ПЕНА. Глава 10. Ахмат

Борис Кунин
Он сразу узнал своего бывшего одноклассника, друга детства и боевого товарища. Еще когда Любутин только выходил из машины. Но не собирался подстегивать судьбу. Пусть все идет так, как предначертано свыше. Иисусом ли, Аллахом – разве это главное?


Тот, кого когда-то называли Алексеем Рачковым, ушел из этой жизни тринадцать лет назад. Навсегда. Его долго оплакивали родители, с грустью вспоминали друзья…


Вот только те, кто сотнями отправлял восемнадцатилетних парней в эту бессмысленную мясорубку с высокопарным названием «интернациональная помощь братскому народу Афганистана», забыли сразу. Буквально на следующий день после рокового для него минометного обстрела. Записали в соответствующей графе: «Пропал без вести».


И все…


В детстве Алексей был уверен, что страшнее смерти нет ничего. Коммунистическая партия и советское правительство заставили его поверить в, казалось бы, невозможное. Те из его однополчан, которые вернулись на родину в качестве «груза 200», оказались более удачливыми. Звучит на первый взгляд дико, нелогично, но это так.


Их тоже оплакивали родители, друзья и любимые. Но в данном случае все было предельно ясно и четко: человек погиб. И других вариантов нет и быть не может.


Родители получали от государства какие-то льготы, денежные компенсации. (Посмотреть бы в глаза тому, кто определял их размер. По количеству прожитых лет, продолжительности воинской службы? Или просто, в зависимости от возможностей конкретного областного или городского бюджета?) Именами некоторых «счастливцев» называли школы, улицы, теплоходы.


В его ситуации все было гораздо страшнее и трагичнее. И, прежде всего, своей неопределенностью. Реально – человек погиб. Но его никто не видел мертвым, ни на одном кладбище нет его могилы.


Конечно, рано или поздно человек смиряется с самой тяжелой утратой. Таков закон жизни: не мы его создавали, не нам и менять. Но, не зря же говорят, что труднее всего ждать и догонять. Для его родителей ожидание растянулось на годы, потом счет пошел на десятилетия.


В лучшем случае из десяти человек, проходящих в сухих официальных документах под грифом «Пропал без вести», выживает один. И то, не в каждом десятке. Но ведь надеются и ждут все отцы и матери, жены или невесты…


Когда младший сержант Алексей Рачков пришел в себя, в горах была глубокая ночь. Он лежал на каменистом склоне ущелья почти засыпанный землей. Щека была в корке запекшейся крови, смешанной с пылью, правая рука висела как плеть: то ли была сломана, то ли вывихнута при падении. При первой же слабой попытке подняться голова отозвалась дикой болью. Проявленная же настойчивость в этом вопросе была «вознаграждена» очередной потерей сознания.


Гораздо позже, мысленно возвращаясь к тем дням, Рачков так и не пришел к однозначному выводу, сколько же он провалялся в беспамятстве. Сутки, двое, неделю? И сколько потом полз по горам, сам не зная куда, пока на него не наткнулись возвращавшиеся на свою базу пакистанцы.


Если бы кто-то в те дни задумал снимать фильм об узниках нацистских концлагерей, Алексей, безусловно, сыграл бы главного героя. Без грима и без дублера.


А примерно месяца через три, когда Рачков научился немного понимать арабский, его спасители рассказали, что, найдя в ущелье лежавшего без признаков жизни человека, они в первый момент так и не смогли определить его национальную принадлежность. Возможно, они бы даже прошли мимо, но услышали слабый стон…


В тот день Алексея впервые в жизни потянуло на философские размышления. Случись нечто подобное с ним где-нибудь в Европе, столь чудесное спасение назвали бы актом христианского милосердия. Ну, или что-то в этом духе. Ведь спасли его фактически враги. А здесь? Назвать это мусульманским милосердием язык не поворачивается. Не потому, что этого не может быть, просто очень уж живучи в нас определенные стереотипы, вбиваемые в голову со школьной скамьи. Не могут, дескать, мусульмане быть милосердны к христианам. Наоборот теоретически еще возможно, хотя в реальной жизни тоже очень сомнительно. И идет все это на уровне государственной, а то – и мировой, идеологии. Как минимум, для той части человечества, которой эту чушь «вживляют» на подсознание чуть ли не с детского сада.


