Дорога

Посвящается моему дедушке, который
 пять лет назад отправился в путь.

Дорога

Всё проходит, все проходят.

Солнце нещадно окатывало своими огненно-горячими лучами, сгоравшими за серой чертой, цветозону. Серость шипела в ответ, а смольные капли, охранявшие границу, весело прыгали, отлипая и снова приклеиваясь к асфальту. Чертенок с кипой листков в руках шел долго, от самого солнца; быстро и опасливо переступил границу и оказался на дороге по се-рому времени.
Вот теперь можно и начинать…

Глава 1. Медная башня.

Снизу виднее.
Коротышка, который любил заглядывать под юбки

Они сидели кругом, в центре горел яркий костер. Все тянули к теплу свои костлявые ру-ки с длинными тонкими пальцами. Земля была мерзлой и твердой, сидеть на ней было не-удобно. На каждом были положенные Стандартом серые шорты и майка; не важно, какого пола крылун – форма для всех одна и та же. Была уже глубокая ночь, крылуны прижались поближе друг к другу и накрылись крыльями, как одеялами. Доброй ночи им.

Во времена, когда только-только была объединена Земля в единое государство, когда солнце ложилось спать на пухлые подсвеченные розовым светом перины; а луна со своей звездной свитой еще не овладела небесным дворцом, крылуны выходили из заброшенных подвалов и новехоньких квартирок, живущие в самом центре и на окраинах, чтобы просто погулять по ночному миру. В сумерках не видно их крыльев сложенных за спиной; не разгля-дишь длинную челюсть и желтую пергаментную кожу; крылуны сливаются с вечерней толпой задержавшихся на работе, идущих на вечеринку; прячутся от Преследователей и ищут сво-их. Идет, бывало, по улице один крылун закутавшись в лохмотья, и тут раздается тихий и легкий свист, будто ветер-сквозняк разгулялся в подворотне, значит, зовет его другой. Они, два совершенно до этого незнакомых, останавливаются под светящейся вывеской какого-нибудь кафе и тихо шепчутся.
– Есть новости? – говорит один, хрустя ломкими костями.
– В Ростове уже всех наших посадили. Скоро и к нам заявятся, – взволнованным шепо-том говорит другой.
– Да уж, выбрали на свою голову в президенты этого Айланда. А он нас всех перело-вить решил, как животный, ей-богу.
– Слышал, нас теперь Неприкасаемыми кличут?
– Смешно…– грустная улыбка.

Ограничение прав Неприкасаемых №1.
Его величеством, президентом Земли, копьеносцем Великого и Ужасного (полный спи-сок заслуг и наград на www.alik\tsar\regales) Айландом Всемогущим, утверждается настоя-щий указ об ограничение прав Неприкасаемых.
Строжайше запрещено крылунам, ныне Неприкасаемым, покидать городские гетто без соответствующего на то разрешения. Нарушивших сие казнить по законам данного района. Рекомендуемая мера наказания: заключение под стражу до 15 суток или три часа исправи-тельных работ, или единовременный штраф до двух месячных окладов данного лица.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушения естественных прав не пре-дусмотрено.

Человека – да, а крылуна?
Об этом Комитет молчит.
       
Светало. Земля покрылась инеем и промерзла, вчерашний костер потух; осталось одно лишь пепелище. Крылуны мирно сопели, поближе прижавшись, друг к другу, покрывшись гу-синой кожей (от промозглого утреннего холода не спасали даже кожистые крылья). Пропели первые петухи, потом скрип ворот – стражники заступили на дежурство.
Еще десять минут…
Командир надевает свой рабочий комбинезон, болотно-зеленый с черными вставками по бокам. Зашнуровывает черные кожаные ботинки с острыми носами, обшитыми железом. Сверху надевает черный свитер с меховым воротником – зима, как-никак, на носу.
Еще шесть минут…
Командир идет на псарню к своему любимому псу – Бурану. Буран уже готов к работе. На нем тяжелый ошейник и намордник; Командир берет Бурана на поводок и выводит на воздух.
Еще минута…
По дороге к крылунам Командира догоняет служивый, сообщает, что все Стражники за-ступили на службу, и отсутствующих нет. Командир одобрительно кивает головой; Буран своим лаем разрывает паутину утренней тишины.
Еще десять секунд…
Звонари на городской часовне схватились за толстые веревки, приделанные к языкам колоколов. Помощники Командира с ведрами ледяной воды стали на изготовку вокруг кры-лунов.
Три…
Два…
Один…
– Подъем! – кричит во все свое тренированное горло Командир.
Звонари, раскачиваясь в разные стороны, гремят колоколами на всю округу. Помощники выливают содержимое своих ведер на крылунов. Буран подает голос, сначала визгливо, а потом басисто и протяжно.
Крылуны просыпаются. Не от шума, не от громогласного «подъем!», а от ледяной воды, которая, стекая по крыльям за шиворот, доходит до шеи и своими острыми иголочками впи-вается в больные кости.
Кости, спрятанные сухой пергаментной кожей.
– Встали!
Все они по команде поднимаются, скрипя суставами, идут по направлению к шахте, темной и холодной, где они проведут весь день под оглушительный вой Бурана и ругатель-ства Командира.

Ограничение прав Неприкасаемых №2.
Его величеством, президентом Земли, Айландом Всемогущим, утверждается настоя-щий указ об ограничение прав Неприкасаемых.
Неприкасаемым, не имеющим работы в местах своего пребывания, государство обяза-но выделить рабочие места в соответствие с Конституцией планеты Земля. Так же разреша-ется отправлять Неприкасаемых на платные общественные работы, при отсутствии возра-жений со стороны людей. Пропуск на общественные работы вне территории гетто выдается Командиром территории сроком на один рабочий день.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушения прав не предусмотрено.

В шахтах стоял неимоверный холод, который просачивался сквозь тонкие шорты и май-ки (всемогущие власти почему-то не додумались придумать более теплую форму на случай холодных времен). Мужчины-крылуны с тяжелыми кирками в руках (технику крылунам не до-веряли благодаря Ограничению №3) искали золото в безнадежно бедной шахте. Их крылья то и дело задевали земляные стены и вызывали маленькие обвалы. Они трудились с боль-шим старанием не потому, что можно за безделье можно получить выговор от Командира, а просто потому, всего-навсего, что работа согревала, помогала выжить в этой темной бездне прииска и не сойти с ума от темноты (крылунам не выдавали фонари, смотри, опять же, Ог-раничение №3) и мерных ударов киркой по камню. Женщины грузили тяжелые камни в ваго-нетки, их руки были окровавлены – многие глыбы могли распороть даже толстую кожу.
– Поторапливаемся-поторапливаемся, – подгонял крылунов Командир под громоглас-ный лай Бурана. Эта милая собачка, лакомившаяся исключительно «живым» мясом, сегодня еще не завтракала, но очень хотела…
Темнокожий крылун, Джеймс, последний раз опустил свою кирку, высекая искры о гор-ную породу.
– Зачем мы тут работаем? – спросил он вызывающе. – Все ровно мы здесь ничего не найдем!
Командир, уже подумывавший оставить крылунов на попечение помощникам, а самому удалиться куда подальше, остановился.
– Чтобы у таких крылунов, как ты, была работа! – усмехнулся он.
Джеймс кинул в его сторону полный презрения взгляд, а потом случилось то, что даже в страшном сне Командиру привидеться не могло – крылун поднял на него, на человека, руку, а вернее всего кирку. Джеймс кинул ее в Командира не только чертовски тяжелую, но и ост-рую. Кирка попала бы тому прямо меж глаз, но Буран, предвидев движения Джеймса, прыг-нул на хозяина, повалив его в сторону и, как следствие, спас ему жизнь. Кирка по рукоять вошла в стену шахты. Буран, не дав опомниться своему хозяину, кинулся на Джеймса и стал рвать когтями его кожу, правую ногу обожгло жуткой болью, будто ставили клеймо раскален-ным железом (белые зубы Бурана страшно щелкали за хлипкими, как казалось теперь Джеймсу, прутьями намордника).
– Фу, Буран, – не слишком настойчиво крикнул очнувшийся от шока Командир. Потом он потянул Бурана за ошейник, а то тот бы совсем разошелся. – А с тобой я поговорю потом! – сказал он угрожающе Джеймсу, таким тоном мог бы говорить профессор, который решил за-валить нерадивого студента на предстоящем экзамене.
Командир вышел, и все опять вернулось на свои места. Джеймс так и лежал на твердом земляном полу, пока Надсмотрщики не потащили его в камеру для несогласных. Там Джеймс и просидел до вечера.
В камере было холодно и сыро. Матрасы со сгнившим сеном и распустившимися пру-жинами на заплесневелых койках источали приятный аромат. Единственное окошко на во-лю, маленькое и зарешеченное, было без стекла, и поэтому камера отлично продувалась, только запах гнили не уходил все равно. Стены сделанные из камня заросли мхом и по уг-лам зацвели. Кое-где были нацарапаны надписи, типа: «Здесь был Петя» или «Все Коман-диры – шлякоти». Джеймс углубился в изучение наскальной живописи, иногда попадались очень древние экспонаты, а чаще всего ругательства, записанные без особого порядка. Че-рез три часа отсидки Джеймс продрог и даже крылья не спасали его от всепроникающего хо-лода; хотя он не жаловался, ребятам сейчас в шахте было не лучше, а он, считай, отдыхал. В восемь пробили часы на башне, через несколько мгновений в замочной скважине камеры заскрипел ключ, потом голос тюремщика:
– На выход, – еще более скрипучий, чем старая половица.
Джеймс встал чуть, не грохнувшись, хоть нога теперь не так сильно болела, в смысле бывало и хуже, раны оставленные Бураном были не очень глубокими, но все-таки неприятно ходить с открытым укусом.
– Скорее-скорее, шевелись! – опять тот же скрип.
Джеймс пошел быстрее, несмотря на боль – начальство ждать не любит. В мрачном ко-ридоре едва ли можно было ориентироваться (окон не было; единственным источником све-та стали факелы, помещавшиеся через каждые двадцать метров). Глаза стражника, непри-выкшие к темени, даже не могли соперничать с глазами Джеймса, потомка летучих мышей, всю свою жизнь проведших в Подземельях. Так они шли довольно долго по тюремному ко-ридору, и, казалось, не было конца их пути.
Наконец, Стражник остановился перед черной, обитой кожей дверью, запечатанной массивным засовом. Он стал возиться с замками, то и дело, косясь с некоторой опаской на Джеймса (мало ли что ему в голову стукнет), хоть тот и был закован по уши в деревянно-железные кандалы.
Стражник открыл дверь, и оттуда полился Свет.
Совсем не такой желтый, как от факелов, не теплый; а белый, даже серебристый, от ко-торого веет холодом, враждебный, но в то же время манящий – Свет.
– Иди! – сказал Стражник и для верности подтолкнул Джеймса к проходу.
Джеймс сделал еще два шага самостоятельно, а потом почувствовал, как его затягива-ет в Проход; его тянул к себе Свет. Джеймс попытался сопротивляться, уперся руками в дверную коробку; но руки тут же соскользнули, и он вошел всем своим телом в эту светя-щуюся массу. Теперь он уже больше ничего не видел, кроме этого Света. Двигаться было тяжело, как и дышать. Джеймс подумал, что этот далеко не бестелесный Свет похож на же-ле, которое в далеком детстве ему по утрам давала мама. Он даже непроизвольно вытащил язык, почувствовав запах, а позже вкус ванили. Воздуха стало не хватать, Джеймс сделал последний рывок, и, внезапно все прекратилось. Света больше не было, лишившись под-держки, Джеймс упал на пол.
Он оглянулся: Стражник стоял, усмехаясь перед открытой дверью. Джеймс лежал на пороге, он еще даже не вошел в комнату через Проход. Это Стражник сделал что-то; это Стражник убрал Свет.
– Извини, крылун,– сказал Стражник презрительно, – забыл отключить сигнализацию.
Стражник вошел в Проход, за ним Джеймс.
Джеймс увидел довольно странную комнату. Хоть он, как самый неспокойный крылун, частенько сидел в камерах за разные провинности (действительно работающий метод, если вам вдруг захочется сменить обстановку). Частенько посещал Джеймс и пыточные. Но вот в кабинете Командира он не был ни разу, обставленном довольно уютно для человека, у кото-рого напрочь отсутствовал какой-либо вкус. Ковры, недавно снова вошедшие в моду, висели по стенам, а один даже был расстелен перед рабочим столом. Около камина примостились легкие кресла – все было по-домашнему скромно. Командир, сидя за своим столом что-то увлеченно зачеркивал на каком-то документе (важном, судя по голубоватому оттенку бума-ги).
Стражник оставил Джеймса наедине со своим начальником, а сам тихонечко вышел, прикрыв за собой дверь.
– Итак, Джеймс, если я не ошибаюсь, – начал Командир, – вы были недовольны усло-виями своего труда. Причем, высказывая это, умудрились нарушить ограничения №4 и №5. Вы знакомы с содержанием этих ограничений?
– Да, нам чуть ли не каждую неделю подкидывают листовки с новыми ограничениями. Что ж, – усмехнулся Джеймс, – есть чем подтираться, да и горят они хорошо.
– Вам так же известно о наказании, которое вы должны понести? – спросил Командир, игнорируя замечание Джеймса.
– Да, восемь суток исправительных работ, если мне не изменяет память.
– Она вам не изменяет, – такая улыбка, что душа киснет. – Джеймс, неужели вы и жить не можете без восстаний?! Неужели вы не можете просто так, сидя на всем готовом, выпол-нять свою работу?! – менторско-отцовские нотки просквозили в его голосе.
– Работа моя должна приносить пользу, а мы бездействуем. Этого хочет ваше прави-тельство, а я против него!
– Неужели ты не хочешь жить как все?! Что тебе сделали люди?
– Они не признали нас, – подумав, ответил Джеймс, – они не признали нас как себе по-добных. Нас поставили на ступеньку ниже, а все из-за того, что у нас есть крылья. Ведь при-знайся, Командир: люди не могут летать как мы, как птицы. Вы завидуете нам. Ведь так?
– Нет, крылун, ты заблуждаешься! – холодно ответил Командир.
– Да-да, так и есть! – Джеймса уже понесло не в то русло. Он уже был не в кабинете своего начальника, а на политической арене; отстаивал права таких же, как он, крылунов. – Вы не можете летать. Люди только и делают, что ползают по Земле. А мы можем подняться в небо. Однажды, тогда я еще был малым, поднялся слишком высоко и увидел Бога. Мы с Ним очень мило поболтали. Сколько людей удостоилось такой чести?! Пока вы молите Его на коленях в своих церквах, мы летим к Нему сами!
– Хватит нести ересь! – жестко оборвал его Командир.
– Вот видишь, Командир, – губы Джеймса скривились в усмешке. – И ты боишься слу-шать меня – боишься правды.
– Я сказал, хватит! Молчать!
– Правда, рядом, только она не приятна вам! А знаешь, что Он мне сказал…
– Охрана!
– Он говорил, что крылуны будут править миром! Мы затопчем людишек, как они выти-рали об нас ноги веками! Крылуны будут королями!
– Охрана! – уже отчаянно крикнул Командир.
– И вас ничего не спасет. Не будет Ноя, ни Ковчега. Будут крылуны! – последнюю фразу Джеймс кричал, когда его тащила охрана Командира.
– На башню его! На Медную Башню! – кричал Командир взбешенный донельзя. – На башню эту шлякоть! Чтобы он издох там!
Самой высокой башней на территории гетто была Медная, которая считалась самой старой постройкой времен необъединенной Земли. Полностью отлитая из меди она пред-ставляла большую опасность, так как во время грозы молнии со всей округи притягивались к ней. Тем не менее, власти не спешили сносить ее, якобы ссылаясь на ее историческую цен-ность. Под видом достопримечательности на самом же деле скрывалась настоящая машина смерти. Во время грозы на смотровой площадке оставляли провинившегося крылуна, закры-вали все входы-выходы и ждали. Крылун либо прыгал с башни и благополучно разбивался в лепешку, либо ждал, пока его не убьет электрическим зарядом. Многие в такой ситуации вы-бирали первое. Самое обидное в этом было то, что крылуны не могли просто-напросто сле-теть с башни. Всем, кто попадал в гетто, делали так называемое усыпление. Часть мозга, отвечающую за движение, а именно за управление полетами, прижигали специальным ла-зером. И получалось, что крылуны могли ну разве что чуть-чуть помахать крылышками, но о полетах речь даже не шла.
Итак, когда Джеймса в полубессознательном состоянии оставили на ржавеющей пло-щадке, Стражники знали – для малого это верная смерть. Но что они могли сделать? Если бы ХОТЕЛИ…
Джемс лег на чуть красновато-коричневую грязную площадку; нетерпеливые капельки дождя срывались с неба. Может, не будет грозы?
А может, будет? Орел или решка?
Какая разница; не будет грозы – он умрет с голоду!
Не умрет – Джеймс спрыгнет – улетит – далеко. В страну, где нет ни людей, ни крылу-нов. Есть только птицы, летающие в розовом саду, где расцветают вишни, а полосатые пче-лы собирают нектар. Где нет правителей, где тишина и покой – где мир.
А, правда, где?
Джеймс высунул язык. Соленая и холодная капля воды упала ему в рот. Чистой воды. С тех пор, как в 2018 году все страны снизили выбросы вредных веществ в атмосферу напо-ловину, вода везде чистая – даже из-под крана, даже дождевая.
Дождь заморосил, мелко и противно, в особенности холодно. Кости заныли сильнее.
– Я жду грозы – подумал Джеймс.
Что там, говорят мудрецы, проносится перед глазами в конце Жизненного пути? Весь путь – фильм – большая, длинная ухабистая сельская дорога с километрами испорченной пленки и двумя-тремя хорошими кадрами. Все верно.
Начнем.
Место действия: Дорога №5, рядом с трамвайными путями;
Способ передвижения: ножками, господа, ножками.
Главные герои: Джеймс с сестрой и десятью подвыпившими футбольными фанатами; банда озабоченных хулиганов; беременная продавщица; скандальная баба Люба; бомжи Петя и Сережа – много кто.
Жанр: правда жизни
Режиссер: Джеймс Акимбо
Теперь, пожалуй, начнем.

Трамвайная дорога,
Или история одной ночи.

Посвящается моей сестре Саре Акимбо.
Пусть земля ей будет пухом, если она умерла.

Бесплатным бывает только сыр в мышеловке.
Русская народная пословица

Голос за кадром:
История, на мой взгляд, очень простая, началась именно здесь.
Камера показывает узенькую парковую аллею: с обеих сторон примостились лавочки для влюбленных (кое-где не хватает спинок, ушедших на дрова в соседнюю шашлычную); деревья, в основном дубы и березы, стараются закрыть от нас великолепную белокаменную набережную реки Казановки, отстроенную на деньги добропорядочных налогоплательщиков.
Утро. Созерцаем девушку лет эдак пятнадцати в спортивном костюме, она бежит рез-вой трусцой. Ее белые кроссовки чуть скрипят на мокром асфальте. Скрип-скрип. Она вне-запно останавливается, наклоняется. Мы видим ее сгорбившуюся спину, камера выглядыва-ет из-за ее плеча. Красная с золотом бумажка прилипла к асфальту. Девочка аккуратно от-дирает ее и бежит обратно.
Новая сцена. Та же девушка и Джеймс. Мы видим детскую комнатку со множеством мягких старых игрушек: плюшевый мишка и желтый заяц, синяя обезьяна из Китая (сейчас Китайская провинция), сова, набитая опилками… Девочка сидит на полосатом диванчике, Джеймс рядом.
– Давай сходим, пожалуйста. Мы и так целыми днями сидим в своей конуре. Ну, пожа-луйста, Джеймс! – уговаривает девочка.
– Сара, ты же знаешь, нам сейчас опасно на Людях появляться. Пока они не опреде-ляться, что с нами собираются делать, – вокруг глаз Джеймса сгрудились преждевременные морщинки, а ему всего лишь двадцать пять.
– Джей, ну, Джей! Там будут приличные люди; ты же знаешь! Ты тоже хочешь в кино. Правда, ведь?
– Правда, только я еще хочу жить долго и счастливо вместе со своей сестрой.
– Джей, соглашайся же! Ну, давай!
– Я не знаю, правда! Не знаю!

Следующая сцена. Кинотеатр. Куча народа толпится у касс. Джеймс и Сара идут прямо в зрительный зал. Из своей белой сумочки Сара достает красную бумаженцию, что мы ви-дели на ее пробежке. Контролерша добродушно кивает им и пропускает вперед. С виду Джеймса с сестрой можно принять за влюбленную парочку, что покупают билеты в послед-нем ряду и занимаются там чем угодно, только не просмотром. Правда в этом есть большой плюс, они с удовольствием могут ходить даже на самые отвратные ужастики.
Крылья Джеймса спрятаны под мешковатым свитером; у Сары нет крыльев – она пошла родом в мать, но это не мешает ей подвергаться гонениям со стороны людей (как громко сказано!).
В полном зрителей зале гасят свет; тишина прерывается только хрустом попкорна и во-плями экранных героев; впрочем, это их работа. Все нормально.
Следующая сцена. Джеймс и Сара выходят из кинозала. Сара кидает в урну пакет от попкорна. Мимо. На входе уже другая контролерша баба Люба, у которой проблемы со стар-шей дочерью, и на работе не все в порядке и муж от нее ушел. Она грозным взглядом оки-дывает выходящих, заметив пакет лежащий рядом с урной, она сразу же подскакивает к ним.
– Нет, я, значит, убираю тут! Исполняю свой общественный долг! А какая-то шлякоть может вот так вот запросто прийти и поставить крест на моей работе.
Стоящие в очереди оглянулись.
– Да-да, шлякоть, – не угомонилась баба Люба, а, посмотрев повнимательней на Джеймса, добавила, – да еще и с крылунами водится! Она ударила Сару по лицу ладонью. Та, охнув, отшатнулась. – Больно, больно, не правда ли? Небось, под крылуном ты не так стонешь, да? – это она конечно слишком уже хватила.
Джеймс схватил Сару и уже стал пробираться с ней к выходу.

Следующая сцена. Джеймс и Сара вышли из кинотеатра. У Сары щека еще красная от удара, а так все нормально, она уже привыкла. Уже вечер, плавно перетекающий в ночь. Зажгли фонари, и город стал прекрасен, когда не видно грязи и разрухи. Они идут по какой-то темной улочке, параллельной Главной. Под большим дубом сидят с протянутыми руками два бомжа – Петя и Сережа, назовем их так.
– Эй, мужик, стой! Да, стой, тебе говорят! – начинает Петя. – Подай на пропитание!
– Стой, ну, подожди! – вступает Сережа.
Джеймс не останавливается.
– Дай на хлеб! – это уже просто наглость.
Петя уже видит отдаляющуюся спину Джеймса – два крыла можно четко разглядеть под свитером.
– Да, это же крылун! – шипит Сережа. – Ну, гадюка, я ему покажу. Петрович, свистнем Виктору Андреевичу с его бандой?
– От чего ж не свистнем?! Что с нами станется то?!
– И то верно – свистнем! Авось, Виктор Андреевич нам что-нибудь пожалует.
Крупным планом налитые кровью глаза Пети – глаза алкоголика со стажем.

Следующая сцена. Мы видим удаляющиеся спины Сары и Джеймса. Навстречу им идет стайка футбольных фанатов. Все в желто-зеленых шарфиках, все подвыпившие и веселые, несмотря на то, что их команда проиграла. Один, наиболее «готовенький» кричит речевку.
Остальные подхватывают по ходу.
 Далее крупным планом: испуганное лицо Сары.
– Может, перейдем? Джей, они пьяные и их много!
– И то верно.
Они остановились за деревом, чтобы их не было видно. Потом быстро перебежали че-рез дорогу на другую улицу. Такая же, как и другая. Улица. Те же одинаковые дома. Слева лоток с мороженым. Беременная продавщица сонно смотрит на них. Сара покупает себе шо-коладный рожок – может, вечер еще не совсем испорчен. Может?
Опять тишина, только городская. Вдалеке слышен стук колес трамвая. В каком-то доме бьется посуда, где-то мяукает кошка. Послушайте…
Они идут. Так спокойно, кажется, улица принадлежит только им…и футбольным фана-там…и продавщице мороженого…и еще кому-то. Страшному потому, что он не похож на чу-довищ из сказок, на монстров, рожденных больными фантазиями, он реален. А значит, мо-жет быть рядом, когда вы ложитесь спать, когда моете посуду на кухне. Или когда вы, на-пример, гуляете со своей сестрой вечерком.
Джеймс уже видел, как к остановке подходит желтый разрисованный трамвай. Не стал торопиться, все равно не успеет, а ради крылуна такую махину останавливать не станут.
Джеймс почувствовал, что кто-то дергает его за руку. Обернулся. Позади него стоял маленький, лет шести, мальчик в ободранной одежде.
– Дяденька! Дяденька, подайте копеечку. У меня мамка умерла, а папка…
– Малой, отвали, ей богу!
– Дяденька, у меня сестренка, – начал более плаксиво оборвыш.
Из темноты выступил пацан, лет на десять малого постарше, весь чернявый, и глаза карие. Кожа белая-белая, можно сказать даже бледная. Со временем, каждый раз прокручи-вая в уме прошедшее, Джеймс стал придавать его лицу вампирьи очертания.
– Так-так, Малой, попрошайничаем? – спросил новый персонаж. При этих словах у него и из-за спины вышло еще человек десять таких же «вампиров», только с кусками арматуры в руках, Джеймс их обозвал свитой. – Да еще и с крылунами водимся? – Вампир кивнул на Джеймса.
Малой сильно дернул Джеймса за руку, которую до сих пор довольно сильно сжимал. Джеймс, согнулся. Кто-то из свиты, ударил его по голове, Джеймс упал, не готовый к такой атаке. Свита начала его бить ногами.
Джеймсу было не столько больно, сколько обидно, что его, крепкого мужика побила в темном переулке какая-то шпана, а он даже не смог дать сдачи.
– Помогите! – донесся до Джеймса голос его сестры.
Он повернул голову в ее сторону, удары продолжали сыпаться на его почки и голову, под крылья, гады, знали же куда бить!
Вампир зажал его сестренку в углу одного из домов.
Тьму осветили автомобильные фары.
– Виктор Андреевич, уходить надо! – крикнули из свиты.
Потом звук сирены. Джеймс посмотрел еще раз в сторону, где видел свою сестру, ее и Вампира не было видно. Доблестные милиционеры прибежали как раз во время. Они скру-тили и Джеймса, и оставшуюся свиту. Посадили их в один и тот же уазик и поехали.
Затемнение.
Белым шрифтом на весь экран:
С тех пор я больше не разу не видел своей сестры.
Свиту отпустили, а меня оставили.
Я отсидел 15 суток. А потом попал в гетто.
Эпилог.
Бомжи Петя и Сережа покупают у беременной продавщицы мороженое.
– Все-таки молодец Виктор Андреевич! – говорит Петя.
– А платит-то как!
Затемнение. Конец.

Джеймс все лежит на холодной площадке, дождь пошел сильнее; один раз был гром, но молний не видно. Ну, что ж, времени хватит на фильм второй.
Начнем еще раз.
Место действия: дом №16 по улице Изгоев.
Главные действующие лица: мама Рая, папа Кирилл, Джеймс.
Жанр: бытовуха
Режиссер: Джеймс Акимбо

О том, как жить после…
Уйдя - обретай.
Девиз семейства Акимбо.

– Нет, ты мне только объясни! Почему я должен воспитывать этого черномазого! – во-пил Кирилл.
Камера показывает нам белую межкомнатную дверь, с кривым стеклом в середине.
– Кто тебе сказал, что это не твой ребенок! Он же тоже крылун, как ты! – Отвечала Рая, причем не менее громко.
– Он же черный, дура ты, черный он! А мы с тобой – бледные поганки! Вот в кого он мог таким пойти, я даже не знаю! Колька, сосед наш, и тот не такой темный!
– У меня дедушка был смуглый!
– А-то как же? А мой троюродный прадед был китайцем!
Камера начинает отъезжать. Мы видим полностью дверь. Внизу, в самом углу, съежил-ся Джеймс. Маленькие крылья за спиной еще не могут его поднять, поэтому он не летает. Дверь открывается и выходит Кирилл. На нем старая поношенная рубашка и вытертые шта-ны, он бросает мрачный взгляд в сторону Джеймса и проходит мимо.
– Я за хлебом! – бросает Кирилл через плечо и уходит, хлопнув входной дверью. Мы провожаем его взглядом, так же как, и Джеймс, и беременная Рая.
Затемнение. Белым шрифтом:
Он не вернулся.
В ближайшем угловом магазине хлеба не оказалось.
Через три месяца родилась Сара.
Мать вышла замуж за соседа Кольку.

Где-то вдалеке погромыхало; Джеймс очнулся от воспоминаний. Сейчас должна уда-рить молния – в башню, а ему еще так много надо вспомнить.

Кабинет Командира. Он сидит, положив голову на грудь, руками то и дело сжимает вис-ки. Через окно видно Медную башню. Командир плачет и ничего не может с собой поделать. Он не может не признать, что крылун не прав; но ведь Командир человек, а значит, он не может признать чьего-то превосходства над собой. Конечно, нет. Но убивать, его, крылуна; убивать за правду! Нет, припугнуть, но не убить.
– Эй, Стражник! – позвал Командир (его настоящее имя никто не знал).
– Да, слушаюсь.
– Подожди, пока гром начнется, а потом возьми крылуна с Башни, а то подохнет ни за что. Так припугнем его и к своим.
– Есть, – Стражник отсалютовал и вышел.

Стражник успел вовремя. Он быстро поднялся по лестнице наверх, глухо громыхая са-погами, отворил дверь. Послышался гром. Стражник схватил за руку крылуна и потащил вниз. Джеймс был в полубессознательном состоянии; его ноги еле передвигались. Послед-ние несколько ступенек солдат просто тащил его на себе. Из башни они не просто вышли, а выпали. Сначала Стражник, потом Джеймс. Он повернул голову: белый трезубец прорезал небо и стрелой устремился к башне. Медная старушка вздрогнула, пошатнулась, но выдер-жала.
Стражник, отряхнувшись, встал; грубо пнул крылуна, мол, пойдем, направился к глав-ному корпусу в укрытие. Джеймс потрусил за ним, стараясь не оборачиваться и не смотреть в сторону Медной башни.

Чертенок

Было холодно и сыро, как всегда в Сером мире. Грязь, размазанная легковушками по дороге, липнет к чистым туфлям и противно чвякает. Слякоть.
Кажется, никогда не кончится это промозглое утро, никогда не выглянет серое солнце и не обогреет никого. Чертенок даже не утруждает себя осмотром местности, и так все понят-но – скука. Но вот, как надоедливый червь слово запало в память, и так хочется его еще раз повторить:
– Слякоть, – произносит Чертенок, – слякоть! Слякоть! – эхо ударяется о серые дома, перекувыркивается в морозном воздухе и обратно летит рикошетом:
– Шлякоть, – похожее – но уже другое. – Шлякоть, – пробует слово на вкус, оно как
Шлякоть.


Глава 2. Сентябрьские.

Все сентябрьские – сумасшедшие.
Учительница физкультуры.

Зеленый кабинет: зеленая шелкография на стенах; темно-зеленые, под кожу, диваны; зеленые бархатные и очень тяжелые занавеси; большой письменный стол и стул, выкра-шенные оливковым лаком; зеленая лампа и герань на подоконнике – зелень-зелень-зелень. Сначала всего этого не замечаешь, а потом как зарябит, аж глазам больно. И на стуле, по-среди комнаты, как бы стараясь быть незаметным, стоит хозяин всего этого. У него зеленые глаза, большие и яркие; русые, седые на корнях, волосы зачесаны назад в длинный хвост; нижнюю губу он закусил зубами и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль. На нем какая-то бархатно-вельветовая хламида угадайте-какого-цвета; а на ногах выделанные соломой вьетнамки. В руках у него лук, тетива туго натянута; кончик стрелы упирается в щеку, отчего та сильно покраснела. Он целится между глаз Лося, голова которого висит над входной две-рью.
 – Алик, не надо! Я нахожусь под протекторатом Гринписа; я охраняемый вид, черт возьми! Алик, у тебя такие проблемы будут! – верещит Лось. – Я в шоке!
В дверь постучали, потом, не дождавшись никакой реакции, открыли. Голова Лося опасно качнулась, чуть не свалившись на голову пришельцу, объявила сухим, исключающим эмоции, голосом:
– Старший советник по внутренним делам, Борис Богданович Большов, в народе име-нуемый Большой Боб. Замечен на взяточничестве и злоупотребление служебными полно-мочиями, – голос Лося понизился до доверительного шепота, – короче, старается не отстать от коллег и…
– Смолкни, – хозяин оборвал Лося. Вошедший Большой Боб облегченно вздохнул. – Зачем пожаловали? – Алик направил стрелу на Боба.
– Алик, ну ты чего! Аккуратней! – БББ взволновался не на шутку; хозяин никогда не умел промахиваться. – Все хорошо, никаких плохих новостей! Лидер оппозиции Алексей Кравчик умер от сердечного приступа. А ты с луком на табуретку взобрался. Объем ВВП вы-рос на 5%. Аргх…
Боб, дернувшись, отскочил в сторону. Вылетевшая стрела лишь чуть-чуть задела его руку.
– Алик, ты что, совсем, что ли обалдел! – 3Б с силой сжимал руку, начавшую кровить.
– Жаль, я в сердце целился! Какого ты от стрелы шарахнулся! – Алик сложил лук на стол.
– Кошмар, мужик, ты же сейчас чуть этого чела не прикончил! – Лось улыбнулся своими лошадиными зубами, – Ты реально крут, Алик! Я в шоке!
– Итак, Борис Богданович, с чем пожаловали? – Алик спрыгнул со стула – Или просто так на чаи халявные?
– Нет, что вы, я по делу. Тут нужно подписать еще одно Ограничение, номер 13, кажет-ся, – БББ отпустил руку, раны, как ни бывало, – еще внести поправки в Закон об образова-нии и…
– Ясно-ясно, я все подпишу потом. А что там ты говоришь с лидером оппозиции?
– Помер, как есть, от сердечного приступа. К нему гости пришли, а он на полу лежит весь такой посиневший, брр…
– Сердечный приступ, так приступ, – Алик задумался, – Борик, скажи, а что ты будешь делать, если зайдешь в кабинет, а я тоже от сердечного приступа скручусь, а? – примерно изобразил труп.
– Алик, ты что, помирать собрался?! Я бы…я бы, наверное, скорую позвонил, потом со-общил бы, куда следует, ну, в общем, все. А ты зачем спрашиваешь?
– Да так, просто. Ну, иди, иди, – Алик проводил Бориса до двери. – Лось, а ты бы что сделал?
– Как что! Как что? Конечно бы, продолжал висеть над дверью, что мне еще делать ос-тается?! Вообще уже, распустился! – сказала голова, забыв добавить в конце свою привыч-ную фразу.

Сара, опершись на перила, смотрела куда-то вдаль, ее взгляд затуманился; костяшки пальцев, сжимая поручень, побелели, казалось, еще чуть-чуть и она рухнет без сил. А внизу зеленое месиво парка, деревьев, изредка перемешивающееся серыми змейками аллеек. Темными и страшными аллейками, где ночью может случиться что угодно…
– Сара! Сара, ты где? Я уже пришел домой с охоты.
– Я на площадке, на крыше! Иди сюда! – Сара очнулась, бухнулась на лежак, потягивая сок из трубочки, как будто все, так и было (мы же не скажем Крутому Боссу, что его девушка чуть не шагнул с тринадцатого этажа, а?!).
– Приветик, – появился Виктор Андреевич, наш любимый Вампир, – ты как?
– Да так, вроде бы нормально, – Сара улыбнулась.
– А как малявка? – спросил Вамп, поглаживая Сару по животу.
– Барахтается…
– Знаешь, мы тут с ребятами поговорили, давай, когда она родится, уедем отсюда. Ска-жем куда-нибудь на Венеру.
– Можно и на Венеру, только говорят, что туда очень дорогие туры. Сам понимаешь, ку-рорт, как-никак.
– Ну, так мы при деньжатах. Если надо я еще кого-нибудь, ну, ты понимаешь, – улыб-нулся Вамп, обнажая свои ни в меру длинные зубки – мечту стоматолога.
– Только не надо никого до смерти выкачивать, так только для легкого испуга, в качест-ве профилактики.
– Ну, ладно уж. А что собирается делать этим вечером моя королева?
– Твоя королева предпочитает наклюкаться до одурения, а потом заснуть по дороге к кровати.
– Тогда я готов составить компанию…

Ограничение прав Неприкасаемых №9.
Его величеством и т.д. и т.п. утверждается настоящий указ об ограничение прав Непри-касаемых.
Неприкасаемых, кои пытаются вызвать смуту в рядах соплеменников, наказывать осно-вательно в соответствие с Уставом данного гетто. Ежели крылун не выказывает должного понимания, его следует казнить.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушений не предусмотрено.

Из дневника Неизвестного Гражданина, найденного при раскопках в районе Большого Дома Закона:
« Если раньше наша планета представляла собой отдельные государства, состоящие из городов, маленьких и больших. Если раньше Земляне были рады любой весточке с дру-гих планет, даже сами снаряжали туда экспедиции, то теперь они с не охотою относятся к посольствам. На улицах после девяти часов добропорядочному гражданину опасно появ-ляться, а Комендантский час только усугубляет положение. Города, объединенные в боль-шие мегаполисы, как-то посерели, а ЛЮДИ СТАЛИ ЖЕСТЧЕ. Крылунов, таких добрых и от-зывчивых, засадили в клетки и увезли куда-то. Подевались и гномы, а эльфов уж лет сорок как след простыл. Расскажи друзьям, как когда-то пил чай с феей с соседней улицы – за-смеют. Волшебники тоже в диковинку сейчас. А я все чаще слышу от старожилов, ЧТО В ИХ ВРЕМЯ ВСЕ БЫЛО ЛУЧШЕ. На этот раз они правы.»

