Одним жарким майским днём я сидел в открытом летнем кафе с видом на набережную. Могучая река Волга раскинулась весенним половодьем, показывая всю свою мощь и красу. Лёгкий тёплый ветерок дул мне в лицо, сбивая зной. Зной был в новинку после долгой зимы и прохладных апрельских дней, поэтому люди вокруг маялись от жары под тёплыми свитерами и куртками. Я снял свой пиджак и остывал всем телом. Я взирал на окружающий меня мир и негодовал от нетерпения. Почему это старое сухое дерево мерно качается на волнах? Оно могло бы расти дольше, но, волею каких-то странных обстоятельств, оно упало и превратилось в игрушку неторопливой воды. Как оно красиво даже после своей смерти. Почему людям этого не дано? Я посмотрел на набережную и мой взгляд тут же остановился на парочке молодых людей. Парень лет двадцати уверенно обвивал тонкую талию своей некрасивой спутницы. По крайней мере, мне она не казалась красивой. Почему же он тогда встречался с ней? Может, она ему нравится не своей внешней красотой, а какими-то внутренними качествами, которые выделяют её из серой обыденно-пошлой толпы прочих красавиц? Наверняка она кажется ему самой красивой из всех. Нет, даже не так. Скорее всего, это пресыщение красотой. Он не видит никого похожего на неё, и потому она для него – единственная красивая. Иначе может быть только в самом крайнем своём виде – извращение. И это сродни красоте мёртвого дерева. Даже в весенней луже я заметил нечто чарующее. Когда чья-то тяжёлая поступь разрушала лёгкую рябь воды и по воде разбегались мутные круги, солнце принималось рисовать непонятные узоры в моей фантазии. Разноцветная маслянистая плёнка неторопливо расплывалась как живая и загадочно переливалась на солнце всеми цветами радуги. Я засмотрелся на мгновение на сверкание радуги, но поднял глаза и опять вернулся к пустоте. Как многообразна красота.. Как она непохожа друг на друга. И, тем не менее, в этом мире есть место уродству. Но и в уродстве многие находят красоту, нет, даже не красоту – привлекательное. Когда люди устают от пёстрого многообразия красоты и блеска, их начинает тянуть в сторону менее востребованного, менее режущего глаз и навязывающегося на восхищение. Но где же тогда истинное уродство? Где то, что вызывает однозначное отвращение, когда нет в мире ничего, что не понравилось бы всем до одного людям? Такие мысли одолевали меня тогда и продолжают посещать своей противоречивостью и беспрецедентностью.
Это всё было снаружи. Внутри же меня всё медленно вскипало от нетерпения и накала чувств чего-то необычайного, что вот-вот должно было случиться. Я ждал этого. Я жаждал этого неописуемого момента, когда все чувства внезапно обретут плоть и взорвут телесную оболочку, изменяя её суть. Только не останавливать внимание! Только не отрываться от внешнего созерцания. Иначе нельзя. Иначе просто можно сойти с ума от томительного ожидания. Моя муза задерживалась, что, впрочем, простительно музам. Но как это жестоко с их стороны! Жестоко давать каплю разумно целого и единственно значащего в моменты навязчиво априори эффективного. Я ждал того самого момента, когда время ничего не значит. И расстояние до заката, как один взгляд в глаза, как одно касание губами к нежной коже, как лёгкий всплеск волос, беглой волной захлёстывающих её улыбающееся лицо.
И вот, наконец, этот миг наступил. Я увидел точёную фигурку Джулии в ярко-бирюзовом летнем сарафане, стоявшей на другой стороне проезжей части. Внезапно все машины слились в разноцветную бегущую ленту, потому что не могли остановиться в спешности времени и не могли успеть за тем кратким мигом, который Джулия вырвала из вечности. Она возникла будто прохладный бриз надежды в удушающем зное повседневности. Это было так неожиданно скоро, будто я и не ждал её, нервно стуча костяшками пальцев по столу. Жгуче-каштановые волосы взлетели вверх и замерли на ветру, словно боясь нарушить важность мига. Джулия смотрела на меня счастливыми по-детски невинными глазами. Лучики солнца искрились на её веснушчатом лице и ослепляли меня сиянием широкой улыбки, которая раскрывала Джулию от кончика волос до самой глубины мыслей. В этой улыбке обнажилась безграничная душа, способная опоясать и захватить в жаркие объятья, заставляя забыть о себе и отдать все мысли и желания только ей. И в этот миг в мир ворвалась красота.