Американские дети, даже став взрослыми, искренне верят, что это их страна внесла основной вклад в победу над фашизмом. Да, что там внесла? Советский Союз, Англия и Франция были тогда у США на побегушках. Патроны и снаряды поднести, бензин в баки самолетов залить…


А в бывшем СССР понятие Второй мировой войны если и применялось, то, в основном, в специальной литературе. А так: Великая Отечественная! Здесь уже другие остаются за кадром.


Так и истинно верующие мусульмане глубоко убеждены, что война против неверных (евреев, христиан, американцев) их святой долг. Потому что все беды и несчастья правоверных от них. Это, если смотреть глобально: газеты, телевидение, государственная либо религиозная пропаганда. На бытовом же уровне…


Для подобравших Рачкова пакистанцев он не был врагом в прямом смысле этого слова. Это вообще была не их война. Для них это была работа. Почти всегда смертельно опасная, но неизменно хорошо оплачиваемая. Алексей для них, по большому счету, был во всех смыслах не интересен. Но, коль уж там, в горах, не прошли мимо, то и выбрасывать за ворота, как шкодливого кота, не собирались. Как и передавать своим афганским «братьям». Те еще, если честно, родственнички. Хотя иногда и пытались его попугать подобной перспективой.


- Понимаешь, Ахмат, - говорил Алексею как-то пожилой пакистанец Мохаммед, - тебе сильно повезло. Если бы тебя нашли афганцы, ты умирал бы долго и мучительно. Так ты, конечно, тоже уже умер, но только для своей страны и отца с матерью.


Они сидели вдвоем в тени раскидистого дерева, курили кальян и неторопливо беседовали. Вокруг жила своей обыденной жизнью небольшая военная база, или лагерь по подготовке моджахедов, как называли его в советских газетах. Собеседник Алексея служил (или – работал?) здесь кем-то вроде завхоза. Правда, Рачкова с первого дня пребывания здесь никто не называл Алексеем. Его славянское имя оказалось трудно произносимым для местных жителей и они, не мудрствуя лукаво, переименовали его в Ахмата. По созвучию первых букв.


- Кстати, что ты будешь делать, когда окончательно выздоровеешь? Денег, чтобы улететь на родину на самолете, у тебя нет. И даже, если только предположить, что они вдруг появились, тебя даже не пустили бы в самолет. Ведь у тебя нет никаких документов. А хоть и были? Ведь для своих командиров тебя уже нет в живых. Я не припомню случая, чтобы ваши кого-то искали. Ты ведь такой уже не первый на моих глазах. И даже – не десятый…


- Да, Мохаммед, я часто думаю об этом. И до сих пор так ничего и не придумал.


За прошедшие полгода жизни на пакистанской военной базе Алексей уже сносно изъяснялся на арабском, понимал отдельные слова на пушту. Рваная рана на щеке уже давно зажила, остался только безобразный шрам. Поломанная рука тоже срослась, хотя мышцы еще нужно было разрабатывать. Единственным ощутимым напоминанием о том бое оставалась голова, которая периодически отзывалась глухой, беспричинной болью. Особенно – в новолуние. Хотя, по утверждению местного народного целителя Сулеймана, и это скоро должно было пройти.


Собственно говоря, Сулейман был дипломированным врачом, учился в свое время в Англии. Но, в его роду все мужчины испокон веков были врачевателями. Настои из трав, отвары, какие-то «порошки» непонятного состава, мази, бальзамы. Все это Сулейман с большим энтузиазмом использовал для лечения Алексея. Нет, он не использовал Рачкова в качестве подопытного кролика: лечил только то, что было нужно. И, по глубокому убеждению неожиданного пациента, весьма преуспел в своем врачевании. Если бы Алексей попал в руки к Сулейману через несколько часов (максимум – через день) после ранения, то на щеке остался бы едва заметный след: дополнительная морщинка. А так рана сильно загрязнилась, началось воспаление, грозившее перерасти в заражение крови, и стало не до красоты. Жизнь бы спасти.


Сам Алексей, или – Ахмат, по этому поводу абсолютно не переживал. За эти месяцы он зарос густой темно-каштановой бородой, которая частично скрывала шрам, да и в кинозвезды он точно не собирался. В его положении просто бы определиться, как жить дальше…


Когда он увидел, что Любутин узнал его, то мимолетным движением приложил палец к губам: молчи, мол, кругом видеокамеры. Друг детства Петька все понял мгновенно и после секундной задержки на выходе из основного здания дальше уже шел, как ни в чем не бывало.


Выходя за территорию, он поблагодарил напарника Алексея за содействие, спокойно, без суеты, завел двигатель своей машины и уехал, мигнув на прощание фарами.