Найдено в ящике стола Айланда, после Великой ревизии 2216 года, рассказ какай-то Жени Белкиной:
« Для многих семей нашего Мегаполиса рыбалка – это отличный способ хорошо про-вести выходные, наловить кучу рыбы в реке Лете и поужинать у костра в приятной обстанов-ке (комары в нашем городе вымерли лет пятьдесят тому назад). В этот раз мы (мама, папа, я и мой брат Максим) остановились прямо перед старым дубом, на полянке было удобное ме-сто для ночевки, там также сохранились следы старого пепелища. Пока отец с Максимом ставили палатку, я с мамой пошла за водой к ближайшему источнику.
Когда томное желтое солнце, важничая, садилось за горизонт, мама начала хлопотать над ухой, предусмотрительно отправив меня и Макса за хворостом.<…>
Мы уже собирались идти назад, как в кустах справа от тропинки послышался чей-то длинный протяжный крик о помощи. Максим подбежал к тому месту, и до меня донесся его взволнованный крик: «Идите скорее, папа, тут человеку плохо». Я появилась чуть раньше, чем прибежали родители. На маленькой полянке, как-то невообразимо скрючившись, лежал человек. Его лицо было почти что белым, как у мертвяка восставшего. Потом я увидела хвост стрелы, у него прямо из груди, от него, как от центра, растекалась какая-то темная слизь. Я схватилась за руку матери, и мы отошли подальше. Меня тошнило.
Отец несколько раз пытался прощупать у лежащего пульс, но безрезультатно. Папа сказал, что нужно идти к машине и по сотовому звонить в милицию. Но дойти до машины мы не успели, а жаль…
Из кустов, который опоясывали берег Леты, послышался рев, и потом вышел большу-щий медведь. Откуда он мог взяться в городе – непонятно. Медведь был бурого цвета с го-лубыми человеческими глазами и нечеловечески длинными когтями.
Папа взял меня и Макса за руку и зашипел: «Идем медленно и тихо. Не оборачиваемся, медленно и тихо!» никто не возражал. Так мы прошли метров сто, потом раздался какой-то нечленораздельный клич, как у индейцев. Мы побежали, потом тихий свист и Макс упал, как подкошенный. Папа и мама хотели его поднять. Потом еще свист, такой легкий, ели улови-мый. Мама и папа тоже упали, наконечники стрел торчали у них из-под легких летних фут-болок.
Я поняла, что дело плохо и, свернув куда-то в сторону, спряталась за кустами в овраге. Внизу плескалась Лета, и я решила при удобном моменте, когда меня не будет видно, спус-тится к реке, переплыть на другую сторону города. Медведь перестал рычать, и наступила какая-то искусственная тишина. Потом кто-то подошел к тому месту, совсем рядом, где я схоронилась, остановился.
– Алик, все, ты уже всех перестрелял! – послышался басовитый голос.
– Нет, их было четверо, еще один остался! – звонкий и мелодичный, совсем рядом со мной.
Господи, как страшно, кажется, сердце-предатель стучит, как никогда громко. О Боже, меня сейчас услышат, замолчи же, заткнись…
– Где-то рядом, совсем рядом. Не мог он далеко убежать. Нюхом чую, – Алик повел но-сом по воздуху. – Где ты, птичка? Я иду по твоему следу…»

Алик стал раздвигать все подряд кусты, стараясь нащупать беглеца, или беглянку – это уже как стрела летела. Наконец, он отыскал Женю. Та не шевелясь, лежала по уши в грязи оврага.
– Вот и я, пташка! – послышался как будто издалека его голос. Алик нацелил на Женю заряженный лук, – Ваши последние слова? – какие все вежливые перед смертью.
Молчит, грязная дрянь. Что с ней сделаешь?
– Ну, ладно ты пока подумай, а мы тебя убивать начнем, – авторитетно заявил Алик.
Тут случилось то, чего он от маленькой дряни никак не ожидал – она вцепилась ему в запястье зубами и, прокусив кожу начала пить кровь. Маленькая дрянь. Алик ее ели отодрал от себя.
– Знаешь что, Лось, давай ее на Переработку, а там видно будет, – Алик слизнул кровь с запястья.
– Бааа-ба, сэр, – Лось замотал своей лошадиной головой, – я в шоке! А вдруг она за-разная?
– Я же ясно выразился – на Переработку!

Теплая вода течет из крана, ржавая струйка сразу всасывается в дырку в полу. Женя аккуратно подставляет под нее палец – брызги в разные стороны. Жемчужинки на кафеле.
– Кончай привередничать, – Лось стоит за деревянной перегородкой, – давай скорее! Алик ждать не будет.
– А что будет дальше? – Женя тупо стоит под душем, в руке грязновато-розовое мыло; вода теплая, приторно-теплая.
– Кто ж знает?! Это как хозяин решит.
– Он меня убьет? – мыло выскальзывает из рук.
– Дурочка, зачем ты ему мертвая? Как говорил мой дедушка, будет что-то злое и гран-диозное.
Женя вздохнула – значит МЕСТЬ. У нее уже есть план. Ржавая вода похожа на грязную кровь.

Джеймс отсидел в карцере штрафную неделю: кормили так, что все крысы в камере были досрочно съедены; зато делай что хочешь – на работу никто не погонит. Луна встает – солнце всходит, так семь раз. Повседневка, серая – не для романтиков. Джеймс успел ото-спаться загодя, а потом «было ему и третье видение» - фильм.
Место действия: школа №89
Действующие лица: Джеймс и Солнышко, Художник
Жанр: рикошет
Законы геометрии

Маленький Джеймс водит пальцем по запотевшему стеклу. Круглая головка, ручки и ножки – палочки, прямая жердь – туловище.
– Что это? – за спиной у него беззаботный курносый малыш. Весь рыжий, в веснушках – Солнышко.
– Это я, – Джеймс с серьезностью рисует шевелюру на кругу-головке.
– Не-а, – Солнышко дорисовывает крылья над ручками-линейками, – вот теперь ты!
Кадр-фотография рисунка на запотевшем стекле.
Затемнение. Надпись: Спустя десять лет.
Какой-то сорванец маркером рисует на парте: те же линейные конечности – за долгое время технология не изменилась.
– Что это? – Джеймс с учительской указкой поджидает за спиной ХУДОжника.
– Крылун, – говорит тот, с опаской косясь на него.
– Не-а, – Джеймс выхватывает у него маркер и дорисовывает крылья, – вот крылун!
Кадр-фотография рисунка с парты.
Потом с окна. Перетасовка.
Стоп. Все. Конец.

Женя стоит посреди зеленого кабинета. Перед ней грозно восседает Айланд, он же Алик, уже коротко подстриженный (недавно Лось дал ему посмотреть «Властелина колец», и Аля обнаружил свое сходство с одним пронырливым эльфом – вот досада – с чем боролись, на то и напоролись). Голова Лося всунута на привычное место – нормальная рабочая обста-новка. Женечка, ручки по швам, головку вниз. Сделай вид, что ты виновата…
– Итак, – Алик надел на нос очки с нулевыми стеклышками – для важности, – начнем. Это была твоя семья?
– Да…– глазки-то горят ненавистью.
Алик, она сейчас на тебя кинется. Опять.
– Хочешь мне отомстить? – Алик раскидывает сети.
– Да я тебя… – говорила же – кинется.
– Разве ты их любила? – Алик по опыту знает – главное вывести человека на эмоции.
– Конечно, нет, я их ненавидела! – подумала Женя перед тем, как сказать: – да.
– Точно? – лично Аля сомневается
и Лось, и Чертенок, и Женя…

«В началке было все хорошо, только когда я перешла в среднюю школу, начался Ад – отец сильно запил горькую, и родители жутко ругались. Да еще с математичкой не повезло, она оказалась ужасной бякой – невзлюбила меня с самого начала. Вот и получилась Боль-шая проблема – я не понимала математику – мама не понимала меня, потому что ее бил отец – училка не понимала ситуацию в принципе… Представь, ты просишь объяснить зада-чу, а тебе учебником по шее и ногами…с тех пор по математике у меня твердая пятерка…»

– Три в десятой степени? – Алик улыбается, потому что знает, что выиграл. Женя смот-рит на него с недоумением.
– 59049. Откуда ты об этом знаешь?! – страшно, когда в твоих мыслях копаются, а еще страшней, когда ты об этом не подозреваешь.
– Сколько будет три в десятой? – Алик говорит женским писклявым голоском, а потом Жениным: – Я не помню! Мама, не помню! Я правда учила! – опять меняется голос – ах ты дрянь, когда выучишь – придешь (срывается на визг). Ты, дрянь, тратишь мое время по пус-тякам (ну да, ну да, смотреть очередное мочилово по телику гораздо интересней).
Женя потемнело в глазах – вполне нормальная реакция, сейчас будет обморок. Алик поддержал ее.
– А вот здесь у тебя, – Аля нащупал глубокий шрам за ухом, – до сих пор болит по но-чам. Что это было?
– Разбитая бутылка – не выучила косинусы. Откуда ты все…
знаешь? – додумала Женя, когда уже отключилась. – Дьявол, почему я еще раньше не грохнулась.
Женя очнулась на корточках в ванне, взявшейся непонятно откуда посреди Зеленого кабинета. На спину из крана текла горячая вода, все платье было мокрое. Напротив Алик в таком же положение, его костюм хоть выжимай – на него течет с другого крана.
– Привет! Очнулась?
– Откуда ты знаешь? – сейчас она опять «будет-не-с-нами».
– Что ты так часами сидела в ванне? Или что ты считаешь себя холодной и злой? Ты не такая, не выдумывай себя хуже, чем есть на самом деле. А Месть – обычное дело.
– Нет…
– Думаешь, не знаю… Что ты любишь конец сентября – когда холодно и идет дождь. Любишь гулять по этой слякоти, лишь тогда чувствуешь себя счастливой и одинокой…
– И никто тогда не смеет ничего сказать. Потому что желтые листья упали только для меня. Я их люблю, таких же одиноких и непонятых, как мы. – Женя решила сойти с ума вме-сте с Аликом, за компанию, хоть не так страшно.
– И никто не виноват, что мир разделился на части и частицы, а ты остался один цель-ным и чуждым их. Когда горячая вода течет по спине, забирая всю усталость и боль непони-мания, ты не хочешь вставать и думаешь, что одна такая…
Женя подобралась к Алику поближе. Она осторожно протянула руку к его лицу. Провела от виска, по щеке к подбородку. Осталась красная полоса…
– Черт, а ты такой же…
Лось смотрит сверху на них: – Вы сумасшедшие, ребята, ей-богу.
Алик дотрагивается до большой белой полоски на животе: – Это что? – говорит он, при-поминая, чем можно оставить такой след в истории.
– Теорема Виета.

Сара смотрит на дымное небо, зовущее и манящее.
Лети к нам, сестра, мы будем летать до зари. Ты станешь свободна – только рас-правь крылья.
Сара неуклюже перелазит через перила, стоит на узеньком козырьке. У нее нет крыль-ев, только… только не родившийся ребенок. Крылья в обмен на малыша, идет? Сейчас-сейчас, один шаг и долгий полет к земле – сколько это стоит? Сколько все это стоит? Как вечность? черная дыра? вселенная? Еще чуть-чуть и это не имеет значения.
Только Сара помнит:
       – Пока он не родится на заре луны, в ночь звездопада, новый Хранитель Секретов. Будешь ты сама себе непокорна, и жизнь твоя не будет принадлежать тебе. Пока не родить-ся Вампир, – так сказал Виктор, только тогда он был пьян (и прав).
Сара делает шаг, потом еще один. Она бежит далеко в ночь. Вот-вот, совсем скоро, она упадет вниз – должна. А под ногами до сих пор тот узкий козырек.
Шаг, мало ли или много?

– Знаешь, – Женя открывает глаза – перед ней зеленый потолок, – почему я ненавиде-ла Максима?
– Нет, – Алику сейчас не до этого. Он рисует большущий пентакль.
– Потому что запойный период кончился раньше, чем он родился. Его все это никак не задело, – Женя понижает голос до театрального шепота, – я ему завидую.
– Ничего-ничего, сейчас мы всем им отомстим, – Аля любовно зажигает свечки на кон-цах звезды. – Давай, становись в круг.
– Зачем? – Женя отрывается от созерцания потолка.
– Мстить будем, – Алик весь мокрый, в мелу, но довольный работой. – Попытаемся из-менить твою прошлую жизнь.
– Ты точно решил мне помочь, а не убить? – обещаете говорить правду и ничего, кроме правды?!
– Не веришь? – а ты бы поверил?
– Ну, нет то чтобы очень…
– Смотри, – Аля выхватил из воздуха маленький ножик и аккуратненько разрезал себе руку чуть выше запястья, сунул ее Жене, – пей.
– Что? Ты с ума сошел? – она отшатнулась. – Не буду.
– Пей, она вкусная. Угу, вот так, молодец.
Женя провела языком по губам: – Шоколад?
– А теперь повторяй за мной, – сказал он.
Ты умрешь, и я умру.
Кровь в нас одна –
Одна и судьба.
– И все?
– А ты думала, что мы будем прыгать и петь аллилуйю? Становись в круг.

Ограничение прав Неприкасаемых №13.
Его величеством и бла-бла-бла утверждается настоящий указ:
При угрозе побега крылунов из мест содержания разрешается открывать прямой огонь без предупреждения.
Согласовано с комитетом по правам людей (читай между строк): раз без предупрежде-ния, чтобы глотку не рвать, мы согласны.

– Мои возможности ограничены, поэтому есть всего лишь два варианта развития собы-тий: первое, ты рождаешься в какой-нибудь другой семье; второе, в своей, но я заставляю измениться ключевое событие. Тебе какой?
– Последний. Я же буду помнить все, что со мной было до этого?
– Иногда, конечно, будет возникать ощущение «это уже где-то было», но не часто. Во всяком случае, ты будешь помнить достаточно, чтобы отомстить. Я буду следить за тобой, так что, если захочешь что-нибудь вспомнить нарисуй на стекле знак вопроса.
– Вот и хорошо, – Женя закрыла глаза, – начинай.
– Поехали...

Мать и отец держат на руках маленькую Женю. Батюшка с большим крестом на груди быстро шепчет им:
– Очень символично, что она родилась именно в этот день. Господь возложил на нее какую-то миссию, в ваших силах помочь ей, – многозначительно кивает головой.
Мать и отец переглядываются. Кажется, Женя тоже внимательно слушает.

Женя начинает плакать, захлебываться. Мать берет ее на руки, укачивает – безре-зультатно.
– Знаете, – говорит отец, – все это очень интересно. Но мы, пожалуй, лучше пой-дем.
– Но ведь вы еще…
– Да-да, мы пойдем. Ее скоро нужно будет кормить. Столько впечатлений. Она ус-тала – ну, сами понимаете.
Они уходят. – Вот так делается история, а вот так разрушается:

– Пойдемте со мной, вас ждет один человек. Раньше он был у нас звонарем, – батюшка прокладывает путь вглубь церкви. – Но примерно год назад свыше ему был послан дар – предвидеть будущее. Прошлой ночью у него был сильный жар, он бредил. Говорил что-то про ночь звездопадов и какого-то Хранителя Секретов, в общем, он сейчас вам сам все рас-скажет, – батюшка отворил тяжелую дверь, пропуская вперед мать с Женей на руках, отца, затем зашел сам.
Келья, точно, настоящая келья: образ над кроватью, маленькая тумбочка, лампочка под беленым потолком. На узкой кровати, укрывшись белым одеялом, сидит старец с густой черной бородой, седыми жиденькими волосами и глубокими морщинами и еще раз морщи-нами.
– Виктор Андреевич, вот. Этот ребенок родился в ночь на тридцатое, как вы и говорили, девочка, нареченная Евгенией, – сказал батюшка и поспешил откланяться.
– В ночь, когда прольется звездопад, – начал старец, – родится Хранитель Секретов. Ему будет принадлежать Закрытая Церковь, только он сможет сдержать бесов. Все прихо-дит не сразу. Будет параллельный путь, но Хранитель примет верное решение – ему помо-гут. А вы, – старец грозно воззрился на родителей, – поможете ей. А теперь поднесите ее поближе.
 Мать наклонилась пониже, показывая, Виктор Андреевич с неожиданной для старика быстротой поднес руку к виску Жени, провел ею по щеке до подбородка.
– Спасибо, – тихо прошептал он ей, а потом перекрестил. – Идите, я все сказал.

P.S. Через неделю Виктора Андреевича и след простыл в этой церкви, он сбрил бороду, со временем морщины разгладились сами собой – Хранитель подарил ему новую жизнь. Так надо прожить ее с умом.

– Ну, все, – подумал Алик, шагая по чисто вымытому полу, – убил две проблемы сразу. Избавился от девчонки, а то вдруг о ней прознают накануне выборов-то. И сделал канал, теперь если его кто и прикончит, Алик быстренько нырнет в другую жизнь девчонки.
– Что убил двух зайцев? – напомнил о себе Лось. – Все-таки хороша была, а? Мог бы ее сначала (непереводимый лосиный жест), а потом уж бы и мстить начали…
– Заткнись, – в Лося полетел зеленый ботинок.
Полы еще не высохли, и зеленый носок быстро промок.

Женя зажигает свечку у иконы, долго рассматривает иконостас, слушает хор «Длинно-бородых». Звуки собираются под куполом и, устремляясь вниз, отражаются от стен. Она за ними, ее закручивает и несет вверх. Все выше-выше, церковный свод единственная прегра-да на их пути. Женя поднимается выше и лишь легонечко толкает пальцем, как бы пробуя: мягкий ли он? Все разбивается и с грохотом летит вниз штукатурка, кирпич, литой купол, стекло, а их выносит на свободу. Гадкая рука, нарушившая устои. Да, а вот раньше-то были Хранители…
Женя просыпается в скромно и скудно обставленной комнате; никаких излишеств. На стене, над узкой кроватью, висит образ – вместо постера какой-нибудь рок-группы; на откры-том стеллаже вместо дисков и пластинок – томики религиозных справочников и церковный календарь. На тумбочке аккуратно сложена одежда; маленькое кресло и письменный стол у окна. Увидь кто сейчас Хранителя Секретов – абзац.


Чертенок

В первый раз Чертенок познакомился с Дорогой, когда он был совсем-совсем еще ма-леньким. Половину своей жизни он пытался забыть этот случай, а другую – вспомнить. Те-перь он решил раз и навсегда освободиться от этого воспоминания – доверить свой секрет бумаге.

Зеленым огоньком горели часы в полночной тьме. Было полпервого ночи. Огонек погас. Секунду длилась Тьма. Потом экран часов вспыхнул зеленью – чертенок на ощупь нажал ка-кую-то кнопку. Осень подходила к концу, было слышно, как капли холодного дождя бараба-нят по оконным откосам. Чертенок был укутан в несколько одеял, болел. Лоб горел, и неви-димые тиски сжимали виски все сильней и сильней, но спать не хотелось.
На кухне горел свет. Слышались тихие голоса родителей.
– Когда он умер?
– Скорую вызвали?
– Хорошо мы завтра приедем.
Чертенок замер. Зеленый огонек прогорел еще несколько секунд и погас.
Тьма.

Наутро Чертенок как обычно проснулся и начался обычный день, будто все ночное так и осталось сном. Чертенок пробрался на кухню и согрел себе чай. Обмакивая в вязкий, но жидкий мед горячие сырники и прихлебывая из кружки, он смотрел в запотевшее окно. Так и застала его мама. Она тоже подошла к чайнику, и как бы невзначай спросила:
– Ты знаешь, что дедушка умер?
– Угу, – пробурчал Чертенок и откусил половинку сырника, и даже не было ему больно.

На следующий день были похороны, родители куда-то звонили, что-то узнавали, а Чер-тенок, предоставленный самому себе, лежал, закутанный в одеяло, и читал французские сказки.

Потом настал час, когда вся семья оделась потеплее и поехала, теперь уже к бабушке. Все разулись перед входом в комнату. Вошли. Дедушка лежал на диване, как уже много ме-сяцев – не двигаясь, глаза у него были закрыты. Руки связаны вместе белыми ткаными по-лосками, челюсть тоже. Семья так простояла недолго, тут же вышли.
Чертенок подумал, что человек, который сейчас лежит на диване в зале, совсем не по-хож на его дедушку – он другой. Но промолчал об этом.
Время шло. Ждали, пока гости приедут на поминки и помогут переложить покойного в гроб. Чертенок забился в угол между пианино и батареей и вспоминал…
 
Чертенок и дворовые дети играют в прятки. Постепенно темнеет, сумерки, предвестни-ки ночи, неслышно прокрадываются на небо. Бабушка берет Чертенка за руку – пошли до-мой. Поднимаются по лестнице; бабушка открывает дверь ключом привязанным к носовому платку. Заходят…
В комнате тихо, телевизор выключен. В полной темени дедушка сидит в кресле, так не-подвижно, в такой неестественной позе. Только правая нога водит по зеленому паласу, но встать он не может, и ничего сказать. Бабушка звонит соседке сверху, та приходит и забира-ет Чертенка к себе на ночь.
– Так надо, – говорит она.
Чертенок ложится спать вместе с дочкой соседки, правда, перед этим они болтают до трех ночи. О дедушке Чертенок даже не вспоминает. Утром, рано, за Чертенком приходит бабушка, и они вместе едут в больницу.


Глава 3. Мечты сбываются.
Хочу наесться до отвала,
а потом повиснуть вниз головой, пока не стошнит!
Вечно Худеющий

Ван-гоговская церковь. Буря, гроза; свет лишь в одних окнах – туда и стремиться Женя. Белые молнии и падающие звезды то и дело появляются на небе – как в день рождения. Церковь размывает, будто искажает линзой, она плывет, как растопленный воск – надеюсь, еще не затопило дверь. Она же там есть? Ведь мастер не забыл оставить для себя малень-кую надежду, не забыл нарисовать, пусть и с другой стороны – но все же Вход. Женя проби-рается зелеными полями, становится совсем темно. На заднем дворе окна светятся серо-стью, а в них мечутся черные тени. Тяжелая дубовая дверь открыта, но ведь тогда Эти смо-гут выбраться оттуда – как уже было в другом сне. Женя бежит закрыть дверь, но та не дви-гается с места – слишком тяжелая. Ты будешь с ними бороться, а мы тебе поможем.
– Можешь не стараться, она не закроется! – кто-то стоит у косяка, говорит так громко, что слышно, наверное, в соседней деревне. Какой деревне? Это же сон. Ой ли?
 – Ты кто? – дракон в пальто. Теперь можно начинать паниковать.
– Ведущий, – сказал так будто: «Ну, царь я, царь!», только из тени все ровно не вышел, – Зайдешь?
– А что там? – Женя только сейчас заметила, что дверь глубоко вросла в землю.
– Ты Хранитель Секретов – тебе видней! Так зайдешь?
Женя вгляделась: тьма, тьма и еще раз тьма.
– Нет, я, пожалуй, в другой раз, я еще не готова, – готова?!
– Я приду завтра снова, – существо в тени явно усмехнулось: – ну, бывай!

Возвращению Джемса остальные крылуны не обрадовались, оно и понятно: теперь и ему нужно налить в миску из общего котла. Джеймс как можно ближе сел к огню, спиной к стене – только она не проткнет ножом, если зазеваешься. Тихо прихлебывая из железной банки – в них делили содержимое котелка, которое по Стандартам называлось Кашей, а на деле было гнилой крупой разбавленной кипятком, ничего – жуется-выпивается. Джеймс вы-чистил банку дочиста, а желудку – будто и не было-то ничего. Джеймс запрокинул голову и начался привычный ход мыслей: Луна-Луна, на небе ты одна. И безграничны твои просторы, а нас много и везде стена. Неужели не найдется маленького клочка неба для бездомных, израненных и одиноких? Луна-Луна, кабы сбежать, помоги, а?
– Луна – одна, ей больше ничего не надо, думает она только о себе, – справа от Джеймса примостился старый крылун Йоши. Он печально смотрел на небо, тут и мысли не надо уметь читать: – Что ей наша жизнь: 30 тысяч оборотов, пока ее желтая башка не закру-жится.
Джеймс перевел взгляд на Сумасшедших, копошившихся среди уставших и больных, ищущих, где бы у кого своровать: – Ну, а насчет побега? – прошептал одними губами.
– Маловероятно, чтобы бежать нужно очень хотеть выжить, но не боятся отдать жизнь. Ты бы смог: брать не отдавая? – Йоши чистил свои длинные синие ногти, под одним был большущий кровоподтек.
Джеймс увидел, как один из Сумасшедших отбирал у почти умирающего крылуна остат-ки завтрака-обеда-ужина: – Брать – смог бы, только знать бы, что не напрасно. Ты все-таки поговори с остальными…
– Постараюсь, ты шибко только не дергайся. И французику нашему не особо болтай, – Йоши медленно поднялся, – и Васе.
– Ты ей не веришь? – Джеймс удивленно уставился на старика. – Ты же сам говорил…
– Мой дедушка говорил: у дерева глубокие корни – просто так не вырвешь, а цветок дернешь, не успеешь оглянуться, он уже твой.
– И что это значит?
– Черт его знает, ладно, я пойду, – беззубая улыбка и старик ушел.
Костер догорал, многие уже прижавшись друг к дружке, укрывшись – спали. Только ко-пошились еще Сумасшедшие, да полуночники тихо шептались в тени – чтобы не разогнали надсмотрщики. Джеймс свернулся клубком и стал вспоминать.

В этот лагерь, ведь можно же так выразиться – по факту, Джеймс попал еще молодым, сразу после памятной ночи. Он быстро ослабел и был похож на мешок с костями, гремящи-ми при каждом движении, от Сары не было никаких вестей. НЕ БЫЛО надежды на Светлое будущее, как позже выразился Йоши: «Жизнь не имеет смысла: когда у тебя все есть, и ко-гда у тебя ничего нет». Через три месяца, вконец обессилев, Джеймс отказался выходить на работы – как будто его кто-то спрашивал. Его отправили в карцер – отказался идти. Джеймса потащили; булыжники на мостовой – привет из Средних веков; битые стекла повсюду – успели наследить современники. Там сидя в каменном шкафу 50X50, метр высотой – гроб для двоих, арестанту (простите, Неприкасаемому – правда, раньше у слова был немного иной смысл) нужно было подумать о своей испорченной преступнической жизни (как они по-смели родиться не такими, как все; как они посмели быть сами собой). Джеймс думал о се-стре, пытался, тщетно, представить ее лицо, вспомнить – чем дальше, тем хуже. И тут со-всем уж неожиданно за толстой кирпичной стенной раздался стук: три длинных, три корот-ких и по новой. Джеймс ответил, приложил ухо к стене, даже не надеясь что-нибудь услы-шать. До него донесся чуть хрипловатый голос: «Ты кто?» - так просто. Джеймс отпрыгнул от стены – связь оборвалась, тишина, вроде как ничего не было – опять прислонился к сте-не: «Ты не бойся, я рядом сижу.» – «А я и не боюсь!» – Ага, как же…
– Ты только прислонись к стене, мне связь так удобней держать. Тебя как зовут? – го-лос за стеной или голос из головы – не верь ему, а вдруг его подсадили сюда специально.
– Джеймс, а ты?
– Йоши Та-Кукава, – китаец?
– Йоши – это мужское имя или женское? – вам только о лингвистических особенностях спорить.
– Мужское, – японец. – За что сидишь?
– А ты? – точно подсадили.
– Ни за что, – мы тут все ни за что, можно поподробней?
Так и познакомились.
Тут у Джеймса появилась цель – увидеть нового друга, маленькая лазеечка, ниточка к жизни. Так они скоротали следующий месяц – январь, когда было уже невмоготу холодно, Йоши начинал рассказывать какой-нибудь случай из своей жизни, простой и заурядный. Только говорил он так искренне, с чувством, совсем не театрально, без всяких интригующих пауз, что и теплее становилось. Не телу, просто закостеневшая-залединевшая душа не-множко отогревалась, растапливалась. Потом выпустили старика, и целую неделю Джеймс скучал, чуть не вернулся, было, к началу, медленной смерти, но только потом понял. Что жизнь – одна и та же, только он уже совсем другой, значить, и жить по-другому. Вскоре вы-шел и он, нужно же кому-то камень долбить в шахте, Йоши его встретил. Такой весь дрях-лый, кажись, дунет ветер, и покатится по земле, только огонек в глазах горит-переливается – таким его Джеймс и представлял. Сели они в круг, старик был не прост – вокруг него соби-рались вечные поклонники, перезнакомились: Анджей, Дима, Жан, Серега, Люська и Аленка, Микко, Том – по именам хоть географию изучай, а встретились все в одном месте – Красной Дыре. И все наперебой рассказывают – кто как попал. Дима Смирнов и Сергей Крошин пу-тешествовали по миру, их задержали в аэропорте для проверки документов – проверяют до сих пор. Люська и Аленка приехали из какого-то захолустья поступать в университет в сто-лицу, поступили – только сюда. Жан Маркиз Курбье (псевдоним) был начинающим художни-ком. Он прилетел специально во Францию, чтобы срисовать развалины Старого Лувра – до-рисовался. Том Смит был фермером, когда начались гонения, он ушел в горы, жил в пеще-ре. Его обнаружили двое заблудившихся охотников – они же и сдали его властям за круг-ленькую сумму, когда Том вывел их к поселению. Микко Барениус занимался связями Земли с Межгалактической Ассоциацией Разумных Существ (МАРС). Однажды его вызвали к Глав-ному после полета в систему КУБА, обвинили в шпионаже и связи с Пиратами Черных Дыр – посадили. Анджей был скромным учителем математики, а стал, как он потом узнал из приго-вора, межпланетным террористом и подрывником экономики Земли (это потому, что нор-мальный учебный диск по алгебре был один на всю школу, а Анджей, такой-сякой, скопиро-вал его и раздал ученикам). Йоши же был обычным путником, ходил из города в город, зара-батывал пением и разными сказками на хлеб и шел дальше – к следующей ярмарке. Его за-держали за бродяжничество и разбой, якобы избил двух прохожих и ограбил их – просто дал сдачи двум наглым грабителям, не знал же он, что от легкого удара клюкой, те упадут как подкошенные. Все они были разные, но держались вместе, так безопасней от Сумасшед-ших. Так называли тех, кто уже совсем потерял себя. Они ходили облезлые, в язвах, сла-бые, но хитрые и подлые. Отбирали еду, набежав стайкой крылунов по двадцать, потом, ку-саясь и матерясь, делили добычу и снова шли на охоту. Злые и готовые на все, их боялись; но, получив отпор, Сумасшедшие уходили поджав крылья.

Из Всемирного Информационного Фонда (ВИФ), том 21, стр. 567:
«Красная Дыра – небольшое поселение, расширенное с помощью седьмого измерения (см. проект Искандера Васильева), на северо-востоке Евразийского Континента Земли. Большую часть поселения составляет зона Неприкасаемых, добывающих камень и золото в Упыриной и Мертвой шахтах».

Тихая улочка: мягкий свет ночного фонаря, цветущие кусты сирени (особый сорт), кра-сота. Горящие глаза следят из темноты, в правом лопнул сосуд от напряжения: сейчас, да-да сейчас. Тихое цоканье каблучков у Вампира в ушах раздается глухим эхом, только зайди в тень, крошка. Запах, пьянящий – ничего не подозревающей жертвы, терпкий – напряжен-ное ожидание. Еще чуть-чуть… телефон, как не вовремя.
– Привет, что-то случилось? – голос спокойный, как ни в чем не бывало.
– У тебя все нормально? – это Сара.
– Да, я на работе.
– Ну, ладно!
Момент упущен, жертва ускользнула. Виктор Андреевич взвыл от обиды. Легкая нотка сладких лилий – разочарование.

Была ясная ночь, падали звезды – здесь всегда так. Ведущий запрокинул голову и зага-дывал подряд одно лишь желание: хочу Хранителя Секретов, хочу нового Хранителя, чтобы он поставил всех тут на уши. Чтобы черти заволновались и он, Ведущий, был снова на коне. Ведущий снова любил нового Хранителя, был его Стражем и Наставником, Пажем. Все под-ражали ему. Тут, наверное, и стоит описать его. Черненькое платье с глубоким декольте, от-крывающим волосатую грудь, сверху красный клетчатый плед, повязанный, как у римских патрициев. На ногах черные вьетнамки, ногти покрыты жгуче красным лаком. Бородка запле-тена в косичку и заколота золотой фенечкой, черненькие волосы знать – не знают о великом благе цивилизации – расческе, на затылке просматривается лысина. Глаза обозначены чер-ной подводкой – красавчик, каких век поискать.
– Ладно, – Ведущий посмотрел на часы, – пора уже нашему Хранителю появиться.
Женя как раз вышла на поляну и направилась к двери – все было как прежде, только в дверях ее встречал Ведущий. Ее затрясло от хохота, теперь-то она точно уверенна, что это сон.
– Теперь ты готова? – ударение на последнее слово.
– А ты Ведущий? – чудо в перьях.
– Да, – накручивает на палец черную косу.
– Тогда пошли! – ну, вот, а раньше Женя была хорошей девочкой.
Женя подошла поближе к двери, упала яркая звезда – Хранителя ослепило на секунду. Все стало как будто в тумане: и церковь, и дверь, и Ведущего – нет. Женя посмотрела на стекло, что-то привлекло ее внимание – жужжание. Рама плыла перед глазами, стекло вспо-тело и начало вибрировать – если захочешь что-нибудь вспомнить нарисуй на стекле знак вопроса. Вспомнила, но нет, еще рано для этого.
– Идешь? – окликнул Ведущий.
Женя очнулась: – Наваждение… – тряхнула головой, еще рано для мести – мало све-дений.
Когда они вошли в церковь, дверь – та самая, что не сдвигалась с места веками, с гро-хотом захлопнулась. Упала самая большая и самая яркая Звезда, но этого никто не увидел и не смог загадать свое заветное желание.

Итак, в клубе бунтарей Красной дыры было всего-то десять крылунов на тысячу заклю-ченных. Мало? – Нет, это еще много. Но скоро в лагере появился новый персонаж - Васили-са Нефедова, или просто Вася. Она вызвала у несогласных сначала – недоверие и подозре-ние, а потом и вовсе удивление. Сразу, что бросалось в глаза – ее живость. Слишком уж она хорошо выглядела для угнетенного рабочего, слишком уж хорошо к ней относились ох-ранники.
 Был случай. Крылуны не успевали выполнять план, Командир рвал и метал всех во-круг, Буран оглушительно лаял – короче говоря, хуже некуда (или наоборот, Командир лаял на всех, а Буран рвал и метал). И вот одна и из крылуний разбила вагонетку, давно дышав-шую на ладан. Командир в ярости спустил на нее Бурана, который с охотой ринулся в бой, как Вася, находящаяся неподалеку поманила к себе собачку. Буран поджал хвост, подбежал к ней и стал ластиться – совсем, как маленький пушистенький щенок. Командир демонстра-тивно отвернулся и сделал вид, что ничего и не случилось. Все вернулись к работе. Да-да, есть еще один случай, но это слишком уж… Джеймс и Вася были назначены дежурить по кухне: должны были взять у главного повара котел и банки и отнести все это к стае. Джеймсу досталось нести горячее, непонятное варево; Васе консервные банки, когда повар подавал ей одну из них, он отвлекся на кипящий чайник и посуда выпала у него из рук. Тот смешался, неловко поднял ее и с поклоном и тихим Пожалуйста, отдал Васе. Та, как с гуся вода, будто и не было ничего. Правда, скоро, когда члены клуба были в полном шоке и недоумение, все разрешилось.
 Жаркое лето во всей своей красе. Крылуны потные, грязные, блохи – новые соседи – свирепствуют как никогда. Йоши лежит в узенькой полосочке тени под надзирательской башней, вокруг него расслабились приспешники. Тихое безмолвие, нарушаемое лишь воз-ней Сумасшедших. Тень падает на Анджея, все поворачивают головы в его стороны. Вася, руки в боки, возвышается над этим сонным царством.
– Сама все-таки пришла, – Йоши устраивается поудобней. – Ну, рассказывай.
Воцаряется молчание, пока крылуны сторонятся, уступая Васе место. Переводят взгля-ды то на Йоши, то на нее – ну, и кто из них знает больше?!
– Вы обещаете, что не расскажете этим, – кивок в сторону Сумасшедших.
– Да-да, конечно, – понимание и любопытство на каждом лице.
– Так, вот, – глубокий вздох, – я дочка Командира, – протарабанила она.
– Что? Повтори еще раз? – со всех сторон.
– Я, – вздох, – дочка, – девочка волнуется, – Командира, – фууух.
– Есть, – Йоши подпрыгнул до небес, – она сказала это! Да, она сделала это!
Удивленные взгляды метнулись в его сторону: – Ты знал! Почему ты нам не сказал?
– Ну не было подходящего момента, – стена непонимания. – Так мы принимаем ее в наш клуб? – внимание! впервые участники признали существование своей организации!
– Да! – принято единогласно. – Ура!
Теперь их одиннадцать! И Чертенок тоже крикнет – Ура! – а вы подхватывайте.

       Женя сидит у себя дома на диванчике перед телевизором, рядом изрядно початая коробка конфет, в руках кружка какао. Мама приходит с работы, закрывает входную дверь, снимает пальто, потом туфли, проходит в зал и ах:
– Ты смотришь «Третью сестру»? – глаза на выкате.
– Да, а что-то не так?
– А как же «бездарный сценарий и абсолютно тупое исполнение»?
– Я была слишком строга к нему, – запускает руку за еще одним фантиком.
– А как в хоре? – мама почти не верит своему счастью.
– Меня выгнали оттуда, – безразличное потягивание чая.
– Ну, деточка, – мама опускается рядом, – не расстраивайся. Хочешь, папа поговорит с Виктором Андреевичем.
– Нет, – вперед еще за одной конфетой.
Мама возводит благодарный взгляд к потолку: – Наша девочка вернулась! Ура!
Никуда она не возвращалась, только забрела еще дальше! За закрытую дверь.

Дверь с грохотом захлопнулась. Женя и Ведущий оказались в светлой зале, наполнен-ной сотнями, нет, тысячами непонятных и незнакомых ей существ, названия коим вряд ли можно озвучить на человеческом языке, поэтому, назовем их просто людьми. Люди дели-лись на группки, мимо них сновали эльфы в серой форме с подносами на голове, откуда-то лилась дико прекрасная музыка. Все было прекрасно.
– Что это? – Женя оглядывается по сторонам: стены церкви расписаны как Дом пионе-ров в старом фильме. Перевела взгляд на потолок – вместо него глубокая трещина – шрам от предыдущего сна.
– Ну и побуянила ты тогда, – заметил Ведущий, – ели залатали.
– Так я была уже тут?
– Была, ты всегда здесь, только не сознаешь этого.
– Так все же, что это? – вернулась к изначальному.
– А ты как думаешь?! Обычная церковь, в которой живут бесы, биржа секретов.
– Каких? – посмотрите в эти голубые глаза и откройте им душу.
– Кроме тебя этого никто не знает!
Теперь, наверное, стоит заняться стекольной живописью, вам не кажется?
Или еще рано?
– Не хотите сыграть? – голос с другого конца зала, маленький усатый старичок с алч-ными глазам (да-да, такие бывают).
– Во что? – Ведущий напрягся, первое испытание для Хранителя началось.
– В шахматы, – надо же, как все просто.
Женя садится за стол, Ведущий у нее за спиной.
– Что вы будете ставить?
– Я не…
– На секрет! – старичок поправляет пешку.
Женя поворачивается к Ведущему, тот кивает на окружившую их толпу: тебя заставят играть.
– Хорошо, вы белые.
– Е2 – Е4, – передвигает на две клетки вперед. – Вы?
– Е5 – Е7, – как только Женя передвинула пешку, доска со всеми фигурами исчезла, перед ней простой стол. – Что за…
– Что-то случилось? – старикан проявляет участие.
– Где доска? Почему она исчезла? – такие фокусы клоун в балагане показывает. – Я ее не вижу!
– Да вот она, – проводит рукой по воздуху, – все нормально. Они же ее видят? – обра-щается к собравшейся толпе.
– Да.
– Ты же ее видишь? – обращается к Ведущему, тот кивает головой. – Не выдумывай, девочка! Мой ход…
Через пять ходов старик победно объявил: – Шах и мат! – появилась доска, вот она род-ная, со счетом не в нашу пользу.
– Ты проиграла, с тебя секрет!
– Но ведь это было не честно! – детский лепет, ей-богу.
Гул толпы.
– Ну, хорошо, хорошо, – прикрикнула на толпу, – хватит! Какой секрет?
– Пусть Хранитель расскажет нам, – взглядом обводит весь зал, – свое самое сокро-венное желание! – звучит-то как красиво.
– Желание, – Женя встала на стульчик, чтобы все ее лучше видели, – самое сокровен-ное, так и быть.
Сказала, спрыгнула и к выходу. Ведущий, как тень, за ней. В зале тишина – обдумывают сказанное, как бы на этом заработать.
Они стояли за закрытой дверью. Небо было яркое – уже взошла луна.
– Наверно, это глупое желание?
– Почему же? – сочувственный взгляд Ведущего, – его легко можно выполнить.
– И?
– Я только переоденусь и пошли!
Ведущий вернулся из-за угла церкви в синем свитере и каких-то потертых джинсах – надо же, а мы рассчитывали на блузку и мини-юбку.
– Идем?
– Вперед!

