Хотя он знал, что не все там так уже плохо. Но то, что в Киеве легче дышится, пьется и поется, и ходится, – это он знал наверняка. Хотя притом, что есть четкое ощущение различий в одной и другой столице, в глубинке народ везде одинаково бесправен, гол и бос. Не смотря на то, что он уже давно не скучал по старому порядку, он тосковал по той огромной стране, – как-никак, одна шестая суши! Но он совершенно не соскучился по тому “общаку” со всеми его прелестями. Он имел хорошее наглядное пособие по совковому мышлению, – это его теща и тесть, царствие ему небесное, коммуняка недорезанный, со всеми его наездами и желанием всем «посшибать рога». Его лозунгом было всегда: «Кто не с нами, тот против нас!». А значит – враг, и, следовательно, «если враг не сдается, то, в его интерпретации, его надо убить». Ему мешали все: и немцы, и их враги, евреи.
– У-у, антихристы, проклятые, – кричал заядлый коммунист. – Сам бы вешал их. Это они нашего Господа Иисуса распяли!
– Дед, ты чего? Так ведь Иисус сам евреем был, – возмущалась внучка.
– Ну и что. Он был евреем, а они – жиды. Поубивал бы всех. Ох, проклятое племя, в Америку им захотелось! Езжайте в свой ИзраИль! - с обязательным ударением на втором “и”. - Там есть, кому с вами расправиться! – кричал он, когда выпьет, намекая на арабов, на которых в этом вопросе он возлагал большие надежды.
Доставалось и грузинам, и армянам, и полякам, и латышам с эстонцами, и всем “черножопым”, и молдаванам….
– А их то за что? – спрашивала теща, видимо, в целом, разделяя настроения мужа.
Короче, старик был настоящим интернационалистом! Свой военный интернациональный долг он видел в том, чтобы всех «йих» (так он произносил на полу-украинский, полу-русский лад) утопить в лужах их же собственной крови. Потирал руки, когда наши полезли в Афганистан, потом страшно радовался Чечне и, одновременно, проклинал «незалежність і самостійників».
– Я бы им, этим чеченам, показал, что такое русский солдат! – хорохорился он. – Если бы не эти самостийники с их «ненькою». Я бы еще повоевал, я бы еще попытал арабов недорезанных.
– Ты, «русский солдат», сиди себе на печи и ешь калачи, – смеялась его жена. – Тоже мне, русский. Лях недорезанный!
Бабка была “чистокровна українка казацького роду”. На этой почве у них часто бывали стычки. Но сейчас это все в прошлом.
– Пап, так арабы-то, «наши друзья и братья по оружию» или «бандюги» проклятые? – незлобно смеялась Людка, намекая на ту роль, которую Кириллыч определил для арабов в «святой борьбе против проклятого племени сионистов» и их участия в войне на стороне чеченских моджахедов.
Дед умолкал, совсем запутавшись в своих политических приверженностях.
– А черт их знает, может и бандюги. Тем хуже для евреев и лучше для нас.
– Для кого «для нас»? А как же быть с русской армией и русскими солдатами?
– Ой, отстаньте вы все от меня. Ото свого Горбачева с этими его собутыльниками спрашивайте. Чего ко мне прицепились?
«Но все проходит, жизнь бежит,
И Вася тот в земле лежит».
Эти слова как-то приснились теще в одном ночном кошмаре. Во сне она видела себя ребенком во время войны. Голод, разруха, а ее старая “бабуся” рассказывала про свою молодость, первую любовь…. Все это во сне, конечно. Проснулась теща черней тучи. Ночевала тогда у них, вскоре после смерти мужа. Она часто теперь оставалась у них, дома в городе одной ей было плохо, а тут Людка дома, сад-огород, «церква». Вот в эту церковь она и помчалась ни свет, ни заря. Вернулась, он только позавтракал и собирался в город, в офис. В этот день было совещание как раз утром, в самом начале рабочего дня.
- Отвези меня на кладбище. Кириллыч меня ждет, – приказным тоном жены полковника ГБ сказала она нерадивому зятю.
Теща все никак не могла привыкнуть к тому, что он уже не та шпана и братва, а солидный бизнесмен, человек с положением. Когда Людка только открыла рот, пытаясь ей это объяснить, теща сперва закричала как базарная торговка, потом заверещала, как будто ее обокрали, а потом завыла навзрыд:
– Креста на вас нет! Отец в земле лежит, взывает к нам с неба! А вы….
– Так Кириллыч в земле или на небе? – спросил он.
– Ах, вот ты как?! Не твоего ума дело, нехристь окаянный, – вспылила вдруг она, намекая на его бабушку по материнской линии, чистокровную еврейку.
– Порасплодились тут как тараканы, – вдруг всплыла сакраментальная фраза Кириллыча.
Он приказал водителю свозить ее тогда на кладбище, а сам выскочил где-то по дороге, взял такси и в девять был уже в офисе.