О старике священнике и мышке по имени Поля
Священник в тот день долго сидел у свежей могилы. Так долго, что чем-то уже стал напоминать того хрестоматийного старика, что остался со своей старухой у разбитого корыта из сказки о золотой рыбке…
Хотя эта история началась еще задолго до его знакомства с самой мышкой… которую он для себя окрестил, как мышку по имени Поля.
Почему Поля? – спросите вы. Вероятно от того, что полевая или же, просто жившая зимой под полом…
Он – человек сугубо городской и относящийся к разряду так называемой творческой интеллигенции, в числе многих своих собратьев, в начале 90-х годов решил круто изменить всю свою жизнь и всего себя посвятить Матушке-Церкви.
И, оставив свой московский налаженный уют, интересную работу и друзей, приехал на служение Господу Богу и людям в некую глухую деревню, где-то на северных окраинах России, практически ничего не зная ни о деревенском быте, ни о жизненном укладе этих людей, а, также, не имея каких-либо навыков ведения крестьянского хозяйства.
И стал у них учиться, пристально всматриваться, не стесняться спрашивать и постепенно перенимать из их деревенского уклада жизни то, что ложилось ему на сердце.
А длинными, зимними ночами, осваивал, неведомый ему ранее, мир православного вероисповедования, выпестованный трудами святых отцов и подвижников церкви.
Вместе с тем, он стал слышать, как кто-то скребется по углам или, вдруг, молниеносно проносится то по комнате, где он спал, а то и по потолку – гремя так, словно там кто-то проводил коммунистический субботник.
Бесы? – Подумал он.
Мыши! – Ответили ему старушки и сказали, что надо бы завести в доме кошку. Но он долго не соглашался.
И тогда все сельские почему-то подумали, что старик-священник не любит животных, а в особенности, кошек…
В действительности же, он их любил.
И хорошо помнил, как таскал домой в детстве, засунув под куртку. Так один бездомный и продрогший согревал своим теплом такого же одинокого и бездомного.
Однако был в его жизни один случай, который многое мог бы вам объяснить…
Однажды, еще за несколько лет до принятия им священного сана, когда он с семьей жил в столице-матушке Москве, была у них в доме кошка. Черная, как смоль с белыми носочками на лапках. В свое время ее впустили в новую квартиру, да так и оставили. Кто-то тогда убедил хозяйку, что некие кармические силы послали в наш мир эти создания, дабы они способствовали гармонии в семейных отношениях и охраняли домашний очаг от неких темных сил. Она в это искренне поверила и носилась с кошкой, как с торбой писанной, забывая все того же Киплинга, который имел честь высказаться по поводу наших братьев. Действительно почему кошка гуляет сама по себе? Что такого знал писатель об этой породе зверей, что не ведаем мы? Почему черная кошка всегда является непременным атрибутов всех сказок и всегда изображалась на стороне бабы-яги?
Однако…
Прошло какое-то время, хозяйка с детьми уехала на все лето на дачу, а кошечка решила окатиться… Как раз в тот момент, когда хозяин завершал работу над своей диссертацией. Не будем вдаваться в подробности всей этой истории. Через какое-то время народившиеся котята вшестером спали у него в ногах. И каждое утро для него начиналось с того, что они весело играли на его кровати. Они заменили будильник. Ласкали его взгляд и не позволяли опоздать на работу.
И он к ним привык. И уже ждал каждого нового утра.
Но всему приходит конец. Котята подросли, и их надо было как-то пристраивать. И вот в одно воскресное утро, он лишь вздохнув, погрузил их в глубокое лукошко и понес на птичий рынок, благо, что тот располагался в двух трамвайных остановках.