Они шли по улицам Красной Дыры – обычного городка, архитектурного выкидыша, где дома времен империи соседствовали с небоскребами из стекла и пластика.
– Неужели тебя так и зовут? У тебя же есть имя? – Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд, ка-жется, из той же оперы.
– Есть, только я не помню, разве это имеет значение?
– Для всех людей это важно. Я, например, очень обижусь, если меня назовут какой-нибудь Федорой.
– Для людей это важно, имя накладывает на вас обязанность к постоянству; заставля-ет идти по проторенной тропинке. Разве это хорошо?
– А разве это плохо? – они продолжают обмениваться мыслями, только создавая поме-хи на радиоволнах.
Привет с вами Макс… а как бы ты меня… сегодня дождливый день, я вам постав-лю… назвала?… что-нибудь веселое, например… Йон.
       Слушайте Краснодырское радио!

– Ну вот, мы пришли! – Йон останавливается у группки совсем непримечательных лю-дей, настолько разных, что и не замечаешь – у каждого через левое плечо перекинута сумка-котелок. В ней серебрятся и звенят – монеты.
– Держите, ждем их тут! – на Женю и Йона одевают такие же.
– Настоящие? – Женя, не веря, перебирает руками серебристый поток мелочи: по од-ной копейке, как договаривались.
– А как же, монетный двор специально для нас потрудился, – из толпы. – Начинаем, вы запевайте – мы подхватим.
Все схватились паровозиком и – вперед!
Два шага вперед – левую ногу в сторону; два шага вперед – правую ногу в сторону, и поем:
« Энди голу футу ми,
Энди холлу акали,
Пали-пали абу кона,
Сен ан ми аманда-фона».
Если солнце не светит тебе,
Если беды навалились вдруг;
Собери-собери ты друзей,
И спой песню о том, что есть счастье вокруг.
Монеты ярко сверкают в вечерней, городской полутьме; звонко ударяются о мостовую. Люди смотрят с непониманием, сумасшедшие какие-то, тишина и шок. А потом присоединя-ется молодежь, начинает весело распевать «Энди холлу акали…» и шагаем вместе, все – как большая гусеница.
Счастливая гусеница.

– Йон, – тихо шепчутся уже в трамвае, – почему они пошли за нами?
– Значит, им чего-то не хватало, вроде все есть, а…
– Еще давно, в другой жизни, – сколько их было, – у нас были соседи по площадке. Он – килограммами жрет коллекционные сыры, хотя терпеть их не может, знаешь же, как они во-няют. У нее – от классической музыки голова болит, но зато ходит на каждый концерт в му-зыкальном театре – потому что так принято. Как мишура, шторка, а за ширмой – пустота. – Рассказ немножко не в тему, но мысль интересная…
– Да уж живой театр: ширмы есть, декорации есть, нет только актеров, люди-пустышки.
– Ваши билетики, – появляется усталая кондукторша с протянутой рукой – вот профес-сия.
Разговор обрывается.
– Спасибо тебе за вечер.
– Не за что…
Женя целуют его в щечку, Йон отворачивается – как трогательно, хорошо хоть не покраснел.
– Что-то не так?
– Да нет, просто, – скажи, скажи ей сейчас, иначе потом придется долго тянуть, – про-сто долгое время Хранителями были мужчины. Я любил их, почти всех. Мне, знаешь ли, – ура, он сделал это! – нужно время. Чтобы привыкнуть к тебе.
Сказал! Она улыбается. Все так мило и невинно, какие же они дети! – прокомментиро-вал Чертенок тринадцати лет от роду.

Тук-тук. Джеймс долбит отбойным молотком по серому камню: так тридцать раз – про-шла одна минута, тысяча восемьсот – один час, восемнадцать тысяч – один день. Стучишь быстрей и сильней – время быстрей летит, кажется, а сам сгораешь вместе с высекаемыми искрами. Пытаешься чем-то занять свою башку, если есть силы, пока руки работают, а полу-чается одна каша:
«Тук-тук, Йоши говорил с Анджеем, тот согласился, сказал, что поможет в расчетах… Тук-тук, Димка и Серый тоже согласны, нужно сказать Микко и Люське с Аленкой. И Васе? Тук-тук, Йоши собирает совет, тук-тук, будем решать…тук-тук» – день закончился, Над-смотрщики гонят на жилую поляну. Есть три свободных часа – до кормежки.
Клуб собирается в кучу. Все заняты работой, копают яму, жилище-дом, на зиму, вместо совков и лопат – крышки от консервных банок, только надо рыть аккуратно, чтобы с вышек не заметили, а как же покореженная крышка – острый предмет – террор, диверсия, им же можно убить кого-нибудь (Джеймс пробовал перерезать себе вены – куча шрамов и никакого результата). Но сегодня работа не спорится – а зачем? мы ведь все ровно убежим. Копают-ся для вида, идет оживленное обсуждение:
– А что если сделать подкоп?
– Надо будет заготовить еды? Если выпивать жидкость, а кашу высушивать?
– Тише вы, тише! Идет кто-то?
– Надзиратель? – все взволнованно оборачиваются. Ну и физиономии, ребята, можно подумать, что вы замышляете побег! – Нет, Вася!
– Тихо ей не слова, – встревает Йоши.
– Почему?
 – Привет! – Джеймс выдавливает улыбку. – Что нового?
– Ограничение №233, – как в цирке объявляют следующий номер программы, – крылу-нам запрещается играть в азартные игры.
– Ну, нам сейчас только бы в карты и жизнь удалась – бред! Что-нибудь еще?
– На Землю прилетает Марсианское посольство, чтобы убедится в соблюдение прав заключенных, заедут и к нам.
– У, какая честь, мы все в предвкушении, – Йоши чистит ногти, – на работу что ли выво-дить не будут?!
– Нет, кормить больше! – все смеются, сытому и счастливому их не понять.

Алик работает в кабинете, фантазирует над трудовым кодексом; Лось плюет в потолок, его рога украшены как новогодняя елка – яркими шариками – новыми мишенями для шефа.
Дин-дон – это телефон, звонит ошарашенный сотрудник русского агентства галактиче-ских перелетов: – Президент, к нам МАРСианская проверка! Будут проверять тюрьмы, – а потом откровенный караул, – в полном составе! Помогите!
Алик выругался, снова ему испортили выходные! Тюрьмы, а что с тюрьмами? Аврал! Через три минуты он вышел из перемещательного круга в межпланетном аэропорте.
Круглый стеклянный купол, белый глянцевый пол, в зале прилета нет никого, включая персонал. Из динамиков льется тихая и приятная музыка.
– Тсс, – Алик поднес палец к губам, – тише, – замолчала.
 Заскрежетали железные двери, кто-то вошел, потом другие. Наконец белые створча-тые, ведущие в сам зал. Сначала появилось толстое противное зеленое щупальце, потом еще одно.
Лось поближе подошел к своему хозяину.
Так, начали выходить гости: зеленая медузина с трехэтажный дом; медвежонок с три-дцатью лапками; человек с третьим глазом, в каком месте – не скажу; и последний – джин, выплывший фиолетовым дымком – поначалу и не скажешь, что это представители ассоциа-ции разумных существ, господа, ломайте стереотипы!
– Здравствуйте, гости дорогие, – еще расцелуй их в обе щечки, или сколько их там у Этих, – мы вас давно ждем!
– Вообще-то, наш визит был засекречен, как вы узнали? – медуза на ходу превращает-ся в точную копию Лося, с теми же шариками на рогах.
– Ну, просто когда ваш корабль начал гореть в атмосфере и образовалась воронка – мне сразу же сообщили, – Алик, ну зачем скромничать? Пришлось эвакуировать половину Северной Америки.
Медвежонок решил тоже сменить облик, почему-то новая форма его зеленой подруги, ему тоже пришлась по вкусу.
Лось потерся коричневатым боком об Алика, с опаской поглядывая на конкурентов: – Но любишь-то ты только меня?!
– Кыш, животное, – джин и человек остались, так как были. – Пойдемте, мы приготовили для вас номера в гостинице! – Алик пошел вперед, думая, как отличить своего секретаря от вновь прибывших. На эту тему могу посоветовать навесить на Лося колокольчик на красной ленточке – стильная штучка.

Вынужденное отступление, которое больше нельзя откладывать на потом:
       В результате объединения Земли в единое государство большой проблемой стал языковой барьер, планета превратилась в масштабный Вавилон. Тогда лингвистами было сформировано два языка: Великий и Удобный. Удобный использовался средними и высши-ми слоями общества, он чем-то напоминал смесь порусевшего английского и французского, свое название он заслужил повышенным содержанием различных терминов и был действи-тельно удобен для передачи каких-то практических и конкретных сведений. Примером слу-жит коронный набор фраз любого контроллера в общественном транспорте: «Что у вас на проезд?», «Возьмите билет!», «Я вижу ваш проездной». Великий объединил в себе все сла-вянские языки и был употребим и среди верхушки власти, и среди заключенных крылунов, правда, иногда простые смертные неосознанно включали в свой лексикон славянские слова, оценивающие собеседника, как с хорошей, так и с плохой стороны (что чаще). Так объяснят-ся в любви девушке лучше на Великом (твои глаза как океан и я тону в них, как… и бла-бла-бла), но получить ответ желательно на Удобном (да\нет).
Все герои этой книги стараются говорить на Великом языке, но вы уж их простите, если у них что-то не получается. В последнее время все так перемешалось.

– Итак, каким образом вы собираетесь это сделать? Мы находимся на открытой полян-ке с костром в центре, огороженной двойным забором с колючей проволокой. Плюс мы про-сматриваемся с четырех вышек днем, и ночью по нам шарят прожектором; все прилагерные постройки огорожены еще одним забором – двухметровым. При выходе на работу мы про-ходим через живой коридор и нас держат на мушке около сотни охранников, – Вася обвела всех недовольным взглядом, – и вы собираетесь делать подкоп?!
Йоши искоса глядел на Джеймса, который только что обо всем рассказал Василисе, впрочем, не очень-то он и сердился:
– Мы просто были не уверены в тебе, ты сама понимаешь.
– Командир по другую сторону решетки, в нашей семье каждый сам за себя! – так и до-говорились, к тому же она много знала из лагерного устройства и могла помочь нужной ин-формацией.
– Ребята, так не пойдет! Это, по меньшей мере, смешно!
– И что ты предлагаешь? – у Йоши уже есть план.
– Взлететь! – при этом расправила крылья. Вот так вот просто!
– Девочка, извини, но нас усыпили! Я и на метр не поднимусь!
– У меня был сон, – вступился Микко, – он кончился птичьим полетом. – Это действи-тельно смешно.
– Я знаю, как вас разбудить!

Женя с криком проснулась, с интересом огляделась. Засыпала у себя дома, на родной кровати под оком всевышнего, а проснулась… Светлая-светлая комната, белые занавески разлетаются, доставая до противоположной стены. Большой, но низкий диван, заправлен-ный белыми простынями, – может это еще сон. А внизу вместо твердой земли – озеро, затя-нутое паутиной кувшинок. Женя наклоняется, вода прозрачная, зеленоватое стекло. Под стеклом совсем другой мир, за ним ее привычная жизнь, ее комната. Но ее мир здесь, в этой комнате, на этом диване. Стекло покрывается рябью, все исчезает – Ведущей плывет на плоту. В руках у него поднос с двумя стаканами: в одном молоко, в другом апельсиновый сок:
– Мой последний хозяин любил по утрам молоко, а другой что-нибудь оранжевое, – красная шелковая блузка под черным костюмом, у Чертенка появляется подозрение, что женским, – Что любит новый Хранитель?
– Пойдет, – берет оба стакана, – почему я здесь, – опускает ногу в воду, – а не там? – холодная.
– Потому что это ваш дом, – детка, ну это же очевидно, – как спалось новому Храните-лю? – почему-то Йон сегодня слишком официальный, уж не выслуживается ли он или ему неудобно за вчерашнее?
– Было такое впечатления, что я сразу видела тысячу снов. Последний кончился полной бессмыслицей: падает бидон, с ночи воды в нем почти не осталось. Для Мика это и есть ключевой момент, птичий полет? – стакан пуст. – Слушай, а я точно не сошла с ума?
– Те, у кого с этим все в порядке сюда не попадают, – разумное замечание, иллюстра-ция к нему перед вами.
– А-а, слушай, мне неудобно спрашивать…А ты тоже сон? И я? И вчера все было, как мне снилось? Или я до сих пор еще сплю? Или нет? – Или я ничего не понимаю, или тут слишком много вопросов?
– Да, потрогай, – протянутая рука – теплая.
Но есть еще вопрос, и есть тот, кому его задать.

Отдел секретных сведений (только для студентов Высших Институтов): хранилище №5, полка №7, Советский энциклопедический словарь:
«Йога (санскр., буквально – связь, единение, сосредоточение, усилие) – учение и метод управления психикой и физиологией человека, составной элемент философских и религиоз-ных систем Индии, ставящих целью достижения состояние «освобождения» (мокши или нир-ваны). Признает существование в человеке несознаваемых сил и возможности управления – через определенную организацию психики; разработана система физических упражнений. Йога достигла известных успехов в управление дыхательными и другими физиологическими функциями организма, в реализации желаемых психических состояний человека. Основная философская идея: соотнесённость человеческой психофизиологии и космоса (тела Все-ленной).

– Вася-Вася, есть одно, но… человека. Мы не люди, нам плавили мозги лазером. А это, – развертывает крыло, – теперь живые тряпки.
– Но ты же можешь его раскрыть, Дима, значит, можешь и взлететь! Это как сесть на шпагат – нужно долго растягиваться, это лучше чем ваш план!
– Йоши, что скажешь? – Джеймс бросил камешек.
– Да, – так быстро и просто. – Сколько понадобится времени?
– Честно – не знаю, думаю, что при желании уложимся в неделю, – так мало? – Как раз к приезду наших гостей подготовим сюрприз.

Клуб приходит из забоя; все мокрые, что в середине осени чревато воспалением легких. Есть хочется ужасно, но все уже съедено – больше не положено. Спать – но впереди еще занятие по йоге, сдалась оно нам.
– Ребята, давайте начнем с дыхания. Руки вверх и глубокий вдох, вниз и выдох. Поеха-ли: раз, два, три…
Когда-нибудь видели пыхтящего человека, со всей силы бегущего вверх по лестнице – примерно то же самое.
– Еще раз, давайте глубже, Серый, не отставай. Анджей, помедленней. Раз, два, три…
И так очень долго, солнце успело сесть за горизонт. Стемнело.
– Все! Я не могу! Это тупость! – первым не выдержал Жан. – Я иду спать!
– Иди, – совсем спокойно говорит Йоши, но при этом угрожающе постукивает своей клюкой по ноге. – Но помни, рука у меня тяжелая, а совесть я продал дьяволу! – юношеская бравада из уст старика.
– Ты же не можешь нас заставить? – возмущенный гул.
– Кому-то придется, если вы сами не хотите спастись! Собираетесь всю жизнь быть ра-бами? Все время боятся сказать лишнего, чтобы не дернули к Командиру на допрос? Чтобы дожить целым до следующего утра и идти работать на кого-то? Чтобы не любить, боясь сту-качества? Чтобы быть стадом? – удаляющиеся шаги.
– Йоши подожди…
Через минуту снова началось: раз, два, три…
Ребята, представьте себя единым организмом, у вас в ритм бьется сердце, дышите ему в такт! Пытайтесь думать об одном и том же, знать мысли соседа, но и иметь свои на сей счет. Вот главное, а не раз, два, три…

Тихие шаги в коридоре – крадется кошка, бархатный шаг.
– Киса, киса – маленькая, – шипит что-то в темноте.
Кошка останавливается: это ее дом – а сейчас в ее доме все спят. Значит, чужой. У чу-жого горят глаза, страшные и спокойные. Киса начинает мяукать, сначала тихо, а потом громче, почти отчаянно. Что-то острое скользит по ее лапе, острое и холодное, как лед, как сталь, как чья-то рука.
– Попалась, – Виктор Андреевич подтаскивает ее к себе, – которая мяукала.
– Нет, Витя, ты что делаешь, – кричит Сара, – фу.
Это всего лишь сон, это всего лишь горло его жены, всего лишь Сара – кошачье имя, никогда не нравилось.
В заключении, назидание для диетологов: чего нет, того больше надо. Чего нельзя, того больше хочется. Правда, иногда бывают такие ночи, когда все можно. Скоро эти слова будут понятны…

Новый бал в церкви. Опять та же приятная музыка, те же расфуфыренные гости: це-лующий и обнимающий друг друга клубок змей – каждый норовит, где бы отщипнуть. За кар-точными столиками большая игра: души праведников упали в цене, все предприниматели хотят их поскорее проиграть или поменять. Чертята бегают по залу со смешными, казалось бы, объявлениями: «Куплю совесть, можно б\у» или «Обменяю подержанную гордость на каплю мужества». Только Женя сидит на стуле в укромном уголке и тоскует: почему все не настоящее? Неужели так сложно сказать: «Я не собираюсь вести с вами дела, потому что у вас потные руки и воняет изо рта», да – неприлично, но честно.
В дневнике Жени Белкиной за этот вечер:
«Сначала я хотела стать судьей или сыщиком, но мама сказала, что их убивают. Потом, журналистом, но мама сказала, что их тоже убивают. Потом адвокатом, потом политиком, потом банкиром,… а потом мне надоело бояться. Сидишь в обществе этих гарпий, и можешь делать, что угодно - потому что среди них ты – бог, или потому что это сон. Сейчас все рав-но. Только почему-то чем ясней будущее, тем больше хочется в прошлое, вернее, хочется расквитаться с ним. Это – плохо, и это – надо.»
Подходит Ведущий: – Жень, за вторым столиком мухлюют. Пойди, разберись. Жень? Что с тобой? Женя?
– Все хорошо, иду, – встает. Тут же спотыкается и подает на ровном месте. – Не могу, – скатывается калачиком, – я же всего лишь ребенок! Я хочу домой, как будто ничего не было!
– Тихо, тсс, – медленно и аккуратно подходит Йон, – все хорошо. Это нормально…это…
– Не подходи, вы все злые и… и не настоящие. Вы мясники! – плачет. – И вас не-на-ви-жу, всех!
– Тш-тшш, – Ведущий обнимает и начинает укачивать, как младенца, – далеко в горах, птицы не живут, далеко в горах, травы не растут. Ты куда хочешь?
– В город, – ее трясет. И слез уже нет, а судорога по всему телу, и комок в горле, боль-шой такой, глотаешь его, и еще сильней плакать хочется, нет – он тебя начинает душить.
– Далеко в горах, холодно волкам, далеко в горах нас никто не ждет. Далеко в горах пе-сенки поет ветер, и для нас там рай – только прилетай. Какой?
– Красная Дыра.
– Там горит костер посреди пустыни, там снега одни – земли там пустые. Хорошо.
– Можешь меня отпустить? – ноги по паркету. Теперь, наверное, и есть время вопроса.
Она подходит к окну, запотевшему, дребезжащему, с уже нарисованным вопроситель-ным знаком. Рука, дрожа, легонько толкает стекло, ничего не происходит, еще раз. Смелее, потом просто барабанит по стеклу. Сильный удар, еще раз кулаком. Стекло треснуло, потом разбилось. Женя поранилась, кровь на стекле, течет по руке, обводит знак вопроса, тот жел-теет. Начинает полыхать пламенем. Знак исчезает и все. А вы думали: будет треск, бум и тар-тара-рам? Нет, чудес в нашем мире не бывает.
– Алик не пришел, – Женя со слезами оборачивается, кажется, ее сейчас начнет снова колотить, – Алик?
Вот он перед ней – чудес не бывает, только перемещательные порталы – улыбающий-ся, наконец-то улизнул от посольства. Сзади, немного озадаченный, выглядывает Ведущий – ему лично, ничего не понятно. Но ведь еще есть целая ночь в городе! Ночь, которая сде-лает мир понятным для них!

– Становимся на колени, поднимаем правую руку и левую ногу. Да-да, вот так! Молод-цы, держимся.
Все одинаково стоят, дышат, думают. И даже Йоши доволен. Охранники безразличны-ми взорами ищут к чему бы придраться, а то, что крылуны гнутся под разными углами после работ, какая разница? Может это у них обряды такие, или, впрочем, ладно…
Когда стемнеет, но прожекторы будут еще выключены – настанет время разрабатыва-ния крыльев. У многих они уже полностью раскрываются, а вчера Дима даже смог чуть-чуть пошевелить правым крылом. Есть успехи, но время, время-то бежит, сил меньше, но и ре-зультатов больше. Только кому они нужны-то?
– Теперь вращаем руку. Правую, потом левую. Давайте, шевелитесь, разрабатываем плечо! Быстро и р-р-раз…

Справа Алик, слева Ведущий, а маленькая девочка посередине. Маленькой девочке хо-чется выпить молока и лечь в маленькую уютную кроватку, заснуть, а проснуться в счастье. Маленькая Женя хочет быть счастливой, и чтобы не было проблем, ходить в детский садик – там ведь так хорошо.
Две беленькие, жиденькие косички, неровная челка – произведение матери – падает на лоб. Подбородок содран, и «башая вава» замазана зеленкой. Безобразное лицо, такое серьезное – как это уродует некоторых детей, а в глазах взрослая тоска. Женя худень-кими ручками копает ямку рядом с песочницей. Ей на голову высыпают песок, щекотно, а когда попадает в глаза больно – чешешь их, они распухают, а остановиться не можешь. Смех сзади – вся родная средняя детсадовская группа. Обидно, и плачешь, обидно. Воспи-тательница подходит и думает, что ты сам весь в песке извалялся, и ругает тебя. Же-ня хочет сказать, что не она, нет, не она виновата, что это все сделали другие. Ничего не может и плачет. Снова обидно…
Нет, только не в детский садик, там она была эдакой дурочкой, юродивой. Такой уж у нее был низкий старт, придется долго карабкаться по ступеням. Как, например, в начальной школе…
К началу посещения первого класса Женя была необщительной, раздражительной с другими и тихой дома; бомба, взрывающаяся, как только ее дотрагивались. Но в первом классе все было по-другому: она не знала Их, Они – ее. Тогда были популярны разные книжки про волшебников и их похождения, в каждой подготовительной группе был отряд, искавший среди других демонов – маленькая ролевая игра, созданная самими детьми для себя же. Женя сориентировалась быстро, смогла поставить себя под нужным углом:
Она рассказывала всем, что у нее есть своя ворона Ара, прилетающая по первому зову Хозяйки. Что Ара может читать мысли людей и все такое. Когда же почти очаро-ванные малыши требовали доказательства, Женя приманивала хлебом или блестящей оберткой какую-нибудь изголодавшуюся пернатую попрошайку – и дело в шляпе.
Вот такая она была ведьма с собственной птицей. Самое смешное: ей верили, ее боя-лись. Она могла устраивать «междоусобные войны», быть предводителем, только от нее все время требовали новых историй: о том, как она победила растопыгского змея; или помогла спасти государство эльфов. Только Женя не была счастлива – слишком легко.
 В средней школе – она, тихоня заучка с первой парты, – на народ постарше про-стые сказки не действовали.
– Кто такая Женя Белкина? Эта та белобрысая уродина? – слышала она все время.
– Вечно у нее синяки на ногах, – просто вчера был суд большого трио: папа, бутылка и линейка, – и ногти обгрызенные, и одежда в пятнах.
– А вчера! Вчера видела, к ней Слава обращается за чем-то, – намечался очередной подкол, – а у нее на лице улыбка такая глупая-глупая, вот дура!
А что в эти времена творилось дома, зачем вспоминать? Просто там маленькая девоч-ка не найдет покоя!
А сейчас у нее есть все, почти! А в уме один вопрос: сон ли это? Потому что маленькая девочка боится проснуться. Маленькая девочка хочет стабильности, и превращается в баль-заковскую даму. Женя возвращается в реальность. Тут тоже идет маленькая борьба, какой приз, только, на кону?
Йон сильнее сжимает левую руку, Алик сдавливает правую. Может они ничего и не го-ворят, но уж мысленно общаются – это точно, через Женю протекают позывные волны, туда:
я был с самого начала, буду с ней и до конца, обратно:
что ты ей можешь дать?, туда:
а ты?
Женя вклинивается в их диалог:
Ребята, полегче, мне больно.
Ах да, кислые улыбки. Руки свободны, но баталия продолжается.
Сидят на втором этаже, под открытым небом в каком-нибудь ресторанчике (на главной улице Краснодыра – Дрынной, их пруд пруди). Начинается важный разговор:
 – Зачем ты меня позвала? – подал голос Алик.
– Кто это вообще такой? – Ведущий начинает отставать и сдавать позиции.
– Да кто ты сам такой? – дальше словесная перепалка, в основном состоящая из двух последних фраз с преставлением ключевых слов в разной последовательности.
Лично я не пойму из-за чего весь сыр-бор, кто они ей вообще такие? Без пяти минут знакомые!
– Алик, это Ведущий, можешь его звать просто – Йон, – оценивающий взгляд. – Йон, это Айланд, он сейчас правит Землей. – Вот и познакомились, от этого легче?
Опять волны мысленной информации полетели в разные стороны, каждый мыслит свою историю, а главный персонаж даже не знает что сказать, разве что:
– Давайте выпьем за знакомство! – милая улыбка.
– Тебе нельзя, – мимоходом бросает Йон, как строгий родитель, – маленькая еще.
– Нет, – к Ведущему летит новая информация:
«В той жизни она дошла до шестнадцати, во второй до двенадцати, сейчас ей пят-надцать. Итого она прожила сорок три года. Господи, она же меня лишь на год младше»
– Лучше не надо, мало ли?! – выражение лица меняется на более строгое: – Почему ты мне ничего не рассказывала о прошлой жизни? Об этом? – Алик, это в твою сторону.
– Ты не спрашивал! – типичный ответ.
– Почему ты не сказала мне, что ты Хранительница Секретов? – налетает Алик, вот до-прос устроили.
– Я не знала. И что, – подскажите большие отцы маленькому ребенку, – что делать?
– Ты не сможешь стать полноценным Хранителем, пока не распрощаешься с прошлым, – отвечают после мысленных дебатов. – Связь с этим миром – твое самое слабое место.
– И?
– Отомсти и не парься, – так сказал бы Лось, кстати, что он тут делает? – Фуух, ели от-вязался от этого посольства и сразу к вам!
– Мы тебя так ждали…
– Как можно мстить своим родителям? – старый нравственник нашелся.
– Ожиданием, – голос Айланда. Уж в пытках он толк знает, – к тому же они ей не родня уже две жизни.
– Это как? – учись маленькая, пока мы живы.
– Где-то в глубине души они тебя сильно любят, надо это чувство расшевелить. Пусть всю жизнь чувствуют себя виноватыми, думают о тебе, но в тоже время и не помнят. Тогда что бы с ними не случилось, им будет чего-то не хватать?
– Как тебе идейка, смотри! – открывает временной портал: там недовольный папа смотрит то на пустую бутылку, то далеко в окно. Мать с грустным видом штопает порвав-шиеся колготки. Они садятся за стол, это уже происходит намного позже, едят вкусности, но ничего не ощущают и им так одиноко. Женя ежится при этой картине, буквально сама, испы-тывая, проживая вместе с ними. Желудок скручивает, но не чувствуется голода. Потом пе-режевывания монотонные, за окном жизнь, а ты наблюдаешь и не можешь вмешаться. Отцу на нос садится муха, он даже не замечает, продолжает есть. Живые трупы, волшебники зо-вут таких – мямлями.
– Не надо, – у Жени по щеке катится слеза, – нет. Стой, не надо, – хватает Алика за за-пястье, – пожалуйста. Пусть будет все так, как есть.
У Йона и Алика легкое удивление на лицах, наш мохнатый друг добровольно-принудительно ускакал восвояси.
– Как? Ты ведь хотела…
– И что? Дура была, пусть живут сами, а я сама. А моя месть, – горькая улыбка, – будет в ее полном отсутствии.
Маленькому Чертенку эта ситуация напоминает сюжет какого-нибудь бульварного мы-ла: когда автору срочно нужно набить несколько страниц. Он то вставляет новые реплики, то вводит нового персонажа, а проще всего: заставляет читателя вникать во все моральные или аморальные мысли и переживания героя – так называемый, сентиментальный бред.

Женя смотрит в большие окна, от пола до потолка, за ними насыщенно-синее небо; речка, грязное болотце местного значение, блестит в свете молодой луны; от воды идет пар, рядом находится ТЭЦ. В ресторане (не люблю это слово, слишком уж оно чопорное, что ли; лучше уж – кафе, кафешка – ласково и нежно) нет музыкантов, вещает Краснодырское ра-дио. Ди-джей Макс бестолково мешает инструменталку и радостно читает в эфире приветы всем и вся. Казалось бы, идиллия, Алик пьет вместе с Йоном, но не напиваются, как же это здорово. Идет неслышный разговор:
– О чем она думает?
– Не знаю, сейчас послушаю, – закрывает глаза, – о нас, – тихая улыбка. – Она хочет, чтобы мы ей подарили город…
Женя всего лишь подумала: «Как было бы хорошо, если бы убрать из этого мира лю-дей. Поставить править ночь, сиять звезды, всходить луну, как… как у нас, в церкви»

Отчет Василисы о проделанной работе (так бы он выглядел, если бы крылунам давали бумагу и какой-нибудь огрызок карандаша): уже все расправляем крылья до полного откры-тия, разрабатываем технику полета и оживления махового крыла. Пока все идет по плану, к приезду гостей будем готовы.
Старший по физической подготовке и моральной выдержке.

А если перейти на неофициальный язык, то скажем просто: Анджей вчера чуть не взле-тел, Джеймс и Йоши пробовали зависать в воздухе, и у них все получилось. Люська и ос-тальная команда живенько размахивает крылышками, которые теперь что-что, а на тряпки точно не смахивают. Вот так вот, ребята, мечты сбываются.

Глава 4. МАРСианское посольство.
Какие же вы все зелененькие!
Лось, который всегда хотел быть оленем.

Алик вообще-то не любит исполнять чьи-то просьбы, или делать хоть что-то полезное обществу, но тут он не смог устоять. Тут было что-то манящее, просто потрясающее, как будто он долго хотел этого, но никак не мог сформулировать свое желание, а Женя взяла да и попала в самую точку. Ради этого стоило даже вернуться в прошлое.
В шесть часов утра весь Краснодыр был поднят на уши тревожной сиреной, все люди, как на учениях, включили телевизоры и с недовольной миной приникли к экранам, ах мягкие подушки, ах сладкие сны, ведущий специальных новостей скорбным голосом сообщал:
– Внимание! Внимание! Это не учебная тревога! Пожалуйста, сохраняйте спокойствие! Возьмите с собой самое необходимое: документы, деньги, запас питания и соберитесь у подъездов домов! Сотрудники Красбезопасности расскажут вам о дальнейших действиях! Внимание! Сохраняйте спокойствие!
И так пошло, телефонные звонки друзьям родственникам:
– Ты слышал?
– Слышал, что случилось?
– Что-то серьезное, если подключили ребят из безопасности! Я бегу собираться!
– Давай! Надеюсь, все обойдется!
Высыпав с вещами, у подъезда собирался весь дом, люди накидывались на ничего не знающих старост домов, то на безопасников, знающих только один приказ: увезти людей, и отдающих односложные команды. Домочадцев грузили в желтые автобусы и везли за город-скую черту. Люди начинали тревожно перешептываться, старики припоминали, что когда-то также было с одним старым городом после взрыва на атомной станции. Но откуда АЭС в Краснодыре, или поблизости?! Может что-то еще более страшное, например, война! Только с кем? Земля ведь теперь одно государства – люди объединившись, лишили своих правите-лей самой главной забавы.

Желтые автобусы скрылись за горизонтом, вместе с ними уплыли страх, недоверие, люди. Краснодыр опустел, никто не глазел на яркие неоновые рекламы, некому было бро-сать мусор куда попало, никто не покупал мороженного в лотке, да и продавца – не было. Не бывалая тишина окутала город, как промышленный смог, но не было ничего зловещего, страшного, только весело. Весело ужасному, плохому, даже гадкому, испорченному, но са-моуверенному Алику – теперь он может все!
Вечернее, закатное солнце отражается в зеркальных окнах небесных офисов; по пыль-ным дорогам не едут машины, но светофоры исправно зеленеют-краснеют; романтик обяза-тельно бы добавил: одинокие осенние листья кружатся в вихрях, бьются о закрытые двери домов, – но мы не такие.
Женя стоит на высоком балконе, ее препроводили на обзорный пункт, императорская ложа. Оттуда видно многое, прекрасное и тоскливо-одинокое – город страдает от разлуки.
Жени это нравится, нравится скучать вместе с ним, нравится думать, что кому-то еще сыро.
Позади нее Алик радостно-счастливый, чуть ли не пляшет: восемьсот тысяч человече-ских голов по его приказу отправились в большое путешествие без конечного пункта, красо-та. Поставь вожаком барана – пропадет все стадо.
Йон один их не понимает, этих вампиров энергетических. Ему бы сейчас свернуться ка-лачиком у батареи с запрещенным томиком, а дальше уже дело рук и фантазии.
 – Жень, не хочешь домой? – это Айланд, в смысле к нему домой, – в наш мир?
Женя не поворачивается, тихо-тихо. Темно, некому тратить электричество в квартирах. Только в доме напротив горит свет, странно так – не в каждом окне, так, чтобы отчетливо чи-талось: Йон.
Хорошо быть Хранителем, не надо долго растолковывать и объяснять, что дом там – где церковь, что роднее тот, кто ведет за руку, а любить лучше не Победителя, сохранивше-го жизнь, а Равного. Женя оборачивается – великого президента уже и след простыл, видно важные государственные дела, например, он вспомнил о послах, которые уже три часа на-ходятся под присмотром одного лишь Лося.
И правильно сделал.

Чертенок

В больнице, в узкой палате на шесть коек, слева от окна лежит дедушка. Он не двигает-ся, изредка что-то мычит. В палате отчетливо пахнет мочой. Здесь Чертенку не нравится, он стоит у рассыпающегося деревянного окна. Приезжает мать и забирает Чертенка. И все.

 Больше нечего вспоминать. Чертенок вылез из-за пианино. Хочется в туалет, но он бо-ится пройти мимо дедушкиной комнаты. Не знает почему, но очень боится. Собирает всю волю в кулак, пулей вылетает в коридор, включает свет в туалете, запутался с шпингалетом на двери; его глаза выхватывают лицо дедушки. Чертенок понимает, что он теперь совсем другой.
Из туалета он идет спокойно

На похоронах был маленький оркестр. Такой жалкий, и музыканты в нем могли играть только одну мелодию. Если бы не они, если бы не их протяжная, воющая, противная мело-дия Чертенок не заплакал бы.
 Ему не дали посмотреть, как гроб опускают в землю.

В дальнем коридоре гостиницы «Барабашка» разразился настоящий скандал. Медузина в своем новом амплуа решила приударить за Лосем, ее моментально стал ревновать мед-вежонок, который, разумеется, со своими елочными шариками был куда симпатичней земно-го обитателя. При этом джин и трехглазый с интересом наблюдали за этой картиной: чем же все кончится, но не вмешивались. Лося при этом мутило от объятий новой знакомой, при-шлось даже боднуть ее рогами, чтобы сбить настойчивость (Ох, что же скажут в междуна-родном комитете по охране природы). В общем Алик был тут как нельзя кстати.
Он взял общительную дамочку под свой контроль и, источая чары дружелюбия, повел на экскурсию по коридорам, Лось забился к джину в угол, стал вести тихую беседу с ним и Трехглазым. Медвежонок, не найдя ничего интересного, стал сосать копыто в углу, да, над инстинктом формы не властны.
Через час Алик взмок, охрип и был крайне сердит (его глаза метали молнии, а громо-гласные команды гулким эхом отдавались в пустынных залах, писал один из Великих – Чер-тенок позволит себе с ним согласиться).
– Я есмь хочу смотреть турьмы? – верещала Лосиная медузина. – Мы приехать сюда, чтобы смотреть турьмы. – явно слышится тут акцент от Удобного языка.
– Госпожа Главный Секретарь, сегодня у нас ознакомительный день. Завтра у вас за-планировано посещения Зеленой тюрьмы, затем Краснодырской, далее идет Западно-Сибирский отдел, Аляскский передел и Франко-Англицкие угодья, – Айланд вытирает пот со лба – выговорил эту белиберду.
– Я хотеть спать, я натерла ноги вашим каблукам, – кивает головой на копыто – вот что случается, когда женщина становится главсекретарем: война из-за поломанного ногтя, смерть за маленькую мозоль.
– Я провожу вас…

Трубка джина курится фиолетовым дымом, клубящимся и заливающим лицо Трехгла-зому, который, немного раскачиваясь, вдыхает его. Лось сидит посередине и беседует с ни-ми за жизнь. Такая неформальная обстановка, говорит зависший чуть выше табуретки джин:
– Не, у меня проще все было. Я тогда на Венере-7 у Ахмеда работал, мотался по пла-нетам, собирал редких животных для нашего зоопарка. Вот тут случай был на невольничьем рынке. Мне один крылун, Герберт, продал редкий экземпляр «Хомоса, который сапиенс». Посадили мы его в клетку, отвезли к нам, стали исследовать, а тот, блин, еще такой разго-ворчивый попался, что-то кричал нам. Мы переводить пробовали, только система цензурой заела, видимо, сильно недоволен он был. Так я первый раз с человеком и познакомился. С тех пор терпеть не могу с ними работать – такие нервные.
– А я уже привык, – начинает Лось, – меня Алик еще малышом из цирка выкупил, гово-рить научил, так мы и подружились, теперь я у него работаю. Только привыкнуть не могу, от него чем-то все время воняет, никогда не замечали?
– Ага, – вклинивается Трехглазый, – к этому сложней всего привыкнуть. Вот мы, напри-мер, триглазеры хоть на людей и чуть похожи, да только все равно недолюбливаем их. Хит-рые они и злые, да – вот так! – вдыхает еще дымку и начинает что-то мурлыкать себе под нос.
Медвежонок рычит на свое отражение в зеркале, резко наклоняется и ударяет его ро-гами. Большая трещина, а потом осколки с хрустом летят вниз, бу-бух:
– Вот же образина! – джин убирает осколки прочь. – А еще существо разумное!

Третий день пребывания МАРСианского посольства на Земле. Посещение Краснодыр-ского Тюремного Отделения (параллельное описание):

Сумасшедшие копошились у производственной помойки; на кухне горел свет: повара варили вечную гадость для крылунов. Йоши ловил последние минуты утреннего сна, пока не погнали на работу; его свита лежала рядом же, все думали о Большом Побеге. Мечтали, знали, что все может провалиться в один миг, но в тоже время надеялись, на лучшее. Вот Надсмотрщики открыли двери клетки, образовали узкий проход (собаки громко и зло лают, их, небось, тоже еще не кормили) – вперед, господа, к своей смерти. Команда Непокорных поднимается, смешивается с Сумасшедшими, и начинает маленькими шажками двигаться к шахтам, а может и к чему-то большему.

Алика разбудил резкий и пронзительный звонок будильника, тонкий и противный дзинь-дзинь. Не сознавая, что он делает, президент натянул пушистые тапочки и пошел чистить зубы. Через десять минут, одетый и причесанный, он встретился с участниками экспедиции: все были свеженькие и бодренькие.
– Господа, мы отправляемся в Краснодырское тюремное отделение. Вот некоторые ма-териалы, которые могут вам понадобиться: в отделение содержится около трех тысяч рабо-чих заключенных, пятьсот человек рабочего персонала, предприятие считается убыточным (5% прибыли, идущие в бюджет, конечно не в счет). Территория занимаемая…
Далее идут сухие изложения на Удобном языке, непонятном нормальному человеку в принципе.

