Он свернул с головного шоссе на улицу поселка, где стоял его дом, и еще издали увидел огромный старый каштан, стоящий за забором, ограждающем его участок от проезжей части улицы. Молодая буйная зелень кроны была освещена бело-розоватым цветом свечей, зажженных заботливой рукой незаметно подкравшейся весны. Эта внимательная дама не пропустила ни единой свечечки, и те освещали все вокруг мягким, неназойливым свечением.
Солнце медленно выходило из-за горизонта, но пока что не слепило глаза. Еще минут двадцать назад ничто не отбрасывало теней: ни деревья, ни заборы, ни кусты, выбивающиеся за пределы участков через редкие “зубы” деревянных заборов. Но вот они, совсем еще короткие, стали удлиняться, расти, как на дрожжах, и ложиться на влажную от росы пыль проезжей части дороги, на сочную зелень травы, усыпанную мириадами капель, переливающих всеми цветами радуги.
Он подъехал к крепким металлическим воротам в непроницаемом железобетонном заборе, окружающем его участок. Таких заборов вокруг подобных домов и участков в этом поселке, да и во всех поселках вблизи столицы становилось все больше. При помощи дистанционного управления он открыл ворота и въехал в свои владения. Ворота мягко, бесшумно замкнулись за его спиной.
Проехав к гаражу, что стоял в стороне от дома, он вновь при помощи дистанционного управления открыл его и медленно въехал. Заглушил мотор, вынул ключ зажигания и вышел из машины, заперев ее, машинально проверив ручку дверцы, закрылась ли она. В гараже без освещения было темно, солнце светило с тыльной стороны, и он чуть не упал, споткнувшись о какой-то предмет. Чертыхнувшись, он наклонился, пошарил рукой, но так ничего и не нашел.
«Может я засандалил его под машину или куда еще. Надо бы сделать автоматизированное освещение, как у всех порядочных людей, – подумал он. – Что ж это я не досмотрел, когда строили гараж?»
Заперев гараж, он направился к дому, но не к центральному входу, а боковому, через кухню. Тихо открыл дверь и, сняв на коврике у двери туфли, вошел, мягко ступая в одних носках.
– Ну, и сколько мы должны это терпеть? – вдруг услышал он голос тещи.
Он увидел, что обе, теща и его благоверная, сидят в кухне за столом, в халатах поверх ночных рубах, и нервно стучат по клетчатой скатерти пальцами, точно выбивают барабанную дробь. Рядом с тещей стоит полупустой стакан с водой, возле которого валяется пачка каких-то лекарств.
– Что такое? Что за базар? – пошел он в атаку, не желая отвечать им ничего. – Сегодня что, всенощная? Или ночные радения? А где компания, мужики, бабы?
– Ты, чо, белены объелся? Какие мужики? – взвилась Людка. – Ты лучше сам расскажи, по каким шлюхам таскаешься по ночам? А, может, мальчиками заинтересовался, красавчик? Или работаешь, не покладая рук, домушничек?!
Раздался звук пощечины. Он сам от себя не ожидал такого. Вообще он не помнил, когда дома распускал руки. Он никогда не поднимал руку ни на жену, ни на кого-либо из родных. Бывали времена, когда он мог съездить по роже, и не только это. Но все это было так давно, как будто в другой жизни.
«Действительно, в другой», – пронеслось у него в голове.
После “рукопашной схватки” в стане “противника” возникло некоторое замешательство. Воспользовавшись этим, он рявкнул как можно свирепей:
– Так, слушать мою команду: все по нарам. Марш каждая в свою камеру, и чтобы духу вашего здесь не было! Понятно, что я сказал? – тихо, но очень жестко произнес он.
Видимо в его голосе было что-то такое, от чего обе встали, без слов, и посеменили к лестнице, поддерживая друг друга.
– Кириллыча на тебя нет, – еще попыталась как-то сопротивляться теща, но вдруг тихонечко всхлипнула, перекрестилась, и обе поднялись на второй этаж, где находились три спальни и при каждой – по ванной комнате.
Он слышал, как жена вошла в туалет, потом раздался шум сливаемой воды, и затем все стихло. Подойдя к окну, он взглянул на свежескошенный газон: весь газон искрился серебристым светом, но кое-где на кончиках травинок занимались жаркие вспышки в горячих лучах медленно, но неотвратимо встающего солнца.
Еще с детства его удивляла эта неизбежная смена ночи – днем, а зимы – рано или поздно настающим летом. Он никогда не читал Шекспира, даже ни разу в жизни не смотрел экранизаций по его пьесам, но что-то вроде слов шута о неизбежном обращении, которое совершает король по “кишкам” червя, не один раз приходило ему на ум.
Он увидел стайку черных пичуг, которые сели на траву и начали деловито склевывать то ли не проросшие зерна газонной травы, то ли жучков или вылезших в ночи червяков. В поселке было тихо, только слышалось пение рано, вместе с солнцем, встающих птиц, да где-то на окраине кто-то заводил мотоцикл. В райской тишине этот грохот сильно резал ухо. Потом послышался мерный перестук колес железнодорожного состава, переезжающего через реку по новому мосту, соединяющему левый и правый берега Днепра. Обычно этот шум не был слышен днем на фоне глухого, долетающего сюда рокота разбуженного города, порожденного жизнедеятельностью человека, – той грубой физической силой, которая высвобождается в результате этой деятельности.
Он очень любил эти утренние часы, когда кажется, что вокруг никого, ни единой души, как на Марсе. Блаженная, сладостная пора!
Но тут где-то невдалеке гортанно запел петух, и ему начали отвечать все петухи поселка.
«Господи, пора лечь и поспать хотя бы пару часиков», – подумал он, и стал медленно подниматься по лестнице на второй этаж. Только сейчас он почувствовал, что по-настоящему устал, и сон засыпал ему глаза песком. Он подошел к двери спальни, нажал вычурную золотистую ручку двери, ведущей в супружеские “покои”, но дверь не открылась.
«Так, нас уже не пускают на законное супружеское ложе», – как-то беззлобно подумалось ему.
Он подошел к стенному шкафу в коридоре, вытащил оттуда плед, подушку, наволочку, отыскал свой старый махровый халат, и, с трудом удерживая это все под мышкой, спустился на первый этаж в гостиную. «В залу», как на совковый манер называла это элегантно обставленное помещение теща.
Так и не надев наволочки, он бросил подушку в угол огромного дивана, снял брюки, рубашку, носки (туфли он давно оставил у входной двери на коврике), и, не приняв душа, натянул на плечи холодный махровый халат, свалился на диван, закутался в плед и почти сразу же заснул. В последнюю секунду он постарался вспомнить, выставлен ли будильник на часах. Подсознание ему выдало утвердительный ответ, – и он провалился в тартарары.