Светлана, единственная красавица во всей библиотеке, налила себе чаю. До конца рабочего дня оставалось два часа.
На самом деле, вряд ли у кого-то из сотрудников повернулся бы язык назвать Светлану красавицей. Худая, вся какая-то черная, с вечно убранными в узел волосами, она с одиннадцати утра до семи вечера сидела в нотном отделе и копалась в старых изданиях. Курила крайне редко, сплетни не рассказывала, вроде бы писала диссертацию на неудобоваримую тему. Но подруг у нее не было, и толком никто ничего не знал…
Николай Петрович Бублик, заведующий отделом нотных изданий, аккуратно бросил два куска сахара в кружку и интеллигентно высморкался.
– Светочка…
– Да?
– Да вот… Хотел осведомиться о вашем здоровье…
– Уже лучше, – коротко ответила Светлана.
– Диссертацию пишете?
– Возможно. Пока не знаю точно.
– Света…
– Что?
– Не хотите сегодня сходить в театр? Понимаю, незапланированно, но у меня оказался лишний билет…
Светлана подняла глаза:
– Сегодня я занята. Извините.
Ей удалось отпроситься на час раньше. Со стороны Бублика это было очень мило, и она решила, что в следующий раз с ним нужно обойтись мягче. Впрочем, через полчаса она и думать о нем забыла.
Придя домой, она разделась и как попало разбросала одежду по всей комнате. Приняла ванну. Подбежала к шкафу и вытащила оттуда деревянный сундучок, прошептала что-то и аккуратно извлекла из него синий стеклянный пузырек. Когда Светлана сняла с него крышку, по комнате распространился странный сладковатый запах. Она вылила на ладонь немного полупрозрачной серебристой мази и нанесла ее на грудь и плечи. Кожа сразу замерцала, и все тело слегка обожгло. Она рванулась в сторону и мазнула ладонью стоявшую в углу, у пианино, метлу. Метла дернулась и предприняла попытку заплясать, вытряхивая застрявший между прутьями мусор. Светлана несколько мгновений молча смотрела на нее, потом повернулась вокруг себя на месте, буйно расхохоталась. Каждый раз она верила и не верила самой себе, каждый раз сомневалась и ругала себя за эти колебания. Не могло тут быть никаких сомнений, как ей в голову такое пришло! Все будет, все будет как обычно, нельзя в это не верить!
Она подпрыгнула, перевернулась в воздухе, подлетела к стене и щелкнула выключателем. Люстра погасла, и нежный, тревожный свет летнего вечера влился в комнату. Светлана распахнула шкаф и, прищурившись, вгляделась в свое отражение. Сейчас, в широком потоке розово-голубого света, она действительно была красавицей с волосами до пояса и зелеными глазами, на дне которых загорались серебряные искры. Случись заведующему отделом нотных изданий увидеть ее сейчас, он потерял бы покой навеки. Светлана представила себе его лицо и снова расхохоталась. Она еще раз повернулась на месте, придирчиво оглядывая себя, но… уже пробило девять часов. Лететь же нужно было далеко. Оседлав метлу, она вскочила на подоконник и, не потрудившись закрыть распахнутое окно, понеслась по воздуху.
Ей нравилось летать высоко, как можно выше, над верхушками деревьев, где-то на уровне двенадцатого этажа, так, чтобы уличные огни сливались в разноцветные пылающие потоки, образующие замысловатые узоры. Облитое холодным воздухом, ее тело в полете горело; она была готова пронзить себя метлой, на которой сидела, и млела, переворачиваясь вниз головой, чтобы хоть немного отвлечься. Ее волосы обрывками темных облаков мелькали в окнах многоэтажек, и люди ожидали грозы. А она выхватывала взглядом перевернутые вверх ногами люстры, шкафы, шторы, гротескные лица. Ее снова жгло, и она крепче вцеплялась в ручку метлы и выгибала спину. Под руками – шершавое дерево, глаза закрыть, волосы взметнуть, телу – пылать, на все плевать, только нестись – как можно выше и дальше, дальше от проклятого, скучного, благопристойного вечера!
На чьем-то подоконнике стояла ваза с сиренью; Светлана подлетела к ней поближе, снова перевернулась и дунула на цветы. Они разом поникли и запахли сильнее и слаще, умирая. Светлана рассмеялась и неожиданно встретилась взглядом с девочкой, подошедшей к окну. Девочка смотрела на ведьму и видела ее, не смутное очертание грозовой тучи, а ее лицо и глаза, и Светлана, смутившись на мгновение, облегченно вздохнула: «Тоже полетит… через несколько лет».
