Сев в машину, он включил зажигание, но перед тем закрыл глаза, глубоко вздохнул и выдохнул несколько раз, и начал спокойно выруливать со двора.
– С Богом! – сказал он и влился в поток машин.
А их в центре в это время дня, как обычно, было очень много. Он въехал на площадь Толстого, потом сделал правый поворот и пошел вверх по улице Толстого мимо уже буйно цветущего парка Шевченко, пересек Владимирскую, спустился вниз мимо Ботанического сада и дальше по Саксаганского через площадь Победы направился к Лукьяновке, а оттуда уже по Артема доехал до Сырца и, сделав правый поворот у метро, поехал вниз на Фрунзе. В эту пору года Киев был настолько красивый, утопающий в буйно цветущей растительности, курящихся сиреневым “дымом” кустах сирени, цветущих каштанах, что у него защемило сердце от любви к этому городу, как к любимому человеку. Но на Московском мосту, как всегда, что-то случилось, и движение застопорилось. И он понял, что попал, попал в эту чертову пробку, как ни старался обойти все “опасные” места. Машины все прибывали. До поворота на Закревского, где в каком-то кафе сидела ОНА, ждала его, а он торчал в этой пробке и ничего, ничего не мог сделать. Несколько десятков таких же машин, как его, стояли, и в каждой кто-то куда-то спешил, и абсолютно ничего нельзя было с этим поделать. Вдруг раздался звонок на мобилку. Он посмотрел и увидел, что это Людка.
– Да, я тебя слушаю, – как можно спокойней сказал он.
– Ты где это шляешься в рабочее время? Почему никто не отвечает, ни ты, ни твоя эта подстилка Танька, цапля длинноногая?
– Ты зачем звонишь, хочешь поссориться или испортить мне настроение? Учти, я могу испортить его тебе не хуже. А насчет Татьяны рекомендую поосторожней. Она моя секретарь, ты поняла? Сек-ре-тарь, и больше никто. Говори, что тебе надо. И не ори в трубку, я тебя хорошо слышу.
– Ты что это батюшке нашему наговорил такое, что он пришел и сказал, что “больше мамашу Вашу исповедовать не буду. Она не моего прихода, прописана в городе. Вот там пусть и исповедуется”? Проронил, что встретил тебя в городе, и ты сказал, что благодарен ему за все, но теща не нуждается в его духовном руководстве. Зачем ты такое ему сказал? Ты что, белены объелся! Он для нее всё. Он святой! И где это он мог тебя встретить, скажи мне, днем? Что это за обряды совершаешь ты днем, с кем и в каких храмах?
Она еще что-то там верещала, но он нажал кнопку связи и отключил невменяемую жену. Да, дела плохи. Матери нет рядом, она, того и гляди, свихнется совсем. Делать-то ей нечего совершенно. Ни на рынок или в магазин съездить, – все за нее делает прислуга, – ни к детям-внукам сходить, ни к подружкам или куда еще. В музеи и на концерты они не ходят, подруг у нее таких нет, чтобы с ними пойти. Крутит кино себе по видику. Да, она не менее одинока, чем он. Но он хоть на работе с людьми общается. А она все с мамашей да с мамашей, выжившей из ума после смерти свекра. И он почувствовал, что отвечает за нее, отвечает, что бы там ни было.
– Эх, совсем некстати этот звонок, так не вовремя. У него было такое настроение, он так спешил. Теперь его рожа опять будет постной, и это в лучшем случае.
Мобильник зазвонил опять. С досадой посмотрев на него, он увидел незнакомый номер. Он обычно не отвечал на незнакомые звонки, но тут ему что-то подсказало, что это может быть она. Ведь он еще не успел внести ее номер в мобильник, а у нее была его визитка.
Он нажал кнопку и услыхал ее хрипловатый голос, несколько измененный связью:
– Это я. Ты не беспокойся, я знаю, что ты торчишь в пробке на мосту. Тут в кафе есть приемник, и какая-то станция периодически передает информацию о ситуации на дорогах города. Ты ведь в пробке, да, на Московском мосту?
– Да, вот сижу, загораю. А ты как, не надоело ждать?
– Нет, ничего. Я потерплю. Я терпеливая.
– Я как только, так и сразу….
– Хорошо. Целую, – сказала она и отключилась
– Что?! Что ты сказала?! – сдавленным голосом спросил он уже немую трубку.
Вдруг опять зазвонил мобильник.
– Они что, без меня не могут? – чертыхнулся он.
Звонила опять Людка:
– Это я. Не отключай. Мать надо забрать из больницы, немедленно.
– Не могу. Подождет до завтра. Её все равно никто не выпишет во второй половине дня. Там уже никого нет кроме дежурного врача. А он не имеет права выписывать без лечащего.
– Она просится домой. Говорит, не хочу в больнице умирать, как Кириллыч, один одинешенек.
– Люда, послушай, я заберу мать завтра утром, как только появятся врачи. Скажи мамаше, чтобы не смела даже и думать о смерти, что она еще нам нужна.
– Ой-ой-ой, больно она тебе нужна, сердобольный ты наш.
– Послушай, не ехидничай, в конце концов. Скажи, что она тебе нужна. Или нет, уже не нужна? Ты от нее устала?
– Не трынди. Езжай за мамой сегодня, сейчас же, и все тут, – тоном приказа сказала Людмила.
– Нет, не могу, понимаешь, сегодня не могу. У меня очень важная встреча, и когда закончится, не знаю. И без угроз и глупостей. Один уже сегодня доугрожался.
– Это ты на кого намекаешь, на батюшку?
В это время машины начали медленно продвигаться вперед. Похоже, с аварией, а это, несомненно, была авария, так вот с аварией уже разобрались. И пробка очень медленно, но неуклонно начала рассасываться. Кто-то пытался втиснуться в его ряд перед ним, но не получилось.
– Все, больше не могу разговаривать, – сказал он и отключил телефон.