Репетиторство – дело хорошее, прежде всего, потому что за него платят. Но всё-таки, даже, если ученик попадался толковый, удачный урок в школе, ни с каким индивидуальным занятием не сравнить.
Из дневника.
Так здорово прошёл урок геометрии в девятом «Б»! Не такая уж и тема благодарная: площади многоугольников. Детям понравилось, что я заранее приготовился, аккуратно начертил фигуры, расставил цветными мелками вопросы. Они любят всё, хоть чуть-чуть необычное. Убедился в этом, когда на алгебре принёс им примеры на цветных карточках: ссорились, друг у друга из рук вырывали. И всё-таки не ожидал от них такого желания работать: почти все просились к доске. Пришлось услышать обидчивые: «Вы меня никогда не вызываете», и даже увидеть слёзы Лены К. Очень жалел, что нет второй доски, и пообещал следующий урок провести также.
Сегодня рассказывал в восьмом «К» о Пифагоре: нашёл интересный материал. Видел внимательные глаза, слышал тишину (трудно объяснить, но это удивительное ощущение, когда она вдруг зазвучит). Запомнилось Юлино лицо. Ради одного такого взгляда стоит работать и недосыпать, и даже бедствовать стоит. Но нашлись и те, кто не слушал. Оля К. и Лена М., хоть и тихо, но болтали себе. Когда сделал им замечание, увидел их недоумённые взгляды: «Ну, не слушаем, но ведь не мешаем тебе. Рассказывай про своего Пифагора, а нам он не нужен. Да и знать про него необязательно». Не ожидал от них. Как же так? Что же тогда интересно? Ведь я – и стихи, и про пирамиды, и про Наполеона.
Разозлился на девчонок и даже подумал, что, если им «по фиг», то разгильдяйскому восьмому «З», и подавно. И ошибся: чудо, как хорошо, слушали, а, когда читал стихи о Пифагоре, опять услышал тишину. Эти злостные бездельники иногда мне больше нравятся, чем труженики восьмого «К». Правда, их было всего пятнадцать. Грипп! Моих в пятницу было двадцать, а сегодня – только тринадцать. Отчитал первую смену. Собрание. А на нём: ка-ни-ку-лы! В связи с эпидемией.
Валька заболел. Для меня это всегда было кошмаром, особенно, когда сын был маленьким. Вкусно накормил его и предложил ему почитать: я в детстве очень любил, когда мне читала мама. Было приятно слушать её голос, и я ждал, как она произнесёт то или иное слово. Валька от моего чтения отказался, и попросил дать ему мой дневник.
- Интересно, - сказал он, возвращая. - Только почему тут только про школу? Что, для тебя школа главнее всего? И нас с мамой?
Я смутился, и пообещал, что буду писать и о них.
К стыду своему, перелистав дневник, понял, что слова своего практически не сдержал: нашёл лишь пару записей о наших семейных поездках на дачу. О том, как увидел на улице одну нашу учительницу: Они с мужем шли, держась за руки. Так странно и здорово, им ведь за сорок. Всё остальное в моём дневнике о школе, и чужих детях. А больше всего – об уроках.
Не до семьи мне было. Хорошо хоть, что жена с сыном не обижались и понимали. После уроков, классных часов и репетиторства домой приходил полутруп, что-то мгновенно съедал и отключался. С их слов я даже во сне продолжал проводить уроки, ставить отметки и делать замечания. Если верить жене, то чаще всего мною произносилось: «Садись, два»!
Причин ставить двойки у меня было больше, чем у других. Как-то один завуч изволил сказать на собрании, что я смогу справиться с любым классом. И с его лёгкой руки, вернее, языка, мне стали сплавлять весь «цвет» школы.
Из дневника.
В восьмом «Е» по контрольной две пятёрки, три четвёрки и почти десять двоек. Ну и класс подобрался! Большинство учеников и способностями не отличаются, и ленивы до невероятности: домашних заданий не делают, хоть убей. А без самостоятельной работы все мои старания – псу под хвост. Хоть, как сказочку материал рассказывай, хоть танцуй, объясняя!
С Серёжей Т. мы никак не освоим таблицу умножения, зато домашние задания он делает все, даже те, что со звёздочкой. Боюсь, что от этих его решений я когда-нибудь
попаду в дурдом. И сегодня схватился за голову, хотел что-то ехидное сказать и промолчал. Затравленный взгляд, прикрытый заискивающей улыбкой, и этот пиджачок кургузый. Так жалко его стало. И оттого ещё, что мать Серёжину недавно в школе видел: типичная алкоголичка.
