отсутствие в подразделении военнослужащего обнаружили только к вечеру, оказалось, что сначала думали, что он на кухне, потом, что в дизельной или на вышке... Об утренних и вечерних поверках здесь давно забыли.
«На хрен их проводить, и так все на виду»,- думало начальство.
Наверное, в этой ситуации один Андриенко к обеду почувствовал некоторый дискомфорт. Он задумался: «С чего бы это?» - Его куриные мозги напряглись от непосильной работы, он огляделся, и вдруг, понял, что ему весь день не хватало - Зюкова. Но того, почему-то, нигде не было.
Андриенко только для молодых солдат был непререкаемым авторитетом, командиры и даже одногодки относились к нему с плохо скрываемым презрением. Мало того, что он обладал невзрачной внешностью, у него был наипаскуднейший характер. Андриенко «стучал» начальству на сослуживцев, а перед командирами чуть ли ни на брюхе ползал. Он был на удивление туп, ничего не понимал с первого раза, и ему все приходилось буквально вколачивать в его чугунную шишковатую голову (иной раз, разъяренные его непроходимой тупостью командиры частенько били его по голове и кулаками, и различными нетяжелыми предметами).
И вот Андриенко, обойдя после обеда все места, где мог бы находиться Зюков, не на шутку испугался. Подобного в его армейской жизни еще не случалось, поэтому он не знал, что нужно делать. Мало того, что Андриенко был туп, как сибирский валенок, он был еще к тому же трус, каких свет не видел. Он сильно испугался исчезновению Зюкова, загрустил и притих.
Из начальства первым заметил исчезновение солдата прапорщик Мочалов на ужине.
- А где Зюков? - задал он риторический вопрос, когда все расселись за столами, и одно пустующее место явно обращало на себя внимание.
Вопрос повис в воздухе.
После ужина обыскали на заставе все закоулки, но солдата не нашли.
Конечно, устроили дознание. Андриенко, после пятиминутной беседы с прапорщиком Мочаловым, признался во всем. Прапорщику не пришлось выдумывать никаких хитроумных ходов, чтобы выпытать у преступника все, что он знает. Прапорщик был человеком недалеким, служил давно и действовать предпочитал по-солдатски прямолинейно. Он всего лишь один раз врезал Андриенко в глаз левым хуком, и тот тут же во всем признался, размазывая по лицу сопли и слезы, умоляя прапорщика больше его не бить.
Командир решил продолжить поиски на следующий день, так как стало совсем темно. В отряд он о побеге не докладывал, здраво рассудив, что деться здесь Зюкову особо некуда, и завтра его обязательно найдут.
***
Алексей проснулся рано, в семь часов, только-только начинало светать. В избушке стало прохладно, и дрова для печки кончились. Алексей вышел из избушки, немного размялся, побегал туда-сюда и пошел искать дрова.
Растопив печь и позавтракав душистым цейлонским чаем с сырокопченой колбасой (он отродясь не ел такой вкуснятины), Алексей опять заснул.
Когда он проснулся, солнце стояло высоко, часы показывали одиннадцать. Опять нужно было идти собирать дрова для печки. Не торопясь, Алексей пошел по прибойке, ближе к линии соединения песка с травой, собирая все пригодное для растопки. Он внимательно смотрел под ноги, стараясь не пропустить ничего мало-мальски пригодного для прожорливой печурки. Что-то матово блеснуло у самой ноги. Алексей нагнулся, смахнул с железки песок... и его глазам предстал пистолет «ТТ».
«А ведь обойма-то от этого пистолета,» - подумал Алексей. Он вытащил из пистолета обойму, достал из кармана вторую, она зашла в рукоятку и свободно защелкнулась фиксатором.
В землянке Алексей разобрал пистолет, очистил его от грязи, собрал, пощелкал спусковым крючком - все работало, как часы. Он хотел пару раз стрельнуть, но не решился. «Нечего к себе раньше времени внимание привлекать», - думал он.
Находясь здесь уже второй день, Зюков все больше и больше думал о том, что же могло случиться с тем человеком или людьми, которые жили в землянке месяц назад. Одежда, продукты, пистолет - просто так подобные вещи не оставляют. Никаких объяснений этому Алексей дать не мог.
В избушке нашлась хорошая удочка, и Алексей умудрился в речке поймать на нее здоровенного, страшного, красного кижуча, хотя, казалось, рыба вся уже должна была пройти. Он сварил из рыбины уху, правда без картошки, но нашелся лавровый лист и перец, так что бульон получился очень вкусный.
В поисках специй для ухи, Алексей под топчаном обнаружил небольшой прорезиненый мешочек, Развязав его, он не на шутку испугался - здесь лежала довольно большая пачка американских долларов и русских рублей. Эдакого богатства Зюков не видел никогда.
Какая-то тревога накатила на Алексея после этой находки. Что-то здесь было не так. Он решил еще раз обследовать всю прибойку от южных скал до речки.
Где-то час Алексей затратил на осмотр прибойки, но кроме нескольких досок для печки, ничего не нашел. Он решил осмотреть и полосу пожухлой травы рядом с песком, а потом пройтись до озера. Где-то ж должна была быть разгадка пропажи человека, который здесь жил. Вот в траве Алексей и нашел такое, от чего его мысли пришли почти в полное расстройство, и он некоторое время сидел, тупо глядя на свою находку, туго соображая, что же это все-таки может значить. Зюков почти споткнулся о небольшой мешок, развернув который, он почувствовал себя не в своей тарелке - внутри находился какой-то тяжелый желтый песок. В мешке его было килограмм пять.
«Мама родная!» - Алексея прошибло холодным потом, - «Ведь это же золото!»
Ситуация стала еще более непонятной: как и кто мог оставить такое богатство? В душу стал заползать липкий страх. Алексей встал с колен и внимательно осмотрел все вокруг: природа, казалось, прямо дышала красотой и спокойствием, опасностей для жизни здесь не могло быть никаких. Но эта кажущаяся безопасность Алексея не успокоила. Он вдруг понял, что здесь произошло что-то ужасное. Он неожиданно вспомнил, что в конце сентября на заставу пришла ориентировка на двух зеков, сбежавших из колонии. И потом, кажется, на одного мужика из Паратунки, который стрелял из ружья в жену и любовника, да промахнулся с испуга. А вот нашли их или нет, Зюков не помнил.
«Что же делать? Что делать?»- стучало в мозгу. То, что отсюда нужно было немедленно убираться, стало ясно Зюкову, как дважды - два.
«А как же деньги? Золото? Ведь второго такого шанса у меня не появится, наверное, всю жизнь. На заставу все это не унесешь, и здесь оставлять нельзя... Разве что просто бросить. Но с пятнадцатью тысячами баксов и с золотом я смогу дома делать все, что захочу... Вот только довезти все это нужно до дома.»
Немного поразмыслив, Алексей решил спрятать все где-нибудь здесь в приметном месте, а перед дембелем забрать. Он завернул все в полиэтиленовую пленку: золото, пистолет, деньги; подумал-подумал и завернул фонарик и перочинный нож - больно понравились. С собой на заставу ничего брать было нельзя - там все мало-мальски ценное у молодых забирали «деды». По-хорошему, нужно было спрятать одежду и спальник, но Алексей подумал, что очень трудно будет правдиво объяснить через два года появление у него этих вещей.
Зюков нашел возле южных скал приметную каменную глыбу метра два высотой и метров пять в диаметре. Глыба лежала где-то в двух десятках метрах от скал и метрах в ста от кромки прибоя. Он вырыл яму глубиной в полметра (копать пришлось тем, что под руку попалось, то есть острой палкой и перочинным ножиком), положил в нее неожиданно свалившееся на него богатство, привалил все камнями и сверху засыпал землей.
Нужно было возвращаться на заставу. Теперь у Зюкова появился стимул дослужить здесь до дембеля. Он вернулся в землянку, в мешке оставалось еще кое-что из продуктов, сигареты, во фляжке булькал спирт. Жаль было оставлять эдакую вкуснятину, да и страх в избушке немного отступил, и Алексей решил переночевать, а на заставу возвращаться утром.
***
Поиски Зюкова начали с утра. Сначала сходили к бичам на водозабор - солдата там не было, впрочем, бичей тоже, видимо, они втихаря смылись в город. В бухте бункеровался водой рыболовный сейнер с Северных Курил: осмотрели его - Зюкова там не было. Затем одну поисковую группу отправили на озеро, другую, с собакой - на запад по распадку. К обеду вернулись обе группы - ни Зюкова, ни его следов на нашли. Оставалось только одно направление - на север, через скалы к бухте Фальшивой.
В Фальшивую собрались идти только в три часа дня. Так как продолжительность маршрута предполагалась более суток, то и собирались основательно. В группу вошли трое солдат, ефрейтор Тебиев и заместитель командира заставы лейтенант Кудрявцев. Кудрявцев взял пистолет, Тебиеву выдали автомат, а рядовому Некрасову достался пограничный пес Кучум. Попал в эту группу и Андриенко. Ох, как не хотелось ему никуда идти, он пытался, было, закосить, но прапорщик Мочалов только внимательно посмотрел на Андриенко, и тому косить почему-то расхотелось. Получили паек на трое суток, взяли фонари, ракеты, фальшфейеры, рацию - все, необходимое для трехдневного пребывания в тундре.
- Может палатку возьмете и спальники, - сказал командир заставы.
- Нет,- ответил лейтенант Кудрявцев, - Заночуем в избушке, а завтра вернемся.
Кучуму сунули в нос гимнастерку Зюкова, он ее обнюхал, повилял хвостом, но к земле даже не нагнулся, побежал рядом с Некрасовым. Когда подошли к месту подъема тропинки на скалы, Кучум припал носом к земле, начал усиленно ее обнюхивать, потом уверенно потащил проводника вверх.
- Там он, в Фальшивой! Некуда ему больше деться! - уверенно произнес лейтенант, и они полезли на скалы.
***
Зюков балдел в землянке, допивая коктейль и доедая все, что было из съестного. Он немного захмелел, но как ни старался сосредоточиться на мечтах о будущей богатой жизни - ничего не получалось. Страх все равно сидел где-то внутри, и спиртное не помогало от него избавиться.
«Черт бы с ней, со жратвой», - с запоздалым сожалением подумал Алексей, - «Надо было сегодня на заставу идти».
Он вылез наружу, уже начало темнеть. В ночь идти никуда не хотелось. Алексей осмотрелся по сторонам - ничего страшного не появилось в бухте, все было спокойно и тихо.
***
Подъем занял у пограничников часа два. Лишь только показалась за перевалом бухта Фальшивая и избушка на берегу, лейтенант понял: «Тут он, голубок!» - из трубы избушки вилась тонкая струйка дыма.
Сверху открывался величественный вид восточного побережья Камчатки. Но любоваться природными красотами пограничники не стали - надо было спешить, чтобы засветло добраться до избушки. Как-то краем глаза лейтенант отметил, что над Фальшивой висит какое-то синее марево, над Калугой такого не было.
Пока шли вверх, Кучум уверенно тащил за собой Некрасова, но на спуске собака сначала пошла рядом, а потом и вовсе поплелась сзади.
Некрасов ничего не понял, заорал на кобеля, замахнулся поводком:
- Ты что это, дохлятина, сзади ползешь? Я что ли вместо тебя буду землю нюхать?
Собака виновато виляла опущенным хвостом.
- Вперед! - Некрасов дернул Кучума за поводок, но тот не сдвинулся с места.
Пограничники удивленно уставились на собаку: такого еще не видели ни солдаты, ни офицер. Обычно, пограничные псы не боятся ни черта, ни ладана. Не был исключением и Кучум. Он служил в Калуге уже пять лет, один раз даже участвовал в травле медведя-шатуна, которого пришлось убить, так как он повадился потрошить пограничную помойку. Но здесь же пес явно чего-то испугался.
Кое-как пинками и уговорами заставили собаку идти дальше. Пока спускались, все заняты были только собакой. А как только встали на ровную поверхность, пес взбунтовался окончательно. Он лег на землю и не вставал ни от пинков и окриков, ни от ласковых слов.
Лейтенант крепко задумался. Собака дальше не пойдет - это ясно. Им идти еще часа два. Привязать здесь пса нельзя: ненароком медведь или росомаха сожрут, а то и чайки заклевать могут. Выходит, нужно Кучума отпускать. Да вот только если он прибежит на заставу один, то поднимется нешуточный переполох.
Лейтенант попытался связаться с заставой по рации - ничего не получилось.
«Скалы, наверное, мешают», - подумал он.
Кудрявцев написал записку, обрисовав в двух словах ситуацию, прикрепил ее резинкой к ошейнику и велел отпустить собаку.
- Пш-шел, дезертир хренов! - пнул напоследок пса Некрасов.
Кучум радостно метнулся к скалам и мгновенно скрылся за камнями.
***
Уже начинало темнеть, и до избушки осталось идти не больше часа.
«Слава Богу, скоро все кончится,» - подумал лейтенант.
Пока шли к берегу, лейтенанта все не оставляла мысль, почему это собака не захотела идти дальше. Вроде кругом тишина и покой, да и не боится Кучум никаких зверей. Он размышлял, а у самого тоже где-то в дальних глубинах мозга начал зарождаться страх. Он прислушался и неожиданно понял, что идут они в абсолютном звуковом вакууме, вокруг не было слышно никаких звуков кроме их шагов.
- Всем стоять! - скомандовал лейтенант.
Пограничники остановились.
Лейтенант прислушался. Так и есть: ни ветра, ни чаек, ни шума прибоя.
- Продолжать движение! - лейтенант пошел замыкающим.
«Куда звук пропал? И что это за синева над бухтой висела? Чертовщина какая-то!»
***
Алексей уже спал, когда вечернюю тишь разорвали выстрелы. Обалдевший спросонья он выскочил из избушки.
Вокруг происходило что-то нереальное. Как и вчера из-за восточных скал вылезла огромная, красная луна, освещающая все вокруг неоновым светом. Но не на ней остановилось внимание Алексея. То, что он увидел, было за пределами восприятия человеческого сознания: четверо человек стояли, как вкопанные на прибойке, один из них, который был ближе к избушке, палил куда-то вверх из автомата. Выстрелы рвали барабанные перепонки в зловещей ночной тиши, а на всю четверку падала сверху вершина какой-то башни, выросшей прямо из моря. Башня зеленовато-коричневая, переливающаяся желтыми блестками, изогнулась дугой, поднявшись над поверхностью метров на двадцать.
«Мамочка, что это?» - мелькнуло в мозгу Алексея.
Потом что-то включило в сознании замедленную съемку. Конец той громадной дуги, которая падала на людей, оказался головой какого-то чудовища. Эта голова опускалась все ниже и ниже к объятым ужасом пограничникам. Пули из автомата с тупым стуком ударялись, видимо, о кости пасти, и с легким чмоканием впивались в то, что, наверное, было телом.
Еще мгновение, и людей на берегу не стало, а то, что их проглотило, скрылось под водой. Поверхность бухты покрыла легкая рябь. Все кончилось, только громадная луна освещала тихую бухточку, тундру, озеро, сопки на горизонте.
***
На следующий день Зюков пришел на заставу в бухту Калуга. Он не мог говорить, все время плакал, трясся всем телом, пугался громких звуков. На вертолете его срочно отправили в госпиталь.
Поиски четверых пропавших пограничников результатов не дали. От группы не осталось никаких следов.
ГДЕ 038 - й?
- Счастливо, красавчик!
Девица прошла в коридор, в квартиру уже звонил водитель, который ее привез. Вершинин двинулся за ней, чтобы закрыть дверь, запрыгивая на ходу в спортивные штаны. Девица оглянулась, захихикала, прикрыв рот ладошкой, и вышла из квартиры.