Крылуны заняли рабочие места. Камень раз, камень два, поднял-положил, отправил ва-гонетку, следующая. Час-два, у нормальных людей начался обед, у крылатых – разгар рабо-чего дня, дело обычное.

Посольство, Айланд и Лось едут на маленьком реактивном автомобиле по ухабистым дорогам; времена изменились, а дороги остались.
– Я ужасно спала, – говорит медуза, – эти мягкие кровати, эти одеяла и ткани. Кошмар, как вы так спите?
– Да так, – Алик пожимает плечами; Лось жмется в угол.
Медведь, в образе лося, рыкает на всех подряд – на ужин ему дали какую-то селедку в масле, нет, чтобы сырого лосося или уграгру (такое марсианское блюдо, наподобие японско-го суши, только вкус у него совсем уж противный).
За окном мелькают зеленые лесополосы; виноградные кустики, много-много, потом го-ры и еще раз горы, каменные, засаженные лесом, песчаные, насыпные. Дальше степь и на самом горизонте поля пшеницы, убранные на зиму. Пейзажная красота, где такое еще уви-дишь?
Вот въезжают в город, тут вторая половина дня, но еще светло. Работа кипит. Проно-сятся вихрем по улочкам (жители в Красной Дыре остались, это их изгнали из параллельно-го Краснодыра – тонкости магических перемещений, в которых Чертенок совсем запутался). Вот еще один поворот с улицы Сусанкина на проспект Дунина и по площади Петрушкина прямым ходом к тюрьме.

Сегодня с работы отпустили на час раньше, но поесть еще не дали – кормить будут на виду у высших координаторов, мол, вот им сколько каши дают (по случаю комиссии повара вспомнили, чему их учили в высших институтах). Группка перебежчиков вместе, занимаются последними приготовлениями, разогревают мышцы. Каждый теперь сам за себя, если не взлетишь – мы тебя на себе не поднимем. Решено лететь в восточную часть города, там сделать перерыв, дальше на запад и прямиком к столице, где у Йоши были кое-какие связи, и можно было рассчитывать на ночлег в каком-нибудь подвале.

 Под громогласный гимн Страны посольство вошло на зону. Командир в свежевыгла-женном костюме провел их на смотровые балкончики около вышек: началось представле-ние. Повара в белых одеждах вынесли котелки с едой и оловянные миски, деревянные лож-ки раздали – кушайте, хоть приятного аппетита не пожелали, и на том спасибо. Медузина с одобрительным видом кивает Медвежонку: вот как у них тут все культурненько.
Трехглазый переглядывается с джином, они-то знают, что все это фальшь, только какая им разница – им уже заплатили за хорошие отчеты. Допевается неутомимым хором третий куплет:
Наша Земля, наша краса.
И начинается припев:
Забудьте раздоры, забудьте обиды!
Теперь мы все вместе, мы побратимы,
Единством хранимы от бед,
Земля, тебе тысячи-тысячи лет!
Крылуны отошли друг от друга, чтобы было место расправить крылья; раз, они подня-лись в воздух, один взмах, другой, они летят. Вверх!
Командир в шоке, потом, уже очнувшись, кричит: – Да стреляйте же! Стреляйте, а то уйдут!
Медуза встречает это предложение протестующим воем, как же так, где же ваша гуман-ность?

Чуть стемнело, и крылуны уже сливаются с вечерним серым небом. Неужели так про-сто? Неужели у них все получилось?

В тот же день, когда посольство уехало в другой город, а Командир получил устный вы-говор от президента за свое несдержанное и крайне неразумное поведение, вдогонку бегле-цам был выслан поисковой отряд. Прочесана весь восток города, расклеены объявления на каждом столбе:
ВНИМАНИЮ ЖИТЕЛЕЙ!
Из Краснодырского тюремного отделения был совершен дерзкий побег! На свободе ока-залось десять особо опасных преступников! (далее их фотографии)
Всех, кто хоть что-то знают об их местоположении, просьба срочно обратится в мили-цейский участок, или к начальнику поискового отряда.
Командир тюремного отделения.

Одетые в зеленые камуфляжные костюмы, с тяжелыми черными сапогами, поисковики проверяют все крыши, чердаки, улицы. Звонят в квартиры, проводят обыск и уходят ни с чем. Крылуны все это наблюдают с крыши городского управления, кажется, что здесь их точно уж не будут искать, да щас прям…
Слышатся ритмичное постукивание сапогов по чердачной лестнице. Резко открывается дверь, крылуны замерли. Выскакивают оттуда безусые новички, с автоматами наперевес. Видят их, в глазах страх, сразу видно: кто охотник, а кто жертва.
Джеймс при помощи Сергея, Димки и Анджея, Жана и Йоши легко скрутил всех их. Сколько вас? Пятеро? Ой, как замечательно! Крылуны раздели их, разделили одежду попо-лам, кто надел поисковую форму, кто штатскую, что была под ней. Так можно на улицу вый-ти, даже рации есть:
– Вызывает база, отряд Е-3, прием?
– Е-3 слушает, здесь чисто, повторяю, здесь чисто, – Дима легко отвечает, как будто от этого не зависит ничья жизнь.
– Идите на следующий объект, мы должны поймать их до завтрашнего дня!
– Вас понял! Прием…
 
Из отчета Марсианской экспедиции на Земле, стр.1:
« Охрана, какая охрана, ее там просто нет. На моих глазах несколько заключенных со-вершили побег, а Командир только кричал им вслед, а потом дал указ стрелять. Довольно неприятный тип, да и сама тюрьма убогая, нет даже бараков, только какие-то странные ямы вырыты в земле, как могилы. Дают им какую-то непонятную кашу, воняющую тухлятиной, но, в принципе, условия содержания соответствуют Стандартам. Координатор Марианна Яро-славовна.»
 Врешь – медузина.

Уже расцвело, крылуны были далеко от Краснодыра, в одной из заброшенных дереве-нек. Каких по всей Земле были тысячи, люди переселялись в большие города, где была ра-бота, а дома оставались, их даже и не покупал никто, живи – не хочу. В одном из таких до-мов и спрятались беглецы, там было грязно, и везде царствовали тараканы и мыши, и не-уютно, и холодно, и свободно. Решено было переждать день, а с наступлением сумерек сно-ва лететь, хоть так и легче их найти да заметить, только перед смертью больно налетаться хочется, крылья размять, а там – что будет, то будет.
Джеймс привалился к стене, кто-то положил голову ему на колени, кто-то облокотился на него боком, Анджей стоял на страже, остальные спали. Джеймс закрыл глаза, ничего. От-крыл – скука. Закрыл снова и провалился в четвертый фильм:

Рифма
Росток-мосток-восток.

Черная дымка, серебрится, такая легкая, но ее не снимешь. Постепенно выравнивается фокус, появляется картинка, но дымка все равно есть. Черная кровать посреди пруда, или озера – не видно. Бледная-бледная девочка, молодая, только глаза у нее как у стариков внимательно-безразличные. Дальше черная дымка, круги красные, синие, картинка восста-новилась. Теперь там есть еще паж; черные глаза, сам бледный, смешно он выглядит – одет как-то непонятно, но страхом от него веет, в руке бутылка – зеленая.
– Дева, дева, куда же ты катишься? – говорит ей паж. – Пей.
– Им надо на запад, – пьет и захлебывается.
– Пей-пей, не останавливайся. Так куда говоришь им надо идти? – вливает.
– На запад, всем на запад, – лицо расплывается.
– Пей, а хозяйка говорит на восток, – у него тоже.
– На запад, там горы и люди.
– Нет, лучше на восток, – я, кажись, знаю, кто это говорит.
– Восток, росток, мосток, ха, – идиотский смех его сестры, – далеко и надолго, – нет, это правда Сара.
– Правильно, восток, – пустая бутылка, а держит ее, – так говорит хозяйка, – Виктор Ан-дреевич, вечно он появляется, где его не ждешь.
– Да, восток, – пьяная улыбка, – на запад…

Джеймс проснулся, интересно, всем такой бред снится или только избранным?

Женя проснулась, в голове утренний сумбур: слова путаются, во рту какой-то солонова-тый привкус, лицо опухшее. А почему подушка мокрая, а голова в какой-то
– Кровь? Что со мной? – на этот раз паж появился из-за изголовья; щека вся в какой-то липкой гадости и губы, – я что, пила ее что ли?
– Нет, – он сам в шоке.
– Ты меня ею поил, я помню – рядом пустая зеленая бутылка. – И смеялся, а надо было на запад!
– Что ты несешь? – бред какой-то. – Почему ты вся…черт, параллели пересеклись…
– Ась? – Женя осела.

Чертенок

Как сказали потом взрослые, дедушка отправился в длинный путь по дороге, у которой нет начала и конца. Он будет странствовать и путешествовать.
Чертенок не поверил, но решил, что когда вырастет – станет путешественником. Он бу-дет идти по дороге, долго и когда не будет уже надежды, он увидит далеко на горизонте си-луэт своего деда. Тогда Чертенок соберет всю свою волю в кулак и пойдет к нему.
Они будут вместе долго путешествовать.
Что будет дальше Чертенок не придумал.

Марсианское посольство уехало только через день; день свободы, день скрытых поис-ков. Тогда уже Айланд смог организовать людей для прочесывания территории, взяв дело под личный контроль, как это так: наглеть на глазах у главного. После отъезда медузины Лось вздохнул спокойно, к нему вернулась привычная надоедливость и талант выводить из себя Алика.
– Как ты думаешь, куда они сунулись? – начинает он.
– Ну, даже не знаю, – подыгрывает ему Алик, пожимая плечами.
– Да брось ты, все знаешь да молчишь! Я ведь могу и к твоей хранительнице сунутся, она мне все расскажет! – самодовольная улыбка, – девочки все на Лосей ведутся, потому что Лось – это круто, мы самые-самые, ой б…больно же.
– Ну, ты и Лось!

Ночная тишина, слышимы только какие-то шелестящие звуки, будто сминают целлофа-новые пакеты – это летят крылуны, тихо при этом переговариваясь:
– Йоши, мне опять снилось страх что, – говорит Джеймс, скоро он будет верить сонни-кам.
– Пока сняться – это хорошо, а вот если прекратятся – надо бить тревогу.
– Что это вы тут шепчетесь? – подлетает Анджей.
– Небо, я говорю, красивое, – соврал Йоши, подмигнув Джеймсу.
– Да и, правда. Голубое, с синими крапинками…

– Что это значит? – Женя купается в своем домашнем озере, умело лавируя между кув-шинками.
– Значит, что все параллельные миры запутались в своем течении и пересеклись, – ну просто евклидова геометрия, – слишком большое на них сейчас напряжение – не выдержа-ли. Даже на твою сущность стала давить другая, из другого мира, соответственная тебе.
– И что делать? – можно с Сашей Македонским посоветоваться, у него есть опят обще-ния с узлами.
– Есть один выход…

В ночь на полнолуние около церкви собралась толпа жителей страны Секретов, Женя стояла на балкончике в черном, дымчатые полы ее наряда развевались на ветру, тяжелая рука пажа давила на плечо.
– В связи с последними событиями, было принято решение, – начал глашатай.
Жене плохо, голова кружится, тошнит плохо и…
Я парю в облаках, черных и пушистых, меня ничего не касается. Болит плечо, его тянет вниз, наклоняюсь, и меня скручивает, больно и невозможно терпеть. Разогнуть-ся…
Она бледнее мела: – Наступает ночь, – говорит-то тихо, только голос эхом ударяется о небосвод и летит обратно, умножаясь раза в два, – когда все можно.
Вот так, сейчас по закону жанра, она должна обессиленная бухнуться в обморок, а луч-ше сразу в летаргический сон; но Чертята любят рушить каноны: Женя хромая уходит об-ратно в церковь.
Наступает время, которое для каждого имеет свое значение.
Ведь уже Ночь, Когда Все Можно.
Стихли слова, прогремел указ и следующие за ним фанфары и только потом, изрядно припозднившись, в церковь ударила молния – к чему она?

Глава 5. Ночь, когда все можно.
Жить стало лучше, жить стало веселей.
Айланд Великий.

День решено было переждать в полуразрушенном здании. Построенное первоначально как церковь здесь были высокие своды, тяжелые двери, маленькие подвальчики – кельи; позже строение переделали под Дом пионеров, раскрасили штукатурку на светские мотивы, приделали женщин с зонтиками с независимым видом, прогуливающимися около реки, ве-село играющих детей, только не видно мужчин, ушедших на войну, но об этом государство, конечно же, молчит – многие умерли, да что там, почти все. Сняли золотые купала. С прихо-дом новой власти Дом пионеров превратился в больницу обшитую паркетинами и пласти-ком, такой она и была, пока люди не разъехались: сначала некого стало лечить, потом и не-кому работать. Крылуны забрались в самый подвал, по узенькой лестнице вниз на десять метров, включили свет (от электричества Старые города не отсоединяли), расселись по уг-лам. Деревянные двери со стеклянными вставками, одну попытались открыть – легко под-далась. Внутри кабинета темень, зажгли свет и тут. Зеленые шторы, разделяющие кабинки, в каждой по кушетке: клеенки, простыни, правда, начали подгнивать, стулья. Бросили все, будто и ненужно никогда было, будто не выбивали каждый бинт потом и кровью у начальст-ва, будто и не врачи уже.
– Пойдемте отсюда, – Димка вышел первый, хлопнув дверью, при этом с потолка шту-катурка фонтанчиком посыпалась в разные стороны.
– Дим, ты плачешь? – это Вася положила ему руку на плечо. – Что такое?
– Давно еще, я работал в больнице. У нас там ничего не было: ни бинтов, ни лекарств, ни спирта – хоть рубашку распускай на нитки для швов. Привезли к нам парнишку, молодого, лет двенадцати, совсем малой, весь крови – в него зарядом каким-то попали. Мы с ребятами кровь ему-то ели-ели остановили-то, кое-как перевязали. Ночью у него раны открылись и все… А эти, все у них было – все кинули, приедут на новое место и снова начнется…

Джеймса опять кинуло в сон.

Тринадцатый поисковой отряд не верил в магию чисел, он бодро спешил через Марто-вые деревни к селу Квакшино (население всего-то пять миллионов жителей). Накрапывал упрямый дождик, не замечая солнце, вынырнувшее из-под облаков. Тяжелые сапоги утопали в грязи, дороги – большая проблема на все времена, были в лужах. Поисковики были пот-ные и уставшие, но, тем не менее, шли под понукающие: «Марш! Вперед! Быстрей!». Привал сделали в четыре утра, уселись на траву мокрую от росы и съели домашние бутербродики, потом шли с мокрыми задницами до следующей остановки, Командир заметил: «Чем вы ду-мали?» – чем думали, то и намокло. В отряде царило уныние, какой-то новобранец сломал ноготь, после этого в воздухе повеяло настоящим отчаянием.

Джеймс проснулся оттого, что почувствовал, как кто-то планомерно сжимает его горло, попробовал сглотнуть – больно. Открыл глаза и: – Аааааааа! – закричал как в плохом филь-ме ужасов, перед ним стояло нечто ушастое, волосатое с претензией на человеческое (если кто-то вдруг подумал, то это не Чебурашка) – это был див, дух ходячий. Друзей Джеймса держали такие же дивы.
– Кто эти? – лепетал ушастый державший Васю.
– Они пришли нас завоевать, вон у того, – кивок на Димкин нож, – есть меч, – у этого дива уши завязаны в хвостик.
– Смотри, какие большие, нам их хватит на несколько лет, – при этих словах Анджея за-трясло.
– А вдруг они ядовитые? – другой укусил Йоши за палец. – Нет, в принципе, ничего.
– Жестковатые.
– Ребята, мы пришли с миром! – начал Сергей.
Главный див начел водить лапой, как бы считая, сколько кусков получится из Жана.
– Мы не сделаем вам ничего плохого! – продолжил Том, в ответ ему засмеялись.
Дивы стали показывать пальцами то на одного, то на другого крылуна, опять смех. По-том выходит главный: – Это была шутка! – он хихикает, у крылунов лица непроницаемые. – Да ладно вам дуться, мы же вас спасать пришли.
– Вот это новость, кто же так постарался? – вот именно?
– Йоши, – и тут он. – Ваш друг связался с нами через мысленный портал, и мы решили вас встретить, мало ли что.
– Ну, спасибочки…встретили! – тут смешно стало всем, странно на них действует воз-дух свободы.

Поисковой отряд вразвалочку вошел в заброшенную больницу, лазерами просветил этажи, спустился в подвал, тут все происходило как во сне у Джеймса. Новички почувство-вали, что кто-то дышит им в спину, обернулись – реакция такая же, как и у Джеймса: «Ма-маааааа». Этот фильм лучше сделать черно-белым; в последнем кадре подсветить глаза новичка, чтобы на черном фоне выделялись, в общем, все по Хичкоку. Драки не было, глав-ный див сделал руками какие-то пассы в воздухе – новички окаменели, повернулся к осталь-ным: – Что стали, уходить отсюда надо!
Крылуны пошли в Квакшино, в укрытие. Теперь у них были могучие покровители, по до-роге Джеймс нашел бумажку:
Ограничение прав Неприкасаемых №335 (юбилейное)
Крылунам запрещается заключать браки на Земле (правда, хорошие браки обычно за-ключаются на небесах) и регистрировать как-либо свои отношения.
Согласовано с комитетом по правам человека.
Работники ЗАГСов согласны.
Джеймс хмыкнул и сунул бумажку в карман – пригодится.

Президенту Земли
Айланду Великому
от работника Счетной палаты
Бориса Большова
Заявление

В связи с незапланированными расходами вашего величества на взятки представите-лям Марсианского посольства у меня не сходится годовой баланс.

Число подпись

Ответ на обратной стороне листа: Уволен (ниже рисунок виселицы с симпатичной удав-кой).

Женя проснулась на своей водной постели с жуткой головной болью, вдобавок ко всему в церкви репетировала приезжая рок-группа, вечером намечался большой прием, а значит большие сделки.
– Йон, ты где? Йон? – никого нет. Женя прокричала еще раз пять, ее никто не услышал – рокеры распевались (в этом случае больше уместно слово «распИвались»)
Женя прыгнула в воду, проплыла до берега. Босыми ногами по холодному и скользкому полу – прямо в зал приемов, или сразу на кухню. Гитарист брал последние аккорды «Блуж-дающих огней», ударники барабанили по полной – у них-то голова не болит.
– Йон, я больше не могу, – кричит Женя в самое ухо Ведущему, – я пойду в город!
– Хорошо! Я посмотрю, чтобы они ничего не разрушили!
– Давай! Я пошла! – потопала, в восемь вечера придется снова слушать этот грохот. Интересно у них у самих уши не болят, или это синдром звонаря – полная глухота.

Сегодня Виктор Андреевич вернулся с охоты не в духе, досталось и Саре – ее кинули как ненужную игрушку (играли когда-нибудь в боулинг? Так вот представьте себя на месте кегли.)
– Сегодня великий день! Сегодня Ночь, Когда Все Можно, а я голодный! – какие низ-менные мечты в великий праздник.
– Кто ж тебе виноват?! – Сара массирует синяк на ноге.
– Нормальные жены своим мужьям готовят, холят их и лелеют…
– У нормальных жен мужья нормальные…

В Квакшино крылуны и дивы добрались к вечеру, усталые с натертыми вконец ногами. Там дивы провели их в какой-то кабак, напоили-накормили и уложили спать в чистые койки. Первый раз в жизни Джеймс ЗАСНУЛ. Рядом храпел Сергей, но даже это не могло испортить Джеймсу новой картины:

Фильм пятый. Блуждающие огни.

Темнота, подсвечивается снизу только лицо солиста: глаза жутко накрашенные, в носу какая-то клыкообразная серьга, волосы в хаосе торчат в разные стороны. Камера медленно отъезжает назад, картинка: позади солиста Верди, с гитарами стоят двое «ежиков», такой же на установке отбивает медленный ритм. Посередине сцены-помоста стоит девочка лет пяти в свадебно-белом платье в руках у нее красные шарики, которые светятся изнутри. Позади сцены экран. На нем серое кладбище, утопающее в хаосе могильных крестов. Поют:
Блуждающие огни нас манят и призывают;
Блуждающие огни обманут и растерзают
Души, живущие на небесах,
Люди, парящие в облаках –
Бездомные души огнями станут на век.

Камера двигается по кругу, наводится на зал:
За игральными столиками ведется крупная игра, озверевшие продавцы даже не заме-чают музыкантов; остальные гости кто меланхолично потягивает шампанское из бокалов, кто напивается абсентом за счет заведения, в основном же все танцуют: в смысле, дамы веша-ются на кавалерах, и такая парочка топчется на месте, оборачиваясь по кругу.

Нет, свободны теперь! Вы
Не ждите пощады!
Зверь, проснулся в них зверь,
Один он на всех и хочет…

Толпа раздвигается, как море пред Моисеем, в центре стоит Джеймс. Злой, сильный и…
Женя подходит к нему, рядом она кажется, еще меньше и ниже чем есть – маленькая и обворожительная, берет Джеймса за руку, ведет к помосту. Сейчас она похожа сама на се-бя, нет Сары, только Хранительница.

Смерть, кровная месть!
Есть справедливость!
Несть это бремя –
Тебе! – девочка в белом платьице указывает пальцем на Джеймса. Красные шарики вылетают из ее руки, летят вверх. На экране за сценой те же красные шарики, летящие по кладбищу, они зацепились веревками за какой-то памятник, так несколько мгновений, и ша-рики взрываются красным фейерверком.
– Нет! – это кричит уже Сара.
Хранительница стоит позади, ее обнимает Йон, тоже злой, тоже вампирий, тоже краси-вый.
Джеймс проснулся, Василиса сидит в углу и тихо напевает:
Земля, зеленая на веки;
Огонь земли, блуждающий по свету,
Он ищет вас, оторванных от дома,
Чтоб поглотить, пожрать и снова-снова…
Блуждающие огни, красивые и восхищают,
Холодные, злые они –
Людей огни презирают.

Главный герой смылся с вечера. Но для Жени вечер продолжается. Шаг назад, шаг влево – Виктор Андреевич ведет.
– А что вы думаете об излишней параллелизации мира? – задает вопрос.
– Мы решили созвать консилиум и заседать, пока не придем к единому консенсусу, – правильно, на неудобные вопросы надо давать непереводимые ответы.
Еще два па, разворот – пошла в дело голова, потом ноги – крестный шаг. Кружимся по залу: за третьим столиком мухлюют:
– Йон, выгоните их, пожалуйста, – милый взгляд.

Сказка о гробовщике (из дневника Женя Белкиной):
Жил-был в планетарном царстве – вселенном государстве гробовщик. Хоронил он лю-дей и прочую нечисть, сколачивал дубовые гробы, крепкие – чтобы не вырвались. Смерть заседала в его доме, спокойно заходила к нему на чай и была с гробовщиком на ты. И на-столько привык гробовщик к чужому горю, что никогда не чувствовал своего. Все ему было как в кино – плачешь и забываешь, потом снова плачешь… умерла у гробовщика жена. Он ей выдолбил гроб, выкопал могилу. Закопал, кинул последнюю горсть земли. И все…
Жил, как жил. Только какой-то пришибленный он ходил, вроде все хорошо – да что-то не так. А потом вспомнил жену и заплакал… привычка.

Ночь была длинная, Джеймсу нечего делать. Шутки ради попросил у хозяина бумаги и написал:
Ограничение прав людей №1.
 Согласовано с главой комитета всего и всея:
Людям запрещается ограничивать Неприкасаемых, участвовать в распространении ог-раничений крылунов.
Потом забылся Джеймс, пошел к своим, а листок так и остался лежать на столе. Какой-то шутник увидел его и забрал с собой. Дома размножил и успел до наступления утра раз-весить на каждом столбе.

Женя мило болтает с одним крупным магнатом о повышении в цене совестливых душ. Вдруг неожиданно, ее бесцеремонно тянут за волосы, больно – приходиться запрокинуть го-лову назад:
– Ты что делаешь? – взбешенный, взъерошенный Вампир Андреевич. – Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь Хранителя!
– Я не понимаю… – детка, и понимать не надо – тебя тащат за волосы через весь зал, прямо к балкону, – что ты себе позволяешь?!

– Ночь, когда все можно, говоришь? – Сара допивает апельсиновый сок. – Горишь, все можно, значит?!
Стоит на козырьке, опираясь на балконные периллы, в руке ненужный стакан. Она раз-бивает его о какую-то железяку – вдребезги – на счастье.
Внизу много пустоты, черные жвала судьбы. Раз можно все, то ты помнишь наш уговор: Сара падает вниз.

– Верни ее назад, – сильный рывок, – кому говорят!
– Больно! – слезы из глаз, пена изо рта – уговор есть уговор, крылья на ребенка. – От-пусти…
– Угу, сейчас прям…

Сара висит в воздухе посередине, рядом с ней парит-серебрится маленькая душа. Ме-тается по кругу – отпусти ее.

– Отпусти! – Йон врывается следом. Будет драма в трех действах.
– Отпусти, не смогу я ничего сделать…– кровь смешивается с пеной.
– Отпустил, – после долгого колебания, – считайте, – ухмылка – слизывает языком кровь с Жениной щеки, – дева, мордашку вытри!

Сара летит камнем вниз. Две души, сверкая, плывут к Луне, их притягивает, даже затя-гивает к звездам – к блуждающим огням.
Толчок – удар, боль разлетается грязными каплями, рябью по лужам. Боль…
Солнце проснулось от этого земного шума.
Кончилась Ночь.

Глава 6. Дорога.
Это дорога к Черту…
Chris Rea

Утро выдалось сырое и хмурое, как всегда после большого праздника. Туманом заво-локло улицы, видимость нулевая и ярким пятном выделяются Ограничения людей. Выходя-щие на работу останавливаются, читают, хмыкая, проходят дальше – думаете, их вся эта макулатура не достала?! О чем говорят на заводах – да об этом же. Первый вопрос:
– Что им за это будет?
Второй: – Кому это им?
Входит начальник, и все возвращаются к своим делам насущным, но перегляды, пере-шептывание – это-то чего-нибудь да стоит.
Крылуны сидят за столом переговоров, напротив дивы.
– Что вы собираетесь делать дальше?
– Не знаем, – пожимают плечами.
– Хоть какие-то мысли есть?
– Есть, сколотим какую-нибудь организацию «Противостояние» или «Сопротивление», нарисуем плакаты и пойдем на митинг защищать свои права.
– Вас перестреляют, – главный див крутит пальцем у виска – поднять восстание в на-шем захолустье – смехота!
– Джеймс может обратиться к своей подруге, – подает голос Йоши, – может она нам чем-то подсобит?
– Какой? – у него их много.
– К Хранительнице, вы ведь вроде с ней дружбу водите?
– Я не знаю никакую…
– Ну, как же, Джеймс…вспомните…

Просто фильм.

Камера сбоку, кадр строим так, чтобы был акцент на ноги сидящих, можно нижнюю часть исказить линзой. Зеленые кеды, ноги скрещены вместе – болтают вперед-назад. Низ-кий, но длинный стол – как граница искажения. Женя сидит в какой-то зеленой кофте, жует жвачку.
 Джеймс расположился напротив. Тяжелые черные кожаные кроссовки – подарок дивов.
– Так значит, я тебе совсем не нравлюсь? Ну, просто ничуточку? – строит грустную ми-ну.
– Ты похожа на мою сестру.
– Ничего, такое бывает. А чего тогда пришел? – вытаскивает розовую жвачку – растяги-вает, закручивает, снова растягивает – кладет обратно в рот.
Лицо Джеймса крупным планом:
– Нам нужна помощь, говорят ты…
– Люди врут, – выдувает розовый пузырь. – Чего ты хочешь?
– Хочу, чтобы крылуны стали свободными.
– У как сразу, – пузырь лопнул, – я же тебе не золотая рыбка! Что я получу за это?
– Я даже не знаю…
– Ты освободишь меня, точно, – еще один пузырь, – да Йон так и говорил. Я не могу уволиться, только освободиться, да-да, – Женя пожимает руку Джеймса, – я согласна.
Тот в замешательстве – не понимает о чем речь.
В комнату через деревянную дверь входит Йон: – Закончили? Можно востроухих звать?
– Валяй!
Йон подходит к косяку двери, что-то колдует. Потом отдергивает за собой стену-штору. Штора по карнизу складывается, Йон открывает круглую комнату теперь ничем не отгоро-женную от остального помещения. Видны эльфы, подходящие к двери, смешно смотрящей-ся среди пустоты, стучаться – и входят. Женя им быстро что-то объясняет, те кивают.
– Так поможете? – спрашивает Хранительница.
– А что мы за это получим, – спрашивают, вежливо добавляя, – либхен?
– Меня освободят.
Эльфы переглянулись и согласились.
Резкий кадр: рукопожатие, замедление – концентрация на Жениных глазах, потом она отводит голову в сторону, резкая смена кадра, мы смотрим в ту же сторону, что и она.
Дальше фильм будет черно-бело-красным.
Черно-белые люди, эльфы и крылуны маршируют по главной площади Земли с крас-ными транспарантами, лозунгами: «Свободу малым народам!», «Конец беспределу вла-сти!». Черные полицейские сдерживают толпу, пытаются что-то сделать, кричат. Ни углекис-лый газ, ни сильный напор воды, ни стрельба холостыми не могли разогнать народ. В ответ летели банки и битое стекло, потом разбитые витрины, потом безумные танцы на крышах автомобилей…
Все под адажио Дворака, отступление – назад мелкими шажками отступает робкая тол-па; опомнились и кидаются вперед. Прорвали оцепление, кордон. Вперед к правительству – народ инспектирует власть, – грязными башмаками по красным ковровым дорожкам. Джеймс, будем его держаться в этой толпе, перемешаем знакомые лица с неизвестными. Бешеные вперед несутся по кабинетам – вверх дном сейфы, сожжем государственные бума-ги, президента…
В зеленый кабинет Джеймс вваливается первый, за ним остальные недовольные. Круп-ным планом их лица. Что у них в руках? Кинжалы, охотничьи ножи? Пистолеты, или суперсо-временное оружие? Ну, наконец, может луки? Арбалеты? Осколки стекла? Нет,
всего лишь тухлые яйца. Всего лишь. Здесь возвращаем привычную палитру цвета. Ле-тят в Айланда, даже не пытающегося оборонятся – зачем тогда тренировался в стрельбе? – не понимаю. Лось в шоке, но молчит, а то и ему достанется.
– За эти три года! – скорлупа разбивается о его высокий лоб.
– За больные почки! – желток противно стекает по носу.
– За 339 ограничение! – еще одно яйцо, и еще.
В середине полета замедляем падение, когда подлетают яйца к Алику, наоборот, быст-рее в два раза. На щеке у правителя кровит порез. Позади него все в той же противной жел-той слизи. Желтое все окно. Заляпан весь его костюм, весь он. Зеленые глаза наполнены страхом. Он телепортирует, но как-то медленно и неуверенно, к Жене.
Другой кадр. Обзор разрушенных кабинетов. По ним с гордым видом проходят эльфы, все в зеленом - освободители. Был маленький пожар, но его успели потушить. Последняя сцена. Камера смотрит на эльфа из кабинета. Тот подходит прямо к ней: показывает боль-шой палец, и победно говорит:
– Мы вернулись! – поворачивается и уходит, чуть ли не подпрыгивая.
Затемнение.

Переворот не прошел зря. Были проведены новые, на сей раз ВСЕОБЩИЕ выборы, и теперь президентом стал Йоши, великий странник. Он вернул Землю к прежнему состоянию, разделил на множество государств: маленьких и больших. Стал главным среди их правите-лей и главным в сердцах народов. Востроухие и дивы вернулись жить на Землю, все крылу-ны были освобождены, многие посмертно. Теперь осталось только одно:
Йоши: наладить быт своих граждан и пригласить новое МАРСианское посольство,
А Джеймсу: сдержать свое обещание.

Зашторенный кабинет. Женя развалилась на диване и пьет чай. Йон задумчиво стоит в углу:
– Что я буду без тебя делать?! Почему мои Хозяева вечно уходят? Почему они не могут остаться?
– Броуновское движение, – Женя выдувает еще один розовый пузырь. – Ну, где он?
А вот и Джеймс, мало понимающий, что ему нужно сейчас делать.
Женя ставит его посередине комнаты, становится на колени:
– Я вообще-то мало понимаю, как это должно быть, но, наверное, так, – берет его ла-донь, большая, проводит ею от виска по щеке, уже знакомым жестом.
Большой взрыв на мгновение ослепляет собравшихся, когда предметы уже можно раз-личать.
Длинная полоска света разделила комнату пополам, лучик – путь к Горизонтам. Женя удаляется по этой полосочке, в одной руке бутылка – для храбрости:
– Отпустилиии…отпустилиии…
Льется водка – наше пиво,
В клубах гашиша и никотина,
Ваше же пиво, ваше же пиво –
Для нас точно вода…
– Отпустил! – поворачивается к Джеймсу, – Ты меня-то хоть чуть-чуть любишь?
– Ты похожа на мою сестру.
– Такое бывает, знаешь, я пойду к ней?
– Нет.
– Не хочешь со мной?
Джеймс вместо ответа идет следом.
Женя играясь, смеясь, бежит вперед.
Джеймс за ней, поскальзывается на черном волдыре смолы (откуда он тут взялся?) и падает.

Айланд упал прямо на купол, летел, видел – молчал, ничего не хотел менять. Крест, венчавший златую главу церкви, тупые края – но острый верх – для нас. Почувствовал удар, жжет живот:
Женя пьет чай вместе с дивами в Зашторенной комнате. Сладкий – сахар, сладкий – лимон, сладкий – за приторно теплую воду…
Послышался глухой удар, совсем рядом, будто что-то упало на крышу, – бу-бух.
– Это, наверное, в трубах, – без задней мысли успокаивает дивов Женя. Ложится по-удобней на зеленом диване.
(Чертенок меняет Антонио на старого, но не устаревшего Моцарта, Симфония №38, хо-тя сейчас подошел бы реквием)
Черным роем мух влетает свободная душа Айланда в открытую комнату. Летят к Жене, дивы замечают их первыми. Начинают разгонять их, тряся своими ушами, мухи прорывают-ся. Тяжелый голос Алика из воздуха:
– Сколько будет три в десятой?
И Женин ответ:
– Ты умрешь, и я умру.
Кровь в нас одна –
Одна и судьба. – Вот что ему нужно.
Алик, вот ведь он стоит перед ней, протягивает руку:
– Пойдем вместе, дева, либхен, я покажу тебе невиданные страны…
– Нет…– пятится от него назад, – я тебе не ровня. Меня здесь уже нет, я свободна…Я не Хранительница!
– Как? – для Алика это удар, его начинает засасывать внутренняя дыра обещания.
– Я свободная…с-в-о-б-о-д-н-а-я…и меня тут нет. Я иду по Дороге, я, – пальцем пока-зывает на себя, – иллюзия, – со щелчком исчезает.
Душа Айланда постепенно отмирает, ибо не способна она ТАКАЯ более жить

Как только Джеймс и Женя отправились в путь, Виктор Андреевич, вновь появившийся из ниоткуда, подозвал к себе Йона.
– Я тут подумал, – начал он, – Женя ушла… а новый Хранитель так и не родился, – ну не виновата Сара, что не вовремя спрыгнула! – Так почему бы тебе не стать Хранителем Секретов. Ты общался с каждым из них, они доверяли тебе свои тайны, делились с тобой переживаниями, так почему бы и нет?
– Я не знаю! – Йон обрадовался, ну и что, что Женя не успела ступить за порог.
Я ее уговаривал? Я ее просил остаться?
Да.
Имею право устроить свою жизнь или нет?
– Так договорились? – спросил Вампир.
– Договорились.

На серой дороге кляксы смолы, черные и вязкие, чтобы лучше лег новый асфальт. Эти черные точки, затянулись тоненькими корочками – дунешь-плюнешь, и жижа из смоляного пузырька растечется по раздолбанной дороге, а в нос ударит резкий запах. Женя бежит, уже далеко от нас, ей осталось пройти совсем немного – Джеймс сдержал свое слово – освобо-дил ее. Далеко…нет света, и никто не ждет в конце; садится солнце, подсвечивая дорогу снизу красновато-оранжевыми лучами. Еще далее, совсем-совсем, у самого светила видна фигурка Сары держащей за руку маленького Владилена, не родившегося Хранителя Секре-тов. Женя старается догнать ее, идти вместе веселей. Воздух на пути душный, хочется пить – почти сразу – но идти легко – их самих несет в Солнечную сторону.
Джеймс, он лежит еще на серой земле – не цветной, поднимает тяжелую голову, с уси-лием отвоевывает ее у смолы. Его камера лежит рядом – разбитая – кончился фильм. Под-нимается на ноги – вроде бы живой. Ноги-руки целы…
– Стойте! Ну, подождите же вы! – идет, переходит на бег. Путницы не останавливаются.
Джеймс спотыкается у самой границы, еще метр и он будет вместе с ними идти к гори-зонту. Но смола. Она обвила кроссовок, припечатала ноги – она не пускает. Черный страж говорит: «Нельзя!». Джеймс вырывается, теперь падает, кричит – его не слышат. Он видит перед собой только голубые туфли, и носки, длинные и теплые – в пустыне-то.
– Не пытайся, – голос Чертенка, – этот путь не для тебя.
– Но ведь они же, они-то…их же пустили, – Джеймс начинает канючить как дите малое. – Почему? Почему они ушли? – так просто, граница цветозоны осталась позади, и их несет к Горизонтам. – Откуда ты знаешь, что у меня не получится?
– Нас не пустят, – кивок на пузырьки смолы, стекшиеся на границу цветозоны. – Меня не пустили… – печальный взгляд вдаль.
– Мы не пытались! – выкарабкивается, но смоль его не пускает.
– Пытались, – Чертенок говорит тихо, – мой дед тоже ушел. Когда оставалось чуть-чуть до Первого Горизонта, он упал – лежал день, два – умирал. Я пыталась, – меня не пустили, – он так и остался. Потом вышли служители и забрали его, кинули в жерло Огней. Они не вернуться, Джеймс.
Тот еще вглядывается, но очень сложно смотреть – больно глазам.
– Джеймс, пошли! Нам в другую сторону! – Чертенок протянул маленькую руку, – по-шли-пошли, – разворачиваются к серости. Сзади греет спину солнце, далеко…
У Дороги нет конца, каждый сам знает, где ему остановиться. Можно идти века, десяти-летия, а можно доли секунд – но дорога будет вас помнить всю свою бесконечную жизнь.

Чертенок с оператором идут по пустынным улицам, шпарит дождь, размывая свежую разметку на дорогах. Та расплывается кефиром, довольно неоднозначное зрелище. Круп-ным планом ноги чертенка: голубые туфли со спущенными синими носками. Тихая-тихая му-зыка играет фанфары, оператор держит чертенка за руку, тот вырывается. Бросает руку, ос-танавливается и поворачивается лицом к камере:
– Я ухожу, этот мир раскрасился – мне здесь нечего ловить. Но у меня появился новый друг, – поворачивается оператор – это Джеймс, – я напишу следующую книгу, а он снимет фильм. А вы будете сидеть в кино, и кушать под него попкорн, – чертенок поворачивается спиной, подбегает к Джеймсу, хватает его за руку.
Они далеко удаляются от зрителя, выходят из кадра. Только кефирные следы на ас-фальте помнят о них.
 