В этом же классе Юра К.: они с дедушкой ушли по программе далеко вперёд. Даю ему перед уроком по текущей теме пару олимпиадных задач, чтобы не трогал меня, а он минут за десять всё решит, и молча смотрит на меня, ждёт, когда я к нему подойду. А мне, ну никак, не до него!
Как он попал в этот класс?! Ему даже в математическом тесно будет! Делать нечего: приходится с ним возиться. Может быть, этот мой единственный шанс попасть в историю? Глядишь, Юрик когда-нибудь упомянет, что именно я в восьмом классе учил его математике.
Ещё из дневника.
Мои из восьмого «А» отличились. Физичка понаставляла им двоек, а они наговорили ей гадостей, в том числе обозвали крысой (Лёша), и пообещали побить в её кабинете стёкла. Поговорил с ними, понял, что со страху: боятся родителей, Лёша даже разревелся. Отправил всех извиняться. Может это хорошо, что они боятся родителей, а может, и не очень. Ну, ненормально это, когда девочка (почти отличница) плачет из-за поставленной мною по контрольной тройки. И в сердцах бросает мне: «Вы не понимаете, меня дома за четвёрки грызут, а за тройку просто убьют».
Валька, как-то гуляя с нашей собачкой, учил её брать барьер. Она раз прыгнула, два прыгнула, три, четыре, а потом рванула домой. И теперь, чтобы Маня согласилась пойти с сыном погулять, её приходится очень долго уговаривать. Чаще всего бесполезно: он открывает входную дверь, зовёт её, а Маня - бегом в другую комнату и под диван. А через минуту приходит ко мне и требует прогулку. Не могу ей ни в чём отказать. Мне иногда кажется: не будь её, не пережил бы я некоторые моменты. Приползаешь домой со всеми своими заботами и муками, открываешь дверь в парадное, и слышишь с шестого этажа: «А-ва-вав». И как она чувствует! И сразу улыбка появляется. А в квартиру входишь и бросается к тебе любимое существо. С такой радостью, будто целую вечность не виделись! Посидишь около неё, погладишь, посмотришь в любимые, внимательные к тебе, преданные глаза, и чувствуешь, как светлеет на душе, и забываются, пусть и ненадолго, все твои боли и проблемы.
Поставил сегодня в девятом «З» четыре двойки. Домашнее не сделали, а когда объяснял новый материал, изволили бездельничать, даже не писали. Страшно обиделись, особенно Таня П.
- Я не пишу, потому что не понимаю этой темы, - почти с гордостью сказала она.
Я прекрасно помнил, что она вместе с Олей Т. слушали невнимательно и пол-урока хихикали над чем-то своим, поэтому в сердцах ляпнул:
- По-моему, я так объяснил, что, и морские свинки, если б слушали - поняли.
Нельзя такое говорить учителю. Но, к счастью, Людочка смягчила мою бестактность. «И я тоже всё поняла», - сказала она.
В четвертях, а, тем более, за год, двоек я почти не ставил. Не видел в этом смысла. Из школы всё равно никого не выгоняли, на второй год оставлять глупо, а рисовать двойки, чтобы вынуждать родителей к подношениям, я считал ниже своего достоинства. Неучей и бездельников отрабатывать троечку заставлял, в напряжении держал. К счастью, физиономия у меня достаточно мрачная, а, если злюсь и ору, она становится и вовсе пугающей, и страху нагнать может. Я подбирал двоечникам посильные задания, требовал, чтобы и тетрадь приличная была, и, чтобы на уроке работали, или, по крайней мере, не мешали. Честно говоря, иногда использовал их: мог заставить убрать класс, если дежурные сбежали, или вымыть от художеств парты. Правда, меня раздражало, что я ставил тройки и тем, кто хоть что-то знал, но явно не дотягивал до четвёрки, и этим. Поэтому мне понравилось, когда ввели двенадцать баллов. И у меня появилась та самая отметка, которой мне не хватало для определённой категории учеников. Четвёрка, или три с минусом по-старому.
Думаю, врядле кто-то осудит мои нарисованные тройки. Мне не стыдно за них: стыдно за восьмёрки и десятки, которые я навыставлял в последний год моей работы в гимназии.
Из дневника.
Пришли две мамаши, поздравили меня с наступающим Новым годом и вручили пакет. Я поблагодарил, а они ещё и пригласили выпить кофе. У меня было «окно», и я попёрся. Да ещё с этим пакетом дурацким! Мне казалось, что все дети, которых я встречал, только на него и смотрели. В кафе я отказался от коньяка, но согласился заниматься с их детьми. Уж лучше б наоборот. Одна просила для своего ленивого чада восьмёрки по алгебре и геометрии. Другая заикнулась о десятках, но тут уж я упёрся. Пообещал обоим поставить восьмёрки, и то, только в том случае, если будут работать на уроках, и, хотя бы раз в неделю, заниматься со мной. Мамаши сунули мне по сотне гривен, и я, хоть и пытался отнекиваться, но взял.