Пять пушистых, серо-голубых и один черный. Еще на подходе к рынку его уже окружили люди, которые заинтересовались котятами. И он уже было, успокоился, что они попали в добрые руки, но тут одна сердобольная старушка сказала ему, что эти люди всего лишь перекупщики…
Он забрал всех своих котят назад и повернул к дому. Черный котенок лапками прижался, забравшись ему под бороду. А он шел домой, и из глаз текли слезы…
Потом ему понадобилось еще три месяца, чтобы пристроить каждого из котят в надежные и добропорядочные, как ему казалось, семьи…
И лишь после этого он снова уселся за свою диссертацию.
Однако, когда через несколько месяцев, проявляя живой интерес к тому, как живут его котята, он услышал то, что заставило содрогнуться его сердце: один котенок упал с балкона и не выжил, второго хозяева кастрировали, третий сам потерялся. Беда коснулась всех шестерых котят…
И тогда он просто зарекся иметь в своем доме кошек. Второй раз это пережить он уже не мог, и не хотел…
А когда он с семьей перебирался на свой приход, то при погрузке вещей, в суматохе, как-то нечаянно забыли про кошку…
Священника эта потеря не очень расстроила. Тем более, что в Москве нашлись люди, что нашли ее, оставленную в пустой квартире, и приютили.
И все бы ничего, но матушка тут же нашла своей кошке замену и принесла в дом кота.
Детишки с ним играли. Он прижился в хлебосольном доме, подрастал и, как каждый кот, исправно ловил мышей…
Но матушке этого показалось мало, и она, даже не считая нужным посоветоваться если не с мужем, то хотя бы со священником, принесла в дом еще и серенькую кошечку, что бесцеремонной хозяйкой вошла в их дом.
И первым не выдержал кот. Его с этого момента словно подменили. Он сразу же перестал охотиться и почти все время стал проводить на теплой печке.
Вскоре жена «старуха» уехала по каким-то делам в Москву и священник, был такой грех, выставил кошку на улицу, вынося ей еду в сени.
Прошел день и на следующую ночь в углу, где хозяйка складировала ящики, и коробки раздался такой характерный звук будто бы там что-то пилили или грызли…
Кот не обращал на это ни малейшего внимания.
На следующую ночь у священника сложилось впечатление, что под его кухонным столом трудится уже целая бригада…
Кот и на это не обращал внимания, продолжая оставаться на печи…
Тогда, у кого-то из собратьев, батюшка нашел молитву священномученику Киприану «на разрешение всякого лукавого деяния» и тем же вечером встал на молитву с просьбой, чтобы по молитвам Киприана Господь избавил его дом от мышей и всякой иной напасти…
И когда с чтением молитв и с земными поклонами было покончено, то он явно услышал ответ на свою просьбу:
- Для этого есть кошки!
Делать нечего, пришлось священнику налить молока и позвать кошку в дом. Но в тот вечер она не пришла.
На следующий день вернулась домой и матушка. А вслед за матушкой, ну что же за натура такая, горделиво внесла себя и пропавшая вчера кошка…
Первым делом старик спросил жену о том, что у нее находится в этих самых коробках, что стояли под кухонным столом…
- Овощи! – Преспокойно ответила она и стала выдвигать их из-под стола.
И в образовавшееся отверстие тут же юркнула кошка…
Что же там началось. Из глубины ящиков слышался перемешанный кошачий крик и крысиный визг, которые пробирали аж до души. Старик не выдержал и подбежал к печи, где продолжал преспокойно лежать кот. Он схватил его и поднес к месту побоища. Спустил с рук со словами:
- Иди, выручай подругу… - И слегка даже подтолкнул…
Но кот вывернулся у него из-под руки и преспокойно вернулся на печь…
А священник, держась за сердце, продолжал еще несколько минут слышать звуки этого боя, что уже шел не на жизнь, а на смерть.
Но вот наступила тишина.
И вскоре, с огромной крысой в зубах, появилась кошка.
Как потом выяснилось, ящики под столом были полны свежей моркови. Морковь в тот год уродилась крупная, вот крыса и прогрызала необходимого диаметра лаз, чтобы легче было перетаскивать морковь к своему лежбищу.
