1
Ура, у нас практика! Или – не «ура»? Да нет, вроде, всё-таки «ура»….
Конечно – практика, практике – рознь. Каждый более-менее продвинутый студент уже достаточно хорошо знает, что его ждёт – на том или ином этапе обучения. Друзья старшекурсники охотно поделятся с ним – перипетиями того или иного предмета, характером того или иного преподавателя, особенностями – той или иной практики. Судя по слухам, наша обмерочная практика – предстояла быть довольно увлекательным путешествием. И – без особой напруги. Вот геодезия, там – да: там придется немало побегать с теодолитом и геодезическою линейкой…. А потом – оформлять все эти замеры, с многочисленными расчётами, в – обложечки и папочки…. А там, внутри «обложечек» – уйма чертежей и формул.
А вот обмерочная – это поинтереснее…. Это как экспедиция на Тянь-Шань или в Сихотэ-Алинь…. Будут, конечно, и издержки – но, какая ж учёба – без них?
* * *
Итак – мы едем с Араповым. Судя по слухам, мужик он неплохой, не зверь вовсе, и судя по откликам – катастрофы у нас не предвидится. И то – хорошо. Едем в Башкирию. Слава богу – не в Антарктиду, и не на Острова Зеленого Мыса…. И – не к папуасам-людоедам, в Полинезию…. Башкиры, можно сказать, наша родня, да и случаев каннибализма – там не замечено. Кроме того, я вырос на тюменском Севере, а там, добрая половина населения, качающего нефть из сибирских скважин – родом из Башкирии. Так что – и с точки зрения географии – вариант далеко не худший!
Собираемся на вокзале, «под варежкой» – так в Свердловске называют место, на площади, перед железнодорожным вокзалом, где установлен памятник танкистам – бойцам Добровольческого Уральского корпуса.
Ну, там – так там, вот мы уже и собрались. Наши дорожные баулы забиты нехитрым студенческим скарбом, но, – главное место там занимают – предательски побрякивающие бутылки с дешёвым отечественным портвейном. Кроме нас троих – меня, Самата и Виктора, здесь также – кружится и щебечет – целая стая наших девчонок. Они тоже едут на практику, только – немножко в другое место. А пока – им с нами по пути, вот и, не мудрствуя лукаво, наши преподы купили билеты на один поезд и, более того – в один вагон.
Возить студентов толпою – гораздо удобнее. Как показывает практика наибольшие хлопоты приносит преподавателям отбившийся от стада студент-шатун. Одиночки – они наиболее опасный народ. От них можно ждать – чего угодно. Это даже охотники хорошо знают: так бывает и у медведей, и у тигров…. Унифицированным продуктом, объединенным в некий питомник или стадо – всегда легче управлять, чем какой-нибудь серою шейкой. Недаром же солдат стараются водить строем, осознавая, что отбившийся солдат, может поставить на уши – целые полки и дивизии. Вот и у студентов – так же. Если б царские власти догадывались об этой нехитрой истине, они б, ни за что – не отчислили из университета студента Владимира Ульянова. И тогда б, у них – было гораздо меньше головных болей.
Власти нашего архитектурного института, в этом плане – поумнее своих предшественников, и, без особой нужды – студентов на улицу не выгоняют. Их ругают, на них ворчат, их заставляют отрабатывать пропущенные часы, посылают ремонтировать столы и стулья к завхозу-матерщинику Григорию Иванычу, чьи истошные вопли слышны на всю округу в институтском дворе. Но выгнать человека на улицу? Господи, да для этого нужно сильно постараться! Это я могу точно сказать, по своему личному опыту. Меня много раз выгоняли, но, чтоб вот так – взять и выгнать?! Да вы с ума сошли!
2
Вскоре мы были уже на перроне, и начали занимать свои места в поезде.
Когда вопрос с размещением был, наконец, улажен, мы расчехлили сумки с продуктами и начали пить.
В футболе бытует хорошее правило: «Хороший судья тот – кто мало заметен на поле!» В этом контексте наш руководитель Арапов сразу показал себя как хороший рефери – в вагоне его практически не было видно. Чем мы и воспользовались…. И постепенно нажрались до поросячьего визга. За окном, между тем, вечерело, и по доброй общаговской традиции, пьяный студент должен был встать и идти – искать на свою задницу приключений. Иначе он самый заурядный транжира и растратчик – бесценного, во все времена – алкоголя.