Она летела, и ветки хлестали ей спину, и все сильнее и сильнее становился запах пригорода, поля, леса… Она смеялась, ветер разносил ее смех, а снижающееся солнце золотило ее волосы и играло переливчатыми красками на прозрачных крыльях внезапно возникших рядом существ. Это были вилии и сильфы. Они летели, то отставая от нее, то обгоняя, и выделывали в воздухе фигуры, и смеялись стеклянным смехом…
– На Темное озеро? – крикнула она.
– На Темное озеро! – ответили они, кружась.
Солнце, близкое – протяни руку! – куда-то свалилось, забрызгав деревья кровью. Взошла луна, испещренная шрамами.
Светлана с наслаждением пила сырой воздух и всматривалась вдаль, разыскивая знаки, прислушиваясь. Откуда-то послышался колокольный звон. Он плыл и растекался, и казалось, будто воздух наполнился тысячами маленьких невидимых существ, крылья которых звенели, сливаясь в ровный гул.
– Это еще что такое? – крикнула Светлана. – Что за ерунда?
– Ничего страшного, – звенели сильфы. – Дух изгнания летит к озеру на своем коне. Там готовятся к встрече.
Они были правы. Где-то внизу замерцали далекие огни; Светлана немного снизилась. Она еще никогда не была здесь, но узнала условленное место сразу.
В черном зеркале озера, окаймленном алыми маками, бледно отражались высокие травы. К воде пока никто не приближался, и Светлана поняла, почему. В середине озера замерцало голубое свечение, и на поверхности появились русалки. Их прозрачные плечи нежно светились, а сине-зеленые нити волос стелились над водой. Они что-то пели, но шум – прибытие ведьм и колдунов, писк эльфов и несмолкающая болтовня вилий – заглушал их голоса.
Поляна преображалась, превращаясь в подобие дворца, только без потолка. На стволах деревьев каким-то образом укрепили факелы; в траве зажглись тонкие черные свечи. Их отблески окрасили воду огненно-золотистыми оттенками. Откуда-то запахло сочным жареным мясом и травами.
Внезапно Светлана почувствовала пронизывающий холод и, обернувшись, увидела двух мрачных вампиров с вытянутыми землистыми лицами. Они не обращали на нее внимания, о чем-то переговариваясь, но Светлана поежилась: ей было неприятно находиться рядом с ними и, взяв поданный серыми эльфами бокал, она незаметно отошла в сторону. Сделала глоток – поперхнулась и резко шагнула назад, кого-то толкнув, – таким удивительным, отдающим полынью и жизненным разочарованием, оказался напиток. Потом вдруг вспомнилось, что и еда, и питье будут необыкновенно горькими вплоть до появления великого мастера. Светлана с досадой поморщилась и оглянулась, почувствовав чей-то пристальный взгляд.
В том, что она толкнула не кого иного, как Николая Петровича, сомневаться не приходилось, хотя осознать это было чрезвычайно трудно, особенно глядя на украшавшие его печальную голову короткие рожки. Светлана отбросила бокал и начала смеяться, льдисто и страшно. Он несколько секунд смотрел на нее, а потом скрылся за ближайшими деревьями.
Внезапно гул затих, уступив место легкому стуку копыт. Кто-то ехал по лесной дороге, и собравшиеся знали, кто это. Ведьмы замерли, готовые в любую секунду присесть в реверансе. Деревья расступились, и на поляне появился всадник на великолепном черном коне.
Великий мастер, сын печали, одетый в чрезвычайно простой черный камзол с черным же кружевным воротником, соскочил с лошади и бросил поводья двум крошечным красным пажам. Позолоченный эфес его шпаги искрился в лунном свете. Все, включая своенравных русалок, наклонили головы. Великий мастер небрежно снял широкополую шляпу и отбросил ее в сторону.
Церемониал был сложен и торжественен, но Светлана ничего не замечала, завороженно глядя на искрящуюся в лунном море шпагу… Великому мастеру подали факел, рассыпавший в воздухе золотые и красные искры, которые вмиг обернулись юркими ящерками-саламандрами. Русалки начали новую песню, а саламандры собрались в середине поляны, и там тотчас запылал костер. Великий мастер обводил собравшихся тяжелым взглядом.
