Из воспоминаний "Від роду до роду" моего отца Павленко Ивана Ивановича (1923-2000), записанных в 1990 году.
ЭХО ВОЙНЫ ПРИБЛИЖАЕТСЯ
К лету 1942 года жизнь в городе Пятигорске во многом изменилась, побледнела и обеднела. Приближалось тревожное эхо войны. Госпитали переполнялись ранеными. По ночам мы все чаще ходили на облавы, прочесывали горы и леса, а также отдельные районы города, включая проверку квартир. Искали то « сброшенных с самолета парашютистов», то дезертиров кавказской национальности.
Чудовищная война тем временем бушевала на огромной территории. В конце июля немцы взяли Ростов, и бои перекинулись на Кубань. Лязгая гусеницами, нахраписто и нагло ползли на юг угрюмые танки с крестами на броне. Вслед за ними, прижимая автоматы к бокам, сеяли смерть на чужой земле оравы жестоких завоевателей. Горели станицы и неубранные хлеба. Дым багряными тучами клубился над степью. Но не мог прикрыть истекающих кровью солдат и беженцев, за которыми с воздуха безнаказанно охотились фашистские стервятники.
Прорыв немцев к Сталинграду и на Кубань поставил нашу страну и Красную Армию в тяжелое положение. Сталин, а под его давлением и Генеральный штаб, просчитались в определении главного стратегического удара врага в летней кампании сорок второго года. Они ожидали его на Москву и к ней стягивали свежие дивизии и новое вооружение: танки Т-34, реактивные миномёты, более совершенные самолёты. В то же время обескровленные в предшествующих боях армии Южного фронта почти не пополнялись. Они занимали оборону по левому берегу Дона на фронте в 320 км и насчитывали в своём составе 112 тысяч бойцов, 17 танков и 130 самолётов.
Противник всё делал для дезинформации нашего командования, будто наступать на юге он не собирается и что его цель – Москва. А втайне готовился нанести удар именно на юге, чтобы выйти к Волге и Кавказу, а потом глубоким охватом с юго-востока окружить и уничтожить наши войска в Центральной России, затем взять Москву и до начала второй зимы победоносно закончить войну. Ставились также задачи выйти к Кавказу, захватить его нефтяные районы, затем выйти на турецко-иранскую границу для развития наступления на Ближний Восток и в Индию. У Гитлера был аппетит планетарный.
Для захвата Кавказа гитлеровское командование разработало план под названием «Эдельвейс». Была создана сильная группировка войск, в которой насчитывалось 167 тысяч солдат и офицеров, 1130 танков, 4540 орудий и до тысячи самолётов. Наступление началось 25 июля. Три танковых корпуса при поддержке авиации нанесли сильный удар по 37-й армии и прорвали фронт шириною в 60 км. В прорыв устремились танковые и моторизованные соединения врага. Сбивая и обходя слабые заслоны на своем пути, они быстро продвигались в направлении Краснодара, Ставрополя и Новороссийска. Создавалась реальная угроза Кавказу. Надо было остановить врага любой ценой.
28 июля 1942 года вышел известный приказ N227 за подписью Сталина. В его суровых и жестких словах шла речь о смертельной угрозе, нависшей над нашей Родиной. Осуждались отступленческие настроения, недостаточная стойкость отдельных частей и соединений, отсутствие в них должной дисциплины и порядка. В приказе были обозначены мероприятия по усилению стойкости и боеспособности войск. Создавались заградительные отряды, которые расстреливали отступающих на месте.
Командиры, допустившие отступление своих подчиненных, предавались суду ревтрибуналов. «Ни шагу назад!» - таковым было главное требование приказа.
Оборона Кавказа была возложена Ставкой на Закавказский фронт, так как Южный фронт утерял связь с войсками и прекратил свое существование. Из Закавказья началось выдвижение войск на рубеж реки Терек, где планировалось не только остановить, но и разгромить врага. Только теперь сюда начало поступать пополнение людьми и вооружением.
Одновременно создавался передовой оборонительный рубеж по реке Кума. Сюда стягивались все местные резервы: 12-й учебный полк, Полтавское автотракторное, Новочеркаскское кавалерийское, Ростовское артиллерийское военные училища, мотострелковый и минометный батальоны, курсы «Выстрел», два дивизиона бронепоездов и другие подразделения. Возглавлял эти разрозненные войска генерал-майор Тимофеев – заместитель командующего 9 армией, которая в это время находилась на переформировании за Тереком. Генералу Тимофееву оперативно подчинялась 11-я дивизия НКВД, которая прикрывала подступы к Минеральным водам и другим городам-курортам.