Вскоре священника перевели на новый приход. Отчасти это было связано еще и с тем, что вверенный ему храм он с друзьями детства, что оставались в столице, и с Божьей помощью, отремонтировал.
Он с радостью поехал но новые выселки, а матушка со всеми своими кошками вернулась в Москву.
И вот прошло несколько лет. Однажды под осень, милые его сердцу московские соседи и храмовые помощники - Ираида и Виктор упросили его приютить своего котика до весны, так как обстоятельства заставляли их покинуть на какое-то время тот благодатный край.
Священник лишь вздохнул и… согласился.
Котик был молодой, жизнерадостный. И батюшка, зная, что его пребывание продлится лишь до весны, терпеливо сносил его детские шалости.
И тот, даже, какое-то время стоял на охране границ священнического дома, когда в ночи вдруг замирал на длительное время, а потом вихрем бросался куда-то под стол, умело, лавируя среди банок с соленьями и, поймав очередного диверсанта, с показным хрустом уплетал его за обе щеки.
Пришла весна, а старики все не приезжали. Прошло лето, минула следующая осень, за ней зима…
Котик набрался сил и в одно прекрасное весеннее утро вдруг пропал.
Прошел день, второй. Оставленная пища была не тронута. Старик начал беспокоиться. Выходил на дорогу, звал. Опрашивал соседей. Кота негде не было. И никто его не видел. Так прошел месяц, за ним – второй и третий.
И батюшка уже мысленно распрощался с котом, практически «похоронив» его в своем сердце.
И вдруг тот вернулся.
И прямиком к тарелкам с едой, даже на миг не остановился, не взглянул, не обласкал, не потерся о ноги того, кто все эти месяцы так долго его искал и ждал…
Кот в мгновение ока заглотнул всю еду, и снова, не замечая своего кормильца, чуть пошатываясь от переедания, ушел в спальню…
И тут что-то в душе священника надорвалось. Какая-то тонкая струнка лопнула. И он вдруг отчетливо понял, что этот кот не его. В его сознании все еще оставался жить тот, которого он все эти месяцы искал, что был молодым и ласковым котенком, - но, к сожалению, погибшим. А тут пришел некто иной, пусть даже и похожий, но уже чужой, неблагодарный и властный, который решил, используя слабость и любовь старика ко всему живому, попросту захватить его дом…
И священник с грустью понял, что в его дом вторглось «нечто», желающее и далее жить по точному определению писателя Киплинга, как та коша, что гуляла сама по себе…
А когда через несколько минут батюшка зачем-то вошел в свою спаленку, то застал это сцементированное репейником лохматое «нечто», со вздувшимся от обжорства животом развалившимся уже на его белоснежном покрывале.
И да простят его читатели, но он взял кота за шиворот со следующими словами:
- Я не знаю, дружок, где ты был все это время, но мог бы хотя бы придти и дать понять, что с тобой все в порядке. Ты не захотел этого сделать, хотя и знал, что я тут волновался. Теперь ты для меня уже умер. И можешь идти туда, где ты все это время жил, и где тебе, вероятно, было хорошо, сытно и вольготно…
И выставил его за дверь, а плошку с едой поставил уже у крыльца дома.
Еще пару дней кот появлялся и со спокойной совестью уплетал батюшкины запасы.
А потом просто ушел.
Все понял и… ушел.
А осенью снова этот топот по чердаку…
В тот год деревенские будто бы сговорились, когда начали сметать всю мышиную потраву с прилавков магазинов. И куда не придешь везде одни и те же разговоры, что «на мышей нынче что-то нашло» и они заполонили собой буквально все дома.
Не обошла беда стороной и батюшкин дом. Ближе к зиме целая стайка мышей уже вольготно прохаживалась по всему дому, нанося урон всем батюшкиным припасам. Старик терпеливо все это переносил. И чувствовал, что сие наказание возможно дано ему свыше за то, что он выгнал из дома чужого кота.
