Приближение города ознаменовалось густотой “посадки” рекламных щитов. Они его не раздражали. Он привык к ним. До некоторой степени, они даже ему нравились: он любил наблюдать за изобретательностью человеческого интеллекта и, одновременно, за тупостью некоторых особей.
Отдельные «борды» представляли собой сочетание графического слабоумия с интеллектуальным. Как исполнители, так и их заказчики наперегонки демонстрировали свой полный дебилизм и некомпетентность в рекламном деле. Но, в последнее время, таких щитов становилось все меньше. Чаще всего, такие щиты рекламировали товары местного производителя.
«Якійсь жах!» – услышал он как-то комментарий какого-то дядьки на улице, обернулся и рассмеялся. Щит рекламировал подсолнечное масло местного производителя. Жуткая безвкусица графики и слогана очень «гармонировали» друг с другом. Он рассмеялся, дядька тоже. И оба разошлись в разные стороны, каждый по своим делам: дядька тащил на рынок мешок с чем-то, похоже, с картошкой, а он подошел к своей машине и поехал на региональное совещание членов корпорации.
Он уже подъезжал к центру, что ощущалось по количеству крутых машин, пробок, нервным рывкам пешеходов, “стартовавших” с тротуарных бровок в желании обогнать бегущих рядом и успеть коснуться ногой противоположного тротуара до того, как на него ринется вся эта армада “Опелей”, “Мерсов”, “Ауди”, BMWешек, и пр. Скрипели тормоза, чертыхались пешеходы, кто-то пытался “вписаться в поворот”, надеясь произвести обходной маневр и вырваться на прямую, минуя заторы и пробки.
Он тоже застрял в одной такой пробке на углу улиц Вадимирской и Ярославова Вала, и вдруг аж вздрогнул: перед его машиной дорогу переходила Томик-гномик, его школьная любовь, которую он видел в последний раз лет двадцать пять – тридцать назад.
Он тогда уже ушел из школы в этот индустриальный техникум, уже не один раз “перепихнулся” с Людкой. А Томка тогда встретилась ему на бульваре Шевченко. Она была еще со своей неразлучной подружкой, жердью Светиком-скелетиком, как дразнили ее в школе. Девчонки дружили с первого класса. Томка была такой малюсенькой, поэтому ее так и прозвали “гномиком”. Светка была ей назначена в подружки самим Господом Богом: если кто Томку обижал, он рисковал напороться на Светкины кулаки. Хоть и худющая, она била своими костяшками больно и без промаха. Ей все советовали пойти в бокс. Но тогда, в их детстве не было бокса ни для девочек, ни женского. Это сейчас бабы бьются на ринге не на жизнь, а на смерть. Он один раз видел такое зрелище где-то в Штатах и ему стало нехорошо.
И вот сейчас дорогу перед его машиной переходила стройная, делового вида молодая женщина, в строгом английском плаще, с сумкой в виде папки под мышкой. Весенний ветер слегка шевелил пепельные пряди абсолютно невьющихся, прямых волос. На шее был легкий шейный платок. Она была похожа на деловых дам, которых не один раз он видел в Германии, Англии или Штатах. Похожа, да не очень.
«Нет, там таких классных барышень, как у нас, нет! – подумалось ему. – Чего-то им со всем их шиком и ухоженностью не хватает. Не дотягивают они до наших».
Она двигалась быстро, высоко, с достоинством подняв голову. Но что-то в ее взгляде было ускользающее от его понимания, что тревожило. Он еще не смог себе объяснить, что, как она уже достигла противоположной стороны улицы и быстро пересекла ее, так как был дан зеленый свет пешеходам, стоящим на углу. Она дошла до второго светофора и начала удаляться от перекрестка, повернув вправо. Темный плащ был не длинным и не очень коротким, но он увидел ладные ноги в обтягивающих стройные икры бесцветных колготах, стильные туфли на низком каблуке, и у него неожиданно закопошилось сердце. Что-то вроде желания шевельнулось внутри, но он даже не успел удивиться, так как и ему пришлось, не мешкая ни секунды, стартануть, сделав правый поворот, и ринуться вперед вместе с десятками машин, минуя новые кафе, книжный магазин, станцию метро, банк….
Он ушел в левый ряд, и машинально, не думая, начал краем глаза искать ее в толпе спешащих прохожих. Но, увы, ее не было видно.
«Может быть, она вошла в какое-то здание? – подумал он. – Там есть посольства», - неожиданно подумал он, так как уж очень она смахивала на какую-то иностранку.
От злости непонятно на кого, он прибавил ходу и чуть не врезался в идущий перед ним «Лансер». Пришлось поубавить свой пыл и жар и повнимательней следить за дорогой. Он свернул на спуск по бульвару. Опять попал в пробку и застыл, по-идиотски мечтая, что вдруг опять, из толпы вынырнет она, и он опять увидит ее такое родное лицо, которое много лет он старался забыть, выбросить “эту дурь” из головы, пока, в конце концов, за всеми своими “подвигами” действительно не забыл ее.
И вот теперь она прошла мимо него, не видя его и не зная, что он за ней наблюдает. А он сидел в машине невидимкой и мечтал продлить этот момент до….