Саламандры выскочили из костра – уже в облике девушек, одетых в короткие платья густого красного оттенка; золотые браслеты и ожерелья, в бесчисленном множестве опутывавшие их руки и шеи, переливались и звенели. Под звуки меланхоличного, мечтательного гобоя русалки нырнули в озеро и минуту спустя снова появились на поверхности воды, держа в руках невиданные белые цветы, чуть серебрящиеся по краям, и длинные нити жемчуга, которые они по старинному обычаю дарили тем, кому не суждено попасть на дно.
Откуда-то возник длинный дубовый стол, уставленный бронзовой посудой. Согнувшись в три погибели и непристойно ругаясь, трое сатиров притащили огромный котел горячего ароматного вина. Саламандры принялись разливать его в кубки. Красное и пряное, оно пенилось и сверкало, и русалки тянули к столу свои прозрачные руки, но не могли достать. Чарующие улыбки слетели с их лиц. Хвосты нетерпеливо били по воде.
Справа от Светланы уселись те хмурые вампиры. Напротив – компания лягушек, как на подбор, в пенсне, и огромный ворон с моноклем во внимательном глазу. Подняли кубки в честь сына печали. Зазвучала торжественная музыка – выход королевы. Снова подняли кубки – за королеву. Оркестр грянул бешеную польку, и в вихре танца Светлана выхватила взглядом невысокого сатира с забавной бородой.
– Николай Петрович! Какого же черта вы тут делаете, а? – смеясь, спросила она, перекрикивая музыку.
Он не ответил. А может быть, она просто не расслышала.
Великий мастер почти не принимал участия в общем веселье, протанцевав всего один обязательный вальс с королевой шабаша. Только когда разбушевавшаяся свинья хулиганского вида нацепила на голову снятый с кого-то бархатный берет с белоснежным пером, он ухмыльнулся, но тотчас же снова погрузился в размышления.
Светлана плясала и кружилась в лунном зареве; ее волосы попадали в огонь, но не горели, и она со смехом отбрасывала их назад. Так, танцуя, она постепенно отдалялась от толпы, приближаясь к плотной темной стене деревьев.
В просвете между стволами возникла черная фигура великого мастера, причудливо освещенная пляшущими языками пламени. Он и Светлана не отрываясь смотрели друг на друга: великий мастер насквозь пронзал Светлану своими горящими глазами, предвкушая удовольствие, а она замерла, чувствуя, как бешено колотится сердце. Казалось, его стук гулко разносился по всему лесу.
Сын печали сделал шаг назад; она тоже. Он на секунду скрылся за деревом – и она уже озиралась в поисках, пока он снова не показался – чуть дальше. Крики пьяных вилий затихали вдали. И только от осины отделилась никем не замеченная тень сатира…
Над озером поднимался нежный туман. Потух костер, неверным шагом разбрелись последние вороны и лягушки. Заря высветила опрокинутые кубки и опустевшие тарелки. Стояла такая тишина, что в ней, казалось, можно было различить чьи-то звенящие голоса. Ведьмы торопливо собирали в горсти золу догоревшего костра и разлетались. Светлана видела, как подруги уводили вдрызг пьяную мышь в сбившемся набок котелке и основательно помятом смокинге. Она упиралась и что-то пела.
Светлана налила себе чаю. Рабочий день только начался, но ей смертельно хотелось спать. Скрипнула дверь, и в проеме возник Бублик. Он неспеша открыл шкаф и достал из него чашку. Налил чаю. Бросил два кусочка сахара.
– Простите… – кашлянул он. – Вы откладывали клавир «Набукко» для молодого человека?
Она не подняла головы:
– Вон там.
– Света…
– Да?
– Света… Тот архетип, который вы так ярко, так первобытно воплотили…
– Архетип? – Светлана пристально посмотрела на него. Под ее глазами отчетливо прорисовывались темные круги.
На следующем шабаше она без слов отдалась сатиру, и на следующем, и на следующем…
– Вы же ведьма, Света, зачем вы лжете?
– Ведьма? – она расхохоталась, льдисто и страшно.
Далекие огни. Огненное озеро. Пряное вино.
– Зачем ты притворяешься? Почему потом делаешь вид, что не понимаешь?
– Да молчите, молчите же, Николай Петрович… Я ведь не просто так стала ведьмой…
Солнце сверкнуло в воде, словно шпага в лунном свете.