некуда бежать

Дарья Герда Сидорова-Миллер
Некуда бежать.
Есть. Время разлеглось на ладони. В изгибах линий, складках кожи растянулись годы, столпились, сморщились. Смерть.
Который час? Забвение. Разве это так важно знать, когда тебя обдает своим теплым дыханием мать, когда ты ловишь топорщащимися крючками сливочного цвета рюшки на ее рукаве?
Услышать себя и испугаться.
Зажать уши от оглушительных пороков, от кричащего звона битья стекол мира.
Напрашивается, скребется в душу, умоляет впустить красота.

Организм из живых нот спрятался за пюпитром, ловя малейшее дрожание палочки про себя репетирующего дирижера, словно затаившийся в прыжке за мухой котенок.
Накатила волна, еще волна.
Зверь с разинутой пастью, клокочущей силой внутри, скребется в отсеки души, глумится на кладбище похороненных когда-то чувств, чтобы достать их, хорошо упакованных, из склепов.
Вдруг взял чуть выше, полоснул по самому сердцу своей прилизанной дирижером лапой.
Зацепился когтями за первый ряд.
Второй насторожился. притих. Как маленькие дети или звереныши, на которых шикнули.
Схватка была по всем законам военного искусства.
Вот он уже, оскалив свои безупречно ровные, ослепительные мотивы двинулся осторожной поступью через парализованный партер, не касаясь равнодушного бархата кресел, к бельэтажу.
Никогда так не властвовало напряжение слуха.
Глухие болванчики внемли, обессилев под грузом мелодии, которая придавила их, расколола надвое, этих фарфоровых кукол.
Она была дествительно обворожительной, но с характером, так что маэстро уже с трудом сдерживал. Как трепыхание крыльев неспокойного мотылька, как сбивчивое дыхание осилевшего гору, она то затихала, ушибленная палочкой дирижера, то входила в раж с силой девятого вала.
Он так хотел. Он продал душу музыке.
Как всесильный джин предан заржавевшей лампе, так и он был предан своему увлечению, страстью к музыке.

А их обманули. Ожидания рисовали другие картины.
Легких, повторяющихся, избитых нот.
Когда можно быть застрахованным от гениальности, не заморачиваться над собственной тишиной ума, простоватостью, они пришли слушать легкости, посредственности, чтобы можно было храпнуть в приятном бархате, сославшись на скуку...