Вершинин никак не мог смириться со строгим ограничением во времени оплаченного секса. Как только девица переступила порог квартиры - все, время пошло. За ней приедут ровно через час или два - за сколько оплачено, но ни минутой раньше или позже. Поэтому времени на любовные игры не было, и к этому Вершинин никак не мог привыкнуть, впрочем, к презервативам тоже. Но потом все стало на свои места, и он с удивлением вспоминал, как в молодости затрачивал уйму времени и денег, чтобы затащить деваху в постель. А ему этих усилий нужно было затратить в два раза больше, чем кому бы то ни было, так как он производил впечатление очень серьезного молодого человека, и девчата, общаясь с ним, наверное, подспудно держали его кандидатом в женихи (даже самые гулящие), и легко не сдавались. В общем, в молодости Вершинину нужно было приложить максимум усилий и изобретательности, чтобы затащить в постель какую - нибудь шлюшку.
Конечно, когда женился, стало с этим делом гораздо проще, но и платить за удовольствие приходилось больше - семейная жизнь съедала почти весь заработок, а зарабатывал он в море ой как неплохо.
Женился Вершинин случайно в двадцать шесть лет, будучи уже старшим помощником капитана на СТРе в АКРОСе.
Его зазвала в гости какая-то дальняя родственница, десятая вода на киселе (в Петропавловск он попал по распределению после окончания владивостокского Дальрыбвтуза), там он и познакомился с перепуганной глазастой девчушкой, студенткой второго курса пединститута, тоже дальней родственницей его родственницы.
И с чего это его понесло: распустил перья перед девчонкой, ну и вляпался в итоге. Да была бы красавица - тогда понятно. А так ... ножки там, ручки, личико щекастенькое, круглое, розовое... худенькая, но коленки круглые (папа говорил: «У жены коленки должны быть круглые и губы варениками»). Губы, конечно, до вареников не дотягивали, но были довольно полненькие, привлекательные. При знакомстве с девушками Вершинин всегда использовал папин критерий определения женской привлекательности, стервозность девчат с острыми коленками и узкими губами бросалась в глаза уже на первом этапе знакомства.
В общем, Вершинин, как ему показалось, чуть ли ни насильно увез девицу сначала в Паратунку, а потом вечером в ресторан. Утром он с удивлением обнаружил себя спящим в чужой постели, трещала голова, а из кухни доносился запах кофе (это суетилась будущая теща). Светлана оказалась девственницей, и Вершинин, как джентльмен, вынужден был на ней жениться.
В следующий рейс Вершинин уходил уже женатым, а молодая жена оставалась на берегу на третьем месяце беременности.
В последние семнадцать лет Вершинин с удивлением наблюдал, как из наивной девочки вырастает полноценная отмороженная стерва. Последний год перед разводом жить стало вовсе невмоготу. Он уже работал на берегу и не имел возможности сбегать от жены в море. Каждый день у него начинался и заканчивался руганью и визгом. С утра жена заводилась потому, что ей нужно было вставать на час раньше его. Понятно, что встав, ему она поспать не давала: хлопала дверьми, гремела посудой, громко разговаривала, злилась, что он еще лежит. Вечером, не успевал он зайти в дом, на него обрушивался поток ругательств, обвинений во всех смертных грехах. В выходной в доме вообще нельзя было находиться. В общем, Вершинин не выдержал и ушел из дома, заблаговременно перерегистрировав свой «Ланд Крузер» на своего хорошего товарища (после суда и раздела имущества он его продал и купил однокомнатную квартиру и «Висту» 1992 года).
Так ему все надоело до чертиков, в заначке у Вершинина оставалось еще десять тысяч долларов, он зарегистрировал свою фирму, купил старенький МРС (в Октябрьском их раздавали чуть ли ни бесплатно) и решил попробовать пуститься в самостоятельное плавание.
Дети его не осуждали, им тоже надоела ежедневная ругань. Его сын заканчивал одиннадцатый класс, а дочь - девятый, когда он ушел из дома.
***
Первая путина была пристрелочная. Но на удивление, Вершинин заработал столько денег, сколько в АКРОСе ему и не снилось. Конечно, пришлось и браконьерить, и от налогов укрываться, как же без этого. Но овчинка выделки стоила - за одну путину Вершинин полностью окупил затраты на судно, а полученная прибыль позволила выдать экипажу такую зарплату, что на следующий день потянулись ходоки - моряки, стали звонить друзья-товарищи с просьбами устроить к нему родственников и знакомых. Члены экипажа судна заискивающе заглядывали в глаза и старались предугадать любое желание.
. . .
Затеваясь с рыбалкой, Вершинин, конечно, никак не мог предугадать, что у него все хорошо получится. Поначалу навалились заботы, да так много, что не знал за что хвататься. Он, всю жизнь проработавший на колхозном флоте, имеющий диплом инженера-судоводителя и капитана дальнего плавания, работавший последнее время капитаном на филейном траулере - он даже не предполагал, что владеть МРСом гораздо хлопотнее, чем командовать большим пароходом. Здесь он сам себе был и судовладельцем, и капитаном, и снабженцем, и завпродом. А сколько пришлось выходить по руководящим кабинетам, и вспоминать не хотелось. Любой справки, любой подписи приходилось добиваться, ничего нельзя было получить просто так. Взятки он давал если ни за каждую справку, то через одну - это точно. Кроме организации предприятия, оформления судна, лимитов, разрешений, лицензий и еще много чего, нужно было еще и самому заниматься ремонтом. И разве мог он предположить, он - капитан дальнего плавания, последние десять лет не спускавшийся на судне ниже ватерлинии, что будет сам разбирать главный двигатель на холодной, грязной эмэрэске, и сам будет по уши в грязи.
«Вот бы, наверное, Светка злорадствовала, увидев меня такого», - думал Вершинин, - «Сказала бы: «Так тебе и надо! Здесь тебе и место!» Он с грустью констатировал, что у них с женой горшки побиты, по-видимому, навсегда.
. . .
Ремонт, казалось, никогда не кончится. В сентябре Вершинин притащил сейнер из Октябрьского, в марте он
98
уже хотел выйти на рыбалку. Но в феврале он понял, что
ничего не получится, что ремонт нужно срочно заканчивать, хотя, по уму, нужно было еще ремонтироваться не меньше двух месяцев. И Николай сделал так, как привык делать на большом судне: если ремонт невозможно вовремя закончить, то его прекращают. Так он и сделал - он ремонт прекратил и стал готовиться к выходу в море, и в середине марта его сейнер уже бороздил просторы Авачинского залива.
Весь март настраивались - искали рыбу, налаживали орудия лова, искали сдачу. Толком рыбачить начали только в апреле, и тут пошло - поехало: РКЗ отказал в приеме рыбы, плюнув на уже подписанные договоры. Срочно кинулись искать что-то новое, сразу ничего не нашли, пока мыкались без сдачи, экипаж запил, а Вершинин сто раз пожалел, что связался с рыбалкой.
Но спасительное решение все-таки нашлось. Вернее, Вершинин всегда его держал в уме, а тут просто быстрее его пришлось реализовывать в жизнь. За считанные дни они вооружили два крабовых порядка (на это ушли последние сбережения Вершинина) и выставили их недалеко от мыса Опасного. Эти два порядка оказались их спасительным кругом. Конечно, пришлось недельку побегать, пока ни напали на крабовое место, но потом работа закипела. На полный цикл обработки одного порядка от подъема ловушки до закатки консервной банки у них уходило часов двенадцать. Ближе к вечеру они снимались с якоря из ближайшей к порядкам бухты, подходили к ловушкам, перебирали их, ставили и снова уходили в бухту. Обычно, к рассвету в трюме добавлялось 15 - 20 ящиков вкуснейших крабовых консервов. На берегу они уходили в лет. Раз в неделю судно заходило в порт на сдачу продукции, ну и, конечно, отдохнуть, развеяться.
То, чем они занимались, на юридическом языке называлось браконьерством, и за подобные деяния можно было запросто налететь на огромный штраф, поплатиться судном, а то и свободой. Но за свое долгое капитанство Вершинин не встретил ни одного инспектора рыбвода, который бы не согласился закрыть глаза на некоторые нарушения «Правил рыболовства» за скромное денежное вознаграждение (некоторые инспектора продавались за водку, некоторые просто за вкусный харч). Поэтому Вершинин не особо беспокоился по этому поводу. Впрочем, за всю путину их сейнер никто не проверил ни разу.
***
Лето выдалось дождливым, туманным, холодным. Может, конечно, оно было и к лучшему - в море плавало мало судов, и патрульные суда рыбвода меньше обращали внимания на район, где рыбачил их МРС. Начиная рыбачить, Вершинин с некоторой опаской ожидал лососевую путину, так как в это время все приемные мощности переходят на обработку лосося, и их треска, конечно, никому не будет нужна. Но на крабе он проехал лососевую путину без всякого для себя убытка. А тут еще в августе, вдруг, рыбозаводам срочно понадобилась разнорыбица, и они три месяца ударно потрудились - днем на донных видах, а вечером на крабе. Где-то месяца два с половиной им пришлось спать по три - четыре часа в сутки.
Рыбалку они закончили в середине октября - немного не дотянули до закрытия судоходства для маломерных судов. В середине месяца, вдруг, заштормило, пошел один циклон за другим. Проболтались неделю в ожидании погоды, а потом Вершинин решил не испытывать судьбу, они сняли порядки и на этом закончили путину.
***
Окончание путины праздновали в «Лонхэе» - Вершинин его закупил для экипажа. Гуляли до утра, пьяные рыбаки заказывали песни про море, падали во время танцев, роняя своих нетрезвых дам, клялись Вершинину в вечной дружбе и лезли целоваться.
Николай хотел распустить народ до следующей весны, но никто уходить не захотел, да еще мужики сами предложили Вершинину ремонтироваться своими силами. Впрочем, Николай и ожидал что-то подобное, заработок на их судне составил 20 000 долларов на пай (экипажу Вершинин заплатил только сорок процентов заработанных денег).
На зиму судно определили в ковше «Судоремсервиса» возле дока, в самом безопасном месте. Вершинин обговорил со старпомом объем работ и поехал на юг. Он не выезжал с Камчатки восемь лет.
***
Ноябрь Вершинин потолкался во Владивостоке у родителей. Родителям уже было за семьдесят, но держались они еще довольно бодро. Николай подкинул им деньжат, притащил с собой рыбы, крабов, икры. Во Владивостоке уже накупил всяческих деликатесов, забил холодильник полностью.
- Зачем все это, Коля? - спросила мама, глядя на то, как он выгружает тяжелые сумки.
- Как зачем, кушать! - ответил Николай.
Он чувствовал себя как-то неловко перед родителями: столько лет посылал эпизодически деньги, а сейчас, как бы, получалось, что он отрабатывает за все недоданное за многие годы. Впрочем, родители тоже несколько стеснялись, вдруг, обрушившегося на них изобилия.
А его родители все эти годы еле-еле сводили концы с концами. Отработав по сорок лет на «Дальзаводе», они в старости остались с мизерной пенсией перед немыслимыми ценами на продукты. Пенсии едва хватало на еду, и его редкие переводы очень выручали их, только на его деньги они могли себе купить кое - что из одежды.
За месяц, что Николай пробыл во Владивостоке, он подкормил родителей, сделал небольшой ремонт в квартире, прикупил им одежды получше. Но его все время не покидало чувство вины перед ними. И погода все время стояла отвратительная - ветер, холод, слякоть - хуже не придумаешь. В общем, в начале декабря Вершинин улетел на Шри - Ланку и вернулся только к Новому году. В Петропавловск Николай попал 15 января - все новогодние праздники он гулял с родителями.
***
На судне мужики ему откровенно обрадовались. Ремонт к этому времени они почти закончили, осталась только покраска. При таком состоянии судна в АКРОСе экипаж, обычно, пил водку, здесь же, спустившись в кубрик, Никитин застал почти идеалистическую картину: мужики сидели за столом, пили чай и забивали «козла».
- Когда в море-то? - спросил старпом, когда они, кажется обо всем договорились.
- Первого марта попробуем, - ответил Вершинин.
- Ладно, тогда числа пятнадцатого февраля начнем краситься. За неделю мы все закончим.
Месяц тянулся бесконечно долго, но уже с середины февраля дни как-то резко вдруг наполнились делами, и ближе к марту светового дня на эти дела стало не хватать. Пришлось работать и после восемнадцати часов, и в выходные.
***
Он появился на судне где-то за день-два до выхода в море. Пришел в гости к одному матросу, они вместе учились в мореходке. Вершинина не было на судне, когда он пришел, Николай мотался в областную администрацию, оформлял лимиты.
Николай спустился в кубрик. где сидели все члены экипажа и он, человек, глядя на которого, каждый понимал, что что-то с ним не то. Он сидел в уголке на койке, пил чай, все молчали, казалось, думали каждый о своем. В кубрике висела гнетущая тишина.
- Ладно, я пошел, - гость поднялся и направился к выходу.
Когда он проходил мимо Вершинина, тот понял, что выделяло его в толпе - в его глазах навсегда, казалось, застыл ужас.
- Кто это? - спросил Вершинин, когда странный посетитель вышел наверх.
- Витька Кулагин, - ответил старпом.
- Тот самый? - опять спросил Николай.
- Он, - утвердительно кивнул старпом.
Виктор Кулагин в одночасье стал известен в Петропавловске если ни каждому жителю, то уж каждому рыбаку - это точно. Два года назад его без сознания в своем боте возле бухты Калуга обнаружили колхозные рыбаки. Они взяли Виктора на борт, не забыли и про бот - дотащили до порта на буксире. Виктора, так и не пришедшего в сознание, сдали на берегу на «скорую», а бот забрали его друзья.
Кулагин вышел из больницы через полгода, продал бот, хотя других источников дохода у него не было, и стал зарабатывать на ремонте баркасов друзьям и знакомым. Поначалу он не разговаривал вовсе, но постепенно оттаял и рассказал такое, от чего у некоторых слабонервных начиналась дрожь в конечностях и икота в пищеводе. То, что он рассказывал, никак не укладывалось в существующие реалии, Такого просто не могло быть. Но проверить достоверность его слов желающих не находилось. Из слов Кулагина выходило, что в бухте Фальшивой живет какой-то громадный монстр - то ли змей, то ли дракон, который людей глотает целиком, с одеждой и сапогами.
Его слова косвенно подтверждались слухами. Виктора нашли два года назад, а в прошлом году в порт вернулась яхта, на которой два парня и две девушки поплыли в Калугу на пикник. Они зашли почему-то в Фальшивую, и вернулась после этого вояжа одна девчонка. Из ее сбивчивых объяснений выходило, что всех сожрало какое-то громадное чудовище. А одного парня оно, это чудовище, вытащило из яхты прямо на ее глазах.
Понятно, ей никто не поверил, упекли бедную девку сначала в милицию, потом то ли в контрразведку, то ли в ФСБ, в общем, в итоге довели деваху до психушки.
Все это, конечно, никак не укладывалось в научное восприятие окружающего мира - было необычно и не понятно. За свою долгую морскую жизнь Вершинин наслышался всякого. Иной раз, казалось, и случалось что-то непонятное. Вот поэтому у моряков и существовало золотое правило - держаться подальше от всего, что не поддается объяснению.
«Да не ходить в эту самую бухту, вот и не будет никаких неприятностей», - думал Николай.
Бухта Фальшивая не представляла никакой ценности для мореплавателей. Она закрывала только от западных ветров, от которых можно было укрыться и без всякой бухты, просто подойдя поближе к берегу. А буквально рядом за мысом находилась бухта Калуга - самая удобная бухта - укрытие на юго-восточном побережье Камчатки от мыса Лопатка до мыса Шипунский.