Я не хотел терять своего реноме, поэтому начал истошно орать на весь вагон: «К стюардессам! К стюардессам!» Переводя этот клич на нормальный, общечеловеческий язык, это следовало расшифровать примерно так: «Ребята, в нашем вагоне едут три молодые проводницы-студентки, и надо быть круглым идиотом, чтоб не воспользоваться этим обстоятельством и немедленно не завязать с ними – крутой душещипательный роман – со слезами, поцелуями и внезапной беременностью!»
Но, присутствующие поблизости наши девочки-архитекторши не разделяли моего гусарского энтузиазма с «актрисами, нумерами, цыганскими шатрами» – и прочей романтической атрибутикой. Хорошо обученные в родной общаге методам борьбы с идиотами, они мгновенно оцепили меня, и блокировали, как хорошо обученные бойцы ОМОНА теснят визгливых демонстрантов-оппозиционеров.
Оттесненный превосходящими силами противника, я упал на боковую полку, и пытался буйно протестовать против произвола этого архитектурно-полицейского женского батальона. Но, мне было обещано, что если я посплю хотя бы полчаса – то меня отпустят к вожделенным стюардессам, для получения внезапной беременности.
Устраивать дебош в вагоне мне не хотелось, и пришлось подчиниться. Я, закрыв глаза, рассчитывал ввести своих сторожей в заблуждение, а потом, успокоив их бдительность – умчаться в купе проводников. Но этот план мне воплотить не удалось – я уснул.
* * *
Но, без небольшого дебоша – всё же не обошлось.
Как я уже сказал, меня заключили под стражу и уложили на поперечную полку. В плацкартном вагоне. А, точно напротив того места, где находилась моя спящая грудная клетка, тоже – на нижней полке, ехала тётенька с собачкой. Видимо, она начиталась писателя Чехова, и, подобно его героиням, захотела завести душещипательный дорожный роман.
Судя по её замыслу – классические романы должны обязательно возникать в присутствии собачки. Как некоего священного амулета, дающего право на попадание в любовную «десятку», а уже затем – в анналы литературной классики.
3
Поначалу, я эту собачку вообще не заметил: то ли мы были очень пьяны, то ли наличие молодых проводниц в вагоне – уже исключало сексуальный интерес к собачкам. А может, и сама владелица, при посадке в вагон, надёжно упрятала своё животное в одну из сумок, а, впоследствии – вынула его наружу. Так, кстати, некоторые и делают.
Тем не менее, эта небольшая собачка, в образе чрезвычайно лохматой рыжей болонки, умудрилась разбудить посреди ночи целый вагон. Произошло это, к сожалению, не без моего участия. Нет, вы не подумайте чего плохого – в то золотое время, я, в своем домогательстве – до собачек ещё не доходил. Я попросту упал.
Да, будучи сильно пьяным, я сильно ворочался во сне, и, наконец, свалился с полки прямо в проход. И вот тут-то и началось самое интересное.
Для начала, вопрос к знатокам – что делает человек, вынужденный из-за неумелых действий лихача-машиниста упасть в проход? Правильно: он, в первую очередь – выбрасывает руки. Вот и я, когда этот дебил-машинист – стал вилять по своим железнодорожным виражам и ухабам, выбросил инстинктивно – руку. Но, за мгновение до этого, меня, целиком – выбросило с моего лежака.
Круто развернувшись, я обвалился в проход, и как нормальный благовоспитанный студент выбросил правую руку. Чтобы хоть на что-то отпереться в своём ночном полете. Но, как всякий сонный – и, к тому же пьяный человек – я немного не подрассчитал.
Дело в том, что вагон нам попался достаточно тесный, и получилось так, что я – как бы с размаху рубанул – точно между ступней тётки, спящей перпендикулярно мне. Если б она спала параллельно, например, в проходе, то я бы – просто упал сверху на неё, и шуму бы было гораздо меньше. Мирно обняв друг друга – мы, как новообразованная семья, так бы спокойненько – и доехали до Уфы. Где бы и обвенчались в ближайшем ЗАГСе.
Но, тётка, видимо, была ненормальной – и она спала перпендикулярно. Отчего весь этот скандал и получился.
В-общем, полетел я со своей полки вниз и, рубанув рукою воздух, спросонья попал этой глупой тётке – точно между её ступней. Или лодыжек.
Следственный эксперимент наутро не проводился, поэтому анатомически достоверно указать – куда точно нанес я ей удар: в плюсну или предплюсну – сейчас просто невозможно.
Но – важно вовсе не это.
