После школы Кирилл решил никуда не сворачивать, а сразу пойти домой. Мама чуть ли не каждый день выговаривала ему за задержки, и почему-то именно сегодня ему захотелось сделать ей приятное.
Родители были дома. Кирилл крикнул: "Всем привет!", и пошёл разбираться с формой и уроками. Однако, успев только переодеться, был призван на кухню, и приговорён мыть посуду, как он отметил – лежавшую в раковине ещё со вчерашнего дня. Сменив энтузиазм на уныние, Кирилл подумал: «Специально, что ли, меня ждали? За пол дня сами помыть не могли?", и принялся намыливать губку.
Тем временем отец с матерью решали какие-то свои первостепенные вопросы, не забывая параллельно решать и его, Кирилла, дела, при чем, совершенно не нуждаясь в его участии. Моя посуду, Кирилл, негодовал: почему всё решается без него, почему его мнение их совсем не интересует?
Был конец учебного года и в преддверии лета распределялись места отдыха. Кириллу выпадало первый месяц провести в лагере (опять эта тоска ограниченного пространства и скука распорядка дня, а так же мокрое одиночество по ночам.), а на оставшиеся два - в деревню, к бабушке (собирать урожай и пропалывать грядки). В принципе, он был не против, - он понимал, что родители тоже хотят отдохнуть, и что он, какая-никакая, а всё же помеха. Но почему, хотя бы формально, не спросить его о том, что ОН хочет?
Кирилл почувствовал, как в глазах проснулось знакомое жжение, но изо всех сил пересилил себя, целиком уйдя в бездумный и нудный процесс. Ему очень хотелось уйти, чтобы не слышать разговора родителей, но не хватало духа, и он продолжал мыть и слушать.
"И почему они никогда со мной не советуются, не предлагают вместе решать общие семейные вопросы? Почему я всегда обо всём узнаю последним?" - лезли в его голову коварные гнетущие мысли. Сколько раз он попадал в глупое положение только потому, что родители не посчитали нужным поставить его в известность о том или ином событии, либо своём, без него, принятом решении.
"И почему господь Бог в своих заповедях ничего не сказал про детей?" - размышлял он, - "Ведь мне уже двенадцать, со мной можно общаться как со взрослым, я уже многое понимаю, и многое вижу. Это же унизительно, когда тебя игнорируют, считая ещё "не доросшим"!".
В раскрытое окно светило яркое майское солнце и с улицы были слышны задорные крики играющей детворы. "Эх, зря я сразу домой пошёл" - думал Кирилл, - "Играл бы сейчас с мальчишками в футбол и ни о чём не беспокоился". Обида сменилась злостью. Ему стало противно от самого себя - кому было нужно это его внимательное отношение? Теперь вот стой, как дурак, перед раковиной и слушай, как тебе намекают на то, что с тобой здесь никто не считается, и чихать хотели на всё, что ты себе возомнил!
Он настолько увлёкся своими мыслями, что не сразу, а только когда на него "повысили голос", услышал, что его зовут. От неожиданности он развернулся, продолжая держать в руке сочащуюся пеной мокрую губку. Ещё не разобрав, что ему говорят, он уже осознал, что сейчас будет, и оно не заставило себя долго ждать. Мама увидела, как у его ног собирается мыльная лужа, и закричала, махая руками:
- Ты, что ослеп!? Не видишь что делаешь!? Совсем мозги растерял?
Кирилл сконфуженно развернулся, бросил губку в раковину и побежал в ванную - за тряпкой. Вернувшись на кухню, вытирая пол, он ещё минуту выслушивал причитания о его нерадивости, и о том, как они в его годы были внимательными и опрятными. Было стыдно и противно, хотелось бежать сломя голову и спрятаться куда поглубже, чтобы никто не нашёл.
Закончив, он отнёс тряпку назад, а вернувшись - молча встал перед родителями. Находясь под влиянием происшестивия, отец сухо, в нескольких словах, обрисовал ему - куда, когда и зачем он отправляется летом. И тогда он тихо спросил:
- А я?
- Что ты? - не понял отец.
- Я этого хочу?
Мать с отцом переглянулись, но не успели ничего сказать, потому что Кирилл не мог больше сдерживаться и в сердцах выпалил:
- Вы меня спросили? Чего хочу я? Что мне нужно? Мне уже двенадцать лет и у меня есть своё мнение, свои желания, и я не обязан всё время делать только то, что хотите вы! Я человек, в конце концов, а не домашнее животное!
Пощёчина прозвенела как взрыв петарды - коротко и громко. Кирилл схватился за вспыхнувшую щёку и услышав только: - Не смей так разговаривать с отцом! - выбежал из квартиры, пронёсся по лестничному пролёту и выскочил на улицу. Двор был наполнен радостью и светом, от чего его собственные проблемы показались ещё более гадкими.
Пытаясь скрыть прорвавшиеся слёзы, Кирилл забежал за деревья, и присел, уткнувшись в сложенные руки. Спустя время, когда эмоции схлынули, он обтёр лицо и выглянул во двор. Неподалёку он увидел мальчишек, рисующих на стене, и направился прямо к ним. Попросив у одного из них баллон с краской, он, не раздумывая, быстрыми уверенными движениями вывел три слова: "Чти сына своего".