Сколько себя помнил Вершинин, всегда перед отходом в море на судне все стояло вверх ногами. Никогда спокойного отхода не было, как бы тщательно все ни планировалось. Особенно суетливым был день предпоследний. Весь экипаж торчал на судне до поздней ночи и разъезжались по домам очень поздно. Понятно, что и последняя ночь на берегу отличалась некоторой особенностью: рыбаку нужно было натрахаться по крайней мере до такой степени, чтобы не хотелось первый месяц. Конечно, и жена пыталась удовлетвориться с запасом. Но по прошествии двух-трех месяцев рыбаки постепенно начинали сатанеть от отсутствия волшебного женского органа, который обычно спасает мужчин от переизбытка жизненных сил. Их жены на берегу тоже страдали нравственно и физически. От регулярного недотрахивания у женщин развивались различные гинекологические и нервные заболевания. При общении с мужчинами у дам непроизвольно появлялся в глазах загадочный блеск, и они, казалось, источали могучие волны готовности к постельным утехам. Но многие умели смирять свое естество, терпели, сцепив зубы, зарабатывали различные болячки, репутацию верных жен - у одних, и абсолютно ненормальных женщин - у других. По ночам же и те и другие видели эротические сны.
Вершинин не стал нарушать традицию, и хоть МРС не филейный траулер, может заходить в порт хоть каждую неделю. ночь он провел так, как привык перед отходом - с женщиной. И, в общем-то, все получилось так, как и задумывалось, то есть, Николай, проснувшись и увидев рядом с собой обнаженную девушку, не испытал ничего, кроме досады.
В эту ночь ему впервые приснилось чудовище.
Малиновый закат над бухтой осветил красными лучами неожиданно забурлившую воду. Из воды к небу взметнулся толстющий столб, причем, не было понятно, из чего же состоит этот столб. Вернее, Вершинин не успел ничего понять, так как что-то в туче брызг вылетело из воды метров на двадцать вверх, и вместе с брызгами плюхнулось обратно в воду. Только промелькнуло что-то буро-зеленое в водяном тумане.
«Стар ты стал, братец, впечатлителен», - подумал Вершинин, - «Не до фантазий тебе раньше было, А сейчас - услышал страшилу и испугался.»
Пока завтракал, Вершинин вспоминал все необычное, что случалось непосредственно с ним в море.
Один раз на переходе в Беринговом море, вечером на его вахте (он работал тогда третьим штурманом на рыболовном сейнере), почти прямо по курсу судна из-за горизонта начал появляться остров. Николай сразу глянул на карту, может не заметил чего, но никаких островов здесь и близко не было. Он включил локатор - там тоже ничего. Позвал капитана. Они некоторое время вместе пялились в иллюминаторы и вместе недоумевали. Через некоторое время, правда, все прояснилось - неизвестный остров оторвался от поверхности воды и превратился в известное ночное светило - луну (рефракция изуродовала ее до неузнаваемости).
Второй раз, опять же в Бериноговом море, они увидели на горизонте гигантскую птицу, которая металась по поверхности воды и била крыльями, поднимая тучу брызг. капитан даже изменил курс, чтобы подойти поближе и посмотреть, откуда здесь сказочные чудовища. Но все оказалось вполне реально и ничуть не сказочно: две касатки рвали зубами кита, и тот от боли и отчаяния выскочил из воды и кружил по поверхности, пытаясь отбиться огромными плавниками от наседающих хищников. Они спасли кита и отогнали касаток.
Впрочем, эти два случая только на первый взгляд казались необычными. На самом же деле здесь все было вполне реально и соответственно всем земным законам. То же, что рассказывал Кулагин, в реалии обыденного восприятия никак не укладывалось.
«А ладно, поживем – увидим»,- успокоил себя Вершинин.
Вместо начала марта они вышли в море где-то в середине. Пока настроились, то да се, в общем, полностью рыбачить начали где-то после двадцатого. Сначала таскались каждый вечер на РКЗ, замучились. То у них бункера не освободились, то крановщик запил, то денег не было оплатить сырец... В общем, начиналась прошлогодняя эпопея. Но потом возле входа в бухту откуда ни возьмись появился украинский БМРТ, который стал принимать у них треску по 500 долларов за тонну, причем, платили они наличными. Вот тут они повеселились - таскали в день по 15 - 20 тонн, экипаж повеселел, получать наличные доллары удавалось редко на какой работе.
Конечно, в прошлом году Вершинину было гораздо тяжелее - работа на филейщике отличалась от работы на МРСе, как день от ночи. На траулере он отдыхал, там работали за него другие. Здесь же он поднимался на мостик вместе с командой и спускался уже после того, как все легли спать. В общем, при хорошей рыбалке поспать удавалось часов 4 - 5. В прошлом году он приноровился к столь напряженному ритму рыбалки только к концу путины.
В любом экипаже всегда есть несколько человек, для которых погода всегда плохая, чай - теплый, заработок - маленький, а капитан - мудак. Были и у Вершинина в прошлом году два таких ухаря. И, в общем, пока настраивались и работали почти бесплатно, они Николаю проели всю плешь своим нытьем и наездами. И как только с рыбалкой более - менее определилось, Вершинин тут же их выгнал, рассчитав по минимуму. После рейса они у него в ногах валялись, просились назад на пароход.
В этом году никто не роптал, все заглядывали Вершинину в глаза, ловили каждое его слово, а команды выполняли быстро и четко. Такое положение дел Вершинину нравилось, не нужно было ругаться по пустякам и портить себе нервы. Работали спокойно, без срывов, да и специалистами все оказались классными - все мужики немногим старше тридцати, в морях не первый год, знают всегда, что нужно тянуть, а что травить. Так что работа шла слаженно и без сбоев.
Март, апрель и начало мая работали на Халактырском пляже. К удивлению Вершинина, здесь оказалось много трески. Здесь уже давным-давно ничего не было, суда колхоза Ленина лет десять назад выловили, казалось, здесь последнюю рыбину. Но кризис, видимо, благотворно повлиял на увеличение рыбьего поголовья в Авачинском заливе - колхоз Ленина несколько лет не пускал сюда свои суда, вот и подошла рыбка на пляж. Они забивали трюм за четыре - пять заметов, и в общем, даже не перерабатывали, и высыпались, и телевизор с видиком посмотреть успевали.
Но в мае их благополучная жизнь кончилась - украинцев из российской экономической зоны выгнали пограничники. БМРТ поплыл куда-то на юго-восток, проревев им на прощание своей сиплой сиреной. Опять нужно было искать сдачу. На РКЗ Вершинину соваться не хотелось вовсе, и он решил начать работать по прошлогодней схеме, то есть, ловить краба. Неделя ушла на переоборудование, завезли на судно ловушки и пошли искать крабовые места.
***
Наступил июль, он выдался довольно теплый, и в море стояла абсолютная благодать. Рыбачили они в прошлогоднем режиме, то есть, снимались с якоря часов в шесть вечера, перебирали один порядок и к десяти становились на якорь где-нибудь в тихом месте. Часов шесть уходило на обработку сырца, и в четыре - пять утра все уже ложились спать. Днем делать было нечего, и мужики загорали, радуясь солнечному теплу.
Солнечная погода в море создавала иллюзию южных широт: вода аж светилась яркой голубизной, и сам океан вот уже месяц вел себя на удивление спокойно - циклоны обходили Камчатку стороной, пронося непогоду мимо полуострова.
На улицах Петропавловска тоже стало непривычно жарко. В редкие заходы в город рыбаки с удивлением наблюдали, как прекрасный пол, вдруг, обнажился, выставляя на показ все свои прелести. Камчатские мужчины, привыкшие обнаженную женщину видеть только в постели (ну на крайний случай в квартире) обалдевали от обилия на улице стройных ног, рук, плеч и даже пупков. Все это, конечно, возбуждало, но не очень - жара несколько притупляла желания и размягчала мозг. В Петропавловске температура днем поднималась до тридцати градусов.
Все цвело и благоухало, и, наверное, иллюзия с Крымом была бы полной, если бы море прогрелось до температуры купания. Но Камчатка есть Камчатка, как ни манила к себе вода кажущейся теплотой, температура ее не поднималась выше десяти градусов.
***
С началом рыбалки Вершинин почти и не вспоминал о том, что рассказывал Кулагин - некогда было. Да и работали они все время далеко от Фальшивой. Май и июнь они плодотворно отработали на Халактырском пляже, но потом пришлось менять место постановки, в июле краб здесь исчез.
Сначала Вершинин пошел на север к мысу Шипунский, но там ничего не было, пришлось спускаться на юг. У бухты Сараной наткнулись на камчатского краба, поставили порядки. Меньше всего, конечно, хотелось Вершинину приближаться к бухте Фальшивой, но деваться было некуда, краб постепенно смещался южнее и южнее, и тут Николай стал перед проблемой: либо идти за крабом и приближаться к Фальшивой, либо вообще от рыбалки отказаться. На крабе деньги, казалось, сами текли в карманы, и деньги немалые. Посовещавшись с командой, Вершинин все-таки решил идти за крабом. Да и не верилось особо ни в какие чудовища. Конечно, странно было все, что рассказал Кулагин, но мало ли у нас в жизни случается странного. В общем, по мере приближения района промысла к Фальшивой, Вершинину приходилось все чаще и чаще себя успокаивать.
И вот, наконец, подошел тот момент, когда они поставили ловушки на траверзе Фальшивой. На ночь в бухту не заходили, просто стали на якорь вблизи берега. Когда на следующий день начали переборку порядка, все даже опешили от обилия краба: ловушки шли набитые под горловину, рвались, не выдерживали веревки, лопались на сварке прутья каркасов, краб шел крупный, красивый. За два года рыбалки такого крабового места у них не было ни разу, и уходить с этого места казалось верхом нелепости.
Поначалу краба обрабатывали у берега. Но в августе погода начала портиться, зачастили дожди и ветры. Берег от восточных ветров не укрывал, да и волны не давали спокойно работать. Сначала они укрывались в Калуге. Но после того, как к ним на судно приперлись пограничники, решили не испытывать судьбу. И не оказалось рядом другой бухты, кроме Фальшивой. Пришлось заходить на ночь в нее, поначалу, как и положено, выставляли ночью вахтенных. Но через день, через два, через неделю ничего не случалось необъяснимого, непонятного. Обыкновенная камчатская природа, обыкновенная бухта, ничего странного.
***
Какой-то громадный водоворот затягивал МРС в глубину. Они всей командой стояли на палубе, кричали, тянули руки вверх, а пароход проваливался все дальше и дальше в пучину, и круг неба над головами становился все меньше и меньше, а потом небо исчезло вовсе, и огромная стена воды рухнула на судно. Навалился липкий мрак, исчезли чувства, мысли, все, все, все. Вершинин подскочил от того, что что-то очень сильно ударило по днищу судна, сейнер, казалось, даже выпрыгнул из воды. Все подскочили с коек и кто в чем выбежали на палубу. Солнце уже взошло, часы показывали восемь утра, вокруг все было тихо и спокойно, с моря накатывала небольшая зыбь, и от судна во все стороны расходились концентрические волны.
- Что это было? - задал риторический вопрос старпом.
Вершинин спросонья не мог сообразить, что случилось. Он включил Эхолот, локатор, но не успели приборы прогреться, как Вершинин понял, что это было землетрясение. Когда-то очень давно, еще на практике он уже испытывал подобное ощущение - удар, как кувалдой, по корпусу судна.
«Сейчас объявят тревогу «Цунами», - подумал Вершинин.
- Дед, давай в машину! Запускай двигатель! - скомандовал Николай механику. И уже матросам бросил:
- Поднимайте якорь.
По рации на дежурном канале суровым голосом заговорил диспетчер портнадзора:
- Тревога «Цунами. Тревога «Цунами». Всем судам на восточном побережье Камчатки отойти от берега на тридцать миль.
И опять:
- Тревога «Цунами»...
Они пошли от берега на положенные 30 миль, но Николай уже понял, никакой цунами уже не будет, и зря все это затеялось. Но он перестраховался, в бухту назад не пошел.
С этого землетрясения, наверное, все и началось. Может, конечно, и не с него, но землетрясение отложилось в памяти, как некая точка отсчета всяких. разных неприятностей, который закончились катастрофой.
Пока судно шло к порядкам, Вершинин обрисовал экипажу ситуацию. И они решили попробовать, как в прошлом году порыбачить на треске и крабе одновременно.
***
Конечно, к середине сентября все они немного подустали. Но в то же время все понимали, что тех денег, которые еще можно заработать, никто им не даст. В экипаже все были рыбаками бывалыми. никто не склонен был поддаваться минутной усталости, каждый понимал, что все равно нужно доработать до упора. Усталость возникает у рыбаков где-то за месяц до окончания рейса. На МРСе же соблазн списаться был гораздо сильнее, чем на большом судне - они минимум раз в неделю заходили в порт, и, вот он берег - забирай монатки и иди, куда хочешь. Вершинин никого не держал.
Он и сам, конечно, устал. И ему тем более никто не мешал закончить рыбалку и рвануть куда-нибудь на Гаваи. Сам себе хозяин: хочу - рыбачу, хочу - водку пью.
Тем более, что в этом году они налопатили денег уже гораздо больше, чем в прошлом. Но закончить все раньше времени не позволяла многолетняя привычка всегда все доводить до конца. Он и в АКРОсе никогда не просился в порт раньше времени, хотя план частенько вылавливал досрочно.
Вот и здесь. В последний заход они неоправданно долго задержались; на три дня. Задержались по вине Вершинина. Такого с ним не случалось никогда - он загулял с девкой, и все три дня не вылезал из дому. Николай утром говорил старпому, чтобы позвонил вечером, а вечером, чтобы перезвонил утром. Он запал на одну деваху из интим-агентства и три дня не мог от нее оторваться. Вернее, даже не на деваху он запал, оторвался на ней за ужас, который пережил в первую ночь на берегу.
Все происходило во сне, но так явственно, так осязаемо, что порой и в реальной жизни не ощущалось подобного.
Снилось ему, что МРС стоял на якоре в какой-то бухте. Ясная, лунная ночь. Он, Вершинин, стоит один на палубе. Тишина, в висках стучит кровь. Его движения почему-то замедленны, в ногах, во всем теле непривычная тяжесть. Подошвы сапог как приклеены к палубе, нельзя ступить ни шагу. Вершинин хочет уйти с палубы, но ничего не выходит, ноги невозможно оторвать от стальной поверхности. От напряжения сводит икры судорогой - бесполезно. Внезапно мозг пронзает мысль: «Опасность!» Он не знает, что ему грозит и откуда, но в душу уже заползает леденящий ужас, руки и ноги начинают холодеть. Вершинин чувствует сначала покалывание, а потом все возрастающую боль в руках и ногах, боль поднимается все выше и выше. Он уже не может шевелиться, постепенно застывая, как каменное изваяние. И вскоре только зрачки у него еще шевелятся внутри неморгающих глаз, а страшный лед подбирается к сердцу. Но к моменту, когда все случилось, он еще кое-что чувствует и видит.
Прямо рядом с бортом судна мгновенно образовалась воронка, оттуда дохнуло ужасным смрадом, и воронка тут же превратилась в водяной столб, который поднимался все выше и выше, а потом обрушился на судно почему-то какой-то зловонной жижей. И так явственно все ощущалось на лице, руках, теле (хотя, казалось, что можно чувствовать, если все тело онемело)..., в общем, Николай подскочил с постели, все еще ощущая вонь и смрад.
«Господи! Это всего лишь сон».
Вот после этого сна и оторвался Вершинин с девкой, решил заглушить испуг и вдруг возникшую неуверенность ни в себе, ни в рыбалке. Напиваться в усмерть Вершинин не привык - он всегда пил умеренно. Вот и получилось, что с девицей он пытался просто успокоиться, тем более, что понравилась она очень: молоденькая, свеженькая, как кукла немецкая (он еще при социализме дочке таких покупал).