Важно то, что там, у неё в ногах, и спала эта паршивая собачонка. И вот я, как заправский Чак Норрис или Брюс Ли, эту скотину – точно по хребту и рубанул! Саданул по ней, как опытный каратист – по груде кирпичей – на показательных выступления! Удар, несмотря на то, что я был сонным, пьяным, и, к тому же – ещё в полёте – всё же получился! Получился – на удивление точным и результативным!
Ну, она, эта несчастная Муму, завизжала, завыла – на весь вагон! Она, видимо, совсем отвыкла, что в условиях дикой природы, тебе всегда могут нанести разящий удар в спину, тем более – ночью! Как безмятежно спящей чапаевской дивизии….
Короче, завыла она, заверещала, эта собачонка – что есть сил! А перепуганная хозяйка заревела – сразу за ней. Такой сдвоенный морской ревун получился. А потом – уже все остальные бабы, с разных концов вагона – дружно заголосили.
Я лежу в проходе, голову приподнял и думаю: «Матушки мои, да неужто, в наш вагон – авиабомба, с вражеского «Фокке-Вульфа» – угодила?!» Сразу эвакуацию из-под Харькова, в далёком сорок первом вспомнил, вражеские бомбежки, противный вой «Мессершмитов» и, разбитые дождями, глинистые дороги Смоленщины.
4
А бабы, между тем, орут и орут. Как будто в нашей Конституции где-то записано, что человеку нельзя в проход падать – и там лежать! Собак возить можно, а в проходе – лежать нельзя! Тоже мне – моралисты нашлись! Нет, ну что за народ! Рецидив крепостного права!
Лежу я на полу, и с горечью думаю, что, если б меня назначили министром МПС, я бы, первым же делом – ввёл в штат подвижного состава, такую кадровую единицу, как тургеневский Герасим.
Прозорлив был наш великий писатель, ох, прозорлив!
Пока я, от этой вагонной мелодрамы, в себя приходил, тут наши девки на шум прибежали. И, всю эту сволочную ораву, понемногу успокоили. Даже пристыдили. Дескать едет студент, на обмерочную практику, памятники древней старины изучать готовится, вот у человека – нервы и выдержали….Вот он и упал он в проход! А чего орать-то?
В-общем – уложили меня по второму кругу, спать, а, наутро – мы уже в Уфу приехали. Целыми и невредимыми.
Неизвестно откуда появившийся Арапов, повёл нас в этот славный город. Там я впервые Салавата Юлаева увидел. Грандиозная вещь.
Я поначалу думал – он с клюшкой и на коньках будет, а он оказался на обычном коне. Ведь, в нашем представлении – «Салават Юлаев», это, прежде всего, хоккей. Он же оказался обычным памятником. Но – эффектным.
Сама же Уфа, по крайней мере – та её часть, где мы очутились – показалась мне уютным патриархальным городком, чем-то напоминающим Тюмень, с её старинным, органично скроенным центром. И существенно отличающимся – от Челябинска или Свердловска, с их угловатостью, продолговатостью, и каменной тяжеловесностью
* * *
.
Потом – мы пошли в картинную галерею. Что меня там больше всего поразило – так это авторский дубликат знаменитой картины художника Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Мало того, что он, этот самый отрок, как две капли воды – оказался на меня, детстве, похожим, так эта картина – ещё и недорисованная была. Вот здесь то – и главная фишка заключалась.
Увидев это недописанное произведение, я испытал настоящий шок. Словно мне показали воочию: как остро отточенный нож – режет насквозь – неподатливое мясо столетий.
Позднее я много раз видел завершенные репродукции этой картины, хранящейся в Государственной Третьяковской галерее, однако такого сильного впечатления – на меня они не произвели. Завершенная вещь как-то – консервирует вход в тайну. Она совершенна, как шкатулка, но вот под крышечку заглянуть – не всегда удаётся. А незавершенное полотно – держит эту дверцу – как бы полуоткрытой.
И вот стоишь, и замираешь, широко раскрыв глаза на самом пороге этой, полусказки, полутайны, словно боясь сделать шаг и – сорваться в бездну. И очутиться там, где-то возле самого художника, в прошлом или позапрошлом столетии…. А этого – ни в коем случае нельзя, это запрещено – и счётчиком Времени и природой. Это – как видеозапись с того света.
И она, эта бездна – вот она, у самых ног и глаз твоих…. И самое интересное, что эта дверца, вот так – и останется – вечно полуоткрытой…. Словно стоишь у раскрытого люка, и – смотришь в немой мрак, где заморожена сама Вечность.
Пройдут годы, тебя уже не будет в живых, а всё это – вот так, по-прежнему – будет висеть над бездной, не подчиняясь никаким законам…. С полуоткрытой дверцей….