Вернулся в гимназию со своим пакетом и испорченным настроением. Девчонки моего любимого гуманитарного класса мне его подняли: хорошо позанимались, несмотря на то, что оценки за четверть я уже выставил. Им моя высшая математика совсем не нужна, особенно сейчас, в одиннадцатом, когда все их мысли направлены на поступление. Но ведь занимаются же, не игнорируют и не ноют, и я стараюсь урок для них провести поинтереснее, и домашнего задаю совсем немного. После урока позвали меня отпраздновать с ними Новый год. Очень хотелось пойти, интересно было посмотреть на обеспеченных родителей, которые сумели воспитать таких чудных детей. И девчонки уговаривали. «Не бойтесь, они не кусаются», - сказала Катя.
И всё-таки не пошёл, постеснялся. В том числе, и из-за своих ботинок: они уже совсем нехороши. Не хотел соответствовать фразе одной из Чеховских героинь. Она на вопрос, почему для своих детей нанимает только учителей-иностранцев, отвечала, что от русских и водкой часто пахнет, и одеты они плохо. Водкой от меня, правда, не пахло, но насчёт одежды….
Я потом пожалел, что взял эти деньги. С одним горе-учеником ещё более-менее получилось: он, правда, позанимался со мной всего пару раз. А второй нервы мне потрепал. Он и не делал ни черта, и прогуливал, и на уроках вёл себя нагло, видно знал, что за всё уплачено. Я даже пытался вернуть его мамаше деньги, но ничего у меня не вышло. Уверен, что она была ещё и недовольна моими восьмёрками, и, наверняка, говорила обо мне, чёрт знает что.
Зато моя семья была очень рада: на новогоднем столе были икра, сухая колбаса, и коньяк из того самого пакета.
Мне не жалко было этих восьмёрок: перед другими детьми было неудобно.
Вспомнил случай, который был у нас, когда я ещё учился в политехническом институте. Мы сдавали экзамен по военке. Отвечал сын декана, плохо отвечал. Принимавший экзамен майор кривился, кривился, и, наконец, выдавил из себя:
- Ладно, свободен. Хорошо.
Но тут вмешался только-только вошедший завкафедрой:
- По- моему, студент заслуживает отличной отметки.
- Какое там «отлично», товарищ генерал, я бы ему и «три» не поставил. Вы же не слышали весь ответ, он матчасти совсем не знает.
- А я настаиваю, это хороший студент, просто он разволновался, - гнул своё генерал.
Майор продолжал упираться, и тогда генерал скомандовал:
- Я снимаю вас с экзамена, товарищ майор.
Тот козырнул и вышел из аудитории.
Ожидающие конца экзамена, студенты увидели, как он, закрыл дверь, выматерился и со всей силы футбольнул свой «дипломат». Потом подобрал его, подошёл и сказал, обращаясь к тем, кого только что «завалил»:
- Приходите завтра к десяти и не сцыте: всем поставлю по четыре бала.
В конце года, я всегда, особенно в выпускных классах, в пределах разумного и не очень, завышал оценки. Не видел в этом ничего плохого. До сих пор помню, как одна мама переживала, что дочь не поступила в медучилище: не хватило одного бала.
«Вот, если бы она у вас имела по алгебре пятёрку, прошла бы».
- Так, что ж вы мне не сказали? – возмутился я.
Она ответила, что постеснялась. Постеснялась в такой ситуации попросить пятёрку вместо твёрдой Юлиной четвёрки. Тогда стеснялись. Мама двоих моих учеников-двойняшек через несколько лет призналась, что была очень обижена на меня, когда я поставил её сыновьям тройки в девятом классе. Я с ними занимался индивидуально: раз в неделю по выходным, и она мне совсем неплохо по тем временам платила. Они не хватали звёзд по математике, и я был счастлив, что сумел дотянуть их до твёрдых троек. Про то, чтобы поставить больше у меня и мыслей не было, а она не попросила, хоть и забирала их в лицей.
Почему же другие не стеснялись просить, почти требовать, десять при знаниях на единицу?
Постеснялась попросить. Постеснялся предложить. Постеснялся взять. Может быть, эти выражения через какое-то время станут архаизмами? Или уже стали?