Конечно, у Вершинина мужские силы были уже не те, что в молодости. Если бы ему в первые годы после мореходки попалась такая смазливая деваха, он бы с нее не слазил суток трое. А так они, в основном, общались. Но и, конечно, по прямому назначению Николай девицу тоже использовал, но не так часто, как хотелось.
К концу третьего дня Вершинин позвонил старпому и сказал:
- Михалыч, завтра в восемь пойдем на рыбалку. Собирай народ.
Тот не поверил:
- Три дня уж собираю, Каждое утро в восемь все на судне, как штыки.
Вершинин пропустил насмешку мимо ушей, продолжил:
- Ты топливом залился?
- Да, под жвак.
- Водой?
- Тоже.
- Ну ладно, до завтра.
Когда на следующий день в восемь Вершинин прибыл на судно - все уже готово было к выходу в море: экипаж на борту, главный двигатель прогрет и даже получено разрешение на выход из бухты. Вершинину ничего не оставалось, как дать команду: «Отдать концы!»
МРС весело зашлепал на выход из бухты.
***
Последнее место застоя крабовых порядков было у бухты Фальшивой. Вершинин хотел сворачивать крабовое браконьерство и немного поработать на треске, тем более, что подвернулся выгодный партнер. Но постоянный покупатель краба, узнав о том, что Вершинин собирается сворачивать добычу, чуть ли ни в ногах у него валялся, просил не бросать промысел. Он по пять раз на дню звонил Николаю по телефону, по три раза заявлялся домой с закуской и выпивкой. Надарил Николаевой шлюшке подарков, думая, что она его любовница, - в общем, достал его так, что Вершинин обещал подумать и посоветоваться с экипажем. Кроме того, этот аферист увеличил на двадцать процентов приемную цену на краба. Не устояв столь активному натиску, Вершинин уступил. Но когда он сообщил заказчику трески, что он с ним не будет работать, тот через двадцать минут явился к нему домой с ящиком самой разнообразной выпивки и двумя корзинами закусок (даже мороженного лангуста приволок). Девица аж завизжала от восторга, увидев все это великолепие.
- Петрович, Ты меня без ножа режешь, - начал он с порога. В одной руке он держал корзину с закуской, в другой - большущий арбуз, его водитель ставил в коридоре на пол ящик со спиртным и еще одну корзину с едой, - Мне всего-то тонн сто нужно... Ну сто пятьдесят.
- Не могу, Степаныч. Уже договорился, на крабе буду рыбачить.
- Ты же заканчивать хотел?
- Хотел, да перехотел.
- Что же ты со мной делаешь? У меня все клиенты сорвутся.
- Раньше нужно было думать, - сказал Вершинин, - Я же тебе рыбу еще весной возить стал. А ты что со мной сделал?
- Ну ладно, ладно, - зачастил примирительно гость (он отказал Вершинину в сдаче, когда пошла горбуша, причем не предупредил заранее).
Они сели, выпили, закусили копченой шейкой и лангустом (он оказался на вкус гораздо хуже краба). Ленка сидела с ними, выпивала, закусывала, молчала, не лезла в разговор, хотя уже была в приличном подпитии, а пьяная она болтала не весть что. Она ходила по квартире в его рубашке (хорошо еще догадалась перед приходом гостей надеть трусы), и понятно, что совершая за столом различные телодвижения, откровенно демонстрировала и коленки, и то, что выше, отвлекая внимание мужчин. Разговор все время вертелся вокруг рыбы, и после двух часов настойчивых просьб, подкрепленных частыми тостами, размягченный Вершинин обещал подумать на счет трески.
Пока судно шло к порядкам, Вершинин обрисовал экипажу ситуацию. И они решили попробовать, как в прошлом году порыбачить на треске и крабе одновременно.
***
Конечно, этот месяц им пришлось пахать с утра до ночи... и еще ночью. Днем они снюрреводили треску, к шести часам подходили к крабовому порядку, выбирали его, ставили и шли в порт на сдачу рыбы. На переходе они обрабатывали краба, затем сдавали рыбу и шли обратно на промысел. В общем, если им удавалось поспать часа четыре, то они это считали за счастье.
Уже второй месяц их МРС рыбачил возле Фальшивой, а в бухту они так ни разу и не зашли. Вершинин хоть и сомневался в истинности того, что о ней говорили, но рисковать не хотел. Однако один раз все - таки им зайти в бухту пришлось.
Судно вышло на промысел, но дул противный северный ветер, и сделав два замета, Вершинин решил не рисковать. Казалось бы, и ветер не особо сильный, и волна не большая, но пароход как-то резко болтало, все скрипело и трещало, и Николай, плюнув, решил пойти выбрать порядок, до ночи обработать краба и ночь поспать. Народ устал за три недели непрерывной рыбалки до такой степени, что некоторые засыпали стоя.
С порядком они справились запросто - он стоял гораздо ближе к берегу, и здесь не так дуло и качало. Вершинин попытался стать на якорь в том месте, где становился обычно, но не тут то было: здесь работало сильное течение и получалось, что якорь смотрел на северо-запад, ветер дул с севера, а волна шла с северо-востока. В общем, болтало пароход так, что лязгали зубы и только две точки опоры не давали телу устойчивого положения, то есть нужно было обязательно за что-то держаться хотя бы одной рукой. Понятно, что в подобных условиях ни о какой работе не могло идти и речи. Вершинин решил зайти в Фальшивую.
Еще раз посмотрев на карту, Вершинин усомнился, что в бухте они смогут укрыться от ветра. Фальшивая вдавалась в сушу всего-то на какую-то милю, и расстояние между крайними мысами составляло чуть больше двух миль. То есть, для северного ветра бухта представляла довольно условное укрытие. Но Николай решил попробовать - уж больно не хотелось тащиться в Вилючинскую. Однако и Вершинин, и все остальные рыбаки очень удивились, когда пройдя какую-то невидимую линию, волны и ветер стихли, как по мановению волшебной палочки, -
в бухте плескалась совершенно безобидная, какая-то речная волна, а ветра не было вовсе. Вершинин поставил судно на якорь у северного берега бухты.
Кода он закончил с постановкой, выключил локатор и в бинокль стал осматривать берег, то сначала не поверил своим глазам: озеро, которое лежало невдалеке от берега, находилось ниже уровня воды в бухте. А речка, вытекающая из озера и впадающая в море, текла снизу вверх.
«Этого не может быть».- подумал Вершинин, - «У меня, наверное, что-то случилось с глазами».
- Михалыч! - крикнул он в кубрик, - Поднимись ко мне, будь добр!
В рубку залез старпом.
- Что случилось?
- Посмотри на берег, Вершинин протянул ему бинокль.
Старпом вышел на палубу, сначала просто осмотрел берег, пожал плечами. Потом поднес к глазам бинокль и очень внимательно начал все осматривать.
- Ну и что? - спросил его Вершинин, когда тот оторвал бинокль от глаз.
- Да, - только и вымолвил старпом, как-то подозрительно глянул на Вершинина, протянул ему бинокль и опять произнес: - Да.
Смутное беспокойство закралось в душу Вершинина. Похоже, начались подтверждаться слухи, которыми полнился Петропавловск после странных событий, происшедших здесь в прошлом и позапрошлом годах. Но в данной ситуации деться было некуда. В Калуге, конечно, стоянка была лучше, но там на пароход вполне могли нагрянуть пограничники, а то и рыбвод. Можно бы было уйти в Петропавловск, но это лишняя трата времени и топлива завтра все равно нужно возвращаться назад, а сдавать на берег нечего (в трюме было тонны три- четыре рыбы). Вот и выходило, что самый идеальный вариант - это ночевка в Фальшивой. Вершинин так и сделал. И, в общем-то не прогадал: они спокойно обработали краба, отстоялись ночь и утром, вполне отдохнувшие, вышли на рыбалку.
«Не так страшен черт, как его малюют», - думал Вершинин, когда утром они выходили из бухты.
Похоже, что и экипаж успокоился немного после благополучной стоянки в Фальшивой. Рыбаки, как и их капитан, не хотели лишний раз испытывать судьбу и тоже были против заходов в эту бухту. Но ... ничего не произошло, и все остались довольны. Вот только со связью все-таки что-то случилось: как только зашли в бухту, замолчали тут же обе рации. Они заработали только когда пересекли линию мысов, окаймляющих бухту.
«Да мало ли что с рацией могло случиться»,- думал Вершинин, - «Здесь чуть ли ни в каждой бухте такое. В одну зайдешь - все нормально, в другую - помехи сплошь, ничего не слышно. И из-за чего непонятно: то ли скалы мешают радиосвязи, то ли военные чего понастроили».
***
По всему выходило, что не сегодня так завтра их путина закончится. Конечно, можно было поработать и до конца октября, но уж очень устали все. Решили, что добьют сто тонн трески и тонну крабов, которые нужно было выловить по контракту, и на этом закончить.
Побысторому доловить не получилось - на три дня заштормило, стояли в порту, ждали погоду. Потом еще два дня искали рыбу и два дня ловили недостающие двадцать тонн. Правда, когда швартовались на последнюю сдачу, их встречали с шампанским и музыкой. Видно, здорово они выручили этого коммерсанта, что он расщедрился на выпивку и закуску. Вершинину он подарил видеодвойку «Сони». В общем, путину они благополучно закончили, оставалось только снять крабовые ловушки и можно было оформлять судно в ремонт это один день работы.
***
На съемку ловушек вышли только через два дня - праздновали окончание путины. Выходили, в общем-то, на удачу - к Камчатке приближался мощный циклон, и ориентировочно, завтра на полуострове должно было завыть и засвистеть прилично - в Японии и на Курилах этот циклон уже успел натворить немало бед.
Пока четыре часа шли к порядкам, небо постепенно затягивалось облаками, а с юго-востока начинал задувать ветерок, поднимая на море небольшую волну.
«Надо будет с северных вешек начинать выборку», - подумал Вершинин.
Первый порядок они сняли нормально. Вершинин хотел быстренько повыдергивать, бросить их как попало в трюм, а на берегу или на переходе разобрать их, приготовить к хранению. Но тралмастер уговорил его сразу все отсоединять и раскладывать (знали бы они, чем это для них кончится). В итоге, те лишние два часа, которые потратили на разоружение ловушек, их и сгубили.
В общем, когда они заканчивали выбирать второй порядок, выло и свистело так, что на палубе приходилось орать во все горло, чтобы что-то услышать. Судно болтало, как щепку в проруби, палубу заливало водой, и со второго порядка они не выбрали до конца ловушек десять - пришлось обрезать хребтину и идти в укрытие.
И опять же, самой ближайшей бухтой оказалась Фальшивая, и идти до нее нужно было прямо по волне. Калуга, конечно, выглядела гораздо надежней, но туда пришлось бы идти к волне бортом. Вершинин поначалу попробовал, но их накренило так круто (кренометр в рубке показал крен 48 градусов), что маты падающего с коек экипажа заглушали рев ветра. Пришлось поворачивать на волну, и через каких-то тридцать минут сейнер вошел в тихую гладь бухты.
Абсолютная тишина Фальшивой успокоила и удивила. Только что, казалось, они летели на гребне трехметровой волны, и вдруг - бац! - оказались на ровной, спокойной поверхности бухты. Здесь по поверхности пробегала только небольшая рябь - и все, ветер и волны остались за какой-то невидимой линией. Но на это никто не обратил внимания - все обрадовались до смерти, что кончилась болтанка.
Уже начало смеркаться, все настолько устали, что сил хватило только наскоро поужинать и завалиться спать. Вершинин тоже лег. Обычно ночью на якоре вахту не несли - выбирали достаточно безопасное место, где не могло случиться никаких неожиданностей. Но здесь Вершинин все-таки оставил в рубке моряка. Уже все уснули, но Николай заснуть не мог - то ли усталость сказывалась, то ли от перевозбуждения сон не шел. промаявшись часа два, Вершинин вылез на палубу, по малой нужде.
В рубке спал моряк, сидя на стуле, уронив голову на штурманский стол. В рубке было светло от какого-то внешнего источника света, как будто их сейнер стоял под прожекторами большого парохода.
«Может еще кто прятаться подошел»,- промелькнуло в мозгу. Вершинин вышел из рубки - их сейнер стоял в бухте один одинешенек, а из - за северных скал на небо вылезало ... солнце.
«Этого не может быть», - сразу подумал Вершинин, - «Этого не может быть никогда. Солнце зашло за горизонт часа три назад, и появится оно только завтра утром. В одиннадцать часов вечера на Земле Солнце никогда не встает».
На свет божий из-за прибрежных скал вылазил громадный оранжевый шар.
«Тьфу, так это ж луна, наверное», - Вершинин вспомнил, что в далекой молодости он уже один раз путал луну с островом, - «Рефракция, бес ее возьми. Сейчас здесь циклон, облачность низкая, вот и изуродовало бедную луну до неузнаваемости».
«Стоп!» - остановил свои рассуждения Вершинин, - «А откуда она вообще на небе взялась, если все затянуто сплошными тучами».
Вершинин посмотрел на небо - там, куда еще не дошел лунный свет, светили звезды.
«Да, бред какой-то! А впрочем, почему бред. На Шикотане (остров Южных Курил) все лето примерно такая же картина: вокруг острова туман - глаза выколи, а как только в бухту зайдешь - как ворота в другой мир пересекаешь - здесь ясно, солнечно и тепло. Может и здесь что-то подобное.
Ох, не к добру все это».
Вершинин включил эхолот, локатор, проверил место судна - все было нормально, сейнер стоял на прежнем месте. Матрос в углу отчаянно зевал, чуть ни выворачивая скулы, таращился в иллюминатор, делал вид, что наблюдает за обстановкой, а сам, по-видимому, сдерживался из последних сил, чтобы ни заснуть.
- Во сколько меняешься? - спросил он матроса.
- И-а-у-а-а-а! - сначала провыл матрос, немного не согласовав желание ответить на вопрос с наступившим приступом зевоты, - В двенадцать.
- Ну ладно, посматривай здесь, - сказал Вершинин,
121
спускаясь в кубрик.
«Уснет ведь, подлец, сразу же», - подумал Вершинин, укладываясь спать.
***
Он потом уже не мог вспомнить, что ему снилось, но проснулся он от собственного крика, в холодном поту, с ощущением надвигающегося ужаса. Он посмотрел вокруг - в кубрике мирно спала команда.
«Наверное, я во сне кричал», - подумал Николай. Но чувство приближения опасности не прошло. Он, вдруг, отчетливо понял, что это последние минуты, может быть даже секунды их жизни. Что через некоторое время не станет ни судна, ни людей на этом судне. А откуда надвигается опасность, он не знал.
Вершинин выскочил в рубку, оглянулся по сторонам - на первый взгляд, судно стояло та же, где и вечером, луна уже уплыла на западную сторону неба и приняла нормальные размеры. И все, вроде бы хорошо и спокойно, но ... вдруг что-то заскрежетало по днищу. До этого спокойно стоявший пароход закачало, от него пошли концентрические волны.
«Никак на меляку врюхались», - подумал Николай, лихорадочно включая эхолот и локатор.
На палубу, кто в чем, выскакивали рыбаки.
- Что? Что случилось? - Никто ничего не мог понять.
Удары и скрежет по корпусу прекратились, судно перестало качаться. Нагрелись приборы - эхолот показал глубину семь метров, а до берега как было три кабельтова, так и осталось - судно никуда не сдвинулось со вчерашнего вечера.
- Быстро готовим машину! Идем отсюда! - скомандовал Николай.
Но он понимал, что пытается обмануть сам себя; никуда они отсюда не уйдут. Однако его деятельная и жизнелюбивая натура не позволяла ему сдаваться просто так.
- Вира якорь! - скомандовал Николай, как только услышал, что заработал главный двигатель.
Сразу два матроса подскочили к брашпилю, и через какие-то секунды загремела выбираемая якорь-цепь.
Все были напряжены и взбудоражены до предела.
- Что это? - вскрикнул старпом, ткнув пальцем в эхолот; на фишлупе линия грунта резко подскочила к днищу судна, то же самое показывал и самописец.
«Но ведь место у нас не изменилось, и глубина здесь - семь метров», - успел подумать Вершинин.
Опять затрясло и закачало пароход. И уже не только по днищу, стучало и скрежетало, казалось, по всему корпусу. Судно закачала какая-то неведомая сила, затрясла, начала выталкивать из воды, крутила и накреняла.
- Смотрите! Смотрите! - несколько рыбаков показывали пальцами в воду.
В мертвенном лунном свете вокруг одинокого маленького рыболовного сейнера, стоящего в небольшой бухточке, творило сатанинский танец невиданное чудовище. Казалось, громаднейшая змея, абсолютно нереальных размеров, непостижимым образом извивалась вокруг судна, сжимая его своими боками, ворочая им, как игрушечным корабликом.
«Такого ведь не бывает!» - стучало у всех в мозгу, - «Такого не может быть!»
С глухим стуком оборвалась якорная цепь, сейнер закружило, потащило куда-то в море.
- Плоты за борт! - успел крикнуть Вершинин, когда увидел, что в районе кормы судна из воды вылез огромный столб и ... в следующие мгновения они все полетели за борт: сейнер резко сел на корму (вокруг кормы обвилось толстенное коричневато-зеленое кольцо толщиной не менее полутора метров). Последнее, что запомнил Вершинин - это летящую на него черную воду.
наверное, не меньше десятка метров было.
- Оно его сверху засасывало.
- Сверху?
- Да.
- И какого же оно размера было?
- Не знаю, большое очень. Я же говорю - полнеба закрыло.
Замолчали. Виктор задумался. Противный страх начал охватывать все тело. В другой ситуации рассказ Волохи можно было принять за игру больного воображения, но сейчас... Тело то куда-то все-таки сгинуло.
И ВСЕ-ТАКИ ОНО ЕСТЬ! МЫ ЕГО ВИДЕЛИ!
Вершинин очень трудно и долго приходил в себя. В голове постоянно крутился черный, огромный вихрь, засасывая его в бесконечную бездну, он все время летел, проваливался в черную, вязкую ночь, и все заканчивалось лишь только для того, чтобы начаться вновь. И все-таки, он очнулся.
Человек пошевелился на топчане, застонал, веки его разомкнулись, и он безразличным взглядом обвел окружающую обстановку. Это был обстановка убогой избушки, неизвестно для какой цели выстроенной на берегу небольшой бухты на восточном побережье Камчатки. Строители возводили объект из чего придется, но соблюли основной принцип постройки подобных сооружений - наличие крыши над головой (в условиях Камчатки это был один из основных факторов выживания). Сама по себе крыша над головой в лесу или в тундре значит очень много, если же к крыше еще и печь и топчан... Избушка по камчатским меркам тянул на «Хилтон» - здесь были и топчан и печь.
Человек, застонав, сел на топчане. Его сотрясала дрожь, он как бы что-то соображая, ощупал одежду - она была мокрой. Осмотревшись вокруг, человек обнаружил чьи-то вещи, особо не задумываясь, лихорадочно стал стягивать с себя мокрую одежду и переодеваться в сухое. Переодевшись, он хотел подойти к печке, но со стоном рухнул на земляной пол, на карачках все-таки дополз до печи. Кое-как, сведенными судорогой пальцами, он с восьмой попытки зажег спичку (коробок он машинально взял со стола) и подпалил в печи дрова. Когда огонь побежал по поленьям, лицо человека исказила довольная гримаса. Человека все еще сотрясали конвульсии, и он даже хотел обнять печь, чтобы согреться, но только обжег руки и чуть ни спалил одежду. Так он сидел, оттаивал возле печки-буржуйки часа два, пока ни сжег все дрова. В конечности постепенно стало доходить тепло, и ледяные тиски, казалось, отпустили сердце, человек с трудом поднялся, увидев на столе фляжку, машинально взял ее, отвинтил пробку, поднес ко рту... сделав первый глоток, поперхнулся, закашлялся - во фляжке был чистейший медицинский спирт. Он, зажмурившись, кое-как сделал еще пару глотков - внутри разлилось приятное тепло, тело перестала сотрясать дрожь.
Вершинин не помнил, как он оказался в избушке и какие события предшествовали его появлению здесь. Прошлое в его памяти стерлось, но не все – местами, то есть, человеком он себя все-таки ощущал, но абсолютно не помнил ни своей фамилии, ни того, кем он был до появления в избушке. В голове у Вершинина затуманилось после спирта, он залез в спальный мешок на топчане, накрылся еще какой-то курткой и заснул, причем, сон сморил его настолько мгновенно, что рука остановилась на половине движения (он подтягивал повыше куртку). То, что Вершинин остался жив - было просто чудом: весь экипаж его эмэрэса покоился на дне бухты вместе с судном.
***
Двое суток Вершинин приходил в себя после гибели судна. Вернее, он не приходил в себя, а адаптировался к окружающей обстановке. Прожорливая печь потребляла прорву дров, их на прибойке не было вовсе. Все два дня Вершинин только и делал, что шастал по тундре в поисках любых деревянных предметов, которые можно было бы спалить в печи. Печь вполне отрабатывала те мучения, которые затрачивались на поиски дров - она наполнял убогую внутренность избушки живительным теплом. Вершинин блаженствовал. Он растапливал печь докрасна, и ночью не ленился подкидывать дров. Так что тепло в избушке сохранялось до утра.
Хотя Вершинин и воспринимал свое проживание в избушке, как что-то само собой разумеющееся, но, все-таки, к концу второго дня пребывания здесь он сообразил, что долго в этой избушке он не протянет. На следующий день, взяв с собой несколько засохших корок хлеба, банку тушенки, спальный мешок и пустую фляжку, Вершинин пошел вдоль речки к озеру.
Он не знал куда нужно идти, не знал, что там находится, за горами. Он не знал да же по какому материку он идет, но что-то ему говорило, что именно в сторону сопок нужно идти, и он шел.
По осенней тундре ходить гораздо легче, чем по летней - не нужно выискивать тропинок, иди себе, и иди куда хочешь. Трава уже пожухла и завяла, землю сковал легкий морозец. Так Вершинин и шел, легко и свободно. Переночевал он уже в лесу, в спальнике, возле костра. А на следующий день к вечеру он добрался до поселка Термального. Здесь ему повезло - он успел сесть на последний автобус, доехал до Елизова, и через час был уже в Петропавловске в своей квартире.
***
Случилось так, что Вершининский МРС зашел в Фальшивую буквально через несколько минут после того, как в ней сгинул пограничный наряд. И на следующий день разыгралась такая буря, что поиски пропавших пограничников пришлось отложить. Три дня никто не знал о пропавшем наряде - на заставе вышла из строя вся радиосвязь, и командир не смог вовремя доложить о происшествии. Не смог он и поисковую группу направить в Фальшивую: в Калуге выло и свистело так, что всем чертям было тошно. А мокрый снег с дождем не давали высунуть из казармы нос. Даже пришлось снять с вышки пост - святая-святых, вышка скрипел и качалась так сильно, что казалось она вот-вот рухнет. В бухте Калуга такие ветры случались редко (командир попытался вспомнить, но не смог, служил он здесь уже шесть лет). То есть, ветру нужно было выбрать направление где-то от 42 до 47 градусов и тогда он попадал в узкую. щель бухты зажатую между высокими скалами. Чуть-чуть правее или левее - и все, в Калуге было тихо, как в болоте.
По причине прямого попадания ветра в створ бухты, в нее не зашло прятаться ни одно судно, и командир заставы не мог воспользоваться судовой радиостанцией для сообщения о происшествии.
Два дня ревело и свистело по всему восточному побережью Камчатки, в Фальшивой Вершинин в это время приходил в себя, его не донимали ни снег, ни ветер - в бухте было абсолютно спокойно.
Закончилось все на третий день. То есть, закончилось неведение начальства о происшествии на заставе. Только в Петропавловске стало известно о случившемся, как через час на заставу сел вертолет с оперативно-следственной бригадой, начальством из штаба и округа, особистами и офицерами из ФС'Б. Закрутилась поисковая машина.
***
О МРС-038 вспомнили только на третий день шторма. В общем, если бы ни жены экипажа, о нем, может быть, вспомнили бы гораздо позже. На третий день с утра обеспокоенные женщины начали названивать в портнадзор, на «Закат» (станция слежения за судами на акватории залива), в МЧС. Капитан порта вынужден был организовывать поиски.
***
Мелкие судовладельцы последние годы сильно досаждали капитану порта. При социализме в городе было не больше десятка крупных рыболовных контор, в которых имелись все соответствующие службы для управления флотом. Если на судне случалось какое-либо происшествие, капитан порта всегда мог найти кого-то ответственного из конторы. С приходом рынка, суда появились не только в организациях, имеющих отношение к морю, но даже в сельхозартелях и у частных лиц. Надзора за судами в таких шарашкиных конторах не было никакого, пароходы горели, тонули и даже взрывались. Это была постоянная не проходящая головная боль капитана порта. И если что-то случалось на таком судне, то найти кого-либо ответственного из конторы, а то и саму контору, была большая проблема.
«Вот опять с каким-нибудь горе-судовладельцем какая-то хреновина приключилась», - с тоской думал капитан порта, размышляя, с чего начинать поиски. Денег у капитана порта не было даже на заправку топливом единственного буксира, оставшегося в подчинении.
«А спихну ка я все на эмчеэсников», - здраво рассудил чиновник, - «У них и денег побольше, и люди специально обученные имеются». Но в областном управлении ГО и ЧС уже и без информации главного портового начальника начали организовывать поиски сейнера.
***
Управление по делам ГО и ЧС сначала довольно вяло отреагировало на пропажу сейнера. Зачастую случалось так, что рыбаки просто всей командой впадали в штопор, потом объявлялись, объясняли свое отсутствие в эфире то плохой проходимостью радиоволн, то поломкой радиостанции. Но, когда четвертый день сейнер не вышел на связь, эмчээсники забеспокоились всерьез. Неоднократно наблюдатели со специальными оптическими приборами и фотоаппаратами со сверхчувствительными объективами, заряженные такой же сверхчувствительной пленкой, облетали восточное побережье Камчатки от мыса Шипунского до мыса Лопатка. Потом в лаборатории проявляли пленку, увеличивали подозрительные кадры, рассматривали в лупу чуть ли ни каждый сантиметр. Из управления на все суда разослали телеграммы. Лишь только утих шторм, из порта вышло два военных буксира для обследования побережья. Один пошел на север, второй - на юг. Тема пропавшего сейнера не сходила с первых полос местных и центральных газет несколько дней. Но даже после трех суток тщательнейших поисков не удалось обнаружить ни единого предмета с пропавшего сейнера. Он действительно куда-то исчез.
Впрочем, найти в море предметы с затонувшего судна - задача практически не выполнимая (если ни подойти к месту трагедии в течение двух-трех часов). Хотя и остается на поверхности воды довольно много чего, что не утонуло вместе с судном (доски, спасательные круги, спасательные жилеты, ящики, различные пластмассовые предметы, спасательные плоты, шлюпки, мазутные и масляные пятна и т.д.), но за три дня ветер и волны разнесут это все настолько далеко друг от друга, что, наткнувшись на отдельно плавающие предметы, их могут и не привязать к случившейся трагедии, могут и вовсе не заметить. Мелкие предметы на поверхности воды обнаруживаются только в непосредственной близости от судна, метрах в тридцати - пятидесяти, и то, если вести специальное наблюдение.
Так что, суда, ведущие поиски, могли только случайно обнаружить что-нибудь с пропавшего сейнера.
Впрочем, случалось и наоборот, то есть совсем в безнадежной ситуации находили пропавшего человек (то, что от него осталось).
Это случилось в начале восьмидесятых годов на одном из колхозных траулеров, рыбачивших в Охотском море у Северных Курил на палтусе. Как раз под Новый год, тридцать первого декабря, при выборке трала смыло за борт троих человек: тралмастера и двух матросов. Иногда чудеса случаются и в море, следующей волной тралмастера забросило обратно на судно, рыбаков так и унесло. Матросы были одеты по штормовому, в спасательные жилеты. Тут же оповестили все находящиеся поблизости суда, и сам траулер, закончив выборку трала (это, где-то минут двадцать) стал искать людей. Искали два дня - не нашли ничего, правда, и погода не позволяла толком работать: дул сильный ветер со снегом, на море поднялась высокая волна. В общем, люди пропали бесследно. Однако на следующую зиму один из траулеров выловил тралом спасательный жилет с останками человека - это был один из матросов.
Оставшийся в живых тралмастер долго лечился, но, видимо, что-то произошло в те мгновения, когда он нырнул и снова вынырнул, он сошел с ума. Его хотели судить, но до суда он не дожил - повесился у себя дома.
Существующие на судне спасательные средства могут спасти экипаж лишь в том случае, если радист успел послать сигнал SOS. Причем, в северных широтах помощь должна подойти не позже, чем через два-три часа зимой и шесть часов летом.
Разработчики надувных спасательных плотов рассчитывали на присутствие в них людей максимум трое суток. Но, видимо, и разрабатывали эти плоты где-нибудь на юге страны, и проверяли их в теплых морях. Если бы конструкторы надувного плота хотя бы раз попытались его перевернуть в воде (после раскрытия надувные плоты в 90 процентах оказывались плавающими на крыше, и их необходимо было ставить на киль), когда свистит ветер, и плот летает вверх-вниз на громадных волнах. Когда человек умирает после трех минут нахождения в ледяной воде... Не предлагалось бы «в целях предотвращения повреждения спасательного плота, спускаться с борта судна в плот не рекомендуется». То есть, сначала прыгай в воду (летом температур воды в морях, омывающих Камчатку, 6-8 градусов тепла, зимой - от 4 градусов тепла до 2 мороза), потом залазь в плот. И, в общем, практика эксплуатации этих спасательных средств показала, что на них можно спастись только в хорошую погоду и только тогда, когда рядом находятся другие суда. В остальных случаях в надувном плоту спастись невозможно (в них находили окоченевшие трупы уже после 4-6 часов после катастрофы).
Автоматический спасательный буй, которыми снабжали в обязательном порядке все суда, на «038-м» не сработал лишь только потому, что был привязан к мачте, и его не успели отвязать. Буй утонул вместе с судном, не успев подать спасительного сигнала. Конечно, этот буй нельзя было привязывать. Но что было делать, если конструкторы не предусмотрели надежного крепления к бую, которое, к тому же, могло легко этот самый буй освободить, если это требовалось. Поначалу буи хранились в этих самых устройствах. Но они начали самостоятельно подавать аварийные сигналы, срабатывать от ударов, вибрации и еще Бог знает от чего. А еще их элементарно воровали. Вот и вынуждены были пойти капитаны на то, чтобы дополнительно крепить буи.
В общем, то, что трехдневные поиски ничего не дали, было, скорее всего, закономерностью, а не случайностью.
На четвертый день поисков областному Управлению по делам ГО и ЧС подкинули сюрприз доблестные защитники границы: они заявили, что у них исчезли три солдата и офицер (один автомат «Калашникова» и один пистолет «Макарова»). Про сумасшествие Зюкова эмчеэсникам не сказали ни слова.
За три дня поисков взвод пограничников чуть ли ни на брюхе излазил всю прибрежную полосу бухты Фальшивой, но не нашли никаких следов пребывания здесь поисковой группы. Следы Зюкова нашлись в избушке, здесь же обнаружили некоторые вещи двух бежавших из зоны зеков, но четверо пограничников, как в воду канули. Не нашли они и следов Вершинина, потому что вечером шел дождь, утром ударил небольшой морозец, всю тундру сковало льдом, и никаких следов Вершинина здесь не осталось.