Наверное, неслучайно, именно этот феномен использовал Сальвадор Дали, и некоторые другие выдающиеся художники, оставляя в своих картинах некий эффект незавершенности, своеобразную иллюзию недописанности….
«Блажен, кто не допил до дна….»
5
Потрясённые увиденным, мы, выйдя из картинной галереи – тут же устроили небольшое уличное шоу.
Там, возле входа, в это учреждение, прямо на тротуаре установлены две небольшие пушечки, по обеим сторонам крыльца. Так вот, я уселся прямо на одну из этих пушечек и достал большую папку с бумагою для рисования.
Акварельные краски были у меня под рукой, а вот кисточки – как раз не оказалось. То ли мы, их, с прочими принадлежностями на вокзале, в камере хранения оставили, то ли – бумагу и краски по дороге приобрели, а вот кисточек хороших – в магазине так и не встретили…. А, посему – приобретение этого инвентаря – было отложено. До следующего случая.
Но меня – это нисколько не смутило, и рисовать я начал…пальцем. И получалось, впрочем, довольно неплохо. Я нарисовал портрет симпатичной девушки, причем для производства процесса пришлось, демонстративно мусоля палец, макать его в вазочки с краской, и наносить цветовые пятна на портрет, изображаемой мной принцессы. Вообще-то, это оказалось довольно несложно, и любой мало-мальски грамотный художник сможет легко воспроизвести данный эксперимент. Но, это – для художника несложно….
А вот нормальных людей, проходящих мимо меня по тротуару, это несколько шокировало. Рисование пальцем как-то не считается в Уфе – обычным явлением. Такую манеру живописи, как я понял – мало кто здесь применяет. Впрочем, я и Свердловске – такого не встречал.
Поэтому добропорядочные уфимские бюргеры – с удивлением таращились на меня. Особенно когда я, словно заправская обезьяна, с упоением мусолил свой палец, а потом – макал его в краску. Это впечатляло прохожих, особенно в то – довольно консервативное время.
Виктор же и Самат – тоже не теряли времени даром: положив у моих ног замшевую кепочку, они заходили издалека, как боевые ракетоносцы, на эту кепочку, как на цель – и обильно швыряли в неё звонкую мелочь.
То есть я, как бы – был случайным бедным живописцем, типа Ники Пиросмани, а они, как бы, – были случайными меценатами-прохожими – типа господина Третьякова или купца Саввы Морозова. Учитывая, что Витя был родом из Белоруссии, представляю с какой болью в сердце – он расставался с каждою монетою, кинутой в лежащую возле меня, на уфимском тротуаре, кепку. Я ведь вовсе не собирался возвращать добытые честным трудом деньги – своим добровольным ассистентам. А, между тем, в те времена, на пятьдесят копеек – можно было неплохо пообедать в столовой! Неужели эти люди, активно изображающие моих поклонников, не могли хоть раз покормить меня, своего старого, вконец разорившегося маэстро?
* * *
Повторюсь, со стороны, эта импровизация, выглядело довольно экзотично – особенно в Уфе, и, особенно – в то, пуританское время. Это примерно тоже, если бы мы – мини-гей-парад – возле этого музейчика устроили. То есть – праздная уфимская публика с одной стороны – ошарашено таращилась на наш перфоманс, словно на цирковых баб с бородою или инопланетян. С другой – они как-то потихоньку, незаметно, обходили нас стороной, словно мы были больны чумой, или – какими-то другими, ещё неизученными болезнями.
Но, нам, к этому – было к этому не привыкать, и вскоре появившийся, невесть откуда, Арапов – с позором изгнал нас с насиженного места. Мы сели на какой-то автобус и поехали – в далёкий райцентр Месягутово. Там нас ожидали древние, побитые патиной старины – памятники башкирской архитектуры. По крайней мере, так нам сказал Арапов. А сказал это – очень уверено, будто он, самолично, в те далекие годы – был мэром Месягутова, и активно участвовал при закладке их фундаментов. Хотя, при его молчаливости и скрытности – и такое можно было вполне допустить.
6
Райцентр Месягутово оказался довольно приятным селением, где мы, сразу же по приезду, возобновили – на одной из центральных площадок данного мегаполиса – свой трюк с уличным художником. Рисование пальцем добавляло экзотики в наше присутствие на улицах райцентра, поэтому мы решили: на кисть – так и не переходить. Селяне недоуменно толпились возле меня, разглядывая портрет неизвестной девицы, а Витя и Самат совершали свои ритуальные круги и бросали в кепку на тротуаре – заранее заготовленную мелочь. В-общем, наша практика начиналась довольно неплохо, и нам всё это нравилось….