Он услышал, как сзади начали сигналить, давая ему понять, что пора тронуться с места. Обогнавший его справа мужик посмотрел на него и повертел указательным пальцем у виска. Его губы очень выразительно сартикулировали обычное слово, употребляемое в таких ситуациях. Но мужик этот, похоже, от больших эмоций, чуть сам не задев идущего справа, прибавил газу и умчался вперед, догоняя тех, от кого уже успел отстать.
Он рванул с места, слегка “приварив” к асфальту покрышки, и спустился вниз к Бессарабке. Свернул направо. До офиса оставалось совсем немного. Он взглянул на циферблат часов на щитке, и увидел, что приедет, если ничего не произойдет по дороге, тютелька в тютельку.
– А ничего не произойдет, – произнес он вдруг вслух. – Теперь, когда у меня есть ты, ни-че-го произойти не может. И все тут!
Он сам удивился своим словам. Но больше всего он удивился тому желанию, которое явственно заявило о себе знакомой, но почти забытой тяжестью в чреслах. Это ощущение стало для него просто открытием.
Действительно, он уже подумывал обратиться к сексопатологу: ведь ненормально, когда мужчина в его возрасте, с его возможностями не испытывает ни малейшего желания обладать женщиной. И вдруг он понял, что дело не в нем, а в этих бездарных, пошлых, циничных женщинах, женщинах без изюминки, с глазами, которые ничего не выражают, кроме алчности или похоти, для которых мало что представляет интерес, кроме денег, бесконечных гулянок с выпивкой и завершающий аккорд, – секс, обычное физиологическое отправление.
Он когда-то слышал, что есть секс, как наивысшее проявление духовного родства партнеров, но тогда эти слова его насмешили до слез. Он так долго хохотал, что у него свело скулы и мышцы живота. Еле-еле отошел от этого, вытирая глаза от катящихся слез, и, громко сморкаясь, он тогда грязно выругался, налил себе водки в бокал для вина, выпил залпом и зычным голосом потребовал девку, и немедленно, и чтоб у нее все было на месте, и в нужном объеме, и без этих выкрутасов. Все дружно рассмеялись, так как девок под рукой не оказалось: мальчишник у них был, типа.
И вот теперь, он с болью в душе осознал, что есть это, есть! Только, как его достать, как дотянуться до этого удивительного волшебного нечто, чему названия нет или, по крайней мере, он его не знает. Ибо секс для него все еще значил то же, что означал все эти годы, несмотря на чувство счастья и полной растерянности, которое его посещало оба раза, когда Людка говорила ему, что она беременна.
Его всегда удивляло таинство зачатия и рождения. И то, что этот маленький, беззащитный, теплый комочек есть плоть от плоти и кровь от крови его и его жены, что он есть производное от сопения и пыхтения, и трения его плоти о ее плоть, от того почти бессознательного состояния, в которое он впадал каждый раз при извержении семени, и, в конце концов, от того комка слизи, который он выплевывал в этом беспамятстве, и того блаженного состояния покоя и умиротворения, которое наступало после этого, когда он засыпал на полуслове, отвечая невпопад какой-то ерунде, которую Людка несла, строя из себя “бывалую” бабу.
Ох, как далеко ей было до них! Он знал, что был у нее первым, и, похоже, единственным мужчиной, и это его смиряло с ее глупостью и врожденной похотливостью.
– И откуда это в ней? – часто задавался вопросом он. – А, видимо, все бабы так устроены, – делал он выводы, и с еще большим напором нападал на нее в постели каждый раз, когда они оставались одни.
Но постепенно желание угасало, да и Людка не выказывала особых признаков былой страсти.
Он подъехал к зданию, вышел из машины, и уже на расстоянии закрыл ее и быстрым пружинистым шагом, как когда-то в юности, взлетел вверх по ступенькам и вошел в фойе офиса.
Вчерашний охранник уже сменился. Он поздоровался со здоровенным детиной, коротко остриженным, с крепким затылком. Лицо парня ничего не выражало, кроме готовности броситься в огонь и воду во имя спасения чего угодно или кого угодно. В данном случае, это был он, шеф большой, солидной кампании, человек, наделенный полномочиями решать судьбы сотен людей. Но кто дал ему эти полномочия? Об этом никто не задумывался, кроме него самого, причем, только с недавних пор.
– Когда ко мне придет мужчина, скажет, брокер, пропустите его и укажите этаж и номер офиса, – сказал он и пошел к лифту.
Он вошел в пустой лифт (сотрудники еще не успели заполнить его) – и видение, промелькнувшее перед его машиной, вновь встало перед его глазами.
«Похоже, у нее не все так радостно, – подумал он. – Лицо у нее какое-то непроницаемое». Понятно, она переходила дорогу, спешила и думала только о том, как бы успеть до переключения светофора. Но вся мимика ее лица говорила о том, что у нее не так много радости в жизни.
Он вставил ключ в дверной замок, провернул его, открыл дверь и вошел в офис. И вдруг он понял, что прошло менее 12 часов с тех пор, как он закрыл эту дверь. Но сейчас в эту комнату вошел уже совершенно другой человек. Тот человек умер, умер под колесами авто на перекрестке улиц Владимирской и Ярославова Вала….