Посвящается моему дедушке, который
 пять лет назад отправился в путь.

Дорога

Всё проходит, все проходят.

Солнце нещадно окатывало своими огненно-горячими лучами, сгоравшими за серой чертой, цветозону. Серость шипела в ответ, а смольные капли, охранявшие границу, весело прыгали, отлипая и снова приклеиваясь к асфальту. Чертенок с кипой листков в руках шел долго, от самого солнца; быстро и опасливо переступил границу и оказался на дороге по се-рому времени.
Вот теперь можно и начинать…

Глава 1. Медная башня.

Снизу виднее.
Коротышка, который любил заглядывать под юбки

Они сидели кругом, в центре горел яркий костер. Все тянули к теплу свои костлявые ру-ки с длинными тонкими пальцами. Земля была мерзлой и твердой, сидеть на ней было не-удобно. На каждом были положенные Стандартом серые шорты и майка; не важно, какого пола крылун – форма для всех одна и та же. Была уже глубокая ночь, крылуны прижались поближе друг к другу и накрылись крыльями, как одеялами. Доброй ночи им.

Во времена, когда только-только была объединена Земля в единое государство, когда солнце ложилось спать на пухлые подсвеченные розовым светом перины; а луна со своей звездной свитой еще не овладела небесным дворцом, крылуны выходили из заброшенных подвалов и новехоньких квартирок, живущие в самом центре и на окраинах, чтобы просто погулять по ночному миру. В сумерках не видно их крыльев сложенных за спиной; не разгля-дишь длинную челюсть и желтую пергаментную кожу; крылуны сливаются с вечерней толпой задержавшихся на работе, идущих на вечеринку; прячутся от Преследователей и ищут сво-их. Идет, бывало, по улице один крылун закутавшись в лохмотья, и тут раздается тихий и легкий свист, будто ветер-сквозняк разгулялся в подворотне, значит, зовет его другой. Они, два совершенно до этого незнакомых, останавливаются под светящейся вывеской какого-нибудь кафе и тихо шепчутся.
– Есть новости? – говорит один, хрустя ломкими костями.
– В Ростове уже всех наших посадили. Скоро и к нам заявятся, – взволнованным шепо-том говорит другой.
– Да уж, выбрали на свою голову в президенты этого Айланда. А он нас всех перело-вить решил, как животный, ей-богу.
– Слышал, нас теперь Неприкасаемыми кличут?
– Смешно…– грустная улыбка.

Ограничение прав Неприкасаемых №1.
Его величеством, президентом Земли, копьеносцем Великого и Ужасного (полный спи-сок заслуг и наград на www.alik\tsar\regales) Айландом Всемогущим, утверждается настоя-щий указ об ограничение прав Неприкасаемых.
Строжайше запрещено крылунам, ныне Неприкасаемым, покидать городские гетто без соответствующего на то разрешения. Нарушивших сие казнить по законам данного района. Рекомендуемая мера наказания: заключение под стражу до 15 суток или три часа исправи-тельных работ, или единовременный штраф до двух месячных окладов данного лица.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушения естественных прав не пре-дусмотрено.

Человека – да, а крылуна?
Об этом Комитет молчит.
       
Светало. Земля покрылась инеем и промерзла, вчерашний костер потух; осталось одно лишь пепелище. Крылуны мирно сопели, поближе прижавшись, друг к другу, покрывшись гу-синой кожей (от промозглого утреннего холода не спасали даже кожистые крылья). Пропели первые петухи, потом скрип ворот – стражники заступили на дежурство.
Еще десять минут…
Командир надевает свой рабочий комбинезон, болотно-зеленый с черными вставками по бокам. Зашнуровывает черные кожаные ботинки с острыми носами, обшитыми железом. Сверху надевает черный свитер с меховым воротником – зима, как-никак, на носу.
Еще шесть минут…
Командир идет на псарню к своему любимому псу – Бурану. Буран уже готов к работе. На нем тяжелый ошейник и намордник; Командир берет Бурана на поводок и выводит на воздух.
Еще минута…
По дороге к крылунам Командира догоняет служивый, сообщает, что все Стражники за-ступили на службу, и отсутствующих нет. Командир одобрительно кивает головой; Буран своим лаем разрывает паутину утренней тишины.
Еще десять секунд…
Звонари на городской часовне схватились за толстые веревки, приделанные к языкам колоколов. Помощники Командира с ведрами ледяной воды стали на изготовку вокруг кры-лунов.
Три…
Два…
Один…
– Подъем! – кричит во все свое тренированное горло Командир.
Звонари, раскачиваясь в разные стороны, гремят колоколами на всю округу. Помощники выливают содержимое своих ведер на крылунов. Буран подает голос, сначала визгливо, а потом басисто и протяжно.
Крылуны просыпаются. Не от шума, не от громогласного «подъем!», а от ледяной воды, которая, стекая по крыльям за шиворот, доходит до шеи и своими острыми иголочками впи-вается в больные кости.
Кости, спрятанные сухой пергаментной кожей.
– Встали!
Все они по команде поднимаются, скрипя суставами, идут по направлению к шахте, темной и холодной, где они проведут весь день под оглушительный вой Бурана и ругатель-ства Командира.

Ограничение прав Неприкасаемых №2.
Его величеством, президентом Земли, Айландом Всемогущим, утверждается настоя-щий указ об ограничение прав Неприкасаемых.
Неприкасаемым, не имеющим работы в местах своего пребывания, государство обяза-но выделить рабочие места в соответствие с Конституцией планеты Земля. Так же разреша-ется отправлять Неприкасаемых на платные общественные работы, при отсутствии возра-жений со стороны людей. Пропуск на общественные работы вне территории гетто выдается Командиром территории сроком на один рабочий день.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушения прав не предусмотрено.

В шахтах стоял неимоверный холод, который просачивался сквозь тонкие шорты и май-ки (всемогущие власти почему-то не додумались придумать более теплую форму на случай холодных времен). Мужчины-крылуны с тяжелыми кирками в руках (технику крылунам не до-веряли благодаря Ограничению №3) искали золото в безнадежно бедной шахте. Их крылья то и дело задевали земляные стены и вызывали маленькие обвалы. Они трудились с боль-шим старанием не потому, что можно за безделье можно получить выговор от Командира, а просто потому, всего-навсего, что работа согревала, помогала выжить в этой темной бездне прииска и не сойти с ума от темноты (крылунам не выдавали фонари, смотри, опять же, Ог-раничение №3) и мерных ударов киркой по камню. Женщины грузили тяжелые камни в ваго-нетки, их руки были окровавлены – многие глыбы могли распороть даже толстую кожу.
– Поторапливаемся-поторапливаемся, – подгонял крылунов Командир под громоглас-ный лай Бурана. Эта милая собачка, лакомившаяся исключительно «живым» мясом, сегодня еще не завтракала, но очень хотела…
Темнокожий крылун, Джеймс, последний раз опустил свою кирку, высекая искры о гор-ную породу.
– Зачем мы тут работаем? – спросил он вызывающе. – Все ровно мы здесь ничего не найдем!
Командир, уже подумывавший оставить крылунов на попечение помощникам, а самому удалиться куда подальше, остановился.
– Чтобы у таких крылунов, как ты, была работа! – усмехнулся он.
Джеймс кинул в его сторону полный презрения взгляд, а потом случилось то, что даже в страшном сне Командиру привидеться не могло – крылун поднял на него, на человека, руку, а вернее всего кирку. Джеймс кинул ее в Командира не только чертовски тяжелую, но и ост-рую. Кирка попала бы тому прямо меж глаз, но Буран, предвидев движения Джеймса, прыг-нул на хозяина, повалив его в сторону и, как следствие, спас ему жизнь. Кирка по рукоять вошла в стену шахты. Буран, не дав опомниться своему хозяину, кинулся на Джеймса и стал рвать когтями его кожу, правую ногу обожгло жуткой болью, будто ставили клеймо раскален-ным железом (белые зубы Бурана страшно щелкали за хлипкими, как казалось теперь Джеймсу, прутьями намордника).
– Фу, Буран, – не слишком настойчиво крикнул очнувшийся от шока Командир. Потом он потянул Бурана за ошейник, а то тот бы совсем разошелся. – А с тобой я поговорю потом! – сказал он угрожающе Джеймсу, таким тоном мог бы говорить профессор, который решил за-валить нерадивого студента на предстоящем экзамене.
Командир вышел, и все опять вернулось на свои места. Джеймс так и лежал на твердом земляном полу, пока Надсмотрщики не потащили его в камеру для несогласных. Там Джеймс и просидел до вечера.
В камере было холодно и сыро. Матрасы со сгнившим сеном и распустившимися пру-жинами на заплесневелых койках источали приятный аромат. Единственное окошко на во-лю, маленькое и зарешеченное, было без стекла, и поэтому камера отлично продувалась, только запах гнили не уходил все равно. Стены сделанные из камня заросли мхом и по уг-лам зацвели. Кое-где были нацарапаны надписи, типа: «Здесь был Петя» или «Все Коман-диры – шлякоти». Джеймс углубился в изучение наскальной живописи, иногда попадались очень древние экспонаты, а чаще всего ругательства, записанные без особого порядка. Че-рез три часа отсидки Джеймс продрог и даже крылья не спасали его от всепроникающего хо-лода; хотя он не жаловался, ребятам сейчас в шахте было не лучше, а он, считай, отдыхал. В восемь пробили часы на башне, через несколько мгновений в замочной скважине камеры заскрипел ключ, потом голос тюремщика:
– На выход, – еще более скрипучий, чем старая половица.
Джеймс встал чуть, не грохнувшись, хоть нога теперь не так сильно болела, в смысле бывало и хуже, раны оставленные Бураном были не очень глубокими, но все-таки неприятно ходить с открытым укусом.
– Скорее-скорее, шевелись! – опять тот же скрип.
Джеймс пошел быстрее, несмотря на боль – начальство ждать не любит. В мрачном ко-ридоре едва ли можно было ориентироваться (окон не было; единственным источником све-та стали факелы, помещавшиеся через каждые двадцать метров). Глаза стражника, непри-выкшие к темени, даже не могли соперничать с глазами Джеймса, потомка летучих мышей, всю свою жизнь проведших в Подземельях. Так они шли довольно долго по тюремному ко-ридору, и, казалось, не было конца их пути.
Наконец, Стражник остановился перед черной, обитой кожей дверью, запечатанной массивным засовом. Он стал возиться с замками, то и дело, косясь с некоторой опаской на Джеймса (мало ли что ему в голову стукнет), хоть тот и был закован по уши в деревянно-железные кандалы.
Стражник открыл дверь, и оттуда полился Свет.
Совсем не такой желтый, как от факелов, не теплый; а белый, даже серебристый, от ко-торого веет холодом, враждебный, но в то же время манящий – Свет.
– Иди! – сказал Стражник и для верности подтолкнул Джеймса к проходу.
Джеймс сделал еще два шага самостоятельно, а потом почувствовал, как его затягива-ет в Проход; его тянул к себе Свет. Джеймс попытался сопротивляться, уперся руками в дверную коробку; но руки тут же соскользнули, и он вошел всем своим телом в эту светя-щуюся массу. Теперь он уже больше ничего не видел, кроме этого Света. Двигаться было тяжело, как и дышать. Джеймс подумал, что этот далеко не бестелесный Свет похож на же-ле, которое в далеком детстве ему по утрам давала мама. Он даже непроизвольно вытащил язык, почувствовав запах, а позже вкус ванили. Воздуха стало не хватать, Джеймс сделал последний рывок, и, внезапно все прекратилось. Света больше не было, лишившись под-держки, Джеймс упал на пол.
Он оглянулся: Стражник стоял, усмехаясь перед открытой дверью. Джеймс лежал на пороге, он еще даже не вошел в комнату через Проход. Это Стражник сделал что-то; это Стражник убрал Свет.
– Извини, крылун,– сказал Стражник презрительно, – забыл отключить сигнализацию.
Стражник вошел в Проход, за ним Джеймс.
Джеймс увидел довольно странную комнату. Хоть он, как самый неспокойный крылун, частенько сидел в камерах за разные провинности (действительно работающий метод, если вам вдруг захочется сменить обстановку). Частенько посещал Джеймс и пыточные. Но вот в кабинете Командира он не был ни разу, обставленном довольно уютно для человека, у кото-рого напрочь отсутствовал какой-либо вкус. Ковры, недавно снова вошедшие в моду, висели по стенам, а один даже был расстелен перед рабочим столом. Около камина примостились легкие кресла – все было по-домашнему скромно. Командир, сидя за своим столом что-то увлеченно зачеркивал на каком-то документе (важном, судя по голубоватому оттенку бума-ги).
Стражник оставил Джеймса наедине со своим начальником, а сам тихонечко вышел, прикрыв за собой дверь.
– Итак, Джеймс, если я не ошибаюсь, – начал Командир, – вы были недовольны усло-виями своего труда. Причем, высказывая это, умудрились нарушить ограничения №4 и №5. Вы знакомы с содержанием этих ограничений?
– Да, нам чуть ли не каждую неделю подкидывают листовки с новыми ограничениями. Что ж, – усмехнулся Джеймс, – есть чем подтираться, да и горят они хорошо.
– Вам так же известно о наказании, которое вы должны понести? – спросил Командир, игнорируя замечание Джеймса.
– Да, восемь суток исправительных работ, если мне не изменяет память.
– Она вам не изменяет, – такая улыбка, что душа киснет. – Джеймс, неужели вы и жить не можете без восстаний?! Неужели вы не можете просто так, сидя на всем готовом, выпол-нять свою работу?! – менторско-отцовские нотки просквозили в его голосе.
– Работа моя должна приносить пользу, а мы бездействуем. Этого хочет ваше прави-тельство, а я против него!
– Неужели ты не хочешь жить как все?! Что тебе сделали люди?
– Они не признали нас, – подумав, ответил Джеймс, – они не признали нас как себе по-добных. Нас поставили на ступеньку ниже, а все из-за того, что у нас есть крылья. Ведь при-знайся, Командир: люди не могут летать как мы, как птицы. Вы завидуете нам. Ведь так?
– Нет, крылун, ты заблуждаешься! – холодно ответил Командир.
– Да-да, так и есть! – Джеймса уже понесло не в то русло. Он уже был не в кабинете своего начальника, а на политической арене; отстаивал права таких же, как он, крылунов. – Вы не можете летать. Люди только и делают, что ползают по Земле. А мы можем подняться в небо. Однажды, тогда я еще был малым, поднялся слишком высоко и увидел Бога. Мы с Ним очень мило поболтали. Сколько людей удостоилось такой чести?! Пока вы молите Его на коленях в своих церквах, мы летим к Нему сами!
– Хватит нести ересь! – жестко оборвал его Командир.
– Вот видишь, Командир, – губы Джеймса скривились в усмешке. – И ты боишься слу-шать меня – боишься правды.
– Я сказал, хватит! Молчать!
– Правда, рядом, только она не приятна вам! А знаешь, что Он мне сказал…
– Охрана!
– Он говорил, что крылуны будут править миром! Мы затопчем людишек, как они выти-рали об нас ноги веками! Крылуны будут королями!
– Охрана! – уже отчаянно крикнул Командир.
– И вас ничего не спасет. Не будет Ноя, ни Ковчега. Будут крылуны! – последнюю фразу Джеймс кричал, когда его тащила охрана Командира.
– На башню его! На Медную Башню! – кричал Командир взбешенный донельзя. – На башню эту шлякоть! Чтобы он издох там!
Самой высокой башней на территории гетто была Медная, которая считалась самой старой постройкой времен необъединенной Земли. Полностью отлитая из меди она пред-ставляла большую опасность, так как во время грозы молнии со всей округи притягивались к ней. Тем не менее, власти не спешили сносить ее, якобы ссылаясь на ее историческую цен-ность. Под видом достопримечательности на самом же деле скрывалась настоящая машина смерти. Во время грозы на смотровой площадке оставляли провинившегося крылуна, закры-вали все входы-выходы и ждали. Крылун либо прыгал с башни и благополучно разбивался в лепешку, либо ждал, пока его не убьет электрическим зарядом. Многие в такой ситуации вы-бирали первое. Самое обидное в этом было то, что крылуны не могли просто-напросто сле-теть с башни. Всем, кто попадал в гетто, делали так называемое усыпление. Часть мозга, отвечающую за движение, а именно за управление полетами, прижигали специальным ла-зером. И получалось, что крылуны могли ну разве что чуть-чуть помахать крылышками, но о полетах речь даже не шла.
Итак, когда Джеймса в полубессознательном состоянии оставили на ржавеющей пло-щадке, Стражники знали – для малого это верная смерть. Но что они могли сделать? Если бы ХОТЕЛИ…
Джемс лег на чуть красновато-коричневую грязную площадку; нетерпеливые капельки дождя срывались с неба. Может, не будет грозы?
А может, будет? Орел или решка?
Какая разница; не будет грозы – он умрет с голоду!
Не умрет – Джеймс спрыгнет – улетит – далеко. В страну, где нет ни людей, ни крылу-нов. Есть только птицы, летающие в розовом саду, где расцветают вишни, а полосатые пче-лы собирают нектар. Где нет правителей, где тишина и покой – где мир.
А, правда, где?
Джеймс высунул язык. Соленая и холодная капля воды упала ему в рот. Чистой воды. С тех пор, как в 2018 году все страны снизили выбросы вредных веществ в атмосферу напо-ловину, вода везде чистая – даже из-под крана, даже дождевая.
Дождь заморосил, мелко и противно, в особенности холодно. Кости заныли сильнее.
– Я жду грозы – подумал Джеймс.
Что там, говорят мудрецы, проносится перед глазами в конце Жизненного пути? Весь путь – фильм – большая, длинная ухабистая сельская дорога с километрами испорченной пленки и двумя-тремя хорошими кадрами. Все верно.
Начнем.
Место действия: Дорога №5, рядом с трамвайными путями;
Способ передвижения: ножками, господа, ножками.
Главные герои: Джеймс с сестрой и десятью подвыпившими футбольными фанатами; банда озабоченных хулиганов; беременная продавщица; скандальная баба Люба; бомжи Петя и Сережа – много кто.
Жанр: правда жизни
Режиссер: Джеймс Акимбо
Теперь, пожалуй, начнем.

Трамвайная дорога,
Или история одной ночи.

Посвящается моей сестре Саре Акимбо.
Пусть земля ей будет пухом, если она умерла.

Бесплатным бывает только сыр в мышеловке.
Русская народная пословица

Голос за кадром:
История, на мой взгляд, очень простая, началась именно здесь.
Камера показывает узенькую парковую аллею: с обеих сторон примостились лавочки для влюбленных (кое-где не хватает спинок, ушедших на дрова в соседнюю шашлычную); деревья, в основном дубы и березы, стараются закрыть от нас великолепную белокаменную набережную реки Казановки, отстроенную на деньги добропорядочных налогоплательщиков.
Утро. Созерцаем девушку лет эдак пятнадцати в спортивном костюме, она бежит рез-вой трусцой. Ее белые кроссовки чуть скрипят на мокром асфальте. Скрип-скрип. Она вне-запно останавливается, наклоняется. Мы видим ее сгорбившуюся спину, камера выглядыва-ет из-за ее плеча. Красная с золотом бумажка прилипла к асфальту. Девочка аккуратно от-дирает ее и бежит обратно.
Новая сцена. Та же девушка и Джеймс. Мы видим детскую комнатку со множеством мягких старых игрушек: плюшевый мишка и желтый заяц, синяя обезьяна из Китая (сейчас Китайская провинция), сова, набитая опилками… Девочка сидит на полосатом диванчике, Джеймс рядом.
– Давай сходим, пожалуйста. Мы и так целыми днями сидим в своей конуре. Ну, пожа-луйста, Джеймс! – уговаривает девочка.
– Сара, ты же знаешь, нам сейчас опасно на Людях появляться. Пока они не опреде-ляться, что с нами собираются делать, – вокруг глаз Джеймса сгрудились преждевременные морщинки, а ему всего лишь двадцать пять.
– Джей, ну, Джей! Там будут приличные люди; ты же знаешь! Ты тоже хочешь в кино. Правда, ведь?
– Правда, только я еще хочу жить долго и счастливо вместе со своей сестрой.
– Джей, соглашайся же! Ну, давай!
– Я не знаю, правда! Не знаю!

Следующая сцена. Кинотеатр. Куча народа толпится у касс. Джеймс и Сара идут прямо в зрительный зал. Из своей белой сумочки Сара достает красную бумаженцию, что мы ви-дели на ее пробежке. Контролерша добродушно кивает им и пропускает вперед. С виду Джеймса с сестрой можно принять за влюбленную парочку, что покупают билеты в послед-нем ряду и занимаются там чем угодно, только не просмотром. Правда в этом есть большой плюс, они с удовольствием могут ходить даже на самые отвратные ужастики.
Крылья Джеймса спрятаны под мешковатым свитером; у Сары нет крыльев – она пошла родом в мать, но это не мешает ей подвергаться гонениям со стороны людей (как громко сказано!).
В полном зрителей зале гасят свет; тишина прерывается только хрустом попкорна и во-плями экранных героев; впрочем, это их работа. Все нормально.
Следующая сцена. Джеймс и Сара выходят из кинозала. Сара кидает в урну пакет от попкорна. Мимо. На входе уже другая контролерша баба Люба, у которой проблемы со стар-шей дочерью, и на работе не все в порядке и муж от нее ушел. Она грозным взглядом оки-дывает выходящих, заметив пакет лежащий рядом с урной, она сразу же подскакивает к ним.
– Нет, я, значит, убираю тут! Исполняю свой общественный долг! А какая-то шлякоть может вот так вот запросто прийти и поставить крест на моей работе.
Стоящие в очереди оглянулись.
– Да-да, шлякоть, – не угомонилась баба Люба, а, посмотрев повнимательней на Джеймса, добавила, – да еще и с крылунами водится! Она ударила Сару по лицу ладонью. Та, охнув, отшатнулась. – Больно, больно, не правда ли? Небось, под крылуном ты не так стонешь, да? – это она конечно слишком уже хватила.
Джеймс схватил Сару и уже стал пробираться с ней к выходу.

Следующая сцена. Джеймс и Сара вышли из кинотеатра. У Сары щека еще красная от удара, а так все нормально, она уже привыкла. Уже вечер, плавно перетекающий в ночь. Зажгли фонари, и город стал прекрасен, когда не видно грязи и разрухи. Они идут по какой-то темной улочке, параллельной Главной. Под большим дубом сидят с протянутыми руками два бомжа – Петя и Сережа, назовем их так.
– Эй, мужик, стой! Да, стой, тебе говорят! – начинает Петя. – Подай на пропитание!
– Стой, ну, подожди! – вступает Сережа.
Джеймс не останавливается.
– Дай на хлеб! – это уже просто наглость.
Петя уже видит отдаляющуюся спину Джеймса – два крыла можно четко разглядеть под свитером.
– Да, это же крылун! – шипит Сережа. – Ну, гадюка, я ему покажу. Петрович, свистнем Виктору Андреевичу с его бандой?
– От чего ж не свистнем?! Что с нами станется то?!
– И то верно – свистнем! Авось, Виктор Андреевич нам что-нибудь пожалует.
Крупным планом налитые кровью глаза Пети – глаза алкоголика со стажем.

Следующая сцена. Мы видим удаляющиеся спины Сары и Джеймса. Навстречу им идет стайка футбольных фанатов. Все в желто-зеленых шарфиках, все подвыпившие и веселые, несмотря на то, что их команда проиграла. Один, наиболее «готовенький» кричит речевку.
Остальные подхватывают по ходу.
 Далее крупным планом: испуганное лицо Сары.
– Может, перейдем? Джей, они пьяные и их много!
– И то верно.
Они остановились за деревом, чтобы их не было видно. Потом быстро перебежали че-рез дорогу на другую улицу. Такая же, как и другая. Улица. Те же одинаковые дома. Слева лоток с мороженым. Беременная продавщица сонно смотрит на них. Сара покупает себе шо-коладный рожок – может, вечер еще не совсем испорчен. Может?
Опять тишина, только городская. Вдалеке слышен стук колес трамвая. В каком-то доме бьется посуда, где-то мяукает кошка. Послушайте…
Они идут. Так спокойно, кажется, улица принадлежит только им…и футбольным фана-там…и продавщице мороженого…и еще кому-то. Страшному потому, что он не похож на чу-довищ из сказок, на монстров, рожденных больными фантазиями, он реален. А значит, мо-жет быть рядом, когда вы ложитесь спать, когда моете посуду на кухне. Или когда вы, на-пример, гуляете со своей сестрой вечерком.
Джеймс уже видел, как к остановке подходит желтый разрисованный трамвай. Не стал торопиться, все равно не успеет, а ради крылуна такую махину останавливать не станут.
Джеймс почувствовал, что кто-то дергает его за руку. Обернулся. Позади него стоял маленький, лет шести, мальчик в ободранной одежде.
– Дяденька! Дяденька, подайте копеечку. У меня мамка умерла, а папка…
– Малой, отвали, ей богу!
– Дяденька, у меня сестренка, – начал более плаксиво оборвыш.
Из темноты выступил пацан, лет на десять малого постарше, весь чернявый, и глаза карие. Кожа белая-белая, можно сказать даже бледная. Со временем, каждый раз прокручи-вая в уме прошедшее, Джеймс стал придавать его лицу вампирьи очертания.
– Так-так, Малой, попрошайничаем? – спросил новый персонаж. При этих словах у него и из-за спины вышло еще человек десять таких же «вампиров», только с кусками арматуры в руках, Джеймс их обозвал свитой. – Да еще и с крылунами водимся? – Вампир кивнул на Джеймса.
Малой сильно дернул Джеймса за руку, которую до сих пор довольно сильно сжимал. Джеймс, согнулся. Кто-то из свиты, ударил его по голове, Джеймс упал, не готовый к такой атаке. Свита начала его бить ногами.
Джеймсу было не столько больно, сколько обидно, что его, крепкого мужика побила в темном переулке какая-то шпана, а он даже не смог дать сдачи.
– Помогите! – донесся до Джеймса голос его сестры.
Он повернул голову в ее сторону, удары продолжали сыпаться на его почки и голову, под крылья, гады, знали же куда бить!
Вампир зажал его сестренку в углу одного из домов.
Тьму осветили автомобильные фары.
– Виктор Андреевич, уходить надо! – крикнули из свиты.
Потом звук сирены. Джеймс посмотрел еще раз в сторону, где видел свою сестру, ее и Вампира не было видно. Доблестные милиционеры прибежали как раз во время. Они скру-тили и Джеймса, и оставшуюся свиту. Посадили их в один и тот же уазик и поехали.
Затемнение.
Белым шрифтом на весь экран:
С тех пор я больше не разу не видел своей сестры.
Свиту отпустили, а меня оставили.
Я отсидел 15 суток. А потом попал в гетто.
Эпилог.
Бомжи Петя и Сережа покупают у беременной продавщицы мороженое.
– Все-таки молодец Виктор Андреевич! – говорит Петя.
– А платит-то как!
Затемнение. Конец.

Джеймс все лежит на холодной площадке, дождь пошел сильнее; один раз был гром, но молний не видно. Ну, что ж, времени хватит на фильм второй.
Начнем еще раз.
Место действия: дом №16 по улице Изгоев.
Главные действующие лица: мама Рая, папа Кирилл, Джеймс.
Жанр: бытовуха
Режиссер: Джеймс Акимбо

О том, как жить после…
Уйдя - обретай.
Девиз семейства Акимбо.

– Нет, ты мне только объясни! Почему я должен воспитывать этого черномазого! – во-пил Кирилл.
Камера показывает нам белую межкомнатную дверь, с кривым стеклом в середине.
– Кто тебе сказал, что это не твой ребенок! Он же тоже крылун, как ты! – Отвечала Рая, причем не менее громко.
– Он же черный, дура ты, черный он! А мы с тобой – бледные поганки! Вот в кого он мог таким пойти, я даже не знаю! Колька, сосед наш, и тот не такой темный!
– У меня дедушка был смуглый!
– А-то как же? А мой троюродный прадед был китайцем!
Камера начинает отъезжать. Мы видим полностью дверь. Внизу, в самом углу, съежил-ся Джеймс. Маленькие крылья за спиной еще не могут его поднять, поэтому он не летает. Дверь открывается и выходит Кирилл. На нем старая поношенная рубашка и вытертые шта-ны, он бросает мрачный взгляд в сторону Джеймса и проходит мимо.
– Я за хлебом! – бросает Кирилл через плечо и уходит, хлопнув входной дверью. Мы провожаем его взглядом, так же как, и Джеймс, и беременная Рая.
Затемнение. Белым шрифтом:
Он не вернулся.
В ближайшем угловом магазине хлеба не оказалось.
Через три месяца родилась Сара.
Мать вышла замуж за соседа Кольку.

Где-то вдалеке погромыхало; Джеймс очнулся от воспоминаний. Сейчас должна уда-рить молния – в башню, а ему еще так много надо вспомнить.

Кабинет Командира. Он сидит, положив голову на грудь, руками то и дело сжимает вис-ки. Через окно видно Медную башню. Командир плачет и ничего не может с собой поделать. Он не может не признать, что крылун не прав; но ведь Командир человек, а значит, он не может признать чьего-то превосходства над собой. Конечно, нет. Но убивать, его, крылуна; убивать за правду! Нет, припугнуть, но не убить.
– Эй, Стражник! – позвал Командир (его настоящее имя никто не знал).
– Да, слушаюсь.
– Подожди, пока гром начнется, а потом возьми крылуна с Башни, а то подохнет ни за что. Так припугнем его и к своим.
– Есть, – Стражник отсалютовал и вышел.

Стражник успел вовремя. Он быстро поднялся по лестнице наверх, глухо громыхая са-погами, отворил дверь. Послышался гром. Стражник схватил за руку крылуна и потащил вниз. Джеймс был в полубессознательном состоянии; его ноги еле передвигались. Послед-ние несколько ступенек солдат просто тащил его на себе. Из башни они не просто вышли, а выпали. Сначала Стражник, потом Джеймс. Он повернул голову: белый трезубец прорезал небо и стрелой устремился к башне. Медная старушка вздрогнула, пошатнулась, но выдер-жала.
Стражник, отряхнувшись, встал; грубо пнул крылуна, мол, пойдем, направился к глав-ному корпусу в укрытие. Джеймс потрусил за ним, стараясь не оборачиваться и не смотреть в сторону Медной башни.

Чертенок

Было холодно и сыро, как всегда в Сером мире. Грязь, размазанная легковушками по дороге, липнет к чистым туфлям и противно чвякает. Слякоть.
Кажется, никогда не кончится это промозглое утро, никогда не выглянет серое солнце и не обогреет никого. Чертенок даже не утруждает себя осмотром местности, и так все понят-но – скука. Но вот, как надоедливый червь слово запало в память, и так хочется его еще раз повторить:
– Слякоть, – произносит Чертенок, – слякоть! Слякоть! – эхо ударяется о серые дома, перекувыркивается в морозном воздухе и обратно летит рикошетом:
– Шлякоть, – похожее – но уже другое. – Шлякоть, – пробует слово на вкус, оно как
Шлякоть.


Глава 2. Сентябрьские.

Все сентябрьские – сумасшедшие.
Учительница физкультуры.

Зеленый кабинет: зеленая шелкография на стенах; темно-зеленые, под кожу, диваны; зеленые бархатные и очень тяжелые занавеси; большой письменный стол и стул, выкра-шенные оливковым лаком; зеленая лампа и герань на подоконнике – зелень-зелень-зелень. Сначала всего этого не замечаешь, а потом как зарябит, аж глазам больно. И на стуле, по-среди комнаты, как бы стараясь быть незаметным, стоит хозяин всего этого. У него зеленые глаза, большие и яркие; русые, седые на корнях, волосы зачесаны назад в длинный хвост; нижнюю губу он закусил зубами и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль. На нем какая-то бархатно-вельветовая хламида угадайте-какого-цвета; а на ногах выделанные соломой вьетнамки. В руках у него лук, тетива туго натянута; кончик стрелы упирается в щеку, отчего та сильно покраснела. Он целится между глаз Лося, голова которого висит над входной две-рью.
 – Алик, не надо! Я нахожусь под протекторатом Гринписа; я охраняемый вид, черт возьми! Алик, у тебя такие проблемы будут! – верещит Лось. – Я в шоке!
В дверь постучали, потом, не дождавшись никакой реакции, открыли. Голова Лося опасно качнулась, чуть не свалившись на голову пришельцу, объявила сухим, исключающим эмоции, голосом:
– Старший советник по внутренним делам, Борис Богданович Большов, в народе име-нуемый Большой Боб. Замечен на взяточничестве и злоупотребление служебными полно-мочиями, – голос Лося понизился до доверительного шепота, – короче, старается не отстать от коллег и…
– Смолкни, – хозяин оборвал Лося. Вошедший Большой Боб облегченно вздохнул. – Зачем пожаловали? – Алик направил стрелу на Боба.
– Алик, ну ты чего! Аккуратней! – БББ взволновался не на шутку; хозяин никогда не умел промахиваться. – Все хорошо, никаких плохих новостей! Лидер оппозиции Алексей Кравчик умер от сердечного приступа. А ты с луком на табуретку взобрался. Объем ВВП вы-рос на 5%. Аргх…
Боб, дернувшись, отскочил в сторону. Вылетевшая стрела лишь чуть-чуть задела его руку.
– Алик, ты что, совсем, что ли обалдел! – 3Б с силой сжимал руку, начавшую кровить.
– Жаль, я в сердце целился! Какого ты от стрелы шарахнулся! – Алик сложил лук на стол.
– Кошмар, мужик, ты же сейчас чуть этого чела не прикончил! – Лось улыбнулся своими лошадиными зубами, – Ты реально крут, Алик! Я в шоке!
– Итак, Борис Богданович, с чем пожаловали? – Алик спрыгнул со стула – Или просто так на чаи халявные?
– Нет, что вы, я по делу. Тут нужно подписать еще одно Ограничение, номер 13, кажет-ся, – БББ отпустил руку, раны, как ни бывало, – еще внести поправки в Закон об образова-нии и…
– Ясно-ясно, я все подпишу потом. А что там ты говоришь с лидером оппозиции?
– Помер, как есть, от сердечного приступа. К нему гости пришли, а он на полу лежит весь такой посиневший, брр…
– Сердечный приступ, так приступ, – Алик задумался, – Борик, скажи, а что ты будешь делать, если зайдешь в кабинет, а я тоже от сердечного приступа скручусь, а? – примерно изобразил труп.
– Алик, ты что, помирать собрался?! Я бы…я бы, наверное, скорую позвонил, потом со-общил бы, куда следует, ну, в общем, все. А ты зачем спрашиваешь?
– Да так, просто. Ну, иди, иди, – Алик проводил Бориса до двери. – Лось, а ты бы что сделал?
– Как что! Как что? Конечно бы, продолжал висеть над дверью, что мне еще делать ос-тается?! Вообще уже, распустился! – сказала голова, забыв добавить в конце свою привыч-ную фразу.

Сара, опершись на перила, смотрела куда-то вдаль, ее взгляд затуманился; костяшки пальцев, сжимая поручень, побелели, казалось, еще чуть-чуть и она рухнет без сил. А внизу зеленое месиво парка, деревьев, изредка перемешивающееся серыми змейками аллеек. Темными и страшными аллейками, где ночью может случиться что угодно…
– Сара! Сара, ты где? Я уже пришел домой с охоты.
– Я на площадке, на крыше! Иди сюда! – Сара очнулась, бухнулась на лежак, потягивая сок из трубочки, как будто все, так и было (мы же не скажем Крутому Боссу, что его девушка чуть не шагнул с тринадцатого этажа, а?!).
– Приветик, – появился Виктор Андреевич, наш любимый Вампир, – ты как?
– Да так, вроде бы нормально, – Сара улыбнулась.
– А как малявка? – спросил Вамп, поглаживая Сару по животу.
– Барахтается…
– Знаешь, мы тут с ребятами поговорили, давай, когда она родится, уедем отсюда. Ска-жем куда-нибудь на Венеру.
– Можно и на Венеру, только говорят, что туда очень дорогие туры. Сам понимаешь, ку-рорт, как-никак.
– Ну, так мы при деньжатах. Если надо я еще кого-нибудь, ну, ты понимаешь, – улыб-нулся Вамп, обнажая свои ни в меру длинные зубки – мечту стоматолога.
– Только не надо никого до смерти выкачивать, так только для легкого испуга, в качест-ве профилактики.
– Ну, ладно уж. А что собирается делать этим вечером моя королева?
– Твоя королева предпочитает наклюкаться до одурения, а потом заснуть по дороге к кровати.
– Тогда я готов составить компанию…

Ограничение прав Неприкасаемых №9.
Его величеством и т.д. и т.п. утверждается настоящий указ об ограничение прав Непри-касаемых.
Неприкасаемых, кои пытаются вызвать смуту в рядах соплеменников, наказывать осно-вательно в соответствие с Уставом данного гетто. Ежели крылун не выказывает должного понимания, его следует казнить.
Согласовано с Комитетом по правам человека: нарушений не предусмотрено.

Из дневника Неизвестного Гражданина, найденного при раскопках в районе Большого Дома Закона:
« Если раньше наша планета представляла собой отдельные государства, состоящие из городов, маленьких и больших. Если раньше Земляне были рады любой весточке с дру-гих планет, даже сами снаряжали туда экспедиции, то теперь они с не охотою относятся к посольствам. На улицах после девяти часов добропорядочному гражданину опасно появ-ляться, а Комендантский час только усугубляет положение. Города, объединенные в боль-шие мегаполисы, как-то посерели, а ЛЮДИ СТАЛИ ЖЕСТЧЕ. Крылунов, таких добрых и от-зывчивых, засадили в клетки и увезли куда-то. Подевались и гномы, а эльфов уж лет сорок как след простыл. Расскажи друзьям, как когда-то пил чай с феей с соседней улицы – за-смеют. Волшебники тоже в диковинку сейчас. А я все чаще слышу от старожилов, ЧТО В ИХ ВРЕМЯ ВСЕ БЫЛО ЛУЧШЕ. На этот раз они правы.»