В последующие несколько дней Арапов немножко омрачил наше пребывание в Башкирии. Он, вдруг, решил, что нам надо всё же куда-нибудь съездить, и хоть что-нибудь измерить. И мы приступили к этой, абсолютно ненужной, на наш взгляд, работе. Ведь это всё – давно уже было измерено, и нам казалось, что гораздо умнее лежать на кровати в гостинице, с книгой, или беззаботно купаться в местных водоемах. Но, мудро решив, что наш преподаватель – тоже имеет право на ошибку, мы решили ему уступить, чтобы и дальше жить в дружбе. А для этого нам нужно было, и в самом деле – куда-нибудь съездить и что-нибудь обмерить.
В последующие дни, нам, как собирателям фольклора или следопытам, пришлось перейти к челночной тактике. Мы ездили по поселкам и изучали старинные башкирские строения, и башни, замеряя их пропорции, и занося всю эту цифирь – в соответствующие папки и альбомы. И ещё фотографировались на фоне этих памятников, принимая самые невообразимые, почти эротические позы. Что бы там не было – но нам всё это жутко нравилось, и мы, чувствуя себя конквистадорами в джунглях Перу, наслаждаясь жизнью и колоритными нравами местных инков.
* * *
Башкиры, и в самом деле, оказались довольно интересным и самобытным народом.
Один раз мы поехали в какую-то глухую деревеньку изучать её старинные памятники. Нам выпало счастье – ехать в душном, переполненным аборигенами автобусе, объезжавшем сразу несколько селений. Духота была страшенная и в наш «пазик» набилась уйма народу. Мы, изнемогая, висели на поручнях и задыхались от немыслимой тесноты и жары…. Но, меня поразило даже не это. Меня поразила специфика общения пассажиров в этом дилижансе.
Выглядело это следующим образом. Например, бабушка, сидящая неподалеку от меня громко разговаривала со своей подругой, сидящей на три ряда впереди неё. А та бабушка, подруга моей, развернув голову, в каком-то невообразимом ракурсе – что-то орала в ответ…. А не орать – было невозможно, так как в автобусе орали все. Причём – громко и синхронно, и, как я понял, их совершенно не интересовало – слышат ли их собеседники! Главное – громко и внятно озвучить свою позицию. Причём перекричав всех остальных участников – этого передвижного Гайд-парка.
Так, дяденька справа от меня, некий Айрат, разговаривал со своим земляком, неким Иреком, громко крича ему что-то, о своем тракторе. Ирек же, стоял возле водителя, у передней двери. Он, отперевшись на плечо бедного шофера, что-то истошно кричал в ответ – моему соседу. Кажется, что-то – о вчерашней кастрации своего бычка….
Алсу же, сидящая рядом Араповым – разговаривала с Фаниёй, стоящей в десяти метрах от неё, впереди, рядом с Иреком, кастрировавшим бычка. Соседка Виктора – Альфия пыталась перекричать всех остальных, показывая-то кому-то – теплые фланелевые трусы, удачно приобретённые ею – на вчерашней ярмарке в райцентре…. Потом, спрятав эти трусы в сумку, она достала оттуда другие, уже сатиновые, столь же удачно купленные ею – но уже для своего двоюродного брата Наиля.
Мне очень хотелось – отнять у неё трусы, и заткнуть трусами – всем им рты – вместо кляпов.
Их диалоги – направленные друг к другу, словно сконцентрированные звуковые лучи – метались вокруг нас, наподобие того, как бессчётные лазерные блики – мечутся по ночному небу – во время парадов и больших народных гуляний. Учитывая, что наши пассажиры вели свои диалоги на специфичный, сельский манер, с особым волнением и визгливостью, то, временами мне казалось, что я нахожусь на Большом Конкурсе – деревообрабатывающих станков…. И что вокруг меня – остервенело завывают электрофуганки, циркулярные пилы, и трещащие шипорезы…. А где-то поблизости – неистово грохочет своими цепями пилорама Л-63….
В набитом битком автобусе ехало почти сто человек. И все они – разговаривали друг с другом. Это был – полный ****ец! Ни один птичий базар – этого бы не выдержал! Все чайки, альбатросы и гагары свихнулись бы нахрен, если их хоть раз провести – в башкирском рейсовом автобусе, курсирующем между деревнями. Как у нас не вылетели от такой вибрации стёкла – ума не приложу!
