"...Что ни лекарь, то - еврей!..." Из песни Александра Розенбаума
Ехали летом 1991 года в купе скорого поезда «Москва – Сочи» двое: мужчина в годах, с сильной проседью, лицо прокалённое некурортным таким загаром, очень спокойные глаза человека, много повидавшего на своём веку, и парень лет 20 – 25 на вид.
Сразу же познакомились, (не ехать же полтора суток молчком, нахохлившись как сычи), разговорились. Пожилой оказался летуном – командиром полка истребителей-перехватчиков, а молодой – студентом-гуманитарием.
Как водится, достали кому чего Егерь послал нынче поесть и главное – чем запивать. Приняли по первой за знакомство, потом, основательно закусив, по второй, за здоровье друг друга.
Это студент предложил. Сказал, что на Кавказе так принято тостоваться: мол, выпьем за здоровье, всё остальное – купим! То есть программа-минимум была выполнена слегка с опережением графика: колом и соколом осенённые окончательно уверились, что каждому из них крупно повезло – дорожный знакомец попался компанейский, вредных привычек, (вроде добровольной трезвенности), нету совсем.
Как говорят на Востоке, который поближе: «Дорога станет вдвое короче, если встретишь хорошего попутчика.» А если тот ещё и анекдоты травить мастак да байки рассказывать, так вообще не знаешь как и кого благодарить! Тут ещё выяснилось, что студент – срочную отслужил, хоть и не в боевых нигде ни разу войсках, можно сказать на курорте два года провёл: в Нагорном Карабахе границу с Ираном охранял.
То есть свела Судьба вместе двух людей, знающих не понаслышке, а буквально лично почём есть армейский фунт изюма.
- Положение безвыходное, товарищ полковник, - весело сказал студент, - надо выпить за содружество родов и войск! То есть мелким пташечкам на насесте долго сидеть не пришлось.
Оба рассмеялись.
- Ты меня просто по отчеству величай, не на плацу ведь да и на «гражданке» мы с тобой. Давай тост, уже больно у тебя складно получается.
- Договорились, Данилыч, - сразу согласился балагур, проворно наполнив «напёрсточки». Ясен пень, не пролив ни капли, хотя СВ основательно раскачивало – поезд всё набирал и набирал ход, точно взлететь собирался.
- Ну – за монолитный кулак, когда никто из пальцