ГЛАВА 1
Что может быть прекрасней неба?
Закат в громаде облаков,
И молоко… с горячим хлебом,
И вид подчёркнутых стогов…
Но он, и Бог, считал иначе –
И облаков прекрасен бег,
Но всех прекрасней тот, что плачет
От умиленья – человек.
И сам готов был разрыдаться,
От чувства трепета в груди,
И, как святыне поклоняться,
Цветок, завидев впереди.
К земле колени припадали,
Восславить Замысла итог…
Пока его не поднимали,
А сам он, встать уже не мог.
Ну, что ж, герой наш был не молод:
Душой и ростом, хоть велик,
Но, заглушая плоти голод,
Прочтением старинных книг,
Усох сложеньем до оглобли.
Хлопот собой не доставлял.
Как по другому, быть могло бы –
Старик был честен, и не знал.
Потомок знатнейшего рода,
Теперь был нищ и одинок –
Дед, из последнего похода,
Лишь честь и книги приволок.
Вот ими-то, потомок знатный,
Свой долгий век и коротал,
Читал, читал, и так, понятно,
Всю библиОтеку и «сдал»…
«Спустил», как нынче говорится.
До благородной седины
Дожил, не зная, что творится,
В пределах собственной страны…
«Все это книги виноваты:
Не жить страной своей – позор…»
Не торопись, читатель штатный,
Всему назначить приговор.
Не осрамись судом поспешным,
Не зная истинных причин –
Он отказался быть успешным –
И выбрал совесть, но не чин.
Я не обмолвился, в начале:
По титулу, его удел -
Судить и умножать печали,
Но он служить не захотел.
Пусть, сытость променять на книгу –
Духовный подвиг – не велик,
Но, кто из нас покажет «фигу»
Соблазну, как смешной старик?
Не знаю, сколь меня достанет
Писать роман сей до конца,
Но всё-таки, уже заглянем
Во двор нелепого глупца:
Вот куры, там – свинья жиреет…
(От книжек не велик доход),
А это баба – Дульсинея,
За этим всем ведёт уход.
А это Санчо, добрый малый,
Толстяк, невежа, друг и плут,
И собеседник небывалый –
Который год, пасётся тут.
Мы, давеча, срамили книгу,
Но чуда путь не предсказать:
Старик был присмерти, но «фигу»,
Сумел и смерти показать.
В последнем рыцарском романе,
Написанным сто лет назад,
Он вычитал, что смерть обманет
Во имя женщины – парад.
Не с пристани – реке начало,
Но наш идальго – Дон Кихот,
С идеи, что уже звучала,
Своё бессмертие начнёт…
Скажите, имя Дуль-синея,
Способно к подвигу привесть?
Здесь место должно быть идее,
Не меньше, чем «Благая Весть»!
Назвавшим Женщину, поспешно,
Причиной всех первопричин,
Отвечу лёгкою усмешкой :
- Вы плохо знаете мужчин…
Не тех, что мускулом играя,
Возлюбленным теряют счёт,
Я тех мужчинами считаю,
Кто за одну, на смерть идёт.
Одно ей, истинное имя,
Кто как её ни назовёт,
В судьбе, у каждого мужчины,
Быть должен рыцарский поход.
Хотите, будет Дульсинея,
Грааль, в значеньи - «божья кровь»,
Всё это - видимость идеи,
Но имя ей одно – Любовь.
Любви, сто тысяч есть названий,
Любви, сто тысяч есть причин…
И, как бы женщину ни звали,
Ей – поклонение мужчин
Посвящено, игрою робко,
Сокрыть возвышенности чувств –
У ног красавиц – «псы Европы»…
Без красоты, мир – гулко пуст…
Но, Дульсинея…, Боже Правый…
Ты не позволишь мне солгать,
Была простой крестьянской бабой,
За что ж тут было воевать?!
Прожив по книгам, плен арабский,
Пройдя распятие галер,
Синьор решил – позором рабским,
Не разрешить один пример:
Доколе будет униженье,
Считаться правом бытия.
Он, только, Богу знал служенье,
А по другому, жить нельзя!
Раздав всё тайно – в завещанье,
Немногочисленным друзьям,
Себе желал бы, на прощанье,
Придти счастливым к небесам.
Что станет счастьем, для героя?
Конечно, рыцарский поход,
Он должен совершить такое,
Что всех врагов его проймёт.
Мужчина, с подвигом, едины –
Он на коне, глаза блестят…
Тобосса нежной половины –
Прекрасной Дульсинеи стяг.
На этом, я, пока, остыну,
Оставив первою главой.
Я посвятил бы это сыну,
Неважно, чей – он наш, с тобой.
ГЛАВА 2
Не потому берусь я снова
За лист бумаги и перо,
Чтоб удивить сюжетом новым-
Я не Сервантес, я Пьеро.
И боль моя, ещё, взовьётся,
Пронзая панцирь бытия,
И равнодушие наткнётся,
На беспристрастие копья.
Глава вторая. Возвратимся
В дом престарелого идальго.
Глаза, сощуривши миндально,
БосЫм, на каменном полу,
Он зрит избранницу в пылу,
Что, ничего не замечаяет,
В углу бельё его стирая,
И сексуально брызжа пот.
Портрета жаждет Дон Кихот,
Воображая Даму Сердца
В гирлянде стрУчкового перца,
Нет…- заключает Дон Кихот:
Ей, только роза подойдёт…
(Я чуть не перешёл на прозу,
Приставив к Дульсинее розу)
Но, ветеран былых фантазий,
Он, море, уместил бы в тазе,
И разошедшись, под конец,
Приплёл ей терновый венец…
Так создавал, художник босый,
От мук и творчества краснея,
Портрет красавицы Тобоса,
Прекрасной Дамы – Дульсинея!
Взгляни, читатель, беспристрастно,
Быть может, я глумлюсь напрасно:
Сто семьдесят – пределы роста,
Сто двадцать – грудь, сто двадцать – вес,
И бёдра, нА сто девяносто,
И в декольте, прямой разрез…
Платок, повязанный тюрбаном,
И лохмы, чёрные, волос,
Из-под него, торчат престранно,
Напоминая чем-то нос,
Читатель, есть ещё вопрос?
Дурному вкусу потакая,
Касаясь низменности чувств,
Мы мерзость твари воспеваем,
Но, разве, в этом суть искусств?
"… Перекуём в мечи орала,
Разрушим всё, и всё сначала…
Долой духовность с алтаря,
Восходит алчности заря!"
Что ж, раб есть раб, как скот есть скот…
Опять кого-то изберёт,
Кто станет поровну давать,
(Чтоб о чужом куске мечтать…)
Так вот, читатель, мой примерный,
Ценитель, ты, конечно, скверный:
Того обманывать легко,
Кому не важно ничего,
Кому ни истина, ни суть…,
А так – читают, что-нибудь.
Раз так, нам вместе не дойти –
Ведь, я зову тебя к пути,
Что долог, нуден, как стезя,
Ведущая познать себя.
И божий замысел понять,
Уж, коли, мы Ему под стать.
И, как мечтатель Дон Кихот,
Я призываю нас в поход,
Где, в битве с мерзостью людской,
Родится человек иной.
Ведь, только, на краю у смерти,
Мы вправе думать о бессмертьи.
И опалённым в этой битве,
Бог открывается в молитве,
И тихо, слушая, молчит,
И тем, на равных, говорит.
И, знаешь, если б не они,
Зачем Ему нужны бы мы…
Мы, что канючим и зовём,
И счастья требуем в заём,
И начинаем жалко выть,
Когда приходит срок платить.
Скажи, а по какому праву,
Мою глумливую забаву,
Ты позволяешь продолжать?
Не над тобой - над Дульсинеей,
Ничуть при этом не краснея?
Ну, хорошо. Ну, всё. Ну, хватит!
Так, ты идешь со мной, читатель?
Как стыдно, иногда бывает:
Кого-то грязью поливают,
А ты, не зная сам предмет,
Киваешь головой в ответ.
Ведь, это не со зла, а так –
Беседу поддержать, пустяк…
Но, осознав, спешишь уйти…
Как запах встанет на пути
Твой собеседник-зубоскал,
А ты, дурак, ему кивал…
Но, что нам толку объяснять –
Назавтра встретимся опять..!
Ламанч... . Ни город, ни деревня,
А нечто, на равнине древней -
Равнине сросшихся камней.
Где нет земли, там нет детей.