Я принёс перед экзаменами директору конверт с деньгами, собранными для него родителями моего класса. Вручил и хотел уйти. Но он остановил меня. Достал аккуратно разграфлённый лист бумаги, на котором в левой колонке были написаны все классы, сдающие экзамены, и поставил плюсик против девятого «А». Потом, без тени смущения, со словами: «Посмотрим, как вы меня цените», - вскрыл конверт. Кстати, ко дню своего рождения этот аккуратист готовил два листка: один – с классами, а другой с фамилиями всех учителей. Когда я рассказал об этом своим теперешним коллегам по работе, все стали возмущаться. Чуть позже к нам подошёл ещё один сотрудник: он пришёл с экзамена в ГАИ. Злой, как чёрт: его сын, которого он научил водить в семь лет, и который занимался картингом, не сдал вождение. А дочь, которой, как сам сказал, и в пустыне бы машину не доверил – сдала. Никто не удивился, а только посочувствовали и спросили: «Сколько она заплатила?»
Почему так? Всем и везде можно, а в школе – нельзя?! По-моему, да, всё правильно. В школе нельзя, как везде, потому что там дети. Помните слова Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи»: «То бензин, а тут дэты»?
Должно же хоть где-то для них быть «чисто и светло».
И так у них почти всё отобрали: тают на глазах спортивные секции, дома пионеров и летние лагеря. А что остаётся детям? Вырастающие, как грибы после дождя павильоны с игральными автоматами, киоски с пивом и аптеки. Или смотреть по телевизору между бесконечной рекламой и сериалами, как взрослые тётки, дядьки и непонятного пола существа матерятся и резвятся в разнообразных шоу?
Мне опять начинает казаться, что я стал надоедать своей уважаемой читательнице со своей математикой, учениками и их двойками. Хорошо хоть есть у меня в запасе, пусть и странная, история, но всё-таки про любовь.
Мой близкий знакомый поехал отдыхать в пансионат. И в первый же день, к своему счастью, познакомился на пляже с чудесной женщиной. Они сразу приглянулись друг другу: и внешне, и тем, что, оказывается, им нравились одни и те же книги. И картины, и фильмы.
А ещё оба очень любили плавать, и в детстве, как выяснилось, оба занимались в секции, у одного и того же тренера. И дети у них были примерно одного возраста. И семьи у обоих разваливались.
Когда он смотрел на неё, у него кружилась голова и отвисала челюсть, и выражение его совсем неглупого лица с каждой минутой знакомства становилось всё более идиотским. Он не мог поверить, что это происходит именно с ним, и примерно каждые пять минут, больно щипал себя.
А когда она сказала, что работает учительницей, он чуть не взвизгнул от радости, и даже наглотался воды, потому что в этот момент они плыли. И как настоящие пловцы, далеко от берега. Откашлявшись, он с трудом, но произнёс таки, что тоже учитель.
Думал, что это очень важно и хорошо. Он ожидал, что она удивится и, конечно, обрадуется. Но ошибся: не увидел он никакой радости. Она взглянула на него с сожалением, сказала: «Вы не похожи на учителя», - и поплыла в сторону берега. А он бросился за ней, выдыхая слова, которые должны были доказать ей, что он, действительно, учитель. Но она не отвечала ему, перешла на кроль и набрала приличную скорость, и ему стало не до разговоров: пришлось потрудиться, чтобы не отстать.
На берегу, она загадочно произнесла: «Как хорошо всё начиналось…», и тут же призналась, что он очень нравится ей. Он обалдел: такая женщина, и, получите: почти что объяснение в любви. Но он не успел обрадоваться: она вдруг сказала, что не станет продолжать с ним знакомство.
- Ну, почему? – изумился он.
И тут же заговорил. Очень быстро и суетливо. О том, что работает в хорошей гимназии, что прилично зарабатывает. Но она остановила его взглядом и сказала:
- Не в деньгах дело, а в том, что я устала от школы, и не хочу говорить о ней.
- И не будем, - сказал он, - обещаю.
- Нет, не получится, - она грустно покачала головой. – С чего бы мы с вами не начинали разговаривать, мы рано или поздно обязательно будем говорить о детях и учителях, программах и завучах. А я не хочу говорить и думать об этом. Хочу о другом, о чём угодно, но другом. Хочу, пусть ненадолго, но отвлечься.
Они некоторое время молчали, а на прощанье она коснулась его плеча рукой и сказала:
- Простите меня, вы мне, правда, очень понравились.
Потом он видел её в компании с другим мужчиной, и ревновал. Назло ей познакомился с одной, а потом с другой женщиной. Но ему было неинтересно с ними.
А в день отъезда та женщина сама подошла к нему, и сказала, что ей очень обидно, что так вышло, и продолжила:
- У него перед вами было только одно преимущество: он – не учитель. Но я не жалею: я отвлеклась.
Сказать честно: я бы не поверил в эту историю: мне она бы показалась надуманной.
И сейчас с трудом верится, что всё так и было. Я не понимаю эту женщину.
