На пути в сумасшедший дом

Ольга Хорошенкова
Кто ты? Открой глаза свои и посмотри на себя и на этот мир! Кто из вас двоих больше пачкает другого: он тебя или ты его?

К сожалению, в нашей жизни часто приходится встречаться с подлостью и бездушностью. Сегодня судьба опять предоставила мне такую возможность. Про это «сегодня» вспоминать не хочется, но память вытащила из своего архива случай из детства, который, возможно, во многом повлиял на моё формирование как личности.
В детстве я была уверена, что доброта людей не позволит ходить по человеческому горю, отмахиваться от рожденных болью слёз (думая детскими мыслями, но суть та же). Мне было года четыре, когда я попала с больницу с бронхитом. Однажды в больничном коридоре увидела женщину, лицо которой запомнила на долгие годы, - лицо боли и скорби. Ей было очень плохо, она рыдала и не могла остановиться, и всё просила о чём-то врачей, медсестёр. Прислушавшись, я поняла, что речь идёт о её маленькой дочери, которую увезли в реанимацию в тяжелейшем состоянии. Бедная женщина только пыталась узнать, что с её ребёнком, есть ли надежда, но никто, ни один человек из сотрудников больницы не обратил на эти мольбы ни малейшего внимания. Они просто шли мимо: красить ногти, пить чай, заполнять журнал, смотреть телевизор. Был тихий час, и у всех была масса «очень важных дел». Потом, видимо, решили, что женщина нарушает тишину, и сердобольная медсестричка настоятельно «попросила» «мамашу» удалиться из отделения, а, проще говоря, обругала и выгнала.
Люди чувствуют по-разному, да и взрослеют тоже кто-то – рано, другой – поздно, а некоторые, повзрослев, хватаются за остатки детства и пытаются удержать всю жизнь. Детская правда чище, чем взрослая, детская боль, страдания детской души острее, детский суд не терпит уступок, а вердикт выносится категорично. Я, наверное, не умею взрослеть. Пыталась, ломала себя, кромсала душу и жизнь, даже людям перестала верить, только никуда не сбежать от детской наивности. Пропала вера в людей, но осталась доверчивость. Память хранит всё: от глобальностей до случайностей, болью – от детской до сегодняшней – полнится сердце, но готово оно открываться ещё и ещё.
В те свои четыре года поняла, что для людей без души чужое горе – пустота, а слёзы, эти чистые святые слёзы, которые – как откровение, как протянутые вверх ладонями руки, эти маленькие горькие капельки ничего не значат. Но иду по миру и открываю ладони. Взрослой свое натурой ненавижу себя за слабость, мир – за жестокость, детской – прощаю вновь и вновь, доверчивая, протягиваю руки.
Мы выращиваем прекрасные цветы, оберегая их от зноя и мороза, лелеем любимых животных, щадя от собратьев и людей, создаём заповедные зоны и вновь трудимся, защищаем, храним от других, от себя, восхищаемся, любуемся, караем нарушителей, гордимся своим благородством. Люди, милые люди, где же тот заповедник, где уголок, маленький клочок нашей огромной планеты, на котором защитят, обогреют, сберегут детские души взрослых?!
Впрочем, есть «доброжелатели». Ведь такие откровения награждаются диагнозами. У нас это лечится. Любопытно было бы взглянуть, как розу лечат от аромата.