В общем, и объединение усилий в поиске пропавшего судна и пограничного наряда ничего не дали. И те и другие пропали абсолютно бесследно. В Управлении по делам ГО и ЧС ничего не могли сказать несчастным, заплаканным женам пропавших.
***
Вершинин почему-то не захотел жить дома. Он отлежался два дня (в это время поиски только-только разворачивались), потом закупил побольше еды и поехал на дачу. Там он и просидел почти до Нового года, пока ни повалил снег.
Николай не отдавал себе отчета, зачем ему уезжать на дачу: поехал и все. Однако, на природе, вдали от города, он стал постепенно приходить в себя, начал сознавать кто он, но память возвращалась не сразу. Прошедшая жизнь вернулась с момента учебы в мореходке, потом приезд на Камчатку, работа, женитьба... и так день за днем Вершинин подходил к тому моменту, который разделил его жизнь на две половины: до и после. И чем ближе память подходила к тому, что произошло в Бухте Фальшивой, тем тревожнее и тревожнее чувствовал себя Николай.
И, наконец, во сне он увидел все, что с ним произошло. Причем, Вершинин был не участником событий, а как бы, сторонним наблюдателем. Как Господь Бог, он наблюдал за происходящим откуда-то сверху.
Вот на спокойной воде вокруг судна появились буруны, водовороты, сейнер закачался, стал как-то неестественно подпрыгивать на воде. На палубу из рубки выскочили полуодетые люди, они что-то кричали, показывали на воду...
Вершинин увидел себя, орущего что-то рыбакам. Потом сейнер как-то закрутило, вода вокруг закипела, забурлила, из нее полезли наверх огромной толщины кольца и спирали. А потом над кормой вырос огромный столб, скрутился, обвил корпус, сейнер моментально сел на корму, нос его взметнулся вверх, обнажив заросшее ракушками днище, люди посыпались за борт, и судно чуть ли ни мгновенно скрылось под водой.
Через некоторое время Вершинин увидел себя в спасательном плотике. Плот дрейфовал к берегу, в нем был только один Вершинин.
Вершинин на карачках выползает из плота и ползет к избушке.
Плот разрывает о прибрежные камни, и его уносит в море. Все!
Вершинин вскакивает в холодном поту. Теперь он уже понимает, что произошло, и в каком он оказался положении.
«Как же объяснять свое спасение? Кто мне поверит? Как я буду смотреть в глаза женам и детям мужиков?»" - Вершинин на эти вопросы ответить не мог.
***
Вершинин все-таки нашел в себе силы и проехался по семьям всех членов экипажа судна, раздал женам заработок мужей. Его встречали везде, как посланца с того света, путаные объяснения о гибели судна или вовсе не слышались, или слушались в пол уха, но, в общем-то, он все выдержал, и деньги раздал.
Как он и ожидал, за ним пришли вечером. Три наглых милиционера из уголовного розыска ввалились в квартиру, сунув в лицо красную книжечку. Они уже, было, хотели устроить обычный разгром, называемый на юридическом языке обыском, но, зайдя в комнату, увидели двух прилично одетых мужчин, сидящих в креслах возле журнального столика.
- Кто такие? - спросил маленький, худой нерусский опер, видимо, старший.
Мужчины представились - это были адвокаты, давнишние друзья Вершинина.
- Предъявите, пожалуйста ордер на обыск?- попросил один из адвокатов.
Милиционеры замялись.
Какие у вас претензии к нашему клиенту? - продолжил он.
- Мы хотели пригласить его в отдел для дачи показаний по поводу гибели его судна.
- А почему не повесткой?
- Он долго скрывался от следствия.
- С чего вы взяли?
- Ну, как… Судно утонуло в октябре, сейчас декабрь... Два месяца прошло.
- Прочитайте это, - второй адвокат подал сыщику справку психоневрологического диспансера в том, что Вершинин перенес серьезное психическое потрясение и нуждается в длительном всестороннем обследовании.
Сыщики уже чувствовали себя не так уверено, как в момент прихода.
- Если у вас есть настоятельная необходимость, то вы можете сейчас побеседовать с моим клиентом, - сказал первый адвокат, - А лучше завтра, уже довольно поздно.
Шел десятый час вечера.
- Хорошо, - сказал старший сыщик, - Завтра придете в отдел! - Он выписал Вершинину повестку, и милиционеры ушли.
- Правильно сделал, что нас позвал, - сказал первый адвокат, Саша Кузин. Если бы не мы, тебя бы уже плющили в околотке.
'Слышно было через окно, как сыщики матерились, садясь в машину. Машин рванула с места, завизжав колесами.
***
- Ну, давай, рассказывай, что случилось? - сказал Кузин.
Николай задумался. Он совсем не был уверен, что его рассказ чем-то может помочь в данной ситуации.
- А нельзя просто придумать чего-нибудь? - спросил Вершинин.
Адвокаты переглянулись, они, может быть, и засмеялись бы столь детскому вопросу, но уж больно серьезным было у Николая лицо.
- Ну, что-то же нам надо говорить на следствии и суде, если он будет, - удивился Кузин.
- Да, что-то нужно, - согласился Вершинин.
Он задумчиво смотрел в окно. Друзья уселись в кресла вокруг журнального столика, адвокаты курили, Николай - нет, давно бросил.
- Ну что ж, давайте чего-нибудь сообразим выпить и закусить. Разговор будет долгим.
Но прежде, чем начать свой рассказ, Вершинин спросил друзей, не считают ли они его сумасшедшим. Те сначала засмеялись, приняв сказанное за шутку, но, увидев серьезное лицо Николая, пожали плечами, развели руками, и их общий ответ звучал примерно так:
- О чем речь! Конечно, нет! Мы бы не остались с тобой, если бы считали тебя сумасшедшим.
- Ну, тогда слушайте!- и Вершинин начал свой рассказ.
Николай рассказывал часа три, подробно, с деталями и своими ощущениями. Друзья слушали не шевелясь, забыв про выпивку, закуску и сигареты. Только когда Вершинин закончил, они увидели что стоит на столе. Всем сразу захотелось выпить.
Молча выпили, закусили, еще выпили... Только после третьей заговорил Саша Кузин:
- Этого ни на следствии, ни на суде говорить нельзя - тебя сразу же упекут в психушку на принудительное обследование. Там, конечно, ничего ненормального в твоей голове не найдут, следователь и суд подумают, что ты косишь под сумасшедшего, и обязательно тебе припаяют срок. Может и небольшой, но посадят обязательно. Гибель восьми человек - не шутка. Кому-то надо отчитаться и сказать: «Есть!»
Так что ты и не думай в милиции или прокуратуре говорить то, что сказал нам.
- А что еще можно говорить на суде, кроме правды? - удивился Вершинин.
- Если тебе хочется посидеть лет пять, то можешь сказать и правду, - вступил в разговор Сергей Петров, второй адвокат, - Но лучше придумай чего-нибудь такое, что проще воспринимается. Во что можно было бы поверить. В твой рассказ, извини, не поверит ни один здравомыслящий человек.
- А вы поверили? - спросил Вершинин.
Друзья опустили глаза.
- Конечно, в то что ты нам рассказал верится с трудом, - произнес Саша Кузин, - Но и не верить тебе я не могу. Однако по большому счету наша задача заключается в том, чтобы не дать тебе сесть. А верим мы или нет - это дело десятое.
- Нет не десятое, - Николай набычился, смотрел исподлобья.
- Ладно - ладно, - поднял успокаивающе руки Петров, - Оставим это. Нужно думать, что говорить следователю.
Думали они до четырех часов утра. Выдвигались всякие версии, но наиболее реальной оказалась только одна. Ее предложил сам Вершинин. Друзья сразу же за нее ухватились, ибо она выглядела гораздо правдивее, чем истина. Предлагалось сказать, что в последний рейс Вершинин в море не ходил, остался на берегу, запил, загулял, потом и вовсе с катушек сверзился, забыл, кто он и что, когда очнулся и узнал, что случилось, испугался, запаниковал, но, в конце- концов, нашел в себе силы и объявился в городе. Обговаривали детали этой версии до утра, и в уголовный розыск с Вершининым пошел Петров.
***
В прокуратуре не особо долго пытали Вершинина. Похоже, следователь и сам не мог придумать ничего более приемлемого, чем то, что предложил ему Николай. Никак следователю не удалось отыскать и злого умысла в действиях Вершинина. А то, что пытались ему припаять некоторые вдовы (мол, выгнал судно в море без капитана). Не было свидетелей, что он выгонял экипаж в море, а сам оставался на берегу. В общем, промурыжив Вершинин три месяца, дело закрыли за отсутствием в его действиях состава преступления.
...
Оказавшись свободным от прокурорского преследования, Вершинин, вдруг, понял, что ему абсолютно нечем заняться. Без дела было довольно скучно.
«Лет пятнадцать-двадцать назад мне бы сегодняшнее состояние и сегодняшние деньги», - подумал он. Николай прикинул, что если он в месяц с нынешнего дня начнет тратить по тысяче долларов, то ему хватит на двадцать лет жизни. Это был заработок всего лишь за два года.
«Лет пять бы попахал, глядишь, и миллионером бы заделался», - возникла шальная мысль, - «Ну и куда их девать, те миллионы? Сыночку дать, который глаз сюда не кажет? Или доченьке, что при встрече морду воротит в сторону?
Пропади все пропадом!»
Вершинин пошел в туристическое агентство и купил путевку на остров Сайпан.
***
Два месяца его не было в Петропавловске. Сначала он поехал во Владивосток к родителям. Он купил им хорошую квартиру в удобном районе, одел и обул их с ног до головы, положил десять тысяч долларов на счет матери в банк.
С родителями у него душевной близости не было. Видимо, сказался его ранний уход из дома - с восемнадцати лет он бывал дома только в отпуске, вот и отдалились они друг от друга за четверть века. Как-то и он себя неловко чувствовал, и родители смотрели виновато и как-то заискивающе.
На Сайпане поначалу понравилось очень: теплое море, яркое солнце, пальмы, бананы, попугаи, обезьяны. Вершинин целыми днями валялся на пляже, спасаясь от жары ледяным пивом. На третий день у него разболелось горло и сел голос.
Незаметно прошло две недели, надо было возвращаться в Петропавловск, но Вершинин решил остаться еще на один срок. В общем, к концу месяца пребывания на Сайпане, Вершинин с тоски разве что не выл. И он принял для себя решение обязательно найти чудовище, которое утопило его пароход, и если ни поймать его, то хотя бы сфотографировать, заснять на видеопленку и показать народу.
«Да, это будет классно!» - подумал Николай, - «Куда там Лох - Нессу шотландскому. Наше чудище по круче будет».
Он загорелся этой идеей и начал прикидывать затраты на экспедицию. Сайпан с его ярким солнцем и теплым морем Вершинин больше не интересовал.
Вершинин вернулся в Петропавловск в середине мая, как раз в начале навигации для маломерных судов. Он решил сходить на разведку на день-два, и уж потом затеваться с профессиональной охотой.
Но перед тем, как совершать какие-либо действия, Вершинин разыскал и поговорил со всеми теми, кто остался жив после посещения бухты Фальшивой. Вернее, поговорил с теми, кто остался жив после встречи с чем-то необычным в бухте Фальшивой.
***
Когда в Фальшивой стало происходить что-то непонятное, когда там стали пропадать люди, в прессе поднялся шум. Всерьез рассказам о громадном чудовище, конечно же, никто не верил, даже сами журналисты, писавшие об этом. Против двух очевидцев, которые видели чудище, выступали десятки, если не сотни туристов, рыбаков, геологов, ученых-океанологов и ихтиологов, которые когда-то были в этой бухте, и с которыми ничего не случилось. И, в общем-то, камчатское население оказалось неготовым к восприятию чего-то необычного, сверхъестественного. Да это и понятно, больше семидесяти лет в России не было ни Бога, ни черта, так что рассказы о чудовище бухты Фальшивой относили к разыгравшемуся воображению очевидцев. Допускали все, что угодно, вплоть до воздействия на человеческий мозг каких-нибудь засекреченных генераторов, трансформаторов или радиационных излучателей (рядом находились две бухты, постоянно закрытые военными, так что пища для подобных предположений была).
Сначала Вершинин разыскал Кулагина - его найти было проще всего. Николай пригласил его к себе домой, тот поначалу отнекивался, но, в конце-концов, согласился. Они проговорили всю ночь, выпили три бутылки водки и свалились только к утру.
Маринку Иваненко пришлось обхаживать неделю. С ней было намного сложнее: стоило только заикнуться о бухте Фальшивой, как она сразу же как-то сжалась вся, зыркнула исподлобья, и даже лицо у нее свело судорогой. Вершинин даже испугался немного. Хорошо, что сказал, что сам был в бухте. Маринка рассказала о своих приключениях в бухте только на шестой день.
'Солдатик тоже поначалу ничего не хотел рассказывать. Но его на откровенность вызвать было достаточно просто: Вершинин всего-навсего его напоил и накормил. После полбутылки водки солдатика развезло, он расплакался и рассказал все, что с ним случилось (умолчал, конечно, о долларах и золоте).
Встречался Вершинин и с другими людьми, которые побывали в Фальшивой, но ничего необычного там не видели. И, в общем-то, картина для него более или менее прояснилась. Получалось, что чудище появлялось только три дня в месяц: в полнолуние, за день до и после. В эти дни из бухты уходили все животные и улетали птицы. И если это можно было как-то объяснить (животные как-то, видимо, чувствовали присутствие монстра), но то, что в бухте прекращал в это время дуть ветер - не поддавалось никакому разумному объяснению.
Правда, объяснению не поддавались еще многие явления, происходящие в Фальшивой. Во-первых, с берега бухты не просматривался водный горизонт, то есть он ограничивался окаймляющими бухту мысами. На этом расстоянии море соединялось с небом (вопреки всем мыслимым физическим законам, в нормальном состоянии человек с берега видел на 4-5 морских миль, до линии мысов было две). Во-вторых, здесь создавалось устойчивое впечатление, что море находится выше озера, из озера речка течет вверх. Ну и, конечно, самым необъяснимым было чудовище.
После всех многочисленных встреч, Вершинину стало более-менее ясно, что можно ждать от чудовища, как оно себя ведет и откуда появляется (впрочем, он вовсе не был в этом уверен).
***
С чего-то следовало начинать. Вершинин сначала решил найти свой сейнер и, если удастся, то поднять его. Он нанял небольшой катер, водолаза, на сборы много времени не потребовалось, и через три дня их катер вышел из Авачинской Губы.
***
Июнь на Камчатке, обычно, бывает холодным, но в этом году первый летний месяц неожиданно принес на полуостров материковское тепло. Дружненько поползла вверх трава, и активно начали распускаться деревья. На палубе катера вполне можно было находиться в одной рубашке, а то и вовсе без нее, думать ни о чем плохом не хотелось, и перспективы виделись впереди исключительно радужные.
До Фальшивой дошли за пять часов, и на якорь стали примерно в том же месте, где была последняя якорная стоянка его сейнера. Тут же начали готовиться к спуску водолаза.
Вершинин специально выбрал время посредине между двумя полнолуниями, так что, вроде бы, опасности никакой здесь не должно было быть. Официальной версией похода для экипажа катера была - поиски пропавшего эмэрэса. Об истиной причине экспедиции не догадывался никто.
Понятно, что при входе в бухту Вершинин почувствовал некоторый дискомфорт - воспоминания, связанные с ее прежним посещением, приятными назвать было никак нельзя. Но он не подал вида экипажу, указал место якорной стоянки, потом рассказал, где лучше искать пропавший сейнер.
Он внимательно слушал доклады водолаза, но тот ничего интересного не говорил, и за четыре часа обследования дна бухты не нашел ни судна, ни какого-либо предмета с него - сейнер исчез окончательно.