Найдено в ящике стола Айланда, после Великой ревизии 2216 года, рассказ какай-то Жени Белкиной:
« Для многих семей нашего Мегаполиса рыбалка – это отличный способ хорошо про-вести выходные, наловить кучу рыбы в реке Лете и поужинать у костра в приятной обстанов-ке (комары в нашем городе вымерли лет пятьдесят тому назад). В этот раз мы (мама, папа, я и мой брат Максим) остановились прямо перед старым дубом, на полянке было удобное ме-сто для ночевки, там также сохранились следы старого пепелища. Пока отец с Максимом ставили палатку, я с мамой пошла за водой к ближайшему источнику.
Когда томное желтое солнце, важничая, садилось за горизонт, мама начала хлопотать над ухой, предусмотрительно отправив меня и Макса за хворостом.<…>
Мы уже собирались идти назад, как в кустах справа от тропинки послышался чей-то длинный протяжный крик о помощи. Максим подбежал к тому месту, и до меня донесся его взволнованный крик: «Идите скорее, папа, тут человеку плохо». Я появилась чуть раньше, чем прибежали родители. На маленькой полянке, как-то невообразимо скрючившись, лежал человек. Его лицо было почти что белым, как у мертвяка восставшего. Потом я увидела хвост стрелы, у него прямо из груди, от него, как от центра, растекалась какая-то темная слизь. Я схватилась за руку матери, и мы отошли подальше. Меня тошнило.
Отец несколько раз пытался прощупать у лежащего пульс, но безрезультатно. Папа сказал, что нужно идти к машине и по сотовому звонить в милицию. Но дойти до машины мы не успели, а жаль…
Из кустов, который опоясывали берег Леты, послышался рев, и потом вышел большу-щий медведь. Откуда он мог взяться в городе – непонятно. Медведь был бурого цвета с го-лубыми человеческими глазами и нечеловечески длинными когтями.
Папа взял меня и Макса за руку и зашипел: «Идем медленно и тихо. Не оборачиваемся, медленно и тихо!» никто не возражал. Так мы прошли метров сто, потом раздался какой-то нечленораздельный клич, как у индейцев. Мы побежали, потом тихий свист и Макс упал, как подкошенный. Папа и мама хотели его поднять. Потом еще свист, такой легкий, ели улови-мый. Мама и папа тоже упали, наконечники стрел торчали у них из-под легких летних фут-болок.
Я поняла, что дело плохо и, свернув куда-то в сторону, спряталась за кустами в овраге. Внизу плескалась Лета, и я решила при удобном моменте, когда меня не будет видно, спус-тится к реке, переплыть на другую сторону города. Медведь перестал рычать, и наступила какая-то искусственная тишина. Потом кто-то подошел к тому месту, совсем рядом, где я схоронилась, остановился.
– Алик, все, ты уже всех перестрелял! – послышался басовитый голос.
– Нет, их было четверо, еще один остался! – звонкий и мелодичный, совсем рядом со мной.
Господи, как страшно, кажется, сердце-предатель стучит, как никогда громко. О Боже, меня сейчас услышат, замолчи же, заткнись…
– Где-то рядом, совсем рядом. Не мог он далеко убежать. Нюхом чую, – Алик повел но-сом по воздуху. – Где ты, птичка? Я иду по твоему следу…»

Алик стал раздвигать все подряд кусты, стараясь нащупать беглеца, или беглянку – это уже как стрела летела. Наконец, он отыскал Женю. Та не шевелясь, лежала по уши в грязи оврага.
– Вот и я, пташка! – послышался как будто издалека его голос. Алик нацелил на Женю заряженный лук, – Ваши последние слова? – какие все вежливые перед смертью.
Молчит, грязная дрянь. Что с ней сделаешь?
– Ну, ладно ты пока подумай, а мы тебя убивать начнем, – авторитетно заявил Алик.
Тут случилось то, чего он от маленькой дряни никак не ожидал – она вцепилась ему в запястье зубами и, прокусив кожу начала пить кровь. Маленькая дрянь. Алик ее ели отодрал от себя.
– Знаешь что, Лось, давай ее на Переработку, а там видно будет, – Алик слизнул кровь с запястья.
– Бааа-ба, сэр, – Лось замотал своей лошадиной головой, – я в шоке! А вдруг она за-разная?
– Я же ясно выразился – на Переработку!

Теплая вода течет из крана, ржавая струйка сразу всасывается в дырку в полу. Женя аккуратно подставляет под нее палец – брызги в разные стороны. Жемчужинки на кафеле.
– Кончай привередничать, – Лось стоит за деревянной перегородкой, – давай скорее! Алик ждать не будет.
– А что будет дальше? – Женя тупо стоит под душем, в руке грязновато-розовое мыло; вода теплая, приторно-теплая.
– Кто ж знает?! Это как хозяин решит.
– Он меня убьет? – мыло выскальзывает из рук.
– Дурочка, зачем ты ему мертвая? Как говорил мой дедушка, будет что-то злое и гран-диозное.
Женя вздохнула – значит МЕСТЬ. У нее уже есть план. Ржавая вода похожа на грязную кровь.

Джеймс отсидел в карцере штрафную неделю: кормили так, что все крысы в камере были досрочно съедены; зато делай что хочешь – на работу никто не погонит. Луна встает – солнце всходит, так семь раз. Повседневка, серая – не для романтиков. Джеймс успел ото-спаться загодя, а потом «было ему и третье видение» - фильм.
Место действия: школа №89
Действующие лица: Джеймс и Солнышко, Художник
Жанр: рикошет
Законы геометрии

Маленький Джеймс водит пальцем по запотевшему стеклу. Круглая головка, ручки и ножки – палочки, прямая жердь – туловище.
– Что это? – за спиной у него беззаботный курносый малыш. Весь рыжий, в веснушках – Солнышко.
– Это я, – Джеймс с серьезностью рисует шевелюру на кругу-головке.
– Не-а, – Солнышко дорисовывает крылья над ручками-линейками, – вот теперь ты!
Кадр-фотография рисунка на запотевшем стекле.
Затемнение. Надпись: Спустя десять лет.
Какой-то сорванец маркером рисует на парте: те же линейные конечности – за долгое время технология не изменилась.
– Что это? – Джеймс с учительской указкой поджидает за спиной ХУДОжника.
– Крылун, – говорит тот, с опаской косясь на него.
– Не-а, – Джеймс выхватывает у него маркер и дорисовывает крылья, – вот крылун!
Кадр-фотография рисунка с парты.
Потом с окна. Перетасовка.
Стоп. Все. Конец.

Женя стоит посреди зеленого кабинета. Перед ней грозно восседает Айланд, он же Алик, уже коротко подстриженный (недавно Лось дал ему посмотреть «Властелина колец», и Аля обнаружил свое сходство с одним пронырливым эльфом – вот досада – с чем боролись, на то и напоролись). Голова Лося всунута на привычное место – нормальная рабочая обста-новка. Женечка, ручки по швам, головку вниз. Сделай вид, что ты виновата…
– Итак, – Алик надел на нос очки с нулевыми стеклышками – для важности, – начнем. Это была твоя семья?
– Да…– глазки-то горят ненавистью.
Алик, она сейчас на тебя кинется. Опять.
– Хочешь мне отомстить? – Алик раскидывает сети.
– Да я тебя… – говорила же – кинется.
– Разве ты их любила? – Алик по опыту знает – главное вывести человека на эмоции.
– Конечно, нет, я их ненавидела! – подумала Женя перед тем, как сказать: – да.
– Точно? – лично Аля сомневается
и Лось, и Чертенок, и Женя…

«В началке было все хорошо, только когда я перешла в среднюю школу, начался Ад – отец сильно запил горькую, и родители жутко ругались. Да еще с математичкой не повезло, она оказалась ужасной бякой – невзлюбила меня с самого начала. Вот и получилась Боль-шая проблема – я не понимала математику – мама не понимала меня, потому что ее бил отец – училка не понимала ситуацию в принципе… Представь, ты просишь объяснить зада-чу, а тебе учебником по шее и ногами…с тех пор по математике у меня твердая пятерка…»

– Три в десятой степени? – Алик улыбается, потому что знает, что выиграл. Женя смот-рит на него с недоумением.
– 59049. Откуда ты об этом знаешь?! – страшно, когда в твоих мыслях копаются, а еще страшней, когда ты об этом не подозреваешь.
– Сколько будет три в десятой? – Алик говорит женским писклявым голоском, а потом Жениным: – Я не помню! Мама, не помню! Я правда учила! – опять меняется голос – ах ты дрянь, когда выучишь – придешь (срывается на визг). Ты, дрянь, тратишь мое время по пус-тякам (ну да, ну да, смотреть очередное мочилово по телику гораздо интересней).
Женя потемнело в глазах – вполне нормальная реакция, сейчас будет обморок. Алик поддержал ее.
– А вот здесь у тебя, – Аля нащупал глубокий шрам за ухом, – до сих пор болит по но-чам. Что это было?
– Разбитая бутылка – не выучила косинусы. Откуда ты все…
знаешь? – додумала Женя, когда уже отключилась. – Дьявол, почему я еще раньше не грохнулась.
Женя очнулась на корточках в ванне, взявшейся непонятно откуда посреди Зеленого кабинета. На спину из крана текла горячая вода, все платье было мокрое. Напротив Алик в таком же положение, его костюм хоть выжимай – на него течет с другого крана.
– Привет! Очнулась?
– Откуда ты знаешь? – сейчас она опять «будет-не-с-нами».
– Что ты так часами сидела в ванне? Или что ты считаешь себя холодной и злой? Ты не такая, не выдумывай себя хуже, чем есть на самом деле. А Месть – обычное дело.
– Нет…
– Думаешь, не знаю… Что ты любишь конец сентября – когда холодно и идет дождь. Любишь гулять по этой слякоти, лишь тогда чувствуешь себя счастливой и одинокой…
– И никто тогда не смеет ничего сказать. Потому что желтые листья упали только для меня. Я их люблю, таких же одиноких и непонятых, как мы. – Женя решила сойти с ума вме-сте с Аликом, за компанию, хоть не так страшно.
– И никто не виноват, что мир разделился на части и частицы, а ты остался один цель-ным и чуждым их. Когда горячая вода течет по спине, забирая всю усталость и боль непони-мания, ты не хочешь вставать и думаешь, что одна такая…
Женя подобралась к Алику поближе. Она осторожно протянула руку к его лицу. Провела от виска, по щеке к подбородку. Осталась красная полоса…
– Черт, а ты такой же…
Лось смотрит сверху на них: – Вы сумасшедшие, ребята, ей-богу.
Алик дотрагивается до большой белой полоски на животе: – Это что? – говорит он, при-поминая, чем можно оставить такой след в истории.
– Теорема Виета.

Сара смотрит на дымное небо, зовущее и манящее.
Лети к нам, сестра, мы будем летать до зари. Ты станешь свободна – только рас-правь крылья.
Сара неуклюже перелазит через перила, стоит на узеньком козырьке. У нее нет крыль-ев, только… только не родившийся ребенок. Крылья в обмен на малыша, идет? Сейчас-сейчас, один шаг и долгий полет к земле – сколько это стоит? Сколько все это стоит? Как вечность? черная дыра? вселенная? Еще чуть-чуть и это не имеет значения.
Только Сара помнит:
       – Пока он не родится на заре луны, в ночь звездопада, новый Хранитель Секретов. Будешь ты сама себе непокорна, и жизнь твоя не будет принадлежать тебе. Пока не родить-ся Вампир, – так сказал Виктор, только тогда он был пьян (и прав).
Сара делает шаг, потом еще один. Она бежит далеко в ночь. Вот-вот, совсем скоро, она упадет вниз – должна. А под ногами до сих пор тот узкий козырек.
Шаг, мало ли или много?

– Знаешь, – Женя открывает глаза – перед ней зеленый потолок, – почему я ненавиде-ла Максима?
– Нет, – Алику сейчас не до этого. Он рисует большущий пентакль.
– Потому что запойный период кончился раньше, чем он родился. Его все это никак не задело, – Женя понижает голос до театрального шепота, – я ему завидую.
– Ничего-ничего, сейчас мы всем им отомстим, – Аля любовно зажигает свечки на кон-цах звезды. – Давай, становись в круг.
– Зачем? – Женя отрывается от созерцания потолка.
– Мстить будем, – Алик весь мокрый, в мелу, но довольный работой. – Попытаемся из-менить твою прошлую жизнь.
– Ты точно решил мне помочь, а не убить? – обещаете говорить правду и ничего, кроме правды?!
– Не веришь? – а ты бы поверил?
– Ну, нет то чтобы очень…
– Смотри, – Аля выхватил из воздуха маленький ножик и аккуратненько разрезал себе руку чуть выше запястья, сунул ее Жене, – пей.
– Что? Ты с ума сошел? – она отшатнулась. – Не буду.
– Пей, она вкусная. Угу, вот так, молодец.
Женя провела языком по губам: – Шоколад?
– А теперь повторяй за мной, – сказал он.
Ты умрешь, и я умру.
Кровь в нас одна –
Одна и судьба.
– И все?
– А ты думала, что мы будем прыгать и петь аллилуйю? Становись в круг.

Ограничение прав Неприкасаемых №13.
Его величеством и бла-бла-бла утверждается настоящий указ:
При угрозе побега крылунов из мест содержания разрешается открывать прямой огонь без предупреждения.
Согласовано с комитетом по правам людей (читай между строк): раз без предупрежде-ния, чтобы глотку не рвать, мы согласны.

– Мои возможности ограничены, поэтому есть всего лишь два варианта развития собы-тий: первое, ты рождаешься в какой-нибудь другой семье; второе, в своей, но я заставляю измениться ключевое событие. Тебе какой?
– Последний. Я же буду помнить все, что со мной было до этого?
– Иногда, конечно, будет возникать ощущение «это уже где-то было», но не часто. Во всяком случае, ты будешь помнить достаточно, чтобы отомстить. Я буду следить за тобой, так что, если захочешь что-нибудь вспомнить нарисуй на стекле знак вопроса.
– Вот и хорошо, – Женя закрыла глаза, – начинай.
– Поехали...

Мать и отец держат на руках маленькую Женю. Батюшка с большим крестом на груди быстро шепчет им:
– Очень символично, что она родилась именно в этот день. Господь возложил на нее какую-то миссию, в ваших силах помочь ей, – многозначительно кивает головой.
Мать и отец переглядываются. Кажется, Женя тоже внимательно слушает.

Женя начинает плакать, захлебываться. Мать берет ее на руки, укачивает – безре-зультатно.
– Знаете, – говорит отец, – все это очень интересно. Но мы, пожалуй, лучше пой-дем.
– Но ведь вы еще…
– Да-да, мы пойдем. Ее скоро нужно будет кормить. Столько впечатлений. Она ус-тала – ну, сами понимаете.
Они уходят. – Вот так делается история, а вот так разрушается:

– Пойдемте со мной, вас ждет один человек. Раньше он был у нас звонарем, – батюшка прокладывает путь вглубь церкви. – Но примерно год назад свыше ему был послан дар – предвидеть будущее. Прошлой ночью у него был сильный жар, он бредил. Говорил что-то про ночь звездопадов и какого-то Хранителя Секретов, в общем, он сейчас вам сам все рас-скажет, – батюшка отворил тяжелую дверь, пропуская вперед мать с Женей на руках, отца, затем зашел сам.
Келья, точно, настоящая келья: образ над кроватью, маленькая тумбочка, лампочка под беленым потолком. На узкой кровати, укрывшись белым одеялом, сидит старец с густой черной бородой, седыми жиденькими волосами и глубокими морщинами и еще раз морщи-нами.
– Виктор Андреевич, вот. Этот ребенок родился в ночь на тридцатое, как вы и говорили, девочка, нареченная Евгенией, – сказал батюшка и поспешил откланяться.
– В ночь, когда прольется звездопад, – начал старец, – родится Хранитель Секретов. Ему будет принадлежать Закрытая Церковь, только он сможет сдержать бесов. Все прихо-дит не сразу. Будет параллельный путь, но Хранитель примет верное решение – ему помо-гут. А вы, – старец грозно воззрился на родителей, – поможете ей. А теперь поднесите ее поближе.
 Мать наклонилась пониже, показывая, Виктор Андреевич с неожиданной для старика быстротой поднес руку к виску Жени, провел ею по щеке до подбородка.
– Спасибо, – тихо прошептал он ей, а потом перекрестил. – Идите, я все сказал.

P.S. Через неделю Виктора Андреевича и след простыл в этой церкви, он сбрил бороду, со временем морщины разгладились сами собой – Хранитель подарил ему новую жизнь. Так надо прожить ее с умом.

– Ну, все, – подумал Алик, шагая по чисто вымытому полу, – убил две проблемы сразу. Избавился от девчонки, а то вдруг о ней прознают накануне выборов-то. И сделал канал, теперь если его кто и прикончит, Алик быстренько нырнет в другую жизнь девчонки.
– Что убил двух зайцев? – напомнил о себе Лось. – Все-таки хороша была, а? Мог бы ее сначала (непереводимый лосиный жест), а потом уж бы и мстить начали…
– Заткнись, – в Лося полетел зеленый ботинок.
Полы еще не высохли, и зеленый носок быстро промок.

Женя зажигает свечку у иконы, долго рассматривает иконостас, слушает хор «Длинно-бородых». Звуки собираются под куполом и, устремляясь вниз, отражаются от стен. Она за ними, ее закручивает и несет вверх. Все выше-выше, церковный свод единственная прегра-да на их пути. Женя поднимается выше и лишь легонечко толкает пальцем, как бы пробуя: мягкий ли он? Все разбивается и с грохотом летит вниз штукатурка, кирпич, литой купол, стекло, а их выносит на свободу. Гадкая рука, нарушившая устои. Да, а вот раньше-то были Хранители…
Женя просыпается в скромно и скудно обставленной комнате; никаких излишеств. На стене, над узкой кроватью, висит образ – вместо постера какой-нибудь рок-группы; на откры-том стеллаже вместо дисков и пластинок – томики религиозных справочников и церковный календарь. На тумбочке аккуратно сложена одежда; маленькое кресло и письменный стол у окна. Увидь кто сейчас Хранителя Секретов – абзац.


Чертенок

В первый раз Чертенок познакомился с Дорогой, когда он был совсем-совсем еще ма-леньким. Половину своей жизни он пытался забыть этот случай, а другую – вспомнить. Те-перь он решил раз и навсегда освободиться от этого воспоминания – доверить свой секрет бумаге.

Зеленым огоньком горели часы в полночной тьме. Было полпервого ночи. Огонек погас. Секунду длилась Тьма. Потом экран часов вспыхнул зеленью – чертенок на ощупь нажал ка-кую-то кнопку. Осень подходила к концу, было слышно, как капли холодного дождя бараба-нят по оконным откосам. Чертенок был укутан в несколько одеял, болел. Лоб горел, и неви-димые тиски сжимали виски все сильней и сильней, но спать не хотелось.
На кухне горел свет. Слышались тихие голоса родителей.
– Когда он умер?
– Скорую вызвали?
– Хорошо мы завтра приедем.
Чертенок замер. Зеленый огонек прогорел еще несколько секунд и погас.
Тьма.

Наутро Чертенок как обычно проснулся и начался обычный день, будто все ночное так и осталось сном. Чертенок пробрался на кухню и согрел себе чай. Обмакивая в вязкий, но жидкий мед горячие сырники и прихлебывая из кружки, он смотрел в запотевшее окно. Так и застала его мама. Она тоже подошла к чайнику, и как бы невзначай спросила:
– Ты знаешь, что дедушка умер?
– Угу, – пробурчал Чертенок и откусил половинку сырника, и даже не было ему больно.

На следующий день были похороны, родители куда-то звонили, что-то узнавали, а Чер-тенок, предоставленный самому себе, лежал, закутанный в одеяло, и читал французские сказки.

Потом настал час, когда вся семья оделась потеплее и поехала, теперь уже к бабушке. Все разулись перед входом в комнату. Вошли. Дедушка лежал на диване, как уже много ме-сяцев – не двигаясь, глаза у него были закрыты. Руки связаны вместе белыми ткаными по-лосками, челюсть тоже. Семья так простояла недолго, тут же вышли.
Чертенок подумал, что человек, который сейчас лежит на диване в зале, совсем не по-хож на его дедушку – он другой. Но промолчал об этом.
Время шло. Ждали, пока гости приедут на поминки и помогут переложить покойного в гроб. Чертенок забился в угол между пианино и батареей и вспоминал…
 
Чертенок и дворовые дети играют в прятки. Постепенно темнеет, сумерки, предвестни-ки ночи, неслышно прокрадываются на небо. Бабушка берет Чертенка за руку – пошли до-мой. Поднимаются по лестнице; бабушка открывает дверь ключом привязанным к носовому платку. Заходят…
В комнате тихо, телевизор выключен. В полной темени дедушка сидит в кресле, так не-подвижно, в такой неестественной позе. Только правая нога водит по зеленому паласу, но встать он не может, и ничего сказать. Бабушка звонит соседке сверху, та приходит и забира-ет Чертенка к себе на ночь.
– Так надо, – говорит она.
Чертенок ложится спать вместе с дочкой соседки, правда, перед этим они болтают до трех ночи. О дедушке Чертенок даже не вспоминает. Утром, рано, за Чертенком приходит бабушка, и они вместе едут в больницу.


Глава 3. Мечты сбываются.
Хочу наесться до отвала,
а потом повиснуть вниз головой, пока не стошнит!
Вечно Худеющий

Ван-гоговская церковь. Буря, гроза; свет лишь в одних окнах – туда и стремиться Женя. Белые молнии и падающие звезды то и дело появляются на небе – как в день рождения. Церковь размывает, будто искажает линзой, она плывет, как растопленный воск – надеюсь, еще не затопило дверь. Она же там есть? Ведь мастер не забыл оставить для себя малень-кую надежду, не забыл нарисовать, пусть и с другой стороны – но все же Вход. Женя проби-рается зелеными полями, становится совсем темно. На заднем дворе окна светятся серо-стью, а в них мечутся черные тени. Тяжелая дубовая дверь открыта, но ведь тогда Эти смо-гут выбраться оттуда – как уже было в другом сне. Женя бежит закрыть дверь, но та не дви-гается с места – слишком тяжелая. Ты будешь с ними бороться, а мы тебе поможем.
– Можешь не стараться, она не закроется! – кто-то стоит у косяка, говорит так громко, что слышно, наверное, в соседней деревне. Какой деревне? Это же сон. Ой ли?
 – Ты кто? – дракон в пальто. Теперь можно начинать паниковать.
– Ведущий, – сказал так будто: «Ну, царь я, царь!», только из тени все ровно не вышел, – Зайдешь?
– А что там? – Женя только сейчас заметила, что дверь глубоко вросла в землю.
– Ты Хранитель Секретов – тебе видней! Так зайдешь?
Женя вгляделась: тьма, тьма и еще раз тьма.
– Нет, я, пожалуй, в другой раз, я еще не готова, – готова?!
– Я приду завтра снова, – существо в тени явно усмехнулось: – ну, бывай!

Возвращению Джемса остальные крылуны не обрадовались, оно и понятно: теперь и ему нужно налить в миску из общего котла. Джеймс как можно ближе сел к огню, спиной к стене – только она не проткнет ножом, если зазеваешься. Тихо прихлебывая из железной банки – в них делили содержимое котелка, которое по Стандартам называлось Кашей, а на деле было гнилой крупой разбавленной кипятком, ничего – жуется-выпивается. Джеймс вы-чистил банку дочиста, а желудку – будто и не было-то ничего. Джеймс запрокинул голову и начался привычный ход мыслей: Луна-Луна, на небе ты одна. И безграничны твои просторы, а нас много и везде стена. Неужели не найдется маленького клочка неба для бездомных, израненных и одиноких? Луна-Луна, кабы сбежать, помоги, а?
– Луна – одна, ей больше ничего не надо, думает она только о себе, – справа от Джеймса примостился старый крылун Йоши. Он печально смотрел на небо, тут и мысли не надо уметь читать: – Что ей наша жизнь: 30 тысяч оборотов, пока ее желтая башка не закру-жится.
Джеймс перевел взгляд на Сумасшедших, копошившихся среди уставших и больных, ищущих, где бы у кого своровать: – Ну, а насчет побега? – прошептал одними губами.
– Маловероятно, чтобы бежать нужно очень хотеть выжить, но не боятся отдать жизнь. Ты бы смог: брать не отдавая? – Йоши чистил свои длинные синие ногти, под одним был большущий кровоподтек.
Джеймс увидел, как один из Сумасшедших отбирал у почти умирающего крылуна остат-ки завтрака-обеда-ужина: – Брать – смог бы, только знать бы, что не напрасно. Ты все-таки поговори с остальными…
– Постараюсь, ты шибко только не дергайся. И французику нашему не особо болтай, – Йоши медленно поднялся, – и Васе.
– Ты ей не веришь? – Джеймс удивленно уставился на старика. – Ты же сам говорил…
– Мой дедушка говорил: у дерева глубокие корни – просто так не вырвешь, а цветок дернешь, не успеешь оглянуться, он уже твой.
– И что это значит?
– Черт его знает, ладно, я пойду, – беззубая улыбка и старик ушел.
Костер догорал, многие уже прижавшись друг к дружке, укрывшись – спали. Только ко-пошились еще Сумасшедшие, да полуночники тихо шептались в тени – чтобы не разогнали надсмотрщики. Джеймс свернулся клубком и стал вспоминать.

В этот лагерь, ведь можно же так выразиться – по факту, Джеймс попал еще молодым, сразу после памятной ночи. Он быстро ослабел и был похож на мешок с костями, гремящи-ми при каждом движении, от Сары не было никаких вестей. НЕ БЫЛО надежды на Светлое будущее, как позже выразился Йоши: «Жизнь не имеет смысла: когда у тебя все есть, и ко-гда у тебя ничего нет». Через три месяца, вконец обессилев, Джеймс отказался выходить на работы – как будто его кто-то спрашивал. Его отправили в карцер – отказался идти. Джеймса потащили; булыжники на мостовой – привет из Средних веков; битые стекла повсюду – успели наследить современники. Там сидя в каменном шкафу 50X50, метр высотой – гроб для двоих, арестанту (простите, Неприкасаемому – правда, раньше у слова был немного иной смысл) нужно было подумать о своей испорченной преступнической жизни (как они по-смели родиться не такими, как все; как они посмели быть сами собой). Джеймс думал о се-стре, пытался, тщетно, представить ее лицо, вспомнить – чем дальше, тем хуже. И тут со-всем уж неожиданно за толстой кирпичной стенной раздался стук: три длинных, три корот-ких и по новой. Джеймс ответил, приложил ухо к стене, даже не надеясь что-нибудь услы-шать. До него донесся чуть хрипловатый голос: «Ты кто?» - так просто. Джеймс отпрыгнул от стены – связь оборвалась, тишина, вроде как ничего не было – опять прислонился к сте-не: «Ты не бойся, я рядом сижу.» – «А я и не боюсь!» – Ага, как же…
– Ты только прислонись к стене, мне связь так удобней держать. Тебя как зовут? – го-лос за стеной или голос из головы – не верь ему, а вдруг его подсадили сюда специально.
– Джеймс, а ты?
– Йоши Та-Кукава, – китаец?
– Йоши – это мужское имя или женское? – вам только о лингвистических особенностях спорить.
– Мужское, – японец. – За что сидишь?
– А ты? – точно подсадили.
– Ни за что, – мы тут все ни за что, можно поподробней?
Так и познакомились.
Тут у Джеймса появилась цель – увидеть нового друга, маленькая лазеечка, ниточка к жизни. Так они скоротали следующий месяц – январь, когда было уже невмоготу холодно, Йоши начинал рассказывать какой-нибудь случай из своей жизни, простой и заурядный. Только говорил он так искренне, с чувством, совсем не театрально, без всяких интригующих пауз, что и теплее становилось. Не телу, просто закостеневшая-залединевшая душа не-множко отогревалась, растапливалась. Потом выпустили старика, и целую неделю Джеймс скучал, чуть не вернулся, было, к началу, медленной смерти, но только потом понял. Что жизнь – одна и та же, только он уже совсем другой, значить, и жить по-другому. Вскоре вы-шел и он, нужно же кому-то камень долбить в шахте, Йоши его встретил. Такой весь дрях-лый, кажись, дунет ветер, и покатится по земле, только огонек в глазах горит-переливается – таким его Джеймс и представлял. Сели они в круг, старик был не прост – вокруг него соби-рались вечные поклонники, перезнакомились: Анджей, Дима, Жан, Серега, Люська и Аленка, Микко, Том – по именам хоть географию изучай, а встретились все в одном месте – Красной Дыре. И все наперебой рассказывают – кто как попал. Дима Смирнов и Сергей Крошин пу-тешествовали по миру, их задержали в аэропорте для проверки документов – проверяют до сих пор. Люська и Аленка приехали из какого-то захолустья поступать в университет в сто-лицу, поступили – только сюда. Жан Маркиз Курбье (псевдоним) был начинающим художни-ком. Он прилетел специально во Францию, чтобы срисовать развалины Старого Лувра – до-рисовался. Том Смит был фермером, когда начались гонения, он ушел в горы, жил в пеще-ре. Его обнаружили двое заблудившихся охотников – они же и сдали его властям за круг-ленькую сумму, когда Том вывел их к поселению. Микко Барениус занимался связями Земли с Межгалактической Ассоциацией Разумных Существ (МАРС). Однажды его вызвали к Глав-ному после полета в систему КУБА, обвинили в шпионаже и связи с Пиратами Черных Дыр – посадили. Анджей был скромным учителем математики, а стал, как он потом узнал из приго-вора, межпланетным террористом и подрывником экономики Земли (это потому, что нор-мальный учебный диск по алгебре был один на всю школу, а Анджей, такой-сякой, скопиро-вал его и раздал ученикам). Йоши же был обычным путником, ходил из города в город, зара-батывал пением и разными сказками на хлеб и шел дальше – к следующей ярмарке. Его за-держали за бродяжничество и разбой, якобы избил двух прохожих и ограбил их – просто дал сдачи двум наглым грабителям, не знал же он, что от легкого удара клюкой, те упадут как подкошенные. Все они были разные, но держались вместе, так безопасней от Сумасшед-ших. Так называли тех, кто уже совсем потерял себя. Они ходили облезлые, в язвах, сла-бые, но хитрые и подлые. Отбирали еду, набежав стайкой крылунов по двадцать, потом, ку-саясь и матерясь, делили добычу и снова шли на охоту. Злые и готовые на все, их боялись; но, получив отпор, Сумасшедшие уходили поджав крылья.

Из Всемирного Информационного Фонда (ВИФ), том 21, стр. 567:
«Красная Дыра – небольшое поселение, расширенное с помощью седьмого измерения (см. проект Искандера Васильева), на северо-востоке Евразийского Континента Земли. Большую часть поселения составляет зона Неприкасаемых, добывающих камень и золото в Упыриной и Мертвой шахтах».

Тихая улочка: мягкий свет ночного фонаря, цветущие кусты сирени (особый сорт), кра-сота. Горящие глаза следят из темноты, в правом лопнул сосуд от напряжения: сейчас, да-да сейчас. Тихое цоканье каблучков у Вампира в ушах раздается глухим эхом, только зайди в тень, крошка. Запах, пьянящий – ничего не подозревающей жертвы, терпкий – напряжен-ное ожидание. Еще чуть-чуть… телефон, как не вовремя.
– Привет, что-то случилось? – голос спокойный, как ни в чем не бывало.
– У тебя все нормально? – это Сара.
– Да, я на работе.
– Ну, ладно!
Момент упущен, жертва ускользнула. Виктор Андреевич взвыл от обиды. Легкая нотка сладких лилий – разочарование.

Была ясная ночь, падали звезды – здесь всегда так. Ведущий запрокинул голову и зага-дывал подряд одно лишь желание: хочу Хранителя Секретов, хочу нового Хранителя, чтобы он поставил всех тут на уши. Чтобы черти заволновались и он, Ведущий, был снова на коне. Ведущий снова любил нового Хранителя, был его Стражем и Наставником, Пажем. Все под-ражали ему. Тут, наверное, и стоит описать его. Черненькое платье с глубоким декольте, от-крывающим волосатую грудь, сверху красный клетчатый плед, повязанный, как у римских патрициев. На ногах черные вьетнамки, ногти покрыты жгуче красным лаком. Бородка запле-тена в косичку и заколота золотой фенечкой, черненькие волосы знать – не знают о великом благе цивилизации – расческе, на затылке просматривается лысина. Глаза обозначены чер-ной подводкой – красавчик, каких век поискать.
– Ладно, – Ведущий посмотрел на часы, – пора уже нашему Хранителю появиться.
Женя как раз вышла на поляну и направилась к двери – все было как прежде, только в дверях ее встречал Ведущий. Ее затрясло от хохота, теперь-то она точно уверенна, что это сон.
– Теперь ты готова? – ударение на последнее слово.
– А ты Ведущий? – чудо в перьях.
– Да, – накручивает на палец черную косу.
– Тогда пошли! – ну, вот, а раньше Женя была хорошей девочкой.
Женя подошла поближе к двери, упала яркая звезда – Хранителя ослепило на секунду. Все стало как будто в тумане: и церковь, и дверь, и Ведущего – нет. Женя посмотрела на стекло, что-то привлекло ее внимание – жужжание. Рама плыла перед глазами, стекло вспо-тело и начало вибрировать – если захочешь что-нибудь вспомнить нарисуй на стекле знак вопроса. Вспомнила, но нет, еще рано для этого.
– Идешь? – окликнул Ведущий.
Женя очнулась: – Наваждение… – тряхнула головой, еще рано для мести – мало све-дений.
Когда они вошли в церковь, дверь – та самая, что не сдвигалась с места веками, с гро-хотом захлопнулась. Упала самая большая и самая яркая Звезда, но этого никто не увидел и не смог загадать свое заветное желание.

Итак, в клубе бунтарей Красной дыры было всего-то десять крылунов на тысячу заклю-ченных. Мало? – Нет, это еще много. Но скоро в лагере появился новый персонаж - Васили-са Нефедова, или просто Вася. Она вызвала у несогласных сначала – недоверие и подозре-ние, а потом и вовсе удивление. Сразу, что бросалось в глаза – ее живость. Слишком уж она хорошо выглядела для угнетенного рабочего, слишком уж хорошо к ней относились ох-ранники.
 Был случай. Крылуны не успевали выполнять план, Командир рвал и метал всех во-круг, Буран оглушительно лаял – короче говоря, хуже некуда (или наоборот, Командир лаял на всех, а Буран рвал и метал). И вот одна и из крылуний разбила вагонетку, давно дышав-шую на ладан. Командир в ярости спустил на нее Бурана, который с охотой ринулся в бой, как Вася, находящаяся неподалеку поманила к себе собачку. Буран поджал хвост, подбежал к ней и стал ластиться – совсем, как маленький пушистенький щенок. Командир демонстра-тивно отвернулся и сделал вид, что ничего и не случилось. Все вернулись к работе. Да-да, есть еще один случай, но это слишком уж… Джеймс и Вася были назначены дежурить по кухне: должны были взять у главного повара котел и банки и отнести все это к стае. Джеймсу досталось нести горячее, непонятное варево; Васе консервные банки, когда повар подавал ей одну из них, он отвлекся на кипящий чайник и посуда выпала у него из рук. Тот смешался, неловко поднял ее и с поклоном и тихим Пожалуйста, отдал Васе. Та, как с гуся вода, будто и не было ничего. Правда, скоро, когда члены клуба были в полном шоке и недоумение, все разрешилось.
 Жаркое лето во всей своей красе. Крылуны потные, грязные, блохи – новые соседи – свирепствуют как никогда. Йоши лежит в узенькой полосочке тени под надзирательской башней, вокруг него расслабились приспешники. Тихое безмолвие, нарушаемое лишь воз-ней Сумасшедших. Тень падает на Анджея, все поворачивают головы в его стороны. Вася, руки в боки, возвышается над этим сонным царством.
– Сама все-таки пришла, – Йоши устраивается поудобней. – Ну, рассказывай.
Воцаряется молчание, пока крылуны сторонятся, уступая Васе место. Переводят взгля-ды то на Йоши, то на нее – ну, и кто из них знает больше?!
– Вы обещаете, что не расскажете этим, – кивок в сторону Сумасшедших.
– Да-да, конечно, – понимание и любопытство на каждом лице.
– Так, вот, – глубокий вздох, – я дочка Командира, – протарабанила она.
– Что? Повтори еще раз? – со всех сторон.
– Я, – вздох, – дочка, – девочка волнуется, – Командира, – фууух.
– Есть, – Йоши подпрыгнул до небес, – она сказала это! Да, она сделала это!
Удивленные взгляды метнулись в его сторону: – Ты знал! Почему ты нам не сказал?
– Ну не было подходящего момента, – стена непонимания. – Так мы принимаем ее в наш клуб? – внимание! впервые участники признали существование своей организации!
– Да! – принято единогласно. – Ура!
Теперь их одиннадцать! И Чертенок тоже крикнет – Ура! – а вы подхватывайте.

       Женя сидит у себя дома на диванчике перед телевизором, рядом изрядно початая коробка конфет, в руках кружка какао. Мама приходит с работы, закрывает входную дверь, снимает пальто, потом туфли, проходит в зал и ах:
– Ты смотришь «Третью сестру»? – глаза на выкате.
– Да, а что-то не так?
– А как же «бездарный сценарий и абсолютно тупое исполнение»?
– Я была слишком строга к нему, – запускает руку за еще одним фантиком.
– А как в хоре? – мама почти не верит своему счастью.
– Меня выгнали оттуда, – безразличное потягивание чая.
– Ну, деточка, – мама опускается рядом, – не расстраивайся. Хочешь, папа поговорит с Виктором Андреевичем.
– Нет, – вперед еще за одной конфетой.
Мама возводит благодарный взгляд к потолку: – Наша девочка вернулась! Ура!
Никуда она не возвращалась, только забрела еще дальше! За закрытую дверь.

Дверь с грохотом захлопнулась. Женя и Ведущий оказались в светлой зале, наполнен-ной сотнями, нет, тысячами непонятных и незнакомых ей существ, названия коим вряд ли можно озвучить на человеческом языке, поэтому, назовем их просто людьми. Люди дели-лись на группки, мимо них сновали эльфы в серой форме с подносами на голове, откуда-то лилась дико прекрасная музыка. Все было прекрасно.
– Что это? – Женя оглядывается по сторонам: стены церкви расписаны как Дом пионе-ров в старом фильме. Перевела взгляд на потолок – вместо него глубокая трещина – шрам от предыдущего сна.
– Ну и побуянила ты тогда, – заметил Ведущий, – ели залатали.
– Так я была уже тут?
– Была, ты всегда здесь, только не сознаешь этого.
– Так все же, что это? – вернулась к изначальному.
– А ты как думаешь?! Обычная церковь, в которой живут бесы, биржа секретов.
– Каких? – посмотрите в эти голубые глаза и откройте им душу.
– Кроме тебя этого никто не знает!
Теперь, наверное, стоит заняться стекольной живописью, вам не кажется?
Или еще рано?
– Не хотите сыграть? – голос с другого конца зала, маленький усатый старичок с алч-ными глазам (да-да, такие бывают).
– Во что? – Ведущий напрягся, первое испытание для Хранителя началось.
– В шахматы, – надо же, как все просто.
Женя садится за стол, Ведущий у нее за спиной.
– Что вы будете ставить?
– Я не…
– На секрет! – старичок поправляет пешку.
Женя поворачивается к Ведущему, тот кивает на окружившую их толпу: тебя заставят играть.
– Хорошо, вы белые.
– Е2 – Е4, – передвигает на две клетки вперед. – Вы?
– Е5 – Е7, – как только Женя передвинула пешку, доска со всеми фигурами исчезла, перед ней простой стол. – Что за…
– Что-то случилось? – старикан проявляет участие.
– Где доска? Почему она исчезла? – такие фокусы клоун в балагане показывает. – Я ее не вижу!
– Да вот она, – проводит рукой по воздуху, – все нормально. Они же ее видят? – обра-щается к собравшейся толпе.
– Да.
– Ты же ее видишь? – обращается к Ведущему, тот кивает головой. – Не выдумывай, девочка! Мой ход…
Через пять ходов старик победно объявил: – Шах и мат! – появилась доска, вот она род-ная, со счетом не в нашу пользу.
– Ты проиграла, с тебя секрет!
– Но ведь это было не честно! – детский лепет, ей-богу.
Гул толпы.
– Ну, хорошо, хорошо, – прикрикнула на толпу, – хватит! Какой секрет?
– Пусть Хранитель расскажет нам, – взглядом обводит весь зал, – свое самое сокро-венное желание! – звучит-то как красиво.
– Желание, – Женя встала на стульчик, чтобы все ее лучше видели, – самое сокровен-ное, так и быть.
Сказала, спрыгнула и к выходу. Ведущий, как тень, за ней. В зале тишина – обдумывают сказанное, как бы на этом заработать.
Они стояли за закрытой дверью. Небо было яркое – уже взошла луна.
– Наверно, это глупое желание?
– Почему же? – сочувственный взгляд Ведущего, – его легко можно выполнить.
– И?
– Я только переоденусь и пошли!
Ведущий вернулся из-за угла церкви в синем свитере и каких-то потертых джинсах – надо же, а мы рассчитывали на блузку и мини-юбку.
– Идем?
– Вперед!