Ставка, очевидно, надеялась, что объединенными силами отступающей из-под Ростова 37-й армии и отрядов зоны прикрытия генерала Тимофеева удастся остановить противника на Кумском рубеже до подхода войск Закавказского фронта. Сталин, наверное, был настолько уверен в этом, что запретил проводить эвакуацию из городов-курортов, дабы «не сеять паники». Это было бесчеловечное, преступное распоряжение, так как в Пятигорске, Кисловодске, Железноводске и Ессентуках находилось в это время несколько десятков тысяч раненых фронтовиков. Этим распоряжением Верховного большинство из них было обречено на фашистский плен и смерть.
Сталин также не осознавал в полной мере, в каком плачевном состоянии отступали войска Южного фронта к предгорьям Кавказа. 37-я армия потеряла ещё на Дону всю артиллерию и танки. В ее составе оставалось всего около трёх тысяч человек, почти безоружных и подавленных психологически. Измученные и голодные, поодиночке и группами брели они через Пятигорск к заветному Нальчику – месту переформирования армии. Об их использовании на Кумском рубеже не могло быть и речи.
В то же время и передовые отряды зоны прикрытия не были в состоянии оказать серьезное сопротивление бронированным полчищам врага, так как вооружены они были слабо. У них имелись лишь винтовки, гранаты, пулемёты да редкие противотанковые ружья и 45 мм орудия с ограниченным количеством боеприпасов. Они могли остановить противника временно, до подхода его главных сил.
В связи с резким ухудшением обстановки на фронте занятия в училище были прекращены. В нашем батальоне шла подготовка к выпускным экзаменам. На каждого из нас уже была подготовлена форма техника-лейтенанта. Одни командиры говорили, что ожидается приезд на экзамены представителя фронта или военного округа, другие – что выпустят без экзаменов, а третьи – что предстоит эвакуация училища глубже в тыл. А вышло так, что те курсанты, которые через месяц вышли из боёв целыми, были отправлены в город Мары Туркменской ССР и там получили офицерские звания. А те, кто сложил свою голову или попал в плен, как я, остались курсантами навсегда.
В последние дни наши девушки с тревогой спрашивали, что же будет дальше, не придут ли немцы и сюда. Однажды такой вопрос поставила передо мной и моя Катя Головинова.
- Нет! Здесь они не пройдут! – ответил я так, как говорили нам наши командиры. – Скоро они получат по зубам!
Но уже 4 августа стало ясно, что враг где-то недалеко. Ночью часть курсантов в количестве 700 человек была поднята по тревоге и на машинах выброшена на Кумский рубеж. Они забрали почти все имеющееся в подразделениях оружие. В ротах осталось по 20-30 винтовок для несения караульной службы и патрулирования города.
Этот отдельный курсантский батальон под командованием подполковника Каневского вместе с другими войсками зоны прикрытия встретил на Кумском рубеже авангардные части противника и задержал их на два дня, заставив развернуться по фронту. Затем с 8 августа по 3 сентября батальон, отступая, вел сдерживающие бои по линии Георгиевск-Прохладный. В бою за г. Прохладный батальон потерял почти половину своего состава и был снят с боевого участка, а затем отправлен к новому месту дислокации училища.
Из Пятигорска срочно была вывезена матчасть училища, а также 500 курсантов нового набора. Осталось нас, стариков, в двух городках около 500-600 человек. Мы продолжали нести внутреннюю и гарнизонную службу. Обеспечивали порядок в городе. А также ходили на работу по эвакуации военного имущества и государственных ценностей.
Воочию мы увидели и почувствовали приближение фронта, когда через город начали проходить отступающие подразделения, группы бойцов и солдаты-одиночки 37–й армии. Измученные, грязные и голодные, они с озлоблением говорили, что у немцев много танков, самолетов, миномётов, автомашин, мотоциклов, а у нас одни винтовки. От самого Ростова они прорывались из окружений пешим ходом. Одного такого красноармейца я видел босого, едущего верхом на быке, с карабином за плечами. Картина была и смешная, и горькая, совсем не похожая на те, которые мы иногда видим в кинофильмах, где, как правило, грязные немцы бегут, а наши их преследуют.
У Лермонтовского разъезда, а также по различным тропам, ведущим к Пятигорску, были расставлены посты из курсантов. Отступающие подразделения и группы бойцов во главе с командирами пропускали без особой проверки, а одиночек задерживали и отбирали оружие, отправляя их на сборные пункты для проверки.. Останавливая и проверяя их, мы, не нюхавшие фронтового пороха, строго, с укором смотрели им в глаза, подозревая чуть ли не в каждом потенциального дезертира или труса, бегущего с поля боля. Так нас настраивали «проницательные» наши политработники.