- А грунт здесь какой? - допытывался у водолаза Вершинин, когда тот вылез из воды.
- Песок и камень.
- Что так ничего и нет хоть отдаленно похожего на какие-нибудь предметы с судна?
- Абсолютно ничего.
«Вот они, начинаются чудеса,» - подумал Вершинин.
Еще два дня водолаз ползал по дну бухты, но все его поиски оказались тщетными: ни судна, ни каких -либо предметов с него найдено не было.
«Не проглотило же пароход целиком это чудище?»- думал Николай. Такого монстра, который мог бы проглотить МРС и представить было невозможно.
Вершинин по многу часов пытал водолаза после того, как тот поднимался на борт, заставлял вырисовывать рельеф грунта, кое-что фотографировалось. Николай составлял подробную схему.
Капитан катера, два члена экипажа и водолаз особо не интересовались, что они здесь ищут. Вершинин обещал заплатить им по пятьсот баксов, а за такие деньги мужики готовы были делать что угодно. Но Николай ловил иной раз на себе косые взгляды моряков. Сейнер, хоть и малый, но исчезнуть бесследно в столь маленькой бухте не мог никак (это по логике экипажа). То есть, если бы он утонул в Фальшивой, то его обнаружили в первый же день. А если в первый день не обнаружили, то какого ладана они здесь торчат уже четвертые сутки, и водолаз своим брюхом ровняет рельеф морского дна? И вообще, кто сказал, что сейнер затонул именно здесь?
Конечно, эти вопросы не задавались Вершинину в лоб, но в разговорах команды обсуждались постоянно. Водолаз тоже нервничал, не понимал чего от него хотят, все чувствовали, что Вершинин чего-то не договаривает, и к исходу четвертых суток обстановка на катере сложилась достаточно нервозная.
Ближе к вечеру водолаз закончил обследование у северного мыса, и Вершинин сказал капитану, что ему в бухте больше ничего не надо. Капитан поднял якорь, и, несмотря на приближение ночи, пошел в порт.
Именно последний спуск водолаза принес информацию, позволяющую предположить, что в бухте может обитать громадный змей: у северных скал водолаз обнаружил две пятиметровые норы, ведущие неизвестно куда.
- А глубокие они, не знаешь?
- Да как же определить их глубину? Это туда заплыть надо. Я фонарем посветил - конца не видно. А заплыть не решился - жутко почему-то стало.
- Ты их сфотографировал?
- Конечно, как условились
«Но в пятиметровую дыру МРС не протащишь. Да и зачем его туда тащить? Однако судно исчезло бесследно».
Эта экспедиция предоставила много пищи для размышлений. Но одно для себя Вершинин уяснил четко - одному монстра ему нипочем не найти и не изловить. Тут нужна широкомасштабная акция с привлечением большого количества современной техники и приборов. Вот только вряд ли в Петропавловске найдутся желающие вложить деньги в авантюрный проект поиска неведомого чудовища. Да и в Москве вряд ли кто-нибудь согласится на это.
«Может иностранцев попробовать привлечь?» - подумал Вершинин, - «Лох-Несса они лет двадцать искали, чуть ли ни все озеро ситом процедили, ни фига не нашли и все равно не успокоились. Вот только найти нужно этих заинтересованных иностранцев!»
Вершинин долго не мог придумать, что же ему все-таки делать со своей тайной. Иной раз накатывало желание бросить все к чертовой бабушке и уехать куда-нибудь на Шри-Ланку, купить бунгало и жить в свое удовольствие. Но он вспомнил, как ему обрыдел через две недели Сайпан, и желание поселиться в тропиках сразу пропало.
Так в нерешительности Вершинин пребывал весь июль. Занимался дачей, там и жил. Нарисовал большую, подробную схему Фальшивой, и все не мог ни на что решиться. Может, и не решился бы ни на что никогда, если бы ни нашла его Маринка Иваненко.
Наверное, у них у всех, выживших в столкновении с чудовищем в Фальшивой, образовалась какая-то телепатическая связь. То есть, они спокойно могли друг друга найти, если это требовалось.
Маринка приехала не одна, ее привез неуклюжий, очкастый парень на ободранной «Тойоте – Чайзер» 1985 года выпуска. Машину Вершинин услышал за сто метров до его участка, то есть тогда, когда она повернула в его проулок. Бедный автомобиль так громыхал на дорожных колдобинах, что, казалось, вот-вот должен рассыпаться на запчасти. Не рассыпался, прогремел до участка Вершинина, разбудив в округе всех собак. Собаки еще полчаса не могли успокоиться, после того как машина прекратила движение и застыла у вершининских ворот чем-то напоследок здорово грюкнув.
Николай подошел к калитке, из машины вышла Маринка, вслед за ней выбрался парень. Именно выбрался, а не вышел, так как он машину остановил очень близко к забору да еще впритирку к какому-то кусту так, что дверь открылась сантиметров на двадцать не больше. Парнишке пришлось даже как-то вывинчиваться из салона, перепарковать машину у него не хватило сообразительности. В общем, покинул машину он довольно растрепаным.
- И сколько вам платят, чтобы вы ездили на таком драндулете? - спросил Вершинин.
Паренек улыбался, вид у него был довольно ошалевший. Маринка хмуро бросила:
- Поговорить надо.
- А он? - кивнул на все еще улыбающегося парня Николай.
- А, он в курсе, - махнула рукой Маринка.
Они пошли в дом.
Здесь Маринка выдала Николаю цель своего визита. Оказалось, что она списалась с американскими студентами из какого-то колледжа в Сан-Франциско, и те неожиданно приняли в ее судьбе активное участие. Понятно, что от беспечной жизни жители Соединенных Штатов маленько сдвинулись на аномальных явлениях. Там всякую чертовщину воспринимают всерьез, не то что у нас. Ну, в общем, каким-то образом (не без помощи ее неуклюжего спутника) о злоключениях Маринки узнали некие американцы повернутые на НЛО (у них и общество есть помощи жертвам воздействия инопланетного разума). Вот эти-то спасители и успокоители жертв злобных инопланетян и уцепились за Маринку. Ей уже звонили почти со всех концов Америки, расспрашивали о ее приключении, присылают деньги и, что самое главное, готовят мощную экспедицию для комплексного обследования бухты Фальшивой (согласования шли на самом высоком уровне).
- Ну а я-то каким боком с твоими американцами касаюсь? - спросил Вершинин.
- Ты, Николай, совсем свихнулся что ли после Фальшивой! Я то почти вообще ничего не видела.
- А я что видел?
- Больше моего уж наверняка.
Маринка смотрела прямо в глаза, Николай не выдержал ее взгляда, отвел глаза в сторону. Но Маринка, вроде, и не заметила этого, продолжала смотреть в ту точку, где только что были глаза Николая.
- Они нам могут здорово помочь разобраться в этом деле, - продолжала задумчиво девушка. Парень в их беседе участия не принимал, сидел за столом, крутил чайную ложку. К чаю, поданному Вершининым, никто не прикоснулся.
Предложение Маринки пришлось как нельзя кстати. Оно снимало многие проблемы, и, все-таки в моральном плане гораздо легче работать в коллективе, который знает чего хочет. Опыт первой экспедиции в Фальшивую показал, что немаловажный фактор. В общем, перспективы вырисовывались довольно заманчивые. Но участие американцев и оснащение поисков даже на самом высоком техническом уровне ни коим образом не уменьшало опасности встречи с чудовищем.
***
Наверное, Вершинин просто сразу не осознал, какое подспорье могут оказать американцы в реализации его замыслов. А когда представил в полной мере степень их участия (со слов Маринки), то понял, что подобного на Камчатке не будет организовано никогда. Никогда наши военные не допустят к камчатским берегам американские суда и летательные аппараты. И суета даже на самом высоком уровне - пустая затея. Американцы тоже были бы абсолютными дураками, если бы ни всунули в такую экспедицию пару-тройку шпионов. По всему выходило, что вся суета вокруг Фальшивой не более, чем мыльный пузырь.
«Наверное, и не защитники изнасилованных инопланетянами затеяли эту бучу», - думалось Вершинину уже где-то через месяц после того, как Маринка рассказала ему о возникшем за океаном шуме вокруг Фальшивой, - «Скорее всего, ЦРУ и находится в центре всей кампании».
Месяц Вершинин постоянно, в день по два-три раза разговаривал с Америкой (в основном, с Сан-Франциско, там создали штаб по поискам чудовища), принимал факсы и послания по электронной почте. Поначалу он загорелся, но когда до него дошли сведения, что никакого широкомасштабного исследования бухты не будет, у него опустились руки. Он сообщил о своих сомнениях в Сан-Франциско некоему Питеру Колдинзу, руководителю штаба. Тот его заверил, что все решаемо, и может быть, уже в этом году экспедиция начнет работу.
Вершинин подивился наивности американского партнера (тот с гордостью сообщил, что его команда уже вышла на американского вице-президента).
«Да хоть на папу римского и генерального секретаря ООН», - думал Вершинин, - «Нашим генералам и Господь Бог не указ».
Конечно, он оказался прав - к октябрю их дело находилось еще в стадии согласования в бесчисленных российских министерствах и ведомствах. Согласованиям не было видно ни конца, ни края.
Понимая, что ни о какой крупномасштабной экспедиции сейчас не может идти и речи, Вершинин решил съездить в Америку и на месте обсудить, что они в такой ситуации могут предпринять.
***
Америка Вершинину понравилась: чистая, ухоженная, доброжелательная. Его встретили приветливо, определили в гостиницу за счет фонда, и начались его бесконечные поездки, встречи и беседы с самыми разными людьми (до этой поездки Николай и предположить не мог, что сдвинутых на инопланетянах здесь живет чуть ли ни полстраны). Его показывали по телевидению, как какую-то знаменитость, таскали по приемам и презентациям. Даже несколько лекций Вершинину пришлось прочитать в колледже какого-то маленького городка. Так прошло больше двух месяцев, но дело, ради которого он приехал сюда не продвинулось ни на шаг.
Видя, что ничего не происходит (то есть, разрешение на производство исследовательских работ в бухте Фальшивой так и не получено), Вершинин решил попробовать упростить задачу. Посовещавшись с Колдинзом, они решили направить в Петропавловск минимум необходимого оборудования, а там Николай уже сам будет заниматься его установкой. Официально он собирался искать свой затонувший МРС.
Питер, конечно, поначалу горячился, не мог понять, как это можно обманывать официальные власти. Но потом, все-таки, согласился, так как иного выхода найти чудовище не было. Договорились также, что или сам Питер или его помощник Ник Мэнс все-таки попытаются добиться разрешения приехать в Петропавловск.
***
Камчатка встретила Николая хмуро, неприветливо. После солнечного красавца Сан-Франциско Петропавловск угнетал своей серой убогостью.
«Господи! За что нам такое?» - думал Николай, глядя на полуразвалившиеся дома окраины Елизова по дороге из аэропорта. Российская действительность ни в какое сравнение с американской не шла. Хмурое небо сыпало мелкий, колючий снег на простирающееся вокруг убожество. Хорошее настроение с которым Вершинин ступил на трап самолета в местном аэропорту, постепенно сменилось глухой тоской.
«И все-таки, эта страна не приспособлена для нормальной жизни», - уже дома думал Вершинин, - «Наша жизнь - это сплошное испытание твоих сил, сплошная борьба за себя, за своих близких, за право называться человеком. У нас невозможно просто жить. У нас нужно вести борьбу за существование.
Надоело!»
Вершинин в сердцах налил себе сто пятьдесят грамм камчатской «Столичной»... По пищеводу разлилось приятное тепло.
«А водка, все-таки, у нас лучше».
В Америке народ пил абсолютную дрянь.
***
Как и предполагал Вершинин, оборудование для экспедиции пришлось получать со всякими сложностями, преодолевая всякие трудности, возникающие, казалось, на пустом месте.
Сначала ему месяц не сообщали, что контейнер пришел в порт. Потом, когда он сам выяснил, что контейнер в Петропавловске, ему сказали в таможне, что документы на него утеряны. Еще месяц ушел на восстановление документов. Затем недели две они осматривали содержимое контейнера, сличали паспортные данные приборов с фактурой. В общем, контейнер с аппаратурой Вершинин смог забрать с таможенного склада только к концу апреля. Да еще пришлось заплатить за хранение. К этому времени приехал Колдинз.
Они арендовали на четыре месяца небольшое суденышко у военных, что-то среднее между буксиром и пассажирским катером.
***
В море они вышли в конце мая. Предполагалось за два рейса забросить в бухту всю аппаратуру. Выход сознательно задержали, чтобы не попасть в бухту в полнолуние, и до следующей полной луны успеть установить аппаратуру. Никого лишнего в экспедицию решили не брать, пошли Колдинз, Вершинин, Маринка и ее то ли ухажер, то ли сокурсник Вова. Но, конечно, на погрузке-выгрузке экипаж привлекали в полной мере.
Первую партию приборов выгрузили, и Вершинин пошел за второй, остальные остались в бухте устанавливать то, что привезли.
Но к полнолунию они, конечно, все установить не успели. За два дня до полной луны они прекратили все работы на акватории бухты и ушли в запасной лагерь, который разбили в километре от берега моря рядом с озером.
Четыре дня они провели в запасном лагере, но ничего не случилось. Стояла прекрасная, теплая летняя погода. По ночам небо покрывалось миллионами звезд, а красивая желтая, как лимон, луна приветливо смотрела на мир с высоты.
Приборы, которые они успели подключить, не зафиксировали ничего интересного. В бухте жило очень много птиц: на море весь световой день орали не переставая чайки, на озере жили тысячи уток, в тундре тоже летало много пернатых. Из животных здесь водились в бесчисленном количестве евражки и сурки, а по ночам к их стоянкам приходили кормиться штук пять молодых лис.
***
Аппаратуру они установили следующим образом. У обоих входов в подводные пещеры установили гидроаккустические буи с высокочувствительными видеокамерами, всего два. Эти буи находились под водой, а на поверхность выходил кабель с поплавком. Когда происходило вблизи буя какое-нибудь движение, сразу включалась камера, причем объектив автоматически направлялся в сторону наибольшего возмущения воды. Сразу же подавался сигнал на антенну, расположенную на поплавке, и с нее на береговой приемник. На приемном мониторе отлично просматривались оба входа в пещеры (камеры можно было вручную включить с берега). Каждый такой буй стоил сто тысяч долларов, а вся система - больше миллиона. Она могла передавать телевизионный сигнал на спутник, и все происходящее в бухте транслировалось на приемник в Сан-Франциско.
Кроме гидроакустических буев на берегу установили три видеокамеры, управляемые с пульта. Помня об отсутствии в бухте связи, все десять раз проверили, получили подтверждение из Сан-Франциско, что сигнал проходит вполне отчетливо. Но для подстраховки на северных скалах установили две антенны-усилителя.
Июльское полнолуние они уже встретили во всеоружии, но опять ничего не случилось. Мужчины по очереди четыре ночи дежурили на главном пульте (его установили в рыбацкой избушке), все остальные спали в запасном лагере у озера.
Когда закончились работы по монтажу оборудования, стала донимать тоска. Кроме дежурства на пульте, делать здесь было абсолютно нечего. Более-менее выручала речка: рыбу солили, вялили, варили, жарили, - это немного отвлекало, в основном же, маялись от безделья.
Их военный кораблик постоянно находился под рукой: ходил в город за продуктами или дежурил в море на выходе из бухты. Его тоже предполагалось использовать для связи как ретранслятор при случае встречи с чудовищем.
Два раза в полнолуние проверяли связь - радиоволны проходили отлично, связались и с корабликом, и с Петропавловском, и с Сан-Франциско.
Как-то капитан кораблика, дежурящего с ними, сказал, что в море, на выходе из бухты, все время на ленте эхолота рисует что-то очень похожее на небольшое судно. Вершинин решил выйти с ними и попробовать нырнуть.