И потому что, по-моему, уж лучше говорить о школе и детях, чем обсуждать сериалы, честность политиков и добропорядочность «звёзд» эстрады, чем считать их машины и дома.
Не понимаю, может быть, и потому что я недостаточно долго проработал в школе. И мне не успело, как ей, надоесть всё, что связано с ней. Хотя и у меня бывали такие моменты, что…
Из дневника.
Стал бегло проверять домашнее задание в девятом «Д» и озверел: больше половины класса не сделали ничего. А значит идти дальше бесполезно: пропал урок. Когда Н. «пропел» о забытой тетради, вызвал его к доске, дал самый простой пример: ноль. Поставил два в журнал. Увидел, что у М. ни одной оценки, вызвал его. Тот же результат. Подсказали, и он написал решение. Дал ещё один пример, почти такой же. Стоит и ждёт подсказки. Слышу: опять подсказывают, разорался. Подождал немного, поставил М. два и вызвал Р.
- Это не я подсказывала, - возмутилась она.
Ответил, что подсказка тут ни при чём.
- Я не пойду к доске, - процедила она, - вы всё равно два поставите.
- С чего это? – удивился я, - решишь – не поставлю.
И услышал: «Поставите. У вас сегодня плохое настроение, вот вы его на нас и срываете».
Я застыл на месте. Кажется, с открытым ртом. Не знаю, как чувствует себя рыба, вытащенная из воды, но, думаю что-то в этом духе. «Это же неправда, - зазвучало в голове. - Чудовищная. Причём тут моё настроение?».
Не знал, что сказать. Посмотрел на класс: все молчали. Значит, она не одна так думает. Схватил папку и вышел вон. Прошёл коридор, остановился, постоял, тупо уставившись в окно, и двинулся к выходу. Встретил директора. На своё счастье тот не обронил своё обычное, недовольное: «Почему не на уроке?». Представляю, что бы я ему ответил. В тот момент я готов был послать всё, а не только какого-то там директора.
«Что они знают о моём настроении? Разве я тогда… когда, казалось, что всё, весь мир рушится …. Или пару дней назад, когда моя собачка Манечка умирала, разве я показал им, что творилось со мной? Разве не я в самый кризисный её день, смешил и одаривал их пятёрками, потому что они отлично работали?».
Вспомнив о Манечке: она и погуляла со мной утром и даже поела, я немного успокоился. Постоял на улице, покурил и вернулся в школу. В классе было тихо. «Разбежались, - подумал я, открывая дверь, - ну, и чёрт с вами».
Они не разбежались, просто сидели очень тихо.
- Вы не правы, - сказал я, - у меня до вас было отличное настроение. Это вы мне его испортили.
Я не стал им ничего объяснять: надеюсь, что они меня поняли. Не Р., не все, но, надеюсь, многие.
Немало было моментов, когда хотелось всё бросить и уйти, но, какие бы мне не попадались дети, и, какие бы «подарки» ими не преподносились, никогда не считал, что самое плохое в школе – это дети. Было то, что раздражало и выводило из себя, куда больше, чем самые сложные и запущенные из них. И сборы денег с родителей на ремонт класса. И учительница, с которой приходилось делить один кабинет. Она регулярно бегала к директору то по поводу плохо убранного класса, то из-за пропавшей вазы. Ваза нашлась, а класс перед уходом я сдавал завучам. И …
Из дневника.
Сегодня был педсовет на тему, которую и не выговорить: «Инновационные методы в работе классного руководителя». Там ещё были какие-то слова, но я не смог запомнить: больно умно. Завуч расстаралась силами детей, в том числе и моих: сняла с урока пятерых. Очень не хотел их отпускать: тема была трудная, но она таки выпросила. Дети украсили актовый зал: шариками, разноцветными ленточками, мягкими игрушками. Поставили столы, покрытые скатертями, усадили учителей. Попытались сделать неформальную обстановку, и ни черта не вышло. Потому что живых слов не было. Я и многие другие, которые о детях могут говорить часами, помалкивали. Говорила, в основном, она, вернее, читала: про клубы по интересам, школьный музей, про дневник классного руководителя.
А что мне писать в этом дневнике? Про двойки? У В. и М. их в прошлой четверти было по четыре, у Д. – пять. У К. – и не сосчитать: тройки только по алгебре, ОБЖ и физкультуре. У многих других учителей дела не лучше. И какие, нам прикажете применять инновационные методы? Я и родителей вызываю, и звоню каждый день. Климчука мне его мама сдаёт перед школой лично, из рук в руки. Довожу его до класса. А толку? Часто после первого же урока сбегает. Что делать с такими? Ведь они и сами не учатся и другим мешают. И поведением, и даже своим присутствием. По-моему, таких надо или выставлять из школы, или… вводить розги. А если не порку, то трудовую повинность. Не хочешь учиться - поработай. Убирай в школе: коридоры и туалеты, можно и прилегающую территорию. Чего-чего, а мусора и грязи у нас предостаточно: всем неучам работы хватит.