Это хаотичное отступление прекратилось к 6-у августа. Наступила зловещая пауза, которая длилась три дня. Именно на такой срок войска зоны прикрытия смогли задержать танковые армады врага на Кумском рубеже и дать возможность 37-й армии оторваться от наседавшего противника.
Самое страшное и жалкое произошло 7 августа. Из госпиталя Пятигорска и других городов-курортов были выпущены раненые, которые могли самостоятельно ходить. Им врачи объявили: кто может двигаться, пусть уходит, дабы избежать плена и расстрелов. И они потянулись вереницами к Нальчику. Это была жуткая картина. Стояла тридцатиградусная жара, а эти люди в госпитальной одежде, с бинтами на голове, руках и ногах, поддерживая друг друга, с трудом шли по пыльной дороге на юг. А в это же время их тяжело раненые товарищи оставались на месте, обреченные на фашистские лагеря, муки и смерть.
С утра 8 августа все магазины города были открыты для бесплатной раздачи населению продуктов и товаров. К вечеру государственные учреждения и конторы опустели. Пронырливые обыватели тащили оттуда мебель, ковры, дорожки, посуду. А курсанты по-прежнему стояли на постах, грузили на машины военное имущество, не ведая о том, что завтра их ожидает трудный боевой экзамен.
Для более полного понимания обстановки того времени я приведу отрывок из беседы бывшего командира 12 роты ст. лейтенанта Кириллова (ныне полковник в отставке) (батько зустрічався з ним перед написанням спогадів – автор) с бывшим первым секретарём Пятигорского горкома ВКП(б) Бороховым, котрого он по заданию начальника училища навестил в госпитале г. Тбилиси, где тот лечился после ранения.
КИРИЛЛОВ: „Как могло такое случиться, что до самых последних дней в городе царила непонятная беспечность, не вывезли ранених и огромного количества продуктов для госпиталей, которые хранились в подземном хладокомбинате?”
БОРОХОВ: „Да, это была трагедия. О быстром продвижении немцов от Ростова к предгорьям Кавказа нам было известно. Но я, как комиссар комитета обороны городов-курортов, получил приказ Верховного никакой эвакуации не призводить, дабы не создавать паники. Сталин утверждал, что враг будет остановлен и разбит на Кумском рубеже и жемчужина Кавказа не будет сдана противнику. Мы Сталину беспредельно верили, и его приказ ободрил нас. Однако 6-го августа мне сообщили, что вражеские танки были замечены у Минеральных Вод. Я с небольшой группой курсантов выехал туда, и мы успели поджечь армейские склады с обмундированием. Стало ясно, что завтра или послезавтра немцы ворвутся в Пятигорск. Потому я отдал распоряжение всем государственным учреждениям и организациям оставить город, а магазины и склады открыть для населения. Будь моя воля, я бы отправил в тыл хоть тяжело ранених ещё несколько дней назад на автомашинах, которые шли через наш город к Нальчику. Но это грозило общей паникой, нарушением воли Верховного. Расправа за такое самоуправство могла быть крутой.”
КИРИЛЛОВ: „А как Вы сами были ранены?”
БОРОХОВ: „Утром 9-го августа я находился в госбанке, возле котрого сосредоточились 40 машин, нагруженных госудаственными ценностями, которые стекались сюда из всех банков северного Кавказа, и я нес за них персональную ответственность. В моём распоряжении было с полсотни милиционеров и несколько ответственных партийных работников. Около 12 часов дня колонна выехала из Пятигорска в направлении Георгиевска. По центральной дороге в сторону Нальчика мы не решились ехать, опасаясь, что вражеская авиация держит под контролем это основное шоссе и может разбомбить нас. К тому же, она была запружена тысячами раненых. Они будут останавливать, требовать, чтобы их подвезли, возмущаться, что милиция „драпает”, а их не берёт. Им не раскажешь, что везём мы деньги, золото и ценности на миллионы рублей. Потому и поехали окольными путями, не очень заметными с воздуха. К вечеру мы столкнулись с немецкими мотоциклистами – разведчиками. Произошла ожесточённая перестрелка. Я ехал в легковой автомашине, по которой немцы дали несколько очередей, и я был тяжело ранен. Но колонна прорвалась к Прокладному.”
Здесь есть над чем поразмыслить. Для денег, золота и настоящих ценностей хватило бы и десятка автомашин. Но, как признался Борохов, везли они сотни бюстов Ленина и Сталина, даже несколько памятников. Оставить их в Пятигорске не было никакой возможности. За этим зорко следили специальные эмиссары госбезопасности. Вот и спасали изваяния коммунистических идолов, а раненых защитников Родины бросали на произвол судьбы.
Конец части 2