- Вот это! - капитан ткнул пальцем в небольшой бугорок на эхолотной ленте. Тут же по команде выбросили за борт заранее приготовленный буй, еще несколько раз прописали это место на различных галсах. Силуэт, конечно, все время менялся, но сигнал поступал отчетливый, гораздо мощнее сигнала от грунта.
Капитан бросил якорь рядом с буем, и Вершинин, одевшись в легководолазный костюм, привязал страховочный пояс и нырнул в воду.
Здесь было неглубоко, метров двадцать-двадцать пять, Вершинин подплыл к бую и стал спускаться вниз, перебирая руками буйреп. Свой МРС он увидел сразу - якорь буя находился прямо у борта затонувшего судна. Сейнер лежал на левом борту носом в сторону бухты, причем, ясно было, что его сюда притащила какая-то неведомая сила - здесь в изобилии росла морская капуста, и на довольно-таки широкой полосе эта и вообще какая-либо растительность отсутствовала вовсе.
Эта пустынная дорога вела в сторону бухты. На сейнере были обломаны две лопасти на винте и сломан руль. Вершинин заглянул в рубку, посветил фонариком в кубрик - никого из членов экипажа здесь не было. Вершинин забрал из рубки судовой журнал - он валялся прямо у двери, огляделся, думая, что еще можно взять - снял компас и стал подниматься на поверхность.
Увидев эти трофеи, его ни о чем не спросили - все и так было предельно ясно. Уже высаживая его на берег, капитан спросил:
- Что дальше то делать будем?
Вершинин даже не понял, о чем его спрашивают - он и забыл, что официальной версией их экспедиции является поиск затонувшего эмэрэса.
- Сейчас посовещаемся и решим, - ответил он. До августовского полнолуния оставалось пять дней.
***
Решили, что это полнолуние будет последним. Не известно, когда наступят осенние штормы, а до их прихода следовало из бухты убираться. Полнолуние наступало 26 августа, а 23 в Фальшивой, вдруг, пропали все птицы.
Фальшивая, правда, всегда была бухтой со странностями. То есть, здесь ясно виделось, что речка из озера течет вверх в море. С берега бухты абсолютно не видно было моря за воротами, хотя бухта вдавалась в берег всего на две мили. Правда, за трехмесячное нахождение здесь к этим странностям привыкли, но сейчас начиналось явно что-то другое.
Связались с корабликом, который стоял прямо на траверзе бухты, всего в трех милях от берега (правда из бухты его не было видно вовсе), там сказали, что ничего необычного у них не замечается.
- Чайки только почему-то всполошились и орут во все горло, - сказал капитан.
Пропали и утки на озере, которых еще вчера здесь было не счесть.
«Кажется, начинается», - подумал Вершинин.
На следующий день они проснулись утром в абсолютной, какой-то вязкой тишине. Ярко светило солнце, на небе не было ни одной тучки, но воздух застыл, словно в большом сосуде. Застыла и вода в бухте.
На океанском побережье никогда не бывает абсолютно неподвижной поверхности воды, волнение есть всегда. Сейчас же в бухте вода застыла словно стекло. И даже от постороннего вмешательства волны далеко не распространялись - тут же гасли. Создавалось впечатление, что в бухте не вода, а какое-то желе.
Все собрались у пульта, проверили связь с городом, Америкой - все было нормально. Включили камеры на буях и на берегу - они работали без всяких сбоев. Это немного успокоило, однако волнение не проходило, уже ясно стало всем, что сегодня что-то обязательно произойдет. В глубине души каждый все-таки сомневался в существовании чудовища. Ну не верилось, и все тут, хотя встреча с ним Маринки и Николая ни к чему хорошему не привела. Однако все равно непривычно было как-то ожидать нормальному человеку встречи со сказочным чудовищем, не воспринимал это рациональный человеческий ум. И даже Маринка с Николаем не верили, хотя и встречались, и виделись, и готовились к встрече.
Меньше всех волновался Колдинз. Похоже, его не мучили сомнения: бывает - не бывает. Он деловито готовился к событию, ради которого все затевалось. Он выглядел вполне удовлетворенным и, казалось, что встреча с чудищем, которое уже сожрало уйму народа, его нисколько не пугала.
Питание на все приборы поступало от дизель-генератора и аккумуляторов. В дежурном режиме на питание уходило немного электроэнергии, так что, в основном, вся система питалась от аккумуляторов, а генератор включали только для подзарядки.
На ночь (полнолуние ожидалось на следующий день) Вершинин предложил всем перейти в запасной лагерь и оставить систему работать в автоматическом режиме. Все согласились, кроме Колдинза. Он сказал, что у пульта в избушке будет дежурить он, и не поддался ни на какие уговоры.
Поначалу Вершинин общался с Колдинзом только через переводчиков: Вову и Маринку, но после трех месяцев плотного общения, Колдинз стал немножко говорить по-русски, а Вершинин через пень-колоду по-английски. В общем, к концу экспедиции они вполне свободно общались между собой на русско-английском языке. Но уговорить Колдинза не рисковать ни Николай, ни Маринка не смогли.
«Ну и черт с ним!»- думал Николай, - «В конце-концов каждый вправе сам выбирать, как ему жить и как умереть».
***
Лишь только стало темнеть, Колдинз пошел в избушку на берегу бухты. Как только дошел, сразу же связался с лагерем - все было нормально.
Стемнело, на небе высыпали звезды. Николай, Маринка и Вова сидели у костра, разговаривали. Стояла такая тишь, что, казалось, их разговор слышен на многие-многие километры. За три месяца сидения в бухте уже все было говорено-переговорено по несколько раз. Николай через каждые полчаса связывался с Колдинзом - у того тоже все было тихо, спокойно.
В положенное время вылезла из-за скал громадина-луна, несказанно удивив непривычного к подобному зрелищу Вову. Видимо, подобное состояние луны на Колдинза произвело большое впечатление: он минут пятнадцать что-то восхищенно болтал по рации, сказал, что все время снимал восход луны всеми камерами.
- Надо будет завтра проверить пленку,- сказал ему Николай, и добавил шутя,- Если будет кому.
Колдинз сначала не понял мрачного юмора Николая, потом в динамике раздался его нервный смех, и он проговорил, что, мол, все это глупости. Но, видимо, с восходом луны, оптимизма у него несколько поубавилось.
Вова с Маринкой в двенадцать начали отчаянно зевать с подвыванием и неимоверным раззеванием рта, чуть ли ни до выворота скул. Николай их погнал спать, на самого тоже навалилась зевота, но ему всю ночь нужно было подстраховывать Колдинза.
Вова с Маринкой повозились в палатке минут пять, и вскоре оттуда доносилось их сонное сопение.
«Странные они какие-то», - думал Николай, - «Спят вместе, а не трахаются. И общаются друг с дружкой, скорее, как два парня, а не как парень с девкой»,
Николай сдерживал свое любопытство месяца два. Потом все-таки спросил у Маринки, что за отношения у них такие странные.
Маринка хмыкнула только, сказала:
- Стар ты, Василич, чтобы это понять. Друг он мне, Вовка. Если бы ни он, я, может быть, из психушки никогда бы не выбралась.
Вершинин ничего не сказал, но подумал, что между особями противоположного пола никакой дружбы не бывает. А когда так говорят, то значит один человек любит, а другой нет. Но Вова на влюбленного никак не походил. Он при случае Маринку подъялдыкивал, и они частенько грызлись по мелочи. Никаких охов-вздохов между ними не наблюдалось.
«Ну их на фиг!» - подумал Вершинин и решил принимать все как есть.
Они, конечно, ездили время от времени на побывку в город. Вершинин делал кое-что на даче, но через день-два возвращался опять в Фальшивую. Его, как магнитом, тянуло сюда, хотя, казалось, здесь можно было свихнуться от скуки.
Удобств, конечно, тоже у них был самый минимум. Но к концу экспедиции они уже приспособились кипятить воду на костре и устраивали себе баню.
В эту ночь ничего не случилось. Утром Колдинз пришел в лагерь, залез в спальник и мгновенно уснул. Заснул и Вершинин, он тоже не спал до утра.
Проснувшись после обеда, они просмотрели отснятый восход луны: даже на пленке все выглядело очень грандиозно. Колдинз признался, что ничего подобного в жизни не видел.
Все время до вечера Вершинина не покидало чувство опасности. Уже перед самым уходом Колдинза на дежурство в избушку, он попытался еще раз отговорить его от этой затеи - ничего не получилось, Питер был упрям.
Казалось, Колдинз знал обо всех случаях встречи людей с чудовищем, знал чем все это заканчивалось, а все равно шел в избушку. Избушка не могла защитить от монстра, который утопил сейнер, а потом с милю волок его под водой.
«Наверное, он просто не осознает реальность опасности», - подумалось Вершинину.
Начало темнеть, Колдинз пошел к избушке. Вершинин смотрел ему в след, и его не покидало чувство, что он видит американца в последний раз.
- Колдинз! - крикнул Вершинин ему вслед, но тот даже не остановился, полуобернувшись, махнул рукой и пошел дальше.
К десяти вылезла из-за скал громадная, перекошенная луна. Она была какого-то оранжевого цвета с красными прожилками.
Сердце Николая стало теснить от нехорошего предчувствия.
- Питер, еще не поздно вернуться,- сказал он по рации.
Колдинз ответил, мол, все в порядке, волноваться нечего.
Связь они решили держать через каждые полчаса.
Как всегда, после двенадцати уползли спать Вова с Маринкой. Вершинин сидел у костра на складном стуле, он вышел на связь в полпервого, в час, потом немного придремал, когда проснулся, стрелка на часах приближалась к четырем часам, Он сразу же начал вызывать Колдинза:
- Питер, как слышишь? - проговорил Николай в микрофон - рация молчала.
«Это все!» - сразу подумал Вершинин, - «Питера уже нет!»
Он глянул в сторону бухты - там над поверхностью воды происходило какое-то движение. Луна уже висела в западной половине неба, и ее света явно не хватало, Николай лишь смог разобрать, что над бухтой движется какая-то полупрозрачная масса.
- Питер! Питер! Ответь! - уже кричал он в рацию.
- Что происходит? - из палатки выползли Вова и Маринка.
- Кажется, доигрались! - сказал Вершинин. Он прыгнул в палатку, быстро достал ружье, мгновенно его собрал, набросил на плечо патронташ и побежал к берегу моря, на ходу бросив перепуганным студентам:
Сидите здесь, на связи будете!
Вершинин несся протоптанной за три месяца тропинкой к берегу моря, вполне, впрочем, осознавая, что ничем он уже помочь Питеру не сможет, и ружье - исключительно моральный фактор самоуспокоения, против монстра оно столь же эффективно, что и рогатка в охоте на слона.
Где-то на полпути он связался с лагерем, ответил взволнованный Вова:
- Ну что там у вас?
- Не знаю, не дошел еще, - сказал Николай.
Когда до берега оставалось метров сто, Вершинин перешел на шаг, а затем и вовсе передвигаться чуть ли ни черепашьим шагом. С каждым метром он все отчетливее, каждым нервным окончанием, каждой частичкой своего тела ощущал исходящую от воды угрозу смерти. Смерти ужасной. Ноги все сильнее и сильнее наливались свинцом, он заставлял себя двигаться вперед, но через некоторое время обнаружил, что топчется на месте. Все его существо, чем ближе он подходил к воде, противилось этому движению: начали неметь руки, он стал на мгновения терять сознание. Весь организм, до последней клетки, казалось, говорил ему: «Не ходи туда, там смерть!» - но Николай все заставлял и заставлял себя двигаться вперед.
Не дойдя до берега метров двадцать, он остановился окончательно. Пот лился с него градом, руки и ноги дрожали, он еле держался на онемевших ногах. Вершинин стоял, тяжело дыша, смотрел на море, но вперед двигаться уже не мог.
В бухте, однако, было все, как обычно, тихо и спокойно.
- Питер! - громко крикнул Николай (до избушки было не больше пятидесяти метров) - тишина, - Питер! - громче крикнул он.
Его голос, казалось, услышат студенты в лагере, так необычно громко он прозвучал в ночной тиши. Но ответа не было.
Николай хотел пойти к избушке, но ноги не повиновались - он не смог сдвинуться с места.
Николай поднес ко рту рацию, нажав тангету, попытался вызвать лагерь - ничего не получилось, связи не было. Не смог он связаться ни с их корабликом, который дежурил за воротами бухты не больше чем в трех милях от берега, ни с городом - радиоволны из бухты не выходили.
Вершинин глянул на часы - было ровно пять. Выходит, если отбросить десять минут на дорогу, то он торчал здесь уже пятьдесят минут.
«Помочь я ему все равно уже ничем не смогу», - промелькнула в мозгу трусливая мыслишка. Он уже собрался, было, поворачивать назад, но тут посреди бухты, вдруг, начала бурлить вода. Она бурлила все интенсивнее, от воды вверх стал подниматься то ли пар, то ли водяной туман, и вообще сознание переставало воспринимать то, что вода стала бугриться, подниматься вверх, отступая от берега. Посредине бухты вырастал небольшой холм, затем из него с каким-то громким хриплым чмоканием взметнулась ввысь зеленоватая коричнево-серая, переливающаяся в лунном свете чешуей огромная башня. Она поднялась очень высоко, метров на пятнадцать, а может и выше, этого Николай определить не мог - он стоял не шевелясь, как приклеенный к месту, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой.
Мозг Вершинина трудно воспринимал происходящее - подобные монстры водились на нашей милой планете многие миллионы лет назад. Откуда могла взяться в конце двадцатого века это чудовище, да еще на холодной Камчатке, было абсолютно не понятно.
«Чем же питается эдакая громадина?» - промелькнула в голове глупая мысль.
Николай увидел, что-то, что находилось на самом верху этого странного существа (какая-то неправильно-овальная приплюснутая штуковина, отдаленно напоминающая голову земной рептилии), явно заинтересовалась его личностью.
Он заметил движение в свою сторону.
Вот и пообедает оно сейчас тобой», - подумал он уже на ходу - мгновенно прошел столбняк, и ноги, казалось, сами понесли Вершинина прочь из бухты.
Так быстро он не бегал ни разу в жизни. Очнулся он
только в лагере, к нему кинулись перепуганные Вова с Маринкой, Николай упал, сердце рвалось из груди, он долго не мог вымолвить ни слова. Едва отдышавшись, сказал:
- Оно есть, это чудовище! Я его видел! - он потерял сознание и очнулся только поздним вечером.
Они выбрались в бухту только на следующий день. Пошли вдвоем с Вовой, Маринка осталась в лагере на связи. В бухте летали чайки, слышался шум прибоя. Подстраховавшись, Вершинин оставил Вову метрах в ста от берега, а сам пришел к морю. Проверил связь - отлично было слышно и Вову и Маринку и их судно. Колдинза в избушке не было. Просмотрев кассеты с видеокамер, Вершинин на одной увидел запись, где на онемевшего от ужаса Питера летела сверху пасть чудовища. Он исчез мгновенно, не сумев даже крикнуть.
Николай тут же сообщил о пропаже Колдинза в город, и до приезда опергруппы сделал с кассет по две копии. Как он и предполагал, прибывший с опергруппой следователь прокуратуры, тут же изъял кассеты со всех видеокамер (даже с подводных, хотя на них ничего нельзя было разобрать - сплошная темень).
***
Пока три месяца шло следствие, Вершинин свернул и отправил в Америку всю аппаратуру, а когда прокуратура официально объявила Питера Колдинза пропавшим без вести, он и сам уехал в Штаты и увез с собой кассету со всеми видеоматериалами о чудовище. В России информация о монстре не вышла из стен прокуратуры, а по спутниковой связи видеоизображение в момент появления чудовища не передавалось, так как связь с бухтой отсутствовала. Видеокассета, с чудовищем стоила бешеных денег.