Вообще-то в том, что завуч зачитывала, было много стоящего, только все знают, что педсовет-то этот для галочки и отчёта, а делать никто ничего не будет. В школе почти нет кружков, и ни черта не проводится: ни КВНов, ни вечеров. Я предлагал: давайте организуем конкурс газет среди классов, или маленьких спектаклей по типу «Ералаша», или брэйн-ринг. Завуч ответила, что это очень интересно, и тишина. Она, кстати, в РОНО на хорошем счету, её даже в директора прочат, и от этого жутко делается. Все учителя понимают, чего она стоит, и все её терпят. Терпят и молчат.
Я ещё и потому не любил её, что один раз видел, как она напару с одним учителем проводили воспитательную работу. Ребёнок этот был совсем не подарком: я имел счастье знать его. Но он весь уже был в слезах и соплях, я уже не мог на него смотреть, а они всё продолжали: и про письмо к его маме на работу, и про колонию, куда его отправят, и так далее.… Может быть, они всё правильно говорили, и парень, действительно, был с гнильцой, но дело было не в их словах, а в том, что они оба, по-моему, получали удовольствие от этого действа, просто кайфовали.
Завершился педсовет детским концертом. Фёдорыч не мог не высказаться и назвал это мероприятие «педсовет-шоу». Длился концерт не меньше часа. Дети, конечно, молодцы. Но к чему был этот концерт? Было уже поздно, и учителя всеми мыслями были дома, только и ждали, когда он закончится.
Я тоже всеми мыслями был дома. Вчера решил в промежутке между школами заехать домой, и застал там веселье в самом разгаре. Мой сын и пятеро его одноклассников. Бутылки с пивом по всей квартире, полные пепельницы окурков и орущий магнитофон.
- Нас отпустили с уроков, - сразу сказала одна из деток.
- С чего бы это? – спросил я и посмотрел на сына.
Он отвёл глаза. Слава богу, хоть врать не научился.
Я занимался чужими детьми, репетиторствовал, и у меня не хватало времени на собственное чадо. Он очень распустился в десятом классе.
Десятый многие считают, как большие каникулы после экзаменов и выпускного в девятом, и теряют голову. Да и родители смотрят сквозь пальцы: до поступления в институт ещё далеко, пусть деточка передохнёт. А он, нагулявшись за год, и в одиннадцатом ни черта не хочет делать.
Хорошо хоть у моего сына дальше пива, разгильдяйства и кучи троек в аттестате дело не пошло.
Я был не прав: надо было уделять ему больше времени, даже, несмотря на то, что у меня его не было. Если ты не способен нормально воспитать собственного ребёнка, какое моральное право ты имеешь учить других? В этом смысле для меня всегда примером была одна мамаша: мы с ней вместе учились в политехе и имели много общих знакомых. Когда я её встречал, она всегда на вопрос: «Как дела?», начинала очень подробно рассказывать не о себе, не о работе или муже, не о приятелях, а о своих детях. Они не хватали звёзд, а у неё не было ни больших денег, ни блата, но один из них, после медучилища поработал медбратом, а потом закончил мединститут, а другой уже в какой-то фирме руководит отделом. Снимаю шляпу перед этой мамой, к тому же, насколько я знаю, папа детьми вообще заниматься не изволил. Как легко осуждать других. Ляп языком, и припечатал. А у самого-то рыло, ого как, в пуху. Может быть, уделяй я своему Вальке в десятом-одиннадцатом классах больше внимания, увлеки его чем-то по-настоящему, не мучился бы он пять лет в абсолютно ненужном ему университете. А потом с вымученным дипломом экономиста - не работал бы то курьером, то рабочим на стройке, то осветителем в кино. Может, и не искал бы приключений на свою задницу: борясь с браконьерами и участвуя в акциях против застройщиков, производителей мехов и тому подобных. Беда в том, что я и сам не знаю, чего хочу. С одной стороны мне было бы покойнее, если бы Валька стал банкиром, каким-нибудь менеджером по продаже кофе или мобильных телефонов, получал бы приличную зарплату и думал бы о девчонках, как сменить машину на лучшую, или в какую страну поехать в отпуск, а не о глобальных проблемах и переустройстве мира. Его рассуждения и планы пугают меня, но в то же время я во многом соглашаюсь с ним.