Терпел до той поры, пока мыши не залезли на полки с вещами, которые в церковной практике считались освященными…
А главное – они имели наглость – там гадить. И если уж быть более точными, то эти создания позволяли себе гадить везде… И на столах, и на кроватях…
А уж что они вытворяли, когда начинали строить гнезда… в милых для батюшкиного сердца комодах, часто изгрызая его вещи, переплеты книг, газетные заметки с такой любовью собранные и систематизированные им…
И священник в тот же день скупил всю оставшуюся в магазине потраву… В таких случаях принято говорить, что его бес попутал… Возможно!
Хотя мы-то чем лучше этого священника? И что говорить про мышку, если мы даже комариного писка не переносим. Гоняемся за ним с газетой по всей квартире, а кто-то даже засасывает их с помощью пылесоса… Батюшка знал и таких, кто ложился на свою кровать при потушенном свете и, направив на себя луч настенного бра, скидывал с себя одеяло, привлекая комара всей своей обнаженной комплекцией и ждал, ждал когда тот соблазнится и спикирует на эту консервную банку с томатом… А уже потом отчаянно и с криком радости лупил по нему и по себе все той же газетой…
А мухобойки, что кем-то придуманные? Вам наверное доводилось видеть результаты их действия на стенах своих квартир…
Или лязгающие мышеловки и прочие орудия, порожденные от нашей с вами ненависти ко всему живому…
…Она появилась через несколько дней. Белая мышка с черной проседью на спине.
Священник слушал по телевизору последние новости и сидел в кресле.
Она выползла на середину комнату так, чтобы оказаться между ним и телевизором.
Какое-то время спокойно сидела, а потом вдруг завалилась на бок.
И дождалась, что старик, наконец-то, увидел ее.
Тогда она снова встала, но не более, как на минуту, а потом опять завалилась на бок.
- Ты специально это делаешь? – Сказал старик.
Она молчала.
- И ты думаешь, что мне не больно смотреть на то, как ты будешь умирать у меня на глазах?
И она снова ничего не ответила.
Священник приглушил звук телевизора.
- Я верю, что тебе очень больно… Но я не приглашал тебя в свой дом. Более того, я терпеливо сносил то, когда в подполе вы залезали в ящики и обгрызали плоды картофеля... Но почему надо было грызть все подряд, приводя плоды в негодность для дальнейшего хранения. Или тебе не понравился этот сорт картофеля? Согласен, он действительно жестковат и плохо разваривается… Но ведь дареному коню в зубы не смотрят. К тому же не забывай, что священник кормиться от алтаря… Слава Богу, что мои бабушки, все эти годы не оставляли меня без внимания и одаривали плодами, выращенными на их грядках…
И тут мышка снова завалилась на бок.
Священник привстал с кресла и стал всматриваться – жива ли еще его мышка.
- Вряд ли я смогу тебе теперь помочь… Прости! Хотя есть одна вещь, которая мне до сих пор не понятна. Ты знаешь, я бы даже сам кормил тебя… Если бы… Если бы вы повсюду не…гадили.