Зато теперь я твёрдо знаю – откуда взялась легенда о вавилонском светопреставлении, и о неуправляемом смешивании языков.
Если б я был водителем данного автобуса, я б, ни секунды не раздумывая направил его в ближайшую пропасть…. Как легендарный Николай Гастелло….
После чего б – явился с повинной в ближайшую психиатрическую лечебницу, и попросил бы поместить меня – в правое крыло, для глухонемых пациентов.
7
Когда мы, полностью охуевшие, вышли из этого уникального автобуса, мы вообще – долго вообще не могли понять – кто же мы такие и как нас зовут?! Самат, как человек с восточной родословной, пришел в себя – примерно через полчаса. На наше, славянское восстановление – понадобилось гораздо больше…. Мы ощущали себя новичками-космонавтами, которых загнали в какую-то особую испытательную камеру, где нас крутили, и трясли до тех пор, пока мы окончательно не утратили способность к нормальному мировосприятию.
Когда, наконец, мы понемногу обрели, вернувшиеся к нам зрение и слух, а также – способность хоть немного мыслить, то мы, с интересом для себя открыли, что наш фантасмагорический вояж во времени и пространстве – успешно продолжается!
Сама атмосфера, царящая в этих, забытых богом селениях, тоже была довольно специфической. Так, хлеб в деревню, где нам посчастливилось оказаться, завозили раз в неделю. Народу там, возле магазина, собиралась целая уйма, словно у нанайских оленеводов, съезжающихся со всей таймырской тундры к прилёту – на центральное становище – долгожданного вертолёта, с письмами и посылками.
Словом – мы окунулись в какую-то иную, абсолютно ирреальную действительность.
Даже сейчас, много лет спустя, я, почему-то – твёрдо убежден, что в этих краях до сих пор не знают о развале Советского Союза, и доныне вывешивают над крыльцом сельсовета красные флаги – с серпом и молотом, и кумачовые транспаранты со «славой» и «капээсэсом»….И, конечно, слушают огромную чёрную тарелку-репродуктор закрепленную на столбе, посреди деревни, возле покосившегося сельмага.
Закрою глаза и отчётливо вижу, как они стоят, там, столпившись под репродуктором, и с нетерпением ждут голос товарища Левитана, с хорошими новостями – о победах советских танков на далёком Халхин-Голе….
* * *
Единственным утешением во всей этой антиутопии 84, было посещение старинного мусульманского кладбища, расположенного в тихой березовой роще, на самой окраине деревени. Я вообще отношусь к кладбищам с некоторым пиететом, ибо именно там, на мой взгляд, дремлет настоящая, ощутимая Вечность…. И нигде мы – так близко – не услышим её размеренное дыхание.
Если приложить руку к чьей-то могиле, то получится, что всего в двух метрах от тебя – спят неистовые скифы, лихие всадники, и иные люди, видевшие своими глазами и пугачевский бунт, и блики солнца – на саблях великой и неколебимой Орды. И, наверное, слышали голос самого хана Мамая.
8
Мы бродили среди древних могил, увенчанных позеленевшими от столетий камнями, и пытались прочувствовать – загадочное дыхание старинных эпитафий, исполненных витиеватой арабской вязью. Здесь, среди камней и полумесяцев царила столь непривычная нашему слуху – гробовая тишина.
Там же, в глубине кладбища, мы обнаружили древний и поросший мхом – старинный мавзолей. Он был маленьким, сложенным из серых камней сооружением, и, словно усталый гриб, органично врастал в окружающий ландшафт.
Всё это напоминало некое космическое зазеркалье, и мы ощущали себя столь же древними всадниками Тамерлана, навестившими прах – своих далёких предков.
Казалось вот-вот – и, мимо тебя, прошелестит и вопьётся в столетний вяз злая скифская стрела, пущенная рукой – невидимого воина-кочевника.
* * *
Вскоре мы, сопровождаемые гулким граем потревоженных ворон, вернулись в селение. Нам, это шумное карканье, после поездок на местном автобусе, показалось шепотом людей, перенесших операцию на горле.
Дождавшись легендарный фаэтон, мы отбыли восвояси.
9
Когда, наконец, мы вернулись в родное Месягутово, то долго щипали и щупали себя, пытаясь убедиться, что все вокруг нас – вовсе не сон, а самая что ни на есть – реальная цивилизация. Всё, ещё два часа назад казавшееся нам несбыточной мечтой – вернулось к нам. Мы просто наслаждались свиданием – с полюбившимся нам райцентром.