Я уже собрался закругляться со своим сочинением, но….. Побывав на одном дне рождения, услышал от достаточно близкого человека, что они с женой по примеру друзей решили не отдавать своего ребёнка в школу. Будут нанимать учителей, и учить его дома. Я яростно бросился защищать школу и саму систему народного образования. Заговорил о воспитательной пользе детского коллектива, рассказывал, каких хороших я знал учителей, и как их много. Мне не удалось никого переубедить, только вызвал раздражение своей запальчивостью. К счастью, я довольно быстро остыл. Ещё и потому, что в какой-то момент спора подумал:
А разве в моём сочинении много положительного написано про школу?
А про настоящих учителей?
А про самых лучших и любимых детей?
И сам себе ответил, что мало. Непростительно мало.
Про хорошее всегда труднее писать: оно не лезет в глаза, не пытается удивить и не ранит душу. Оно радует, но к нему быстро привыкаешь, как к комфорту, как к наступившей весне, и очень скоро просто перестаёшь замечать.
Из дневника.
Маленький праздник. Мои лучшие дети из разных классов очень хорошо написали контрольную работу. По ней определяли, кто со следующего года может перейти в математический класс. Только не очень понятно, чему мне радоваться? Ведь они от меня уходят. Вова П., Карина, Оксана, Максим Р., Валентин, Наташа, Оля Т., Ирочка. Вот те, с кем трудней всего будет расстаться. А всего из трёх моих классов уйдут двенадцать. А с кем я останусь? С середнячками и с балластом? Глядишь, кого-то удастся поднять. Хорошо хоть остались несколько человек, которые, сами того не подозревая, помогут другим подтянуться. Ведь это так важно видеть перед собой пример. Чтобы в какой-то момент подумать: я тоже так хочу!
Хочу решить задачу, которую больше никто в классе не смог решить. И чтобы учитель уважительно зацокал языком и похвалил.
И чтобы мама порадовалась, что я сегодня оказался лучше всех.
А ещё, чтобы Она (самая красивая девочка на свете) по-другому посмотрела на меня.
Слава богу, остались. Серёжа К. не захотел уходить из своего класса, а Ярослав прямо сказал, что не хочет уходить от меня. Перед контрольной я даже позвонил его маме: объяснял, что в матклассе и часов математики больше, и учительница куда опытнее и сильнее меня, а, главное, что там не будет тех, кому каждый раз нужно объяснять, что дважды два четыре. Не убедил, и к стыду своему, очень этому обрадовался. И Оля М., хоть контрольную и написала, сказала, что переходить не собирается. Удивительная девчонка! Отличница по всем предметам, но никакая не заучка, всё успевает: и погулять, и спортом заниматься, и с юмором у неё всё в порядке. А ещё мне нравится, что она почти каждый урок начинает, хоть с маленького, но вопроса: «Объясните мне, пожалуйста». Не стесняется спросить и ничего никогда не оставляет недопонятым.
Когда узнал, что почти все мои на этой контрольной сделали ошибку в элементарном примере, развопился. Наверное, раза три повторил, что они меня подвели. А Оксана вдруг взяла и вышла из класса.
- Куда это она? – спросил я.
- Плакать, - ответили мне.
Обозвал себя бараном и побежал извиняться.
Она стояла в коридоре, отвернувшись к окну.
- Прости, Ксаночка, что накричал, - залепетал я. – Психую, потому что не хочется с вами расставаться.
- И мне не хочется, - тихо проговорила она сквозь слёзы.
Никогда раньше не видел её слёз. Всегда жизнерадостная, очень общительная. Со всеми ладит: и с девчонками и с мальчишками. Вечно что-то организовывает: то вечер в школе, то чей-то день рождения, то экскурсию. За всех хлопочет и переживает. В том
числе, и за меня: не раз ловил её сочувствующий взгляд, когда доводили. А как-то сказала мне: «С нами надо построже».
Ей, кстати, знание математики в буквальном смысле не понадобилось: она пошла в Иняз. Но как хорошо, что её родители, да и многие другие понимали, что польза математики не только в умении считать, и не в знании синусов и логарифмов, которые могут никогда и не пригодиться. А, прежде всего в том, что она развивает мышление и приучает работать, думать и даже преодолевать себя.
Есть такой анекдот.
Летели двое на воздушном шаре и заблудились. Когда шар опустился на землю, они, к своему счастью, увидели прохожего.
- Где мы находимся? – спросили у него обрадованные путешественники.
- На воздушном шаре, - невозмутимо ответил прохожий и пошёл себе дальше.
- Он – математик, - сказал один из путешественников.
- Почему? – удивился другой.
- Потому что, во-первых, он дал нам абсолютно точный ответ. А, во- вторых, ответ этот никому не нужен.
По-моему, это хороший анекдот, но неправильный: математика всё-таки нужна.
Фёдорыч называл меня «великим математиком». С ехидной иронией, конечно.