А те, что есть, наперечёт –
Их местный феодал печёт.
Здесь он судья и царь, и Бог,
И перекрёсток всех дорог.
Но, если, в деньгах, он не крут,
Его насмешливо зовут:
Синьор идальго, Дон Кихот…
Народ, как есть, везде - народ.
А к детям я ещё вернусь -
Незаживающая грусть...
Что ж, нищета в любой стране,
С рожденья служит Сатане.
Дульсинея.
Она, друзья мои, прекрасна,
Легка во всём, как летний сон.
Над ней я ёрничал - пристрастно,
Затем, что... Дон в неё влюблён.
Четыре было королевы
На троне сердца у него...
Четыре карты - те, что слева,
Где "не осталось ничего".
Да! не стройна ... Но вот, в чём дело -
Душе дано тюрьмою тело:
Её свободу укрощать...
Тюрьму ли станем украшать?
Беда, что и тюрьма несчастна -
Знать, сколь в ней узница прекрасна.
Темноволоса, кареглаза,
В улыбке скромной нежный рот,
Но дерзость пылкого экстаза
В ней взгляд случайный разожжёт.
Увы, увы...не Дон Кихота.
Не в этом ли причина бед?
И рыцарство сего похода -
Не быть отверженным, в ответ..?
О, скольких, за века, сгубила
Неразделённая любовь,
И,как бы сердцу не претило,
Она болезнью лезет в кровь.
И, снова, дурь и ахинея
Кроят унылые мозги...
И, кроме девы - Дульсинея,
Уже не видится ни зги.
Так Дульсинеям - беззаботно,
Дразнить печали стариков,
Что те бегут, куда угодно -
Искать подобных - чудаков.
Найдут, и, вот уже, клянутся
Мужскому братству - до поры,
Пока не ссудит Бог вернуться,
К началу чёртовой игры... .
ГЛАВА 3
И вот, воздев в молитве руки,
Воздав Всевышнему хвалу,
Он спать идёт, дневные муки
Трусами бросив на полу.
Постойте, нет – трусов не шили
Кольсонов... были - времена...
Стирали, штопали, сушили...
В том не Испании вина:
Фасон Италия держала
Дель-арте в моде панталон,
Она и Францию снабжала,
Носить их требуя в салон.
Их! обречённо бросив на пол,
Идальго следовал в кровать
И там, во тьме, тихонько плакал,
Пытаясь что-то вспоминать.
Что снится старому идальго?
Лошадка? Мама? торжество?
Подарки в запахе миндальном,
Иль суета на Рождество?
А, может, стонущей, с галеры,
Припомнит девушку, опять...
Ведь память – лживая Химера:
Припомнит...стыдно вспоминать.
Но, Дон Кихот, кряхтя и ёжась,
Лишь, петухи вскричат рассвет,
Ничуть о девке не тревожась,
Уже качает свой скелет.
Налево, вправо, в бок и прямо,
И пару раз махнёт ногой...
Не нам ли знать, как он упрямо
Седою машет головой?
Сегодня есть уму работа:
Сегодня - прежние дела!
Сегодня конная пехота
Закусит снова... удила.
Сегодня снова Росинанта
Взнуздает славный Дон Кихот –
За Дульсинею...(от Рембранта)
Идальго ринется в поход!
О, трепещи охальник встречный –
За пустословье в простоте,
Не избежать тебе увечий,
Вступая в спор о красоте.
Испания...ревнитель веры,
Богатство: знать и бедняки.
Коррида: страсти и тореро,
И...сумасброды-старики.
Тому причина – стыд и гордость,
И право постоять за честь,
И... бессловесная покорность,
Христом воспета, но не здесь:
Мы не рабы, коль мы не немы,
Свобода Истине оплот,
Она не таинство богемы...
Она...идальго Дон Кихот.
Свобода, честь, копьё и латы,
Двуручный меч, с забралом шлем
И под накидкою крылатой
Герб на щите. Но ... между тем,
Поднять всё это надо силы:
Кровь горяча и духа взлёт
Над старостью, как над могилой...
Но... Росинант... уже не тот.
Так, что ж... условности всё это –
Не может рыцаря смутить
Пусть, хоть на голову надето...
Таз брадобрея? Так и быть!
продолжение будет - рожаю)))