Однако, злые башкирские духи, словно шли за нами – по пятам…. В нашей гостинице внезапно, разом, отключили всё электричество. А нам, между тем, страшно хотелось жрать.
В другое время – мы бы растерялись и отчаялись, но, прошедшая поездка к кочевым племенам – серьёзно закалила нас. Мы решили не сдаваться лютующему над нами року, и решили бороться с шаманизмом….
Выйдя на улицу мы запалили из подручных материалов костер. Мы разожгли его тут же – прямо перед гостиницей, на центральной площади поселка. Затем, натянув между размалёванными палисадниками найденную неподалёку проволоку, мы приволокли из гостиницы – огромную кастрюлю, и, подвесив её над костром, стали варить себе ужин, в виде супа с тушенкой.
Пламя нашего костра отсвечивало на всю площадь, и искры его взлетали до самого неба, свидетельствуя селянам о пришествии на башкирскую землю новых пророков. Наверное, испуганные аборигены, так и не научившиеся добывать огонь, испугались таинственных пришельцев, и вызвали на борьбу с самозванцами местных брандмейстеров.
Не прошло и пятнадцати минут, как вдалеке послушала истошный вой пожарной сирены. Он неотвратимо приближался к нам, подтверждая наши самые худшие предчувствия….
Я как раз собрался бросать в доваривающийся суп лавровый лист, когда, прямо на нас, из-за угла, мигая всей корабельной иллюминацией вылетел пожарный «Урал». Истерично взвизгнув тормозами, красный болид лихо затормозил притормозил возле нашего стойбища.
Местные брандмейстеры вылезли из своего троянского коня и стали истошно орать на нас. Видимо, их обуревал генетический извечный страх первобытного человека перед огнём. Их медные шлемы, мистически блистали в отблесках нашего гигантского костра
Казалось – вот-вот и они уведут нас в зловещую Долину Духов, где, изжарив нас на углях – съедят, под истошный бубен местного шамана.
Однако мы, используя полученные в автобусе навыки местного общения, тоже стали орать на них! Раз уж здесь так принято, то лучший способ адаптации – это следование местным канонам и догматам. А, согласно здешним традициям, нам вовсе не обязательно было слышать, что они думают о нас…. Надо было – просто орать и орать…. Про удачно купленные, на ярмарке, фланелевые трусы, и про то – что в гостинице выключили свет, а мы хотим жрать….
Поорав друг на друга пять минут, мы пришли к мировому соглашению…. Они, пригрозив нам всеми небесными карами, и пятнадцатью сутками административного ареста, дали нам пять минут – на свёртывание нашей военно-полевой кухни…. После чего дружно, как обученные кенгуру, попрыгали в свой багровый от гнева автомобиль, и умчались.
Мы же, тем временем, почти доварили свой суп, что, собственно, нам и требовалось….
Вскоре мы вальяжно поднялись с дымящимся котлом к себе в гостиницу, где, на зависть другим, лишенным трапезы жильцам, прекрасно поужинали.
Следует отметить поразительную индифферентность нашего руководителя. Пока мы воевали с местными огнеборцами, Арапов преспокойно отсиживался в гостинице, как разыскиваемый Интерполом поставщик девушек в заграничные бордели. Он философски воспринял сообщение о нашей кулинарно-пироманской битве. Его беспокоило лишь бы мы не ударились в эротоманию, а остальные мании – его вовсе не пугали….
Мы гуманно решили не лишать его ужина….
10
Прямо перед отъездом в Уфу, в нашей гостинице произошла ещё одна любопытная сценка. В образцовый райцентр Месягутово приехала какая-то высокая делегация…. Это была комиссия из министерства, исследующая качество кормления и разведения парнокопытных…. Комиссия была из самой Москвы.
Ихние лидеры к вечеру здорово надрались, и к нам с Витей, прямо на ковровых дорожках гостиницы привязался какой-то мужик с ощутимым столичным акцентом.
Он был в странных зелёных очках, и представился замминистра сельского хозяйства РСФСР – Александром Михайловичем.
Мужик всё время снимал свои очки, и доказывал нам, что такие очки очень полезно одевать на коров, чтобы сено – казалось им сочным и зелёным. Он пересыпал свою речь всяческими едкими и матерными поговорками и приговорками, а достигнув апогея нашего внимания, рассказал нам забавную байку, как ихний министр ходил смотреть племенных быков на ВДНХ.
По словам Александра Михайловича, министр, обнаружив в одном павильоне довольно внушительных племенных быков, начал нахваливать как самих четвероногих бугаев, так и их заботливых опекунов-скотоводов.