Я, наверное, так и не стал хорошим учителем. Может быть, не успел. А хвастаться тем, что почти все мои дети, которые нормально занимались математикой, поступили в институты, просто глупо: наверняка, многие родители не пожалели денег, или нашли блат. Одна мама мне прямо сказала: «Дочь хочет с вами заниматься, и, пожалуйста, если можете, позанимайтесь с ней: пусть почувствует себя уверенней». И тут же добавила, что вообще-то в институте уже всё договорено и проплачено.
Только про несколько человек я точно знаю, что они таки поступили сами. Леся – в Могилянку, Серёжа К., Лена и Андрей – в политехнический, Оля и Ира – в нархоз. Немного. В том-то и дело, что немного.
Да и с классным руководством у меня не очень вышло. Конечно, класс мне достался неважный: много двоечников и совсем недружный. Это было в первые годы моей работы в школе, тогда никакого репетиторства у меня не было, и я только и делал, что допоздна готовился к урокам и возился со своими. Устраивал «огоньки», проводил игры и викторины и возил детей на экскурсии. Родители не могли нарадоваться, но, увы…
Как-то в школе мы с классом засиделись допоздна. Готовились к КВНу, потом поиграли в «Брейн-ринг», а когда наигрались, дети попросились потанцевать. Я разрешил и вышел, чтобы их не смущать. Зашёл к учителю физики. Мы разговорились, а минут через двадцать к нам влетел взбешённый завхоз. Оказалось кто-то полностью открыл краны в туалете на третьем этаже и сунул в раковину тряпку. А ещё сорвали шторы.
Узнав об этом, директор запретил мне собираться с классом в школе. Я был страшно обижен, доказывал ему, с пеной у рта, что это не мои, но ничего у меня не вышло. Я искренне не верил, что это мог сделать кто-то из моих детей, да и они клялись и божились. Короче, после этого случая я перестал бороться за свой класс: его хотели расформировать и расформировали.
А через два года, на выпускном детки признались мне: они и кран открыли, и шторы оборвали.
- Но зачем? – спросил я.
Они не смогли объяснить. По глупости, конечно. Но как бы то ни было, они выразили этим поступком своё отношение к школе.
Наверное, этим своим сочинением, я тоже выражаю отношение к школе. Каким оно получилось, я и сам не очень понял. Какое вышло, такое и вышло.
Проезжая в маршрутке мимо одной из своих школ, как всегда, вспомнил о времени своего учительства. Знакомые говорят, что я очень изменился с тех пор: и выгляжу не только лучше, но и моложе, чем тогда. У меня округлилась физиономия и появился живот. То есть со стороны вид у меня вполне благополучного человека. Только мало кто знает, что я часто скучаю по учительской жизни и даже завидую тогдашнему себе, тому полунищему, замотанному дядьке.
Мой Валька тоже когда-то вёл дневник. Писал он, в основном, о жуках, которыми тогда очень увлекался. Целые трактаты об их повадках и сражениях. Была у него и такая запись: число и месяц, а под ними:
А-а, ничего интересного!
Так и у меня сейчас. Всё вроде бы хорошо, но слишком много дней, о которых можно было бы сказать:
А-а, ничего интересного!
От мрачных мыслей меня отвлекла симпатичная молодая пара: они стояли у входной двери и обнимались. Парень был высокого роста, и девушка смотрела на него снизу вверх. Она была красивой и так светло улыбалась, что я повеселел. Стал думать о том, что благодаря таким улыбкам и таким девушкам, жизнь, несмотря на все её уродства, всё-таки стоящая штука.
Через какое-то время мне захотелось ещё раз взглянуть на девушку. Я повернулся и увидел, что она, оставив парня, пробирается вглубь салона. Когда она протиснулась до меня, я хотел пропустить её, а она вдруг сказала: «Здравствуйте, Владимир Николаевич». Я опешил, вгляделся и, наконец, дошло: «Оксана, ты?». Я не узнал её, потому что она очень похорошела и повзрослела, а ещё перекрасилась в блондинку. Мы проболтали всю дорогу, а на мой вопрос, не обидится ли её парень, она ответила, что никуда он не денется.
Когда она сошла, я подумал, что если Оксана, не только поздоровалась со мной (мне бы по уши хватило и её кивка), а оставила своего парня, протиснулась ко мне, чтобы поговорить, значит, я что-то да значил для неё. А если это так, то, может быть, права была Анина мама, и я не должен был уходить из школы.
Ну да, что уж теперь: мой поезд ушёл. Да и не во мне дело: Оксана сказала, что проходила практику в школе и хочет после окончания института идти работать учительницей.
- Как вы думаете, у меня получится? - спросила она.