Всё, что она знала на данный момент, это усталость и, пожалуй, ещё невезение. Хотя, рассуждать о последнем Чарли считала занятием неблагодарным.
Её опять куда-то возили, куда-то в сторону юга и моря. Там было всё и не было ничего, ведь она опять не смогла почувствовать прикосновение к реальности. О том, чтобы погрузиться в неё не было и речи – этого с Чарли вообще никогда не происходило.
Она почувствовала, что теряет способность выражать себя посредствам смыслов, заключённых в слова, но было уже поздно. Поздно, потому что ей уже успело стать безразлично и это.
Однако, Чарли по-прежнему помнила, могла помнить. Помнила итальянский пейзаж, который она проезжала, глядя на него в окно автомобиля, помнила залитую солнцем поляну, пестрящую цветами и быстрокрылыми инсектами. Она помнила профиль, запечатлённый ею в контражуре нажатием какой-то круглой, приятной на ощупь кнопки. Самым ярким воспоминанием было стальное полотно моря, чуть окрашенное бирюзой близ линии горизонта. На нём играли яркие световые блики, сквозь стёкла солнцезащитных очков кажущиеся рыбами из серебристо-лиловой амальгамы.
Да, она это запомнила, словно снова нажав на ту гладкую кнопку. С безразличием, чуть оттенённым грустью, Чарли думала о пустоте, заполнившей сердцевину этого воспоминания, пустоте, всплывшей мутно-пепельным пузырьком сероводорода из самых глубин её души.
А ещё Чарли ужасно устала. Её вымотала собственная лень, вечная неприкаянность, суета, напрочь лишённая смысла и, пожалуй, более прочего, собственное непонимание того, куда ей двигаться дальше. Она всерьёз подозревала, что её движение – это падение. И, пока она ещё не грохнулась о чугунное дно пропасти, Чарли хотела закончить два последних текста. Конечно, они будут уже не такими, какие ей удавались прежде, но всё же они будут.
Соль этих текстов – герои - самое важное для неё сейчас. Всё то, что возможно, от неё ещё осталось, она завещает им – тем, кто действительно дорог ей. Завещает всё, до последнего кварка. Возможно, только так, по прошествии множества пустых, бесцельных лет, однажды Чарли вернётся к текстам – бытию её героев, и снова пройдя тропами их судьбы, сможет наконец разглядеть себя, ту, какой она могла бы быть проявившись в ином.
Хотя, это возвращение не так уж и важно, куда как важнее то, что она могла.
Сейчас она чувствовала в безумном трепете оплавленного жарой, и густо напитанного влагой воздуха, дрожащего под вечно ворчащим грозами небом, чьё-то умирание. Словно тонко настроенный прибор, Чарли всем своим существом впитывала безропотность и обречённость этого «нечто», и она его понимала. Ей казалось то, что чувствует это умирание, важнее и ярче того, что ощущает она сама.
На полотне слепого дождя закатные лучи начертали мутную радугу – последнюю спокойную улыбку того, чему не суждено было сбыться в этот день. Она немного удивила Чарли, и даже успокоила, побудив вернуться к текстам.
Её пальцы быстро бегали по клавиатуре, строчки, рождённые ими, говорили о чём-то далёком и светлом, полном желаний, которые непременно сбудутся, об искренности и красоте, о соответствии мира и «я», о пульсации жизни. Тишина покоя и безмятежности окутали бархатную грусть её мыслей, музыка зашторила звуки падающих капель. Скоро совсем стемнеет, но прежде, обязательно кончится дождь – туча её души прольётся на электронное полотно, снова обернувшись текстом, и то, что её небо совсем опустеет, больше не имеет значения.
Поняв, что её больше ни что не потревожит, Чарли подумала, что превратилась в вампира своего собственного сердца.
Чувство умирания чего-то таинственного, растворённого в остывающем воздухе сумерек, снова коснулось её сознания долетевшим из форточки слабым дуновением ветерка. Чарли посмотрела в сторону окна и поняла, что умирает там, за холодным стеклом, отгородившим её келью от мира. Это было просто и касалось только её отношений с реальностью. Это и было её отношение к реальности.