На что какой-то, весьма непосредственный представитель, из бычьих кормильцев, не зная, что перед ним стоит настоящий министр, покровительственно сказал восторженному чиновнику ему: «А хули им не здороветь-то?! Они ж – живут как министры!»
Министр несколько оторопел от такого сравнения, но потом, почесав затылок, с любопытством спросил словоохотливого скотника: «А как же, по-вашему, живут министры?»
«Как-как…. – Иронично посмотрев на министра – сверху вниз, ответил грубый, но, хорошо информированный селянин. – Вот так и живут: жрут да серут, жрут да серут!»
Министр – страшно оскорбился на такую, чрезвычайно однобокую оценку своей деятельности, и, удручённый, покинул некультурный павильон. И, больше не появлялся – на эту паршивую выставку – ни ногой!
Рассказывая нам эту трогательную историю, Александр Васильевич заливисто хохотал, и лез к нам обниматься, распугивая, своими манерами, смиренных башкирских горничных. Потом он стал нас назойливо звать – пойти с ним и напиться. Нажраться до одурения….
В его предложении была определенная логика, но у нас не было зелёных очков, отчего мы видели окружающий мир в реальном отображении. Мы понимали, что Арапову это может не понравиться, особенно после недавней атаки на даму с собачкой, и бои с местными пожарными…. И мы решили не усугублять отношения с педагогическим корпусом родного «арха».
Измученные шумным поведением Александра Михайловича, мы ретировались из гостиницы, на ночную улицу, уводя буйного собеседника за собой, словно перепелки – подальше от родного гнезда….. Он же, словно привидение, долго гонялся за нами по центральной площади поселка, распугивая запоздалых прохожих.
11
Вскоре нам предстояло возвращаться в славную Уфу.
Упаковав свои баулы и рюкзаки, мы отправились на пристань. Там мы сели на какой-то корабль, на воздушной подушке, и поехали по какой-то реке – то ли Белой, то ли – Караидель, в направлении башкирской столицы.
Вот так – посматривая на компас и молясь господа о штилях, плыли мы, плыли и, наконец – на какие-то шлюзы напоролись. Шлюзы эти – я впервые в жизни видел. Жуткое, скажу вам, зрелище.
Короче, загнали наше утлое суденышко – то ли «Заря», то ли «Зарница» оно называлось, в эти самые шлюзы. Они напоминают такой огромный бетонный короб – с отрытым верхом…. Что-то среднее – между саркофагом и склепом. Мы уже стали прощаться с человечеством, предполагая, что, с минуты на минуту, вместе с остальными пассажирами и плавсоставом, мы, как воины китайской династии Юань, должны будем неизбежно погибнуть - вместе со своим умершим императором.
И вот, загнав нас в этот жуткий короб, с потемневшими от столетий стенами – из-под нас начали воду откачивать. Кончилась вся эта эпопея тем, что мы сползли куда-то вниз, в самую бездну. Словно купец Садко – в морскую преисподнюю. Мне в башку уже всякие нехорошие видения пошли: медузы, морские скаты и даже – древняя рыба латимерия…. Жуть, да и только….
И вот, когда наш батискаф упёрся в самое дно этой гидротехнической низости, мне почудилось, что вся многомиллионная масса воды, висящая высоко над нами – снесет охраняющие нас вшивые перегородки, и обрушится на нас – всею тяжестью своего океанического гнева, и погребет нас заживо, под собой….
Как, когда-то снесли, бурные ледниковые воды – диплодоков и мамонтов – с лица матушки-земли….
И вспомнились мне рассказы наших, пролетарских писателей, о том, как неподалеку отсюда, на Каме, под Сарапулом, озверевшие белые – топили баржи с красноармейцами.
Я снял с груди комсомольский значок (с которым я никогда не расставался) и поцеловал его, мысленно расставаясь и с комсомолом, и с членством в ВЛКСМ. Потом я захотел, прощаясь, поцеловать и товарища Арапова, но он – отстранился от меня, боясь, что я измажу его помадою.
Тем не менее, мы выжили. Зловещие ворота шлюза распахнулись, и, вскоре – наша лодка выплыла на открытое пространство.
И потянулись за окном туманные пейзажи вечерней Башкирии. Ради справедливости надо отметить – невероятно красивые. Как вязь арабских письмен – на древних кладбищенских камнях – суровых мусульманских погостов….
И тут – моя память окончательно мне отказала, видимо, не выдержав кессонной болезни, возникшей у нас, после глубинного погружения – в этот ужасный, шлюзный склеп….
За сим и заканчиваю….