Один из финалов:
http://www.youtube.com/watch?v=PfyqlMBeQFU
Мы отбили старика у стаи кротогризли и даже спасли его псов. Отшельник воспитал трёх и псы очень мешали нам спасать их хозяина. Чтобы не зацепить их очередями, пришлось стрелять одиночными, а мне ещё и тратить время на засовывание пулемёта за спину в чехол. Я попытался проделать это на бегу и промахнулся, конечно. Зато, когда подбежал, работы осталось - только пару раз махнуть потрошителем. Сердитый Кэссиди издалека орал нам, чтобы не застили и собирался в рукопашную, но воевать уже было не с кем. Давненько мы не появлялись в этих краях. Псы перестали драть звериные останки, как по команде. Отшельник пару раз подбросил и поймал отличный боевой нож, потом спрятал его в недра балахона и его верные бойцы немного расслабились. Они не рычали, а только смотрели. Много волчьей крови, манеры не собачьи, однако.
Подлеченный и перевязанный старикан сидел с нами у костра и молчал. Мы уже второй день тут на стоянке, но пока не слышали от него ни одного слова. На обращения он реагировал жестами или никак, только посматривал из-под капюшона пронзительно. Вероятно, он совсем отвык говорить и забыл слова людей. Псы понимали его прекрасно. Они переглядывались, он делал короткий жест или особо дёргал головой, мог просигналить им глазами. Взаимопонимание было полное. Туш кротогризли четвероногим хватит надолго, а все двуногие прямоходящие наедались вырезками и деликатесными частями добычи, истосковавшись по свежатинке. В последние три-четыре недели пришлось мотаться по делам и не до охоты было, а солонина уже поперёк горла стояла. Старику явно нравилось, что мы не захотели ночевать в его пещере и предпочли спальники у костра. А мы быстро привыкли к его молчаливому присутствию и снова стали трепаться о том, о сём и слушать байки о приключениях друг друга во времена, когда ещё не были знакомы. Отшельник обычно слушал наш трёп и по его лицу нельзя было понять, вникает ли он в наши речи или мы для него не большие говоруны, чем ветер Пустоши или скрип сухостоя. Пару раз мне казалось, что он прислушивается к моим рассказам о приключениях Выходца из убежища, моего деда, но могло и показаться. Потом я понял, что не показалось.
Мы собирались уезжать. Из пещеры вышел отшельник со свёртком в руках. За ним следовала верная троица псов и настала минута прощания. От кротогризли остались только обглоданные псами крупные кости. Старик остановился возле машины и посмотрел мне прямо в глаза. Я принял свёрток и попытался глянуть, но он жестом дал понять, что это не надо делать сейчас и махнул рукой, подгоняя наш отъезд. Мы попрощались, старец ответил легким поклоном и смотрел нам вслед. Картина запомнилась - отшельник и три пса в окружении шести черепов кротогризли на фоне каменной стены с темнеющим зевом пещеры. А над скалами на безоблачное небо взбирается солнце...
Ближе к вечеру нам попалась брошенная ферма с колодцем, на которой хозяйничала шайка стальных гекко. Браминов они уже слопали и так обрадовались нам, будто мы к ним в гости и ехали. У нас тоже настроение стало хорошим - еда бежала к нам сама и пускала слюни от энтузиазма. Шкур с них не надрать, конечно, но на вертеле очень даже ничего, особенно со специями, которые мы надеялись найти на ферме. И нашли. Почему-то я не решался развернуть свёрток старца в машине. Теперь было чувство, будто запрет какой соскочил и под треск гекконьего жирка, капающего в костёр, я развернул подарок отшельника.
Это была рукопись. Разнокалиберные листки были пронумерованы, отдельно были свёрнуты трубочкой бутылочные этикетки с исписанной белой стороной, а большими листами с записями был обёрнут маленький аппаратик. Судя по маркировке, это знаменитый легендарный "невидимка". К сожалению, с исчерпанным зарядом, но сама штука была большой редкостью. Не припомню, чтобы у кого-нибудь в Пустоши или в городах сохранился хоть один такой. Эта штучка окутывала владельца особым полем и делала почти полностью невидимым. Ночью или в тёмном углу было очень трудно заметить даже крупнотелого супермутанта с активированным "невидимкой", а получить в лицо струю из огнемёта с ближайшей дистанции очень легко.
После ужина я стал читать друзьям первые листки, в которых уже успел разобраться, пока готовилась тушка геккона. "Морфеус" - так называлась эта часть записок. Я помнил рассказы Старейшины об этом выдающемся злодее. Он был противником деда и считался вторым по важности после Повелителя в иерархии организации, которая чуть не превратила южную часть обитаемой Пустоши в царство мутантов с сумасшедшим уродливым гением в роли самодержца.
"Про Морфеуса говорили, что он бандит с детства. Начинал с грабежей караванов и одиноких путников, разорял фермы и никогда не страдал муками совести. Кто его надоумил создать секту? Мог и сам догадаться. Он не отличался ни силой, ни боевыми навыками, но был умён и удачлив, имел звериное чутьё и всегда верховодил. Почему-то он не любил стрелковое оружие и предпочитал "потрошитель" или лучшего друга фермера - электрохлыст, известный простолюдинам, как тыкалка для скота. А ещё у него был талант убалтывать людей. И не только простаков! Приходилось много раз слышать, как он говорит с умными и даже начитанными. Ему было нужно несколько минут, чтобы понять, чем можно привлечь собеседника, чтобы заболтать и убедить в чём угодно. Секта бродячих проповедников собирала пожертвования, занималась мелкой благотворительностью, попутно отмывая бандитские денежки, обретала популярность и росла. Ко времени слияния с силами Повелителя и окончательного превращения в культ Детей Собора она насчитывала так много людей, что филиалы расползлись по городам и городишкам, даже в Некрополис добрались.
Я до сих пор не помню, кем был до попадания в ряды новообращённых. Прошло много лет, но промывание мозгов, которое устраивали новичкам, оставило белое пятно в моей памяти. Жизнь начинается с момента, когда я стою в рядах людей в сиреневых балахонах и смотрю на экран, большой экран в зале Собора, на котором самое родное лицо в мире вещает нам самым родным голосом в мире самые доходчивые и непреложные истины. Иногда в зал входили чужаки, иногда к хирургу приносили больных и увечных, но самое начало запомнилось многочасовым стоянием и впитыванием истин, с которыми предстояло разойтись по Пустоши для спасения заблудившихся и потерянных. Мы почти не разговаривали между собой, мы впитывали. Батюшка Морфеус воспринимался, как ипостась Повелителя, как родитель и наставник. Мы жаждали его слов, нуждались в одобрении, а Собор был нашим домом. Все ощущали приближение времени исхода, мы были наполнены силой понимания истины и почти готовы выйти в Пустоши для спасения остатков человечества, и верили, что без нас нельзя. Важнее всего было найти тех, кто до сих пор прячется в глубоких убежищах и погряз в незнании. Эти несчастные исчерпали возможность отсиживаться, а на поверхности вымирающего мира их ожидала быстрая мучительная гибель, если не вмешаемся мы. Появление паладина, закованного в броню так плотно, что тела и лица не видно совсем, вызвало короткое замешательство, но команд никаких не поступало и мы просто наблюдали, как он торгуется в лавке и заглядывает в приделы. Однако, смутное ощущение угрозы ещё долго витало в Соборе после его ухода..."