Они шли по улицам Красной Дыры – обычного городка, архитектурного выкидыша, где дома времен империи соседствовали с небоскребами из стекла и пластика.
– Неужели тебя так и зовут? У тебя же есть имя? – Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд, ка-жется, из той же оперы.
– Есть, только я не помню, разве это имеет значение?
– Для всех людей это важно. Я, например, очень обижусь, если меня назовут какой-нибудь Федорой.
– Для людей это важно, имя накладывает на вас обязанность к постоянству; заставля-ет идти по проторенной тропинке. Разве это хорошо?
– А разве это плохо? – они продолжают обмениваться мыслями, только создавая поме-хи на радиоволнах.
Привет с вами Макс… а как бы ты меня… сегодня дождливый день, я вам постав-лю… назвала?… что-нибудь веселое, например… Йон.
       Слушайте Краснодырское радио!

– Ну вот, мы пришли! – Йон останавливается у группки совсем непримечательных лю-дей, настолько разных, что и не замечаешь – у каждого через левое плечо перекинута сумка-котелок. В ней серебрятся и звенят – монеты.
– Держите, ждем их тут! – на Женю и Йона одевают такие же.
– Настоящие? – Женя, не веря, перебирает руками серебристый поток мелочи: по од-ной копейке, как договаривались.
– А как же, монетный двор специально для нас потрудился, – из толпы. – Начинаем, вы запевайте – мы подхватим.
Все схватились паровозиком и – вперед!
Два шага вперед – левую ногу в сторону; два шага вперед – правую ногу в сторону, и поем:
« Энди голу футу ми,
Энди холлу акали,
Пали-пали абу кона,
Сен ан ми аманда-фона».
Если солнце не светит тебе,
Если беды навалились вдруг;
Собери-собери ты друзей,
И спой песню о том, что есть счастье вокруг.
Монеты ярко сверкают в вечерней, городской полутьме; звонко ударяются о мостовую. Люди смотрят с непониманием, сумасшедшие какие-то, тишина и шок. А потом присоединя-ется молодежь, начинает весело распевать «Энди холлу акали…» и шагаем вместе, все – как большая гусеница.
Счастливая гусеница.

– Йон, – тихо шепчутся уже в трамвае, – почему они пошли за нами?
– Значит, им чего-то не хватало, вроде все есть, а…
– Еще давно, в другой жизни, – сколько их было, – у нас были соседи по площадке. Он – килограммами жрет коллекционные сыры, хотя терпеть их не может, знаешь же, как они во-няют. У нее – от классической музыки голова болит, но зато ходит на каждый концерт в му-зыкальном театре – потому что так принято. Как мишура, шторка, а за ширмой – пустота. – Рассказ немножко не в тему, но мысль интересная…
– Да уж живой театр: ширмы есть, декорации есть, нет только актеров, люди-пустышки.
– Ваши билетики, – появляется усталая кондукторша с протянутой рукой – вот профес-сия.
Разговор обрывается.
– Спасибо тебе за вечер.
– Не за что…
Женя целуют его в щечку, Йон отворачивается – как трогательно, хорошо хоть не покраснел.
– Что-то не так?
– Да нет, просто, – скажи, скажи ей сейчас, иначе потом придется долго тянуть, – про-сто долгое время Хранителями были мужчины. Я любил их, почти всех. Мне, знаешь ли, – ура, он сделал это! – нужно время. Чтобы привыкнуть к тебе.
Сказал! Она улыбается. Все так мило и невинно, какие же они дети! – прокомментиро-вал Чертенок тринадцати лет от роду.

Тук-тук. Джеймс долбит отбойным молотком по серому камню: так тридцать раз – про-шла одна минута, тысяча восемьсот – один час, восемнадцать тысяч – один день. Стучишь быстрей и сильней – время быстрей летит, кажется, а сам сгораешь вместе с высекаемыми искрами. Пытаешься чем-то занять свою башку, если есть силы, пока руки работают, а полу-чается одна каша:
«Тук-тук, Йоши говорил с Анджеем, тот согласился, сказал, что поможет в расчетах… Тук-тук, Димка и Серый тоже согласны, нужно сказать Микко и Люське с Аленкой. И Васе? Тук-тук, Йоши собирает совет, тук-тук, будем решать…тук-тук» – день закончился, Над-смотрщики гонят на жилую поляну. Есть три свободных часа – до кормежки.
Клуб собирается в кучу. Все заняты работой, копают яму, жилище-дом, на зиму, вместо совков и лопат – крышки от консервных банок, только надо рыть аккуратно, чтобы с вышек не заметили, а как же покореженная крышка – острый предмет – террор, диверсия, им же можно убить кого-нибудь (Джеймс пробовал перерезать себе вены – куча шрамов и никакого результата). Но сегодня работа не спорится – а зачем? мы ведь все ровно убежим. Копают-ся для вида, идет оживленное обсуждение:
– А что если сделать подкоп?
– Надо будет заготовить еды? Если выпивать жидкость, а кашу высушивать?
– Тише вы, тише! Идет кто-то?
– Надзиратель? – все взволнованно оборачиваются. Ну и физиономии, ребята, можно подумать, что вы замышляете побег! – Нет, Вася!
– Тихо ей не слова, – встревает Йоши.
– Почему?
 – Привет! – Джеймс выдавливает улыбку. – Что нового?
– Ограничение №233, – как в цирке объявляют следующий номер программы, – крылу-нам запрещается играть в азартные игры.
– Ну, нам сейчас только бы в карты и жизнь удалась – бред! Что-нибудь еще?
– На Землю прилетает Марсианское посольство, чтобы убедится в соблюдение прав заключенных, заедут и к нам.
– У, какая честь, мы все в предвкушении, – Йоши чистит ногти, – на работу что ли выво-дить не будут?!
– Нет, кормить больше! – все смеются, сытому и счастливому их не понять.

Алик работает в кабинете, фантазирует над трудовым кодексом; Лось плюет в потолок, его рога украшены как новогодняя елка – яркими шариками – новыми мишенями для шефа.
Дин-дон – это телефон, звонит ошарашенный сотрудник русского агентства галактиче-ских перелетов: – Президент, к нам МАРСианская проверка! Будут проверять тюрьмы, – а потом откровенный караул, – в полном составе! Помогите!
Алик выругался, снова ему испортили выходные! Тюрьмы, а что с тюрьмами? Аврал! Через три минуты он вышел из перемещательного круга в межпланетном аэропорте.
Круглый стеклянный купол, белый глянцевый пол, в зале прилета нет никого, включая персонал. Из динамиков льется тихая и приятная музыка.
– Тсс, – Алик поднес палец к губам, – тише, – замолчала.
 Заскрежетали железные двери, кто-то вошел, потом другие. Наконец белые створча-тые, ведущие в сам зал. Сначала появилось толстое противное зеленое щупальце, потом еще одно.
Лось поближе подошел к своему хозяину.
Так, начали выходить гости: зеленая медузина с трехэтажный дом; медвежонок с три-дцатью лапками; человек с третьим глазом, в каком месте – не скажу; и последний – джин, выплывший фиолетовым дымком – поначалу и не скажешь, что это представители ассоциа-ции разумных существ, господа, ломайте стереотипы!
– Здравствуйте, гости дорогие, – еще расцелуй их в обе щечки, или сколько их там у Этих, – мы вас давно ждем!
– Вообще-то, наш визит был засекречен, как вы узнали? – медуза на ходу превращает-ся в точную копию Лося, с теми же шариками на рогах.
– Ну, просто когда ваш корабль начал гореть в атмосфере и образовалась воронка – мне сразу же сообщили, – Алик, ну зачем скромничать? Пришлось эвакуировать половину Северной Америки.
Медвежонок решил тоже сменить облик, почему-то новая форма его зеленой подруги, ему тоже пришлась по вкусу.
Лось потерся коричневатым боком об Алика, с опаской поглядывая на конкурентов: – Но любишь-то ты только меня?!
– Кыш, животное, – джин и человек остались, так как были. – Пойдемте, мы приготовили для вас номера в гостинице! – Алик пошел вперед, думая, как отличить своего секретаря от вновь прибывших. На эту тему могу посоветовать навесить на Лося колокольчик на красной ленточке – стильная штучка.

Вынужденное отступление, которое больше нельзя откладывать на потом:
       В результате объединения Земли в единое государство большой проблемой стал языковой барьер, планета превратилась в масштабный Вавилон. Тогда лингвистами было сформировано два языка: Великий и Удобный. Удобный использовался средними и высши-ми слоями общества, он чем-то напоминал смесь порусевшего английского и французского, свое название он заслужил повышенным содержанием различных терминов и был действи-тельно удобен для передачи каких-то практических и конкретных сведений. Примером слу-жит коронный набор фраз любого контроллера в общественном транспорте: «Что у вас на проезд?», «Возьмите билет!», «Я вижу ваш проездной». Великий объединил в себе все сла-вянские языки и был употребим и среди верхушки власти, и среди заключенных крылунов, правда, иногда простые смертные неосознанно включали в свой лексикон славянские слова, оценивающие собеседника, как с хорошей, так и с плохой стороны (что чаще). Так объяснят-ся в любви девушке лучше на Великом (твои глаза как океан и я тону в них, как… и бла-бла-бла), но получить ответ желательно на Удобном (да\нет).
Все герои этой книги стараются говорить на Великом языке, но вы уж их простите, если у них что-то не получается. В последнее время все так перемешалось.

– Итак, каким образом вы собираетесь это сделать? Мы находимся на открытой полян-ке с костром в центре, огороженной двойным забором с колючей проволокой. Плюс мы про-сматриваемся с четырех вышек днем, и ночью по нам шарят прожектором; все прилагерные постройки огорожены еще одним забором – двухметровым. При выходе на работу мы про-ходим через живой коридор и нас держат на мушке около сотни охранников, – Вася обвела всех недовольным взглядом, – и вы собираетесь делать подкоп?!
Йоши искоса глядел на Джеймса, который только что обо всем рассказал Василисе, впрочем, не очень-то он и сердился:
– Мы просто были не уверены в тебе, ты сама понимаешь.
– Командир по другую сторону решетки, в нашей семье каждый сам за себя! – так и до-говорились, к тому же она много знала из лагерного устройства и могла помочь нужной ин-формацией.
– Ребята, так не пойдет! Это, по меньшей мере, смешно!
– И что ты предлагаешь? – у Йоши уже есть план.
– Взлететь! – при этом расправила крылья. Вот так вот просто!
– Девочка, извини, но нас усыпили! Я и на метр не поднимусь!
– У меня был сон, – вступился Микко, – он кончился птичьим полетом. – Это действи-тельно смешно.
– Я знаю, как вас разбудить!

Женя с криком проснулась, с интересом огляделась. Засыпала у себя дома, на родной кровати под оком всевышнего, а проснулась… Светлая-светлая комната, белые занавески разлетаются, доставая до противоположной стены. Большой, но низкий диван, заправлен-ный белыми простынями, – может это еще сон. А внизу вместо твердой земли – озеро, затя-нутое паутиной кувшинок. Женя наклоняется, вода прозрачная, зеленоватое стекло. Под стеклом совсем другой мир, за ним ее привычная жизнь, ее комната. Но ее мир здесь, в этой комнате, на этом диване. Стекло покрывается рябью, все исчезает – Ведущей плывет на плоту. В руках у него поднос с двумя стаканами: в одном молоко, в другом апельсиновый сок:
– Мой последний хозяин любил по утрам молоко, а другой что-нибудь оранжевое, – красная шелковая блузка под черным костюмом, у Чертенка появляется подозрение, что женским, – Что любит новый Хранитель?
– Пойдет, – берет оба стакана, – почему я здесь, – опускает ногу в воду, – а не там? – холодная.
– Потому что это ваш дом, – детка, ну это же очевидно, – как спалось новому Храните-лю? – почему-то Йон сегодня слишком официальный, уж не выслуживается ли он или ему неудобно за вчерашнее?
– Было такое впечатления, что я сразу видела тысячу снов. Последний кончился полной бессмыслицей: падает бидон, с ночи воды в нем почти не осталось. Для Мика это и есть ключевой момент, птичий полет? – стакан пуст. – Слушай, а я точно не сошла с ума?
– Те, у кого с этим все в порядке сюда не попадают, – разумное замечание, иллюстра-ция к нему перед вами.
– А-а, слушай, мне неудобно спрашивать…А ты тоже сон? И я? И вчера все было, как мне снилось? Или я до сих пор еще сплю? Или нет? – Или я ничего не понимаю, или тут слишком много вопросов?
– Да, потрогай, – протянутая рука – теплая.
Но есть еще вопрос, и есть тот, кому его задать.

Отдел секретных сведений (только для студентов Высших Институтов): хранилище №5, полка №7, Советский энциклопедический словарь:
«Йога (санскр., буквально – связь, единение, сосредоточение, усилие) – учение и метод управления психикой и физиологией человека, составной элемент философских и религиоз-ных систем Индии, ставящих целью достижения состояние «освобождения» (мокши или нир-ваны). Признает существование в человеке несознаваемых сил и возможности управления – через определенную организацию психики; разработана система физических упражнений. Йога достигла известных успехов в управление дыхательными и другими физиологическими функциями организма, в реализации желаемых психических состояний человека. Основная философская идея: соотнесённость человеческой психофизиологии и космоса (тела Все-ленной).

– Вася-Вася, есть одно, но… человека. Мы не люди, нам плавили мозги лазером. А это, – развертывает крыло, – теперь живые тряпки.
– Но ты же можешь его раскрыть, Дима, значит, можешь и взлететь! Это как сесть на шпагат – нужно долго растягиваться, это лучше чем ваш план!
– Йоши, что скажешь? – Джеймс бросил камешек.
– Да, – так быстро и просто. – Сколько понадобится времени?
– Честно – не знаю, думаю, что при желании уложимся в неделю, – так мало? – Как раз к приезду наших гостей подготовим сюрприз.

Клуб приходит из забоя; все мокрые, что в середине осени чревато воспалением легких. Есть хочется ужасно, но все уже съедено – больше не положено. Спать – но впереди еще занятие по йоге, сдалась оно нам.
– Ребята, давайте начнем с дыхания. Руки вверх и глубокий вдох, вниз и выдох. Поеха-ли: раз, два, три…
Когда-нибудь видели пыхтящего человека, со всей силы бегущего вверх по лестнице – примерно то же самое.
– Еще раз, давайте глубже, Серый, не отставай. Анджей, помедленней. Раз, два, три…
И так очень долго, солнце успело сесть за горизонт. Стемнело.
– Все! Я не могу! Это тупость! – первым не выдержал Жан. – Я иду спать!
– Иди, – совсем спокойно говорит Йоши, но при этом угрожающе постукивает своей клюкой по ноге. – Но помни, рука у меня тяжелая, а совесть я продал дьяволу! – юношеская бравада из уст старика.
– Ты же не можешь нас заставить? – возмущенный гул.
– Кому-то придется, если вы сами не хотите спастись! Собираетесь всю жизнь быть ра-бами? Все время боятся сказать лишнего, чтобы не дернули к Командиру на допрос? Чтобы дожить целым до следующего утра и идти работать на кого-то? Чтобы не любить, боясь сту-качества? Чтобы быть стадом? – удаляющиеся шаги.
– Йоши подожди…
Через минуту снова началось: раз, два, три…
Ребята, представьте себя единым организмом, у вас в ритм бьется сердце, дышите ему в такт! Пытайтесь думать об одном и том же, знать мысли соседа, но и иметь свои на сей счет. Вот главное, а не раз, два, три…

Тихие шаги в коридоре – крадется кошка, бархатный шаг.
– Киса, киса – маленькая, – шипит что-то в темноте.
Кошка останавливается: это ее дом – а сейчас в ее доме все спят. Значит, чужой. У чу-жого горят глаза, страшные и спокойные. Киса начинает мяукать, сначала тихо, а потом громче, почти отчаянно. Что-то острое скользит по ее лапе, острое и холодное, как лед, как сталь, как чья-то рука.
– Попалась, – Виктор Андреевич подтаскивает ее к себе, – которая мяукала.
– Нет, Витя, ты что делаешь, – кричит Сара, – фу.
Это всего лишь сон, это всего лишь горло его жены, всего лишь Сара – кошачье имя, никогда не нравилось.
В заключении, назидание для диетологов: чего нет, того больше надо. Чего нельзя, того больше хочется. Правда, иногда бывают такие ночи, когда все можно. Скоро эти слова будут понятны…

Новый бал в церкви. Опять та же приятная музыка, те же расфуфыренные гости: це-лующий и обнимающий друг друга клубок змей – каждый норовит, где бы отщипнуть. За кар-точными столиками большая игра: души праведников упали в цене, все предприниматели хотят их поскорее проиграть или поменять. Чертята бегают по залу со смешными, казалось бы, объявлениями: «Куплю совесть, можно б\у» или «Обменяю подержанную гордость на каплю мужества». Только Женя сидит на стуле в укромном уголке и тоскует: почему все не настоящее? Неужели так сложно сказать: «Я не собираюсь вести с вами дела, потому что у вас потные руки и воняет изо рта», да – неприлично, но честно.
В дневнике Жени Белкиной за этот вечер:
«Сначала я хотела стать судьей или сыщиком, но мама сказала, что их убивают. Потом, журналистом, но мама сказала, что их тоже убивают. Потом адвокатом, потом политиком, потом банкиром,… а потом мне надоело бояться. Сидишь в обществе этих гарпий, и можешь делать, что угодно - потому что среди них ты – бог, или потому что это сон. Сейчас все рав-но. Только почему-то чем ясней будущее, тем больше хочется в прошлое, вернее, хочется расквитаться с ним. Это – плохо, и это – надо.»
Подходит Ведущий: – Жень, за вторым столиком мухлюют. Пойди, разберись. Жень? Что с тобой? Женя?
– Все хорошо, иду, – встает. Тут же спотыкается и подает на ровном месте. – Не могу, – скатывается калачиком, – я же всего лишь ребенок! Я хочу домой, как будто ничего не было!
– Тихо, тсс, – медленно и аккуратно подходит Йон, – все хорошо. Это нормально…это…
– Не подходи, вы все злые и… и не настоящие. Вы мясники! – плачет. – И вас не-на-ви-жу, всех!
– Тш-тшш, – Ведущий обнимает и начинает укачивать, как младенца, – далеко в горах, птицы не живут, далеко в горах, травы не растут. Ты куда хочешь?
– В город, – ее трясет. И слез уже нет, а судорога по всему телу, и комок в горле, боль-шой такой, глотаешь его, и еще сильней плакать хочется, нет – он тебя начинает душить.
– Далеко в горах, холодно волкам, далеко в горах нас никто не ждет. Далеко в горах пе-сенки поет ветер, и для нас там рай – только прилетай. Какой?
– Красная Дыра.
– Там горит костер посреди пустыни, там снега одни – земли там пустые. Хорошо.
– Можешь меня отпустить? – ноги по паркету. Теперь, наверное, и есть время вопроса.
Она подходит к окну, запотевшему, дребезжащему, с уже нарисованным вопроситель-ным знаком. Рука, дрожа, легонько толкает стекло, ничего не происходит, еще раз. Смелее, потом просто барабанит по стеклу. Сильный удар, еще раз кулаком. Стекло треснуло, потом разбилось. Женя поранилась, кровь на стекле, течет по руке, обводит знак вопроса, тот жел-теет. Начинает полыхать пламенем. Знак исчезает и все. А вы думали: будет треск, бум и тар-тара-рам? Нет, чудес в нашем мире не бывает.
– Алик не пришел, – Женя со слезами оборачивается, кажется, ее сейчас начнет снова колотить, – Алик?
Вот он перед ней – чудес не бывает, только перемещательные порталы – улыбающий-ся, наконец-то улизнул от посольства. Сзади, немного озадаченный, выглядывает Ведущий – ему лично, ничего не понятно. Но ведь еще есть целая ночь в городе! Ночь, которая сде-лает мир понятным для них!

– Становимся на колени, поднимаем правую руку и левую ногу. Да-да, вот так! Молод-цы, держимся.
Все одинаково стоят, дышат, думают. И даже Йоши доволен. Охранники безразличны-ми взорами ищут к чему бы придраться, а то, что крылуны гнутся под разными углами после работ, какая разница? Может это у них обряды такие, или, впрочем, ладно…
Когда стемнеет, но прожекторы будут еще выключены – настанет время разрабатыва-ния крыльев. У многих они уже полностью раскрываются, а вчера Дима даже смог чуть-чуть пошевелить правым крылом. Есть успехи, но время, время-то бежит, сил меньше, но и ре-зультатов больше. Только кому они нужны-то?
– Теперь вращаем руку. Правую, потом левую. Давайте, шевелитесь, разрабатываем плечо! Быстро и р-р-раз…

Справа Алик, слева Ведущий, а маленькая девочка посередине. Маленькой девочке хо-чется выпить молока и лечь в маленькую уютную кроватку, заснуть, а проснуться в счастье. Маленькая Женя хочет быть счастливой, и чтобы не было проблем, ходить в детский садик – там ведь так хорошо.
Две беленькие, жиденькие косички, неровная челка – произведение матери – падает на лоб. Подбородок содран, и «башая вава» замазана зеленкой. Безобразное лицо, такое серьезное – как это уродует некоторых детей, а в глазах взрослая тоска. Женя худень-кими ручками копает ямку рядом с песочницей. Ей на голову высыпают песок, щекотно, а когда попадает в глаза больно – чешешь их, они распухают, а остановиться не можешь. Смех сзади – вся родная средняя детсадовская группа. Обидно, и плачешь, обидно. Воспи-тательница подходит и думает, что ты сам весь в песке извалялся, и ругает тебя. Же-ня хочет сказать, что не она, нет, не она виновата, что это все сделали другие. Ничего не может и плачет. Снова обидно…
Нет, только не в детский садик, там она была эдакой дурочкой, юродивой. Такой уж у нее был низкий старт, придется долго карабкаться по ступеням. Как, например, в начальной школе…
К началу посещения первого класса Женя была необщительной, раздражительной с другими и тихой дома; бомба, взрывающаяся, как только ее дотрагивались. Но в первом классе все было по-другому: она не знала Их, Они – ее. Тогда были популярны разные книжки про волшебников и их похождения, в каждой подготовительной группе был отряд, искавший среди других демонов – маленькая ролевая игра, созданная самими детьми для себя же. Женя сориентировалась быстро, смогла поставить себя под нужным углом:
Она рассказывала всем, что у нее есть своя ворона Ара, прилетающая по первому зову Хозяйки. Что Ара может читать мысли людей и все такое. Когда же почти очаро-ванные малыши требовали доказательства, Женя приманивала хлебом или блестящей оберткой какую-нибудь изголодавшуюся пернатую попрошайку – и дело в шляпе.
Вот такая она была ведьма с собственной птицей. Самое смешное: ей верили, ее боя-лись. Она могла устраивать «междоусобные войны», быть предводителем, только от нее все время требовали новых историй: о том, как она победила растопыгского змея; или помогла спасти государство эльфов. Только Женя не была счастлива – слишком легко.
 В средней школе – она, тихоня заучка с первой парты, – на народ постарше про-стые сказки не действовали.
– Кто такая Женя Белкина? Эта та белобрысая уродина? – слышала она все время.
– Вечно у нее синяки на ногах, – просто вчера был суд большого трио: папа, бутылка и линейка, – и ногти обгрызенные, и одежда в пятнах.
– А вчера! Вчера видела, к ней Слава обращается за чем-то, – намечался очередной подкол, – а у нее на лице улыбка такая глупая-глупая, вот дура!
А что в эти времена творилось дома, зачем вспоминать? Просто там маленькая девоч-ка не найдет покоя!
А сейчас у нее есть все, почти! А в уме один вопрос: сон ли это? Потому что маленькая девочка боится проснуться. Маленькая девочка хочет стабильности, и превращается в баль-заковскую даму. Женя возвращается в реальность. Тут тоже идет маленькая борьба, какой приз, только, на кону?
Йон сильнее сжимает левую руку, Алик сдавливает правую. Может они ничего и не го-ворят, но уж мысленно общаются – это точно, через Женю протекают позывные волны, туда:
я был с самого начала, буду с ней и до конца, обратно:
что ты ей можешь дать?, туда:
а ты?
Женя вклинивается в их диалог:
Ребята, полегче, мне больно.
Ах да, кислые улыбки. Руки свободны, но баталия продолжается.
Сидят на втором этаже, под открытым небом в каком-нибудь ресторанчике (на главной улице Краснодыра – Дрынной, их пруд пруди). Начинается важный разговор:
 – Зачем ты меня позвала? – подал голос Алик.
– Кто это вообще такой? – Ведущий начинает отставать и сдавать позиции.
– Да кто ты сам такой? – дальше словесная перепалка, в основном состоящая из двух последних фраз с преставлением ключевых слов в разной последовательности.
Лично я не пойму из-за чего весь сыр-бор, кто они ей вообще такие? Без пяти минут знакомые!
– Алик, это Ведущий, можешь его звать просто – Йон, – оценивающий взгляд. – Йон, это Айланд, он сейчас правит Землей. – Вот и познакомились, от этого легче?
Опять волны мысленной информации полетели в разные стороны, каждый мыслит свою историю, а главный персонаж даже не знает что сказать, разве что:
– Давайте выпьем за знакомство! – милая улыбка.
– Тебе нельзя, – мимоходом бросает Йон, как строгий родитель, – маленькая еще.
– Нет, – к Ведущему летит новая информация:
«В той жизни она дошла до шестнадцати, во второй до двенадцати, сейчас ей пят-надцать. Итого она прожила сорок три года. Господи, она же меня лишь на год младше»
– Лучше не надо, мало ли?! – выражение лица меняется на более строгое: – Почему ты мне ничего не рассказывала о прошлой жизни? Об этом? – Алик, это в твою сторону.
– Ты не спрашивал! – типичный ответ.
– Почему ты не сказала мне, что ты Хранительница Секретов? – налетает Алик, вот до-прос устроили.
– Я не знала. И что, – подскажите большие отцы маленькому ребенку, – что делать?
– Ты не сможешь стать полноценным Хранителем, пока не распрощаешься с прошлым, – отвечают после мысленных дебатов. – Связь с этим миром – твое самое слабое место.
– И?
– Отомсти и не парься, – так сказал бы Лось, кстати, что он тут делает? – Фуух, ели от-вязался от этого посольства и сразу к вам!
– Мы тебя так ждали…
– Как можно мстить своим родителям? – старый нравственник нашелся.
– Ожиданием, – голос Айланда. Уж в пытках он толк знает, – к тому же они ей не родня уже две жизни.
– Это как? – учись маленькая, пока мы живы.
– Где-то в глубине души они тебя сильно любят, надо это чувство расшевелить. Пусть всю жизнь чувствуют себя виноватыми, думают о тебе, но в тоже время и не помнят. Тогда что бы с ними не случилось, им будет чего-то не хватать?
– Как тебе идейка, смотри! – открывает временной портал: там недовольный папа смотрит то на пустую бутылку, то далеко в окно. Мать с грустным видом штопает порвав-шиеся колготки. Они садятся за стол, это уже происходит намного позже, едят вкусности, но ничего не ощущают и им так одиноко. Женя ежится при этой картине, буквально сама, испы-тывая, проживая вместе с ними. Желудок скручивает, но не чувствуется голода. Потом пе-режевывания монотонные, за окном жизнь, а ты наблюдаешь и не можешь вмешаться. Отцу на нос садится муха, он даже не замечает, продолжает есть. Живые трупы, волшебники зо-вут таких – мямлями.
– Не надо, – у Жени по щеке катится слеза, – нет. Стой, не надо, – хватает Алика за за-пястье, – пожалуйста. Пусть будет все так, как есть.
У Йона и Алика легкое удивление на лицах, наш мохнатый друг добровольно-принудительно ускакал восвояси.
– Как? Ты ведь хотела…
– И что? Дура была, пусть живут сами, а я сама. А моя месть, – горькая улыбка, – будет в ее полном отсутствии.
Маленькому Чертенку эта ситуация напоминает сюжет какого-нибудь бульварного мы-ла: когда автору срочно нужно набить несколько страниц. Он то вставляет новые реплики, то вводит нового персонажа, а проще всего: заставляет читателя вникать во все моральные или аморальные мысли и переживания героя – так называемый, сентиментальный бред.

Женя смотрит в большие окна, от пола до потолка, за ними насыщенно-синее небо; речка, грязное болотце местного значение, блестит в свете молодой луны; от воды идет пар, рядом находится ТЭЦ. В ресторане (не люблю это слово, слишком уж оно чопорное, что ли; лучше уж – кафе, кафешка – ласково и нежно) нет музыкантов, вещает Краснодырское ра-дио. Ди-джей Макс бестолково мешает инструменталку и радостно читает в эфире приветы всем и вся. Казалось бы, идиллия, Алик пьет вместе с Йоном, но не напиваются, как же это здорово. Идет неслышный разговор:
– О чем она думает?
– Не знаю, сейчас послушаю, – закрывает глаза, – о нас, – тихая улыбка. – Она хочет, чтобы мы ей подарили город…
Женя всего лишь подумала: «Как было бы хорошо, если бы убрать из этого мира лю-дей. Поставить править ночь, сиять звезды, всходить луну, как… как у нас, в церкви»

Отчет Василисы о проделанной работе (так бы он выглядел, если бы крылунам давали бумагу и какой-нибудь огрызок карандаша): уже все расправляем крылья до полного откры-тия, разрабатываем технику полета и оживления махового крыла. Пока все идет по плану, к приезду гостей будем готовы.
Старший по физической подготовке и моральной выдержке.

А если перейти на неофициальный язык, то скажем просто: Анджей вчера чуть не взле-тел, Джеймс и Йоши пробовали зависать в воздухе, и у них все получилось. Люська и ос-тальная команда живенько размахивает крылышками, которые теперь что-что, а на тряпки точно не смахивают. Вот так вот, ребята, мечты сбываются.

Глава 4. МАРСианское посольство.
Какие же вы все зелененькие!
Лось, который всегда хотел быть оленем.

Алик вообще-то не любит исполнять чьи-то просьбы, или делать хоть что-то полезное обществу, но тут он не смог устоять. Тут было что-то манящее, просто потрясающее, как будто он долго хотел этого, но никак не мог сформулировать свое желание, а Женя взяла да и попала в самую точку. Ради этого стоило даже вернуться в прошлое.
В шесть часов утра весь Краснодыр был поднят на уши тревожной сиреной, все люди, как на учениях, включили телевизоры и с недовольной миной приникли к экранам, ах мягкие подушки, ах сладкие сны, ведущий специальных новостей скорбным голосом сообщал:
– Внимание! Внимание! Это не учебная тревога! Пожалуйста, сохраняйте спокойствие! Возьмите с собой самое необходимое: документы, деньги, запас питания и соберитесь у подъездов домов! Сотрудники Красбезопасности расскажут вам о дальнейших действиях! Внимание! Сохраняйте спокойствие!
И так пошло, телефонные звонки друзьям родственникам:
– Ты слышал?
– Слышал, что случилось?
– Что-то серьезное, если подключили ребят из безопасности! Я бегу собираться!
– Давай! Надеюсь, все обойдется!
Высыпав с вещами, у подъезда собирался весь дом, люди накидывались на ничего не знающих старост домов, то на безопасников, знающих только один приказ: увезти людей, и отдающих односложные команды. Домочадцев грузили в желтые автобусы и везли за город-скую черту. Люди начинали тревожно перешептываться, старики припоминали, что когда-то также было с одним старым городом после взрыва на атомной станции. Но откуда АЭС в Краснодыре, или поблизости?! Может что-то еще более страшное, например, война! Только с кем? Земля ведь теперь одно государства – люди объединившись, лишили своих правите-лей самой главной забавы.

Желтые автобусы скрылись за горизонтом, вместе с ними уплыли страх, недоверие, люди. Краснодыр опустел, никто не глазел на яркие неоновые рекламы, некому было бро-сать мусор куда попало, никто не покупал мороженного в лотке, да и продавца – не было. Не бывалая тишина окутала город, как промышленный смог, но не было ничего зловещего, страшного, только весело. Весело ужасному, плохому, даже гадкому, испорченному, но са-моуверенному Алику – теперь он может все!
Вечернее, закатное солнце отражается в зеркальных окнах небесных офисов; по пыль-ным дорогам не едут машины, но светофоры исправно зеленеют-краснеют; романтик обяза-тельно бы добавил: одинокие осенние листья кружатся в вихрях, бьются о закрытые двери домов, – но мы не такие.
Женя стоит на высоком балконе, ее препроводили на обзорный пункт, императорская ложа. Оттуда видно многое, прекрасное и тоскливо-одинокое – город страдает от разлуки.
Жени это нравится, нравится скучать вместе с ним, нравится думать, что кому-то еще сыро.
Позади нее Алик радостно-счастливый, чуть ли не пляшет: восемьсот тысяч человече-ских голов по его приказу отправились в большое путешествие без конечного пункта, красо-та. Поставь вожаком барана – пропадет все стадо.
Йон один их не понимает, этих вампиров энергетических. Ему бы сейчас свернуться ка-лачиком у батареи с запрещенным томиком, а дальше уже дело рук и фантазии.
 – Жень, не хочешь домой? – это Айланд, в смысле к нему домой, – в наш мир?
Женя не поворачивается, тихо-тихо. Темно, некому тратить электричество в квартирах. Только в доме напротив горит свет, странно так – не в каждом окне, так, чтобы отчетливо чи-талось: Йон.
Хорошо быть Хранителем, не надо долго растолковывать и объяснять, что дом там – где церковь, что роднее тот, кто ведет за руку, а любить лучше не Победителя, сохранивше-го жизнь, а Равного. Женя оборачивается – великого президента уже и след простыл, видно важные государственные дела, например, он вспомнил о послах, которые уже три часа на-ходятся под присмотром одного лишь Лося.
И правильно сделал.

Чертенок

В больнице, в узкой палате на шесть коек, слева от окна лежит дедушка. Он не двигает-ся, изредка что-то мычит. В палате отчетливо пахнет мочой. Здесь Чертенку не нравится, он стоит у рассыпающегося деревянного окна. Приезжает мать и забирает Чертенка. И все.

 Больше нечего вспоминать. Чертенок вылез из-за пианино. Хочется в туалет, но он бо-ится пройти мимо дедушкиной комнаты. Не знает почему, но очень боится. Собирает всю волю в кулак, пулей вылетает в коридор, включает свет в туалете, запутался с шпингалетом на двери; его глаза выхватывают лицо дедушки. Чертенок понимает, что он теперь совсем другой.
Из туалета он идет спокойно

На похоронах был маленький оркестр. Такой жалкий, и музыканты в нем могли играть только одну мелодию. Если бы не они, если бы не их протяжная, воющая, противная мело-дия Чертенок не заплакал бы.
 Ему не дали посмотреть, как гроб опускают в землю.

В дальнем коридоре гостиницы «Барабашка» разразился настоящий скандал. Медузина в своем новом амплуа решила приударить за Лосем, ее моментально стал ревновать мед-вежонок, который, разумеется, со своими елочными шариками был куда симпатичней земно-го обитателя. При этом джин и трехглазый с интересом наблюдали за этой картиной: чем же все кончится, но не вмешивались. Лося при этом мутило от объятий новой знакомой, при-шлось даже боднуть ее рогами, чтобы сбить настойчивость (Ох, что же скажут в междуна-родном комитете по охране природы). В общем Алик был тут как нельзя кстати.
Он взял общительную дамочку под свой контроль и, источая чары дружелюбия, повел на экскурсию по коридорам, Лось забился к джину в угол, стал вести тихую беседу с ним и Трехглазым. Медвежонок, не найдя ничего интересного, стал сосать копыто в углу, да, над инстинктом формы не властны.
Через час Алик взмок, охрип и был крайне сердит (его глаза метали молнии, а громо-гласные команды гулким эхом отдавались в пустынных залах, писал один из Великих – Чер-тенок позволит себе с ним согласиться).
– Я есмь хочу смотреть турьмы? – верещала Лосиная медузина. – Мы приехать сюда, чтобы смотреть турьмы. – явно слышится тут акцент от Удобного языка.
– Госпожа Главный Секретарь, сегодня у нас ознакомительный день. Завтра у вас за-планировано посещения Зеленой тюрьмы, затем Краснодырской, далее идет Западно-Сибирский отдел, Аляскский передел и Франко-Англицкие угодья, – Айланд вытирает пот со лба – выговорил эту белиберду.
– Я хотеть спать, я натерла ноги вашим каблукам, – кивает головой на копыто – вот что случается, когда женщина становится главсекретарем: война из-за поломанного ногтя, смерть за маленькую мозоль.
– Я провожу вас…

Трубка джина курится фиолетовым дымом, клубящимся и заливающим лицо Трехгла-зому, который, немного раскачиваясь, вдыхает его. Лось сидит посередине и беседует с ни-ми за жизнь. Такая неформальная обстановка, говорит зависший чуть выше табуретки джин:
– Не, у меня проще все было. Я тогда на Венере-7 у Ахмеда работал, мотался по пла-нетам, собирал редких животных для нашего зоопарка. Вот тут случай был на невольничьем рынке. Мне один крылун, Герберт, продал редкий экземпляр «Хомоса, который сапиенс». Посадили мы его в клетку, отвезли к нам, стали исследовать, а тот, блин, еще такой разго-ворчивый попался, что-то кричал нам. Мы переводить пробовали, только система цензурой заела, видимо, сильно недоволен он был. Так я первый раз с человеком и познакомился. С тех пор терпеть не могу с ними работать – такие нервные.
– А я уже привык, – начинает Лось, – меня Алик еще малышом из цирка выкупил, гово-рить научил, так мы и подружились, теперь я у него работаю. Только привыкнуть не могу, от него чем-то все время воняет, никогда не замечали?
– Ага, – вклинивается Трехглазый, – к этому сложней всего привыкнуть. Вот мы, напри-мер, триглазеры хоть на людей и чуть похожи, да только все равно недолюбливаем их. Хит-рые они и злые, да – вот так! – вдыхает еще дымку и начинает что-то мурлыкать себе под нос.
Медвежонок рычит на свое отражение в зеркале, резко наклоняется и ударяет его ро-гами. Большая трещина, а потом осколки с хрустом летят вниз, бу-бух:
– Вот же образина! – джин убирает осколки прочь. – А еще существо разумное!

Третий день пребывания МАРСианского посольства на Земле. Посещение Краснодыр-ского Тюремного Отделения (параллельное описание):

Сумасшедшие копошились у производственной помойки; на кухне горел свет: повара варили вечную гадость для крылунов. Йоши ловил последние минуты утреннего сна, пока не погнали на работу; его свита лежала рядом же, все думали о Большом Побеге. Мечтали, знали, что все может провалиться в один миг, но в тоже время надеялись, на лучшее. Вот Надсмотрщики открыли двери клетки, образовали узкий проход (собаки громко и зло лают, их, небось, тоже еще не кормили) – вперед, господа, к своей смерти. Команда Непокорных поднимается, смешивается с Сумасшедшими, и начинает маленькими шажками двигаться к шахтам, а может и к чему-то большему.

Алика разбудил резкий и пронзительный звонок будильника, тонкий и противный дзинь-дзинь. Не сознавая, что он делает, президент натянул пушистые тапочки и пошел чистить зубы. Через десять минут, одетый и причесанный, он встретился с участниками экспедиции: все были свеженькие и бодренькие.
– Господа, мы отправляемся в Краснодырское тюремное отделение. Вот некоторые ма-териалы, которые могут вам понадобиться: в отделение содержится около трех тысяч рабо-чих заключенных, пятьсот человек рабочего персонала, предприятие считается убыточным (5% прибыли, идущие в бюджет, конечно не в счет). Территория занимаемая…
Далее идут сухие изложения на Удобном языке, непонятном нормальному человеку в принципе.