Мышка встрепенулась, попыталась подняться и что-то объяснить старику священнику, и ему даже показалось, что он ее слышит…
И даже соглашается с ней…
- Да! Ты права! Мы живем не лучше, если не хуже вас. И давно утратили то, что было «первообразом», созданным Самим Творцом по Его же подобию… А ведь перед этим первообразом, в лице Адама и Евы, весь животный мир – преклонялся когда-то, как перед Самим Создателем…
Старик священник часто, по роду деятельности бывал в домах своих прихожан и даже ужасался от того, что открывалось перед его глазами. Это даже не нищета, когда до революции в многодетных домах порой спали на полу. И младшие донашивали то, что носили их братья и сестры. Это нечто другое. Это некое осознанное нежелание жить, сохраняя в чистоте и тело и душу. Можно ли это объяснить отсутствием у них цели в жизни, неясными перспективами завтрашнего дня, да и самого существования? Не знаю. Но в большинстве своем у них уже давно опустились руки, и отсутствует какое-либо желание что-либо изменить в этой жизни…
И, как результат, заброшенные поля, на которых их отцы и деды выращивали хлеб. И теперь, когда в поле пропало зерно, когда-то питающее тех же мышей всю зиму, то они пришли в наши дома…
Тут мышка вздрогнула, и ее задние лапки мелко задрожали. Старик принял это невесомое тельце. Находясь у священника на ладонях, мышка по имени Поля впервые смогла увидеть батюшку так близко. И рассмотреть седого старика, в глазах которого отражалась ее мучительная боль…
И возможно, что она простила его. Потому, что прикрыла глазки и затихла у него на мягких и теплых руках…
А батюшка, уже в свою очередь, вспомнил старца по имени Серафим, который некогда простоял на лесном камне много сотен дней и ночей, молившись за весь мир.
В тот удивительный миг вся природа замирала, объединенная любовью к Творцу. Говорили, что его молитва доходила до самых небес и, естественно, была слышна последней козявочке в лесу.
И никакой комар не смел, не только пролетать в этот момент мимо, но и тронуть молитвенника, с рук которого питался сам медведь…
И вот еще о чем подумал старик священник, глядя на затихшую мышку в белом облачении, о которой в сей миг, он мог бы сказать, что она действительно «бедна, как церковная мышь»…
…Мы пожалели для ее хлебной крошки, в то время, как сами часто делаем вид, что не замечаем под ногами хлеб, куски которого брошены кем-то из наших же детей и уже втоптанные в придорожную грязь.
О, если бы мы знали, на каких весах сей хлеб взвешивается. Какими слезами любви омыт и вымолен сей хлеб, данный нам Творцом для преломления в Его же плоть в таинстве Божественной Литургии…
Тогда на храмовых жертвенниках нельзя было найти ни единой крошки того благодатного хлеба, что использовался в таинстве Святой Евхаристии. Так благоговейно относились святые отцы тех времен к этому великому дару.
Чем же питались тогда эти самые церковные мышки спросите вы меня?
Мне думается, что благодать Духа Святого, осеняющая храмы, своим краешком касалась и их…
И воистину, даже мышки, взыскующие Господа, не были лишены своего блага.
- Грешен, Господи, прости! Я понимаю, что мы уже не можем, не имеем права рассчитывать на любовь и жертвенность к нам со стороны животного мира. Мы и убиваем-то их даже не для пропитания. А играя, забавы ради и острых ощущений…
Или от переедания в нас забродило нечто сокрытое до поры, но уже способное превратить вас в убийц всего живого, любящего и верующего. Мы разбухаем сегодня в грехах чревоугодия, а потом смердим в гробах своих.
Еще немного такой жизни без Бога и мы, уничтожив все живое вокруг, начнем охоту на себе подобных, забывая о великой миссии человека, присланного в этот мир с целью созидания в любви...
…Возможно, что мышка Поля ничего этого и не говорила, а старик священник сам нафантазировал сей диалог. Но, положив ее в землю и присыпав землей, он сказал:
- Поля, мышка, прости меня Христа ради!
А уже после:
- И Ты, Господи, прости мне сей грех!
А через какое-то время, после похорон мышки по имени Поля, кто-то из местных видел в лесу на огромном валуне, склоненного на коленях и молящегося старика - священника.
Многие этому сначала не поверили.
Пока через год, одна сердобольная старушка в поисках грибных мест, не наткнулась на сей валун и не увидела своими глазами коленопреклоненного седого старца в ореоле некоего огненного столпа, возносящегося в самое небо и окруженного лесными зверями, оберегающими уже его смертный покой.