Крылуны заняли рабочие места. Камень раз, камень два, поднял-положил, отправил ва-гонетку, следующая. Час-два, у нормальных людей начался обед, у крылатых – разгар рабо-чего дня, дело обычное.

Посольство, Айланд и Лось едут на маленьком реактивном автомобиле по ухабистым дорогам; времена изменились, а дороги остались.
– Я ужасно спала, – говорит медуза, – эти мягкие кровати, эти одеяла и ткани. Кошмар, как вы так спите?
– Да так, – Алик пожимает плечами; Лось жмется в угол.
Медведь, в образе лося, рыкает на всех подряд – на ужин ему дали какую-то селедку в масле, нет, чтобы сырого лосося или уграгру (такое марсианское блюдо, наподобие японско-го суши, только вкус у него совсем уж противный).
За окном мелькают зеленые лесополосы; виноградные кустики, много-много, потом го-ры и еще раз горы, каменные, засаженные лесом, песчаные, насыпные. Дальше степь и на самом горизонте поля пшеницы, убранные на зиму. Пейзажная красота, где такое еще уви-дишь?
Вот въезжают в город, тут вторая половина дня, но еще светло. Работа кипит. Проно-сятся вихрем по улочкам (жители в Красной Дыре остались, это их изгнали из параллельно-го Краснодыра – тонкости магических перемещений, в которых Чертенок совсем запутался). Вот еще один поворот с улицы Сусанкина на проспект Дунина и по площади Петрушкина прямым ходом к тюрьме.

Сегодня с работы отпустили на час раньше, но поесть еще не дали – кормить будут на виду у высших координаторов, мол, вот им сколько каши дают (по случаю комиссии повара вспомнили, чему их учили в высших институтах). Группка перебежчиков вместе, занимаются последними приготовлениями, разогревают мышцы. Каждый теперь сам за себя, если не взлетишь – мы тебя на себе не поднимем. Решено лететь в восточную часть города, там сделать перерыв, дальше на запад и прямиком к столице, где у Йоши были кое-какие связи, и можно было рассчитывать на ночлег в каком-нибудь подвале.

 Под громогласный гимн Страны посольство вошло на зону. Командир в свежевыгла-женном костюме провел их на смотровые балкончики около вышек: началось представле-ние. Повара в белых одеждах вынесли котелки с едой и оловянные миски, деревянные лож-ки раздали – кушайте, хоть приятного аппетита не пожелали, и на том спасибо. Медузина с одобрительным видом кивает Медвежонку: вот как у них тут все культурненько.
Трехглазый переглядывается с джином, они-то знают, что все это фальшь, только какая им разница – им уже заплатили за хорошие отчеты. Допевается неутомимым хором третий куплет:
Наша Земля, наша краса.
И начинается припев:
Забудьте раздоры, забудьте обиды!
Теперь мы все вместе, мы побратимы,
Единством хранимы от бед,
Земля, тебе тысячи-тысячи лет!
Крылуны отошли друг от друга, чтобы было место расправить крылья; раз, они подня-лись в воздух, один взмах, другой, они летят. Вверх!
Командир в шоке, потом, уже очнувшись, кричит: – Да стреляйте же! Стреляйте, а то уйдут!
Медуза встречает это предложение протестующим воем, как же так, где же ваша гуман-ность?

Чуть стемнело, и крылуны уже сливаются с вечерним серым небом. Неужели так про-сто? Неужели у них все получилось?

В тот же день, когда посольство уехало в другой город, а Командир получил устный вы-говор от президента за свое несдержанное и крайне неразумное поведение, вдогонку бегле-цам был выслан поисковой отряд. Прочесана весь восток города, расклеены объявления на каждом столбе:
ВНИМАНИЮ ЖИТЕЛЕЙ!
Из Краснодырского тюремного отделения был совершен дерзкий побег! На свободе ока-залось десять особо опасных преступников! (далее их фотографии)
Всех, кто хоть что-то знают об их местоположении, просьба срочно обратится в мили-цейский участок, или к начальнику поискового отряда.
Командир тюремного отделения.

Одетые в зеленые камуфляжные костюмы, с тяжелыми черными сапогами, поисковики проверяют все крыши, чердаки, улицы. Звонят в квартиры, проводят обыск и уходят ни с чем. Крылуны все это наблюдают с крыши городского управления, кажется, что здесь их точно уж не будут искать, да щас прям…
Слышатся ритмичное постукивание сапогов по чердачной лестнице. Резко открывается дверь, крылуны замерли. Выскакивают оттуда безусые новички, с автоматами наперевес. Видят их, в глазах страх, сразу видно: кто охотник, а кто жертва.
Джеймс при помощи Сергея, Димки и Анджея, Жана и Йоши легко скрутил всех их. Сколько вас? Пятеро? Ой, как замечательно! Крылуны раздели их, разделили одежду попо-лам, кто надел поисковую форму, кто штатскую, что была под ней. Так можно на улицу вый-ти, даже рации есть:
– Вызывает база, отряд Е-3, прием?
– Е-3 слушает, здесь чисто, повторяю, здесь чисто, – Дима легко отвечает, как будто от этого не зависит ничья жизнь.
– Идите на следующий объект, мы должны поймать их до завтрашнего дня!
– Вас понял! Прием…
 
Из отчета Марсианской экспедиции на Земле, стр.1:
« Охрана, какая охрана, ее там просто нет. На моих глазах несколько заключенных со-вершили побег, а Командир только кричал им вслед, а потом дал указ стрелять. Довольно неприятный тип, да и сама тюрьма убогая, нет даже бараков, только какие-то странные ямы вырыты в земле, как могилы. Дают им какую-то непонятную кашу, воняющую тухлятиной, но, в принципе, условия содержания соответствуют Стандартам. Координатор Марианна Яро-славовна.»
 Врешь – медузина.

Уже расцвело, крылуны были далеко от Краснодыра, в одной из заброшенных дереве-нек. Каких по всей Земле были тысячи, люди переселялись в большие города, где была ра-бота, а дома оставались, их даже и не покупал никто, живи – не хочу. В одном из таких до-мов и спрятались беглецы, там было грязно, и везде царствовали тараканы и мыши, и не-уютно, и холодно, и свободно. Решено было переждать день, а с наступлением сумерек сно-ва лететь, хоть так и легче их найти да заметить, только перед смертью больно налетаться хочется, крылья размять, а там – что будет, то будет.
Джеймс привалился к стене, кто-то положил голову ему на колени, кто-то облокотился на него боком, Анджей стоял на страже, остальные спали. Джеймс закрыл глаза, ничего. От-крыл – скука. Закрыл снова и провалился в четвертый фильм:

Рифма
Росток-мосток-восток.

Черная дымка, серебрится, такая легкая, но ее не снимешь. Постепенно выравнивается фокус, появляется картинка, но дымка все равно есть. Черная кровать посреди пруда, или озера – не видно. Бледная-бледная девочка, молодая, только глаза у нее как у стариков внимательно-безразличные. Дальше черная дымка, круги красные, синие, картинка восста-новилась. Теперь там есть еще паж; черные глаза, сам бледный, смешно он выглядит – одет как-то непонятно, но страхом от него веет, в руке бутылка – зеленая.
– Дева, дева, куда же ты катишься? – говорит ей паж. – Пей.
– Им надо на запад, – пьет и захлебывается.
– Пей-пей, не останавливайся. Так куда говоришь им надо идти? – вливает.
– На запад, всем на запад, – лицо расплывается.
– Пей, а хозяйка говорит на восток, – у него тоже.
– На запад, там горы и люди.
– Нет, лучше на восток, – я, кажись, знаю, кто это говорит.
– Восток, росток, мосток, ха, – идиотский смех его сестры, – далеко и надолго, – нет, это правда Сара.
– Правильно, восток, – пустая бутылка, а держит ее, – так говорит хозяйка, – Виктор Ан-дреевич, вечно он появляется, где его не ждешь.
– Да, восток, – пьяная улыбка, – на запад…

Джеймс проснулся, интересно, всем такой бред снится или только избранным?

Женя проснулась, в голове утренний сумбур: слова путаются, во рту какой-то солонова-тый привкус, лицо опухшее. А почему подушка мокрая, а голова в какой-то
– Кровь? Что со мной? – на этот раз паж появился из-за изголовья; щека вся в какой-то липкой гадости и губы, – я что, пила ее что ли?
– Нет, – он сам в шоке.
– Ты меня ею поил, я помню – рядом пустая зеленая бутылка. – И смеялся, а надо было на запад!
– Что ты несешь? – бред какой-то. – Почему ты вся…черт, параллели пересеклись…
– Ась? – Женя осела.

Чертенок

Как сказали потом взрослые, дедушка отправился в длинный путь по дороге, у которой нет начала и конца. Он будет странствовать и путешествовать.
Чертенок не поверил, но решил, что когда вырастет – станет путешественником. Он бу-дет идти по дороге, долго и когда не будет уже надежды, он увидит далеко на горизонте си-луэт своего деда. Тогда Чертенок соберет всю свою волю в кулак и пойдет к нему.
Они будут вместе долго путешествовать.
Что будет дальше Чертенок не придумал.

Марсианское посольство уехало только через день; день свободы, день скрытых поис-ков. Тогда уже Айланд смог организовать людей для прочесывания территории, взяв дело под личный контроль, как это так: наглеть на глазах у главного. После отъезда медузины Лось вздохнул спокойно, к нему вернулась привычная надоедливость и талант выводить из себя Алика.
– Как ты думаешь, куда они сунулись? – начинает он.
– Ну, даже не знаю, – подыгрывает ему Алик, пожимая плечами.
– Да брось ты, все знаешь да молчишь! Я ведь могу и к твоей хранительнице сунутся, она мне все расскажет! – самодовольная улыбка, – девочки все на Лосей ведутся, потому что Лось – это круто, мы самые-самые, ой б…больно же.
– Ну, ты и Лось!

Ночная тишина, слышимы только какие-то шелестящие звуки, будто сминают целлофа-новые пакеты – это летят крылуны, тихо при этом переговариваясь:
– Йоши, мне опять снилось страх что, – говорит Джеймс, скоро он будет верить сонни-кам.
– Пока сняться – это хорошо, а вот если прекратятся – надо бить тревогу.
– Что это вы тут шепчетесь? – подлетает Анджей.
– Небо, я говорю, красивое, – соврал Йоши, подмигнув Джеймсу.
– Да и, правда. Голубое, с синими крапинками…

– Что это значит? – Женя купается в своем домашнем озере, умело лавируя между кув-шинками.
– Значит, что все параллельные миры запутались в своем течении и пересеклись, – ну просто евклидова геометрия, – слишком большое на них сейчас напряжение – не выдержа-ли. Даже на твою сущность стала давить другая, из другого мира, соответственная тебе.
– И что делать? – можно с Сашей Македонским посоветоваться, у него есть опят обще-ния с узлами.
– Есть один выход…

В ночь на полнолуние около церкви собралась толпа жителей страны Секретов, Женя стояла на балкончике в черном, дымчатые полы ее наряда развевались на ветру, тяжелая рука пажа давила на плечо.
– В связи с последними событиями, было принято решение, – начал глашатай.
Жене плохо, голова кружится, тошнит плохо и…
Я парю в облаках, черных и пушистых, меня ничего не касается. Болит плечо, его тянет вниз, наклоняюсь, и меня скручивает, больно и невозможно терпеть. Разогнуть-ся…
Она бледнее мела: – Наступает ночь, – говорит-то тихо, только голос эхом ударяется о небосвод и летит обратно, умножаясь раза в два, – когда все можно.
Вот так, сейчас по закону жанра, она должна обессиленная бухнуться в обморок, а луч-ше сразу в летаргический сон; но Чертята любят рушить каноны: Женя хромая уходит об-ратно в церковь.
Наступает время, которое для каждого имеет свое значение.
Ведь уже Ночь, Когда Все Можно.
Стихли слова, прогремел указ и следующие за ним фанфары и только потом, изрядно припозднившись, в церковь ударила молния – к чему она?

Глава 5. Ночь, когда все можно.
Жить стало лучше, жить стало веселей.
Айланд Великий.

День решено было переждать в полуразрушенном здании. Построенное первоначально как церковь здесь были высокие своды, тяжелые двери, маленькие подвальчики – кельи; позже строение переделали под Дом пионеров, раскрасили штукатурку на светские мотивы, приделали женщин с зонтиками с независимым видом, прогуливающимися около реки, ве-село играющих детей, только не видно мужчин, ушедших на войну, но об этом государство, конечно же, молчит – многие умерли, да что там, почти все. Сняли золотые купала. С прихо-дом новой власти Дом пионеров превратился в больницу обшитую паркетинами и пласти-ком, такой она и была, пока люди не разъехались: сначала некого стало лечить, потом и не-кому работать. Крылуны забрались в самый подвал, по узенькой лестнице вниз на десять метров, включили свет (от электричества Старые города не отсоединяли), расселись по уг-лам. Деревянные двери со стеклянными вставками, одну попытались открыть – легко под-далась. Внутри кабинета темень, зажгли свет и тут. Зеленые шторы, разделяющие кабинки, в каждой по кушетке: клеенки, простыни, правда, начали подгнивать, стулья. Бросили все, будто и ненужно никогда было, будто не выбивали каждый бинт потом и кровью у начальст-ва, будто и не врачи уже.
– Пойдемте отсюда, – Димка вышел первый, хлопнув дверью, при этом с потолка шту-катурка фонтанчиком посыпалась в разные стороны.
– Дим, ты плачешь? – это Вася положила ему руку на плечо. – Что такое?
– Давно еще, я работал в больнице. У нас там ничего не было: ни бинтов, ни лекарств, ни спирта – хоть рубашку распускай на нитки для швов. Привезли к нам парнишку, молодого, лет двенадцати, совсем малой, весь крови – в него зарядом каким-то попали. Мы с ребятами кровь ему-то ели-ели остановили-то, кое-как перевязали. Ночью у него раны открылись и все… А эти, все у них было – все кинули, приедут на новое место и снова начнется…

Джеймса опять кинуло в сон.

Тринадцатый поисковой отряд не верил в магию чисел, он бодро спешил через Марто-вые деревни к селу Квакшино (население всего-то пять миллионов жителей). Накрапывал упрямый дождик, не замечая солнце, вынырнувшее из-под облаков. Тяжелые сапоги утопали в грязи, дороги – большая проблема на все времена, были в лужах. Поисковики были пот-ные и уставшие, но, тем не менее, шли под понукающие: «Марш! Вперед! Быстрей!». Привал сделали в четыре утра, уселись на траву мокрую от росы и съели домашние бутербродики, потом шли с мокрыми задницами до следующей остановки, Командир заметил: «Чем вы ду-мали?» – чем думали, то и намокло. В отряде царило уныние, какой-то новобранец сломал ноготь, после этого в воздухе повеяло настоящим отчаянием.

Джеймс проснулся оттого, что почувствовал, как кто-то планомерно сжимает его горло, попробовал сглотнуть – больно. Открыл глаза и: – Аааааааа! – закричал как в плохом филь-ме ужасов, перед ним стояло нечто ушастое, волосатое с претензией на человеческое (если кто-то вдруг подумал, то это не Чебурашка) – это был див, дух ходячий. Друзей Джеймса держали такие же дивы.
– Кто эти? – лепетал ушастый державший Васю.
– Они пришли нас завоевать, вон у того, – кивок на Димкин нож, – есть меч, – у этого дива уши завязаны в хвостик.
– Смотри, какие большие, нам их хватит на несколько лет, – при этих словах Анджея за-трясло.
– А вдруг они ядовитые? – другой укусил Йоши за палец. – Нет, в принципе, ничего.
– Жестковатые.
– Ребята, мы пришли с миром! – начал Сергей.
Главный див начел водить лапой, как бы считая, сколько кусков получится из Жана.
– Мы не сделаем вам ничего плохого! – продолжил Том, в ответ ему засмеялись.
Дивы стали показывать пальцами то на одного, то на другого крылуна, опять смех. По-том выходит главный: – Это была шутка! – он хихикает, у крылунов лица непроницаемые. – Да ладно вам дуться, мы же вас спасать пришли.
– Вот это новость, кто же так постарался? – вот именно?
– Йоши, – и тут он. – Ваш друг связался с нами через мысленный портал, и мы решили вас встретить, мало ли что.
– Ну, спасибочки…встретили! – тут смешно стало всем, странно на них действует воз-дух свободы.

Поисковой отряд вразвалочку вошел в заброшенную больницу, лазерами просветил этажи, спустился в подвал, тут все происходило как во сне у Джеймса. Новички почувство-вали, что кто-то дышит им в спину, обернулись – реакция такая же, как и у Джеймса: «Ма-маааааа». Этот фильм лучше сделать черно-белым; в последнем кадре подсветить глаза новичка, чтобы на черном фоне выделялись, в общем, все по Хичкоку. Драки не было, глав-ный див сделал руками какие-то пассы в воздухе – новички окаменели, повернулся к осталь-ным: – Что стали, уходить отсюда надо!
Крылуны пошли в Квакшино, в укрытие. Теперь у них были могучие покровители, по до-роге Джеймс нашел бумажку:
Ограничение прав Неприкасаемых №335 (юбилейное)
Крылунам запрещается заключать браки на Земле (правда, хорошие браки обычно за-ключаются на небесах) и регистрировать как-либо свои отношения.
Согласовано с комитетом по правам человека.
Работники ЗАГСов согласны.
Джеймс хмыкнул и сунул бумажку в карман – пригодится.

Президенту Земли
Айланду Великому
от работника Счетной палаты
Бориса Большова
Заявление

В связи с незапланированными расходами вашего величества на взятки представите-лям Марсианского посольства у меня не сходится годовой баланс.

Число подпись

Ответ на обратной стороне листа: Уволен (ниже рисунок виселицы с симпатичной удав-кой).

Женя проснулась на своей водной постели с жуткой головной болью, вдобавок ко всему в церкви репетировала приезжая рок-группа, вечером намечался большой прием, а значит большие сделки.
– Йон, ты где? Йон? – никого нет. Женя прокричала еще раз пять, ее никто не услышал – рокеры распевались (в этом случае больше уместно слово «распИвались»)
Женя прыгнула в воду, проплыла до берега. Босыми ногами по холодному и скользкому полу – прямо в зал приемов, или сразу на кухню. Гитарист брал последние аккорды «Блуж-дающих огней», ударники барабанили по полной – у них-то голова не болит.
– Йон, я больше не могу, – кричит Женя в самое ухо Ведущему, – я пойду в город!
– Хорошо! Я посмотрю, чтобы они ничего не разрушили!
– Давай! Я пошла! – потопала, в восемь вечера придется снова слушать этот грохот. Интересно у них у самих уши не болят, или это синдром звонаря – полная глухота.

Сегодня Виктор Андреевич вернулся с охоты не в духе, досталось и Саре – ее кинули как ненужную игрушку (играли когда-нибудь в боулинг? Так вот представьте себя на месте кегли.)
– Сегодня великий день! Сегодня Ночь, Когда Все Можно, а я голодный! – какие низ-менные мечты в великий праздник.
– Кто ж тебе виноват?! – Сара массирует синяк на ноге.
– Нормальные жены своим мужьям готовят, холят их и лелеют…
– У нормальных жен мужья нормальные…

В Квакшино крылуны и дивы добрались к вечеру, усталые с натертыми вконец ногами. Там дивы провели их в какой-то кабак, напоили-накормили и уложили спать в чистые койки. Первый раз в жизни Джеймс ЗАСНУЛ. Рядом храпел Сергей, но даже это не могло испортить Джеймсу новой картины:

Фильм пятый. Блуждающие огни.

Темнота, подсвечивается снизу только лицо солиста: глаза жутко накрашенные, в носу какая-то клыкообразная серьга, волосы в хаосе торчат в разные стороны. Камера медленно отъезжает назад, картинка: позади солиста Верди, с гитарами стоят двое «ежиков», такой же на установке отбивает медленный ритм. Посередине сцены-помоста стоит девочка лет пяти в свадебно-белом платье в руках у нее красные шарики, которые светятся изнутри. Позади сцены экран. На нем серое кладбище, утопающее в хаосе могильных крестов. Поют:
Блуждающие огни нас манят и призывают;
Блуждающие огни обманут и растерзают
Души, живущие на небесах,
Люди, парящие в облаках –
Бездомные души огнями станут на век.

Камера двигается по кругу, наводится на зал:
За игральными столиками ведется крупная игра, озверевшие продавцы даже не заме-чают музыкантов; остальные гости кто меланхолично потягивает шампанское из бокалов, кто напивается абсентом за счет заведения, в основном же все танцуют: в смысле, дамы веша-ются на кавалерах, и такая парочка топчется на месте, оборачиваясь по кругу.

Нет, свободны теперь! Вы
Не ждите пощады!
Зверь, проснулся в них зверь,
Один он на всех и хочет…

Толпа раздвигается, как море пред Моисеем, в центре стоит Джеймс. Злой, сильный и…
Женя подходит к нему, рядом она кажется, еще меньше и ниже чем есть – маленькая и обворожительная, берет Джеймса за руку, ведет к помосту. Сейчас она похожа сама на се-бя, нет Сары, только Хранительница.

Смерть, кровная месть!
Есть справедливость!
Несть это бремя –
Тебе! – девочка в белом платьице указывает пальцем на Джеймса. Красные шарики вылетают из ее руки, летят вверх. На экране за сценой те же красные шарики, летящие по кладбищу, они зацепились веревками за какой-то памятник, так несколько мгновений, и ша-рики взрываются красным фейерверком.
– Нет! – это кричит уже Сара.
Хранительница стоит позади, ее обнимает Йон, тоже злой, тоже вампирий, тоже краси-вый.
Джеймс проснулся, Василиса сидит в углу и тихо напевает:
Земля, зеленая на веки;
Огонь земли, блуждающий по свету,
Он ищет вас, оторванных от дома,
Чтоб поглотить, пожрать и снова-снова…
Блуждающие огни, красивые и восхищают,
Холодные, злые они –
Людей огни презирают.

Главный герой смылся с вечера. Но для Жени вечер продолжается. Шаг назад, шаг влево – Виктор Андреевич ведет.
– А что вы думаете об излишней параллелизации мира? – задает вопрос.
– Мы решили созвать консилиум и заседать, пока не придем к единому консенсусу, – правильно, на неудобные вопросы надо давать непереводимые ответы.
Еще два па, разворот – пошла в дело голова, потом ноги – крестный шаг. Кружимся по залу: за третьим столиком мухлюют:
– Йон, выгоните их, пожалуйста, – милый взгляд.

Сказка о гробовщике (из дневника Женя Белкиной):
Жил-был в планетарном царстве – вселенном государстве гробовщик. Хоронил он лю-дей и прочую нечисть, сколачивал дубовые гробы, крепкие – чтобы не вырвались. Смерть заседала в его доме, спокойно заходила к нему на чай и была с гробовщиком на ты. И на-столько привык гробовщик к чужому горю, что никогда не чувствовал своего. Все ему было как в кино – плачешь и забываешь, потом снова плачешь… умерла у гробовщика жена. Он ей выдолбил гроб, выкопал могилу. Закопал, кинул последнюю горсть земли. И все…
Жил, как жил. Только какой-то пришибленный он ходил, вроде все хорошо – да что-то не так. А потом вспомнил жену и заплакал… привычка.

Ночь была длинная, Джеймсу нечего делать. Шутки ради попросил у хозяина бумаги и написал:
Ограничение прав людей №1.
 Согласовано с главой комитета всего и всея:
Людям запрещается ограничивать Неприкасаемых, участвовать в распространении ог-раничений крылунов.
Потом забылся Джеймс, пошел к своим, а листок так и остался лежать на столе. Какой-то шутник увидел его и забрал с собой. Дома размножил и успел до наступления утра раз-весить на каждом столбе.

Женя мило болтает с одним крупным магнатом о повышении в цене совестливых душ. Вдруг неожиданно, ее бесцеремонно тянут за волосы, больно – приходиться запрокинуть го-лову назад:
– Ты что делаешь? – взбешенный, взъерошенный Вампир Андреевич. – Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь Хранителя!
– Я не понимаю… – детка, и понимать не надо – тебя тащат за волосы через весь зал, прямо к балкону, – что ты себе позволяешь?!

– Ночь, когда все можно, говоришь? – Сара допивает апельсиновый сок. – Горишь, все можно, значит?!
Стоит на козырьке, опираясь на балконные периллы, в руке ненужный стакан. Она раз-бивает его о какую-то железяку – вдребезги – на счастье.
Внизу много пустоты, черные жвала судьбы. Раз можно все, то ты помнишь наш уговор: Сара падает вниз.

– Верни ее назад, – сильный рывок, – кому говорят!
– Больно! – слезы из глаз, пена изо рта – уговор есть уговор, крылья на ребенка. – От-пусти…
– Угу, сейчас прям…

Сара висит в воздухе посередине, рядом с ней парит-серебрится маленькая душа. Ме-тается по кругу – отпусти ее.

– Отпусти! – Йон врывается следом. Будет драма в трех действах.
– Отпусти, не смогу я ничего сделать…– кровь смешивается с пеной.
– Отпустил, – после долгого колебания, – считайте, – ухмылка – слизывает языком кровь с Жениной щеки, – дева, мордашку вытри!

Сара летит камнем вниз. Две души, сверкая, плывут к Луне, их притягивает, даже затя-гивает к звездам – к блуждающим огням.
Толчок – удар, боль разлетается грязными каплями, рябью по лужам. Боль…
Солнце проснулось от этого земного шума.
Кончилась Ночь.

Глава 6. Дорога.
Это дорога к Черту…
Chris Rea

Утро выдалось сырое и хмурое, как всегда после большого праздника. Туманом заво-локло улицы, видимость нулевая и ярким пятном выделяются Ограничения людей. Выходя-щие на работу останавливаются, читают, хмыкая, проходят дальше – думаете, их вся эта макулатура не достала?! О чем говорят на заводах – да об этом же. Первый вопрос:
– Что им за это будет?
Второй: – Кому это им?
Входит начальник, и все возвращаются к своим делам насущным, но перегляды, пере-шептывание – это-то чего-нибудь да стоит.
Крылуны сидят за столом переговоров, напротив дивы.
– Что вы собираетесь делать дальше?
– Не знаем, – пожимают плечами.
– Хоть какие-то мысли есть?
– Есть, сколотим какую-нибудь организацию «Противостояние» или «Сопротивление», нарисуем плакаты и пойдем на митинг защищать свои права.
– Вас перестреляют, – главный див крутит пальцем у виска – поднять восстание в на-шем захолустье – смехота!
– Джеймс может обратиться к своей подруге, – подает голос Йоши, – может она нам чем-то подсобит?
– Какой? – у него их много.
– К Хранительнице, вы ведь вроде с ней дружбу водите?
– Я не знаю никакую…
– Ну, как же, Джеймс…вспомните…

Просто фильм.

Камера сбоку, кадр строим так, чтобы был акцент на ноги сидящих, можно нижнюю часть исказить линзой. Зеленые кеды, ноги скрещены вместе – болтают вперед-назад. Низ-кий, но длинный стол – как граница искажения. Женя сидит в какой-то зеленой кофте, жует жвачку.
 Джеймс расположился напротив. Тяжелые черные кожаные кроссовки – подарок дивов.
– Так значит, я тебе совсем не нравлюсь? Ну, просто ничуточку? – строит грустную ми-ну.
– Ты похожа на мою сестру.
– Ничего, такое бывает. А чего тогда пришел? – вытаскивает розовую жвачку – растяги-вает, закручивает, снова растягивает – кладет обратно в рот.
Лицо Джеймса крупным планом:
– Нам нужна помощь, говорят ты…
– Люди врут, – выдувает розовый пузырь. – Чего ты хочешь?
– Хочу, чтобы крылуны стали свободными.
– У как сразу, – пузырь лопнул, – я же тебе не золотая рыбка! Что я получу за это?
– Я даже не знаю…
– Ты освободишь меня, точно, – еще один пузырь, – да Йон так и говорил. Я не могу уволиться, только освободиться, да-да, – Женя пожимает руку Джеймса, – я согласна.
Тот в замешательстве – не понимает о чем речь.
В комнату через деревянную дверь входит Йон: – Закончили? Можно востроухих звать?
– Валяй!
Йон подходит к косяку двери, что-то колдует. Потом отдергивает за собой стену-штору. Штора по карнизу складывается, Йон открывает круглую комнату теперь ничем не отгоро-женную от остального помещения. Видны эльфы, подходящие к двери, смешно смотрящей-ся среди пустоты, стучаться – и входят. Женя им быстро что-то объясняет, те кивают.
– Так поможете? – спрашивает Хранительница.
– А что мы за это получим, – спрашивают, вежливо добавляя, – либхен?
– Меня освободят.
Эльфы переглянулись и согласились.
Резкий кадр: рукопожатие, замедление – концентрация на Жениных глазах, потом она отводит голову в сторону, резкая смена кадра, мы смотрим в ту же сторону, что и она.
Дальше фильм будет черно-бело-красным.
Черно-белые люди, эльфы и крылуны маршируют по главной площади Земли с крас-ными транспарантами, лозунгами: «Свободу малым народам!», «Конец беспределу вла-сти!». Черные полицейские сдерживают толпу, пытаются что-то сделать, кричат. Ни углекис-лый газ, ни сильный напор воды, ни стрельба холостыми не могли разогнать народ. В ответ летели банки и битое стекло, потом разбитые витрины, потом безумные танцы на крышах автомобилей…
Все под адажио Дворака, отступление – назад мелкими шажками отступает робкая тол-па; опомнились и кидаются вперед. Прорвали оцепление, кордон. Вперед к правительству – народ инспектирует власть, – грязными башмаками по красным ковровым дорожкам. Джеймс, будем его держаться в этой толпе, перемешаем знакомые лица с неизвестными. Бешеные вперед несутся по кабинетам – вверх дном сейфы, сожжем государственные бума-ги, президента…
В зеленый кабинет Джеймс вваливается первый, за ним остальные недовольные. Круп-ным планом их лица. Что у них в руках? Кинжалы, охотничьи ножи? Пистолеты, или суперсо-временное оружие? Ну, наконец, может луки? Арбалеты? Осколки стекла? Нет,
всего лишь тухлые яйца. Всего лишь. Здесь возвращаем привычную палитру цвета. Ле-тят в Айланда, даже не пытающегося оборонятся – зачем тогда тренировался в стрельбе? – не понимаю. Лось в шоке, но молчит, а то и ему достанется.
– За эти три года! – скорлупа разбивается о его высокий лоб.
– За больные почки! – желток противно стекает по носу.
– За 339 ограничение! – еще одно яйцо, и еще.
В середине полета замедляем падение, когда подлетают яйца к Алику, наоборот, быст-рее в два раза. На щеке у правителя кровит порез. Позади него все в той же противной жел-той слизи. Желтое все окно. Заляпан весь его костюм, весь он. Зеленые глаза наполнены страхом. Он телепортирует, но как-то медленно и неуверенно, к Жене.
Другой кадр. Обзор разрушенных кабинетов. По ним с гордым видом проходят эльфы, все в зеленом - освободители. Был маленький пожар, но его успели потушить. Последняя сцена. Камера смотрит на эльфа из кабинета. Тот подходит прямо к ней: показывает боль-шой палец, и победно говорит:
– Мы вернулись! – поворачивается и уходит, чуть ли не подпрыгивая.
Затемнение.

Переворот не прошел зря. Были проведены новые, на сей раз ВСЕОБЩИЕ выборы, и теперь президентом стал Йоши, великий странник. Он вернул Землю к прежнему состоянию, разделил на множество государств: маленьких и больших. Стал главным среди их правите-лей и главным в сердцах народов. Востроухие и дивы вернулись жить на Землю, все крылу-ны были освобождены, многие посмертно. Теперь осталось только одно:
Йоши: наладить быт своих граждан и пригласить новое МАРСианское посольство,
А Джеймсу: сдержать свое обещание.

Зашторенный кабинет. Женя развалилась на диване и пьет чай. Йон задумчиво стоит в углу:
– Что я буду без тебя делать?! Почему мои Хозяева вечно уходят? Почему они не могут остаться?
– Броуновское движение, – Женя выдувает еще один розовый пузырь. – Ну, где он?
А вот и Джеймс, мало понимающий, что ему нужно сейчас делать.
Женя ставит его посередине комнаты, становится на колени:
– Я вообще-то мало понимаю, как это должно быть, но, наверное, так, – берет его ла-донь, большая, проводит ею от виска по щеке, уже знакомым жестом.
Большой взрыв на мгновение ослепляет собравшихся, когда предметы уже можно раз-личать.
Длинная полоска света разделила комнату пополам, лучик – путь к Горизонтам. Женя удаляется по этой полосочке, в одной руке бутылка – для храбрости:
– Отпустилиии…отпустилиии…
Льется водка – наше пиво,
В клубах гашиша и никотина,
Ваше же пиво, ваше же пиво –
Для нас точно вода…
– Отпустил! – поворачивается к Джеймсу, – Ты меня-то хоть чуть-чуть любишь?
– Ты похожа на мою сестру.
– Такое бывает, знаешь, я пойду к ней?
– Нет.
– Не хочешь со мной?
Джеймс вместо ответа идет следом.
Женя играясь, смеясь, бежит вперед.
Джеймс за ней, поскальзывается на черном волдыре смолы (откуда он тут взялся?) и падает.

Айланд упал прямо на купол, летел, видел – молчал, ничего не хотел менять. Крест, венчавший златую главу церкви, тупые края – но острый верх – для нас. Почувствовал удар, жжет живот:
Женя пьет чай вместе с дивами в Зашторенной комнате. Сладкий – сахар, сладкий – лимон, сладкий – за приторно теплую воду…
Послышался глухой удар, совсем рядом, будто что-то упало на крышу, – бу-бух.
– Это, наверное, в трубах, – без задней мысли успокаивает дивов Женя. Ложится по-удобней на зеленом диване.
(Чертенок меняет Антонио на старого, но не устаревшего Моцарта, Симфония №38, хо-тя сейчас подошел бы реквием)
Черным роем мух влетает свободная душа Айланда в открытую комнату. Летят к Жене, дивы замечают их первыми. Начинают разгонять их, тряся своими ушами, мухи прорывают-ся. Тяжелый голос Алика из воздуха:
– Сколько будет три в десятой?
И Женин ответ:
– Ты умрешь, и я умру.
Кровь в нас одна –
Одна и судьба. – Вот что ему нужно.
Алик, вот ведь он стоит перед ней, протягивает руку:
– Пойдем вместе, дева, либхен, я покажу тебе невиданные страны…
– Нет…– пятится от него назад, – я тебе не ровня. Меня здесь уже нет, я свободна…Я не Хранительница!
– Как? – для Алика это удар, его начинает засасывать внутренняя дыра обещания.
– Я свободная…с-в-о-б-о-д-н-а-я…и меня тут нет. Я иду по Дороге, я, – пальцем пока-зывает на себя, – иллюзия, – со щелчком исчезает.
Душа Айланда постепенно отмирает, ибо не способна она ТАКАЯ более жить

Как только Джеймс и Женя отправились в путь, Виктор Андреевич, вновь появившийся из ниоткуда, подозвал к себе Йона.
– Я тут подумал, – начал он, – Женя ушла… а новый Хранитель так и не родился, – ну не виновата Сара, что не вовремя спрыгнула! – Так почему бы тебе не стать Хранителем Секретов. Ты общался с каждым из них, они доверяли тебе свои тайны, делились с тобой переживаниями, так почему бы и нет?
– Я не знаю! – Йон обрадовался, ну и что, что Женя не успела ступить за порог.
Я ее уговаривал? Я ее просил остаться?
Да.
Имею право устроить свою жизнь или нет?
– Так договорились? – спросил Вампир.
– Договорились.

На серой дороге кляксы смолы, черные и вязкие, чтобы лучше лег новый асфальт. Эти черные точки, затянулись тоненькими корочками – дунешь-плюнешь, и жижа из смоляного пузырька растечется по раздолбанной дороге, а в нос ударит резкий запах. Женя бежит, уже далеко от нас, ей осталось пройти совсем немного – Джеймс сдержал свое слово – освобо-дил ее. Далеко…нет света, и никто не ждет в конце; садится солнце, подсвечивая дорогу снизу красновато-оранжевыми лучами. Еще далее, совсем-совсем, у самого светила видна фигурка Сары держащей за руку маленького Владилена, не родившегося Хранителя Секре-тов. Женя старается догнать ее, идти вместе веселей. Воздух на пути душный, хочется пить – почти сразу – но идти легко – их самих несет в Солнечную сторону.
Джеймс, он лежит еще на серой земле – не цветной, поднимает тяжелую голову, с уси-лием отвоевывает ее у смолы. Его камера лежит рядом – разбитая – кончился фильм. Под-нимается на ноги – вроде бы живой. Ноги-руки целы…
– Стойте! Ну, подождите же вы! – идет, переходит на бег. Путницы не останавливаются.
Джеймс спотыкается у самой границы, еще метр и он будет вместе с ними идти к гори-зонту. Но смола. Она обвила кроссовок, припечатала ноги – она не пускает. Черный страж говорит: «Нельзя!». Джеймс вырывается, теперь падает, кричит – его не слышат. Он видит перед собой только голубые туфли, и носки, длинные и теплые – в пустыне-то.
– Не пытайся, – голос Чертенка, – этот путь не для тебя.
– Но ведь они же, они-то…их же пустили, – Джеймс начинает канючить как дите малое. – Почему? Почему они ушли? – так просто, граница цветозоны осталась позади, и их несет к Горизонтам. – Откуда ты знаешь, что у меня не получится?
– Нас не пустят, – кивок на пузырьки смолы, стекшиеся на границу цветозоны. – Меня не пустили… – печальный взгляд вдаль.
– Мы не пытались! – выкарабкивается, но смоль его не пускает.
– Пытались, – Чертенок говорит тихо, – мой дед тоже ушел. Когда оставалось чуть-чуть до Первого Горизонта, он упал – лежал день, два – умирал. Я пыталась, – меня не пустили, – он так и остался. Потом вышли служители и забрали его, кинули в жерло Огней. Они не вернуться, Джеймс.
Тот еще вглядывается, но очень сложно смотреть – больно глазам.
– Джеймс, пошли! Нам в другую сторону! – Чертенок протянул маленькую руку, – по-шли-пошли, – разворачиваются к серости. Сзади греет спину солнце, далеко…
У Дороги нет конца, каждый сам знает, где ему остановиться. Можно идти века, десяти-летия, а можно доли секунд – но дорога будет вас помнить всю свою бесконечную жизнь.

Чертенок с оператором идут по пустынным улицам, шпарит дождь, размывая свежую разметку на дорогах. Та расплывается кефиром, довольно неоднозначное зрелище. Круп-ным планом ноги чертенка: голубые туфли со спущенными синими носками. Тихая-тихая му-зыка играет фанфары, оператор держит чертенка за руку, тот вырывается. Бросает руку, ос-танавливается и поворачивается лицом к камере:
– Я ухожу, этот мир раскрасился – мне здесь нечего ловить. Но у меня появился новый друг, – поворачивается оператор – это Джеймс, – я напишу следующую книгу, а он снимет фильм. А вы будете сидеть в кино, и кушать под него попкорн, – чертенок поворачивается спиной, подбегает к Джеймсу, хватает его за руку.
Они далеко удаляются от зрителя, выходят из кадра. Только кефирные следы на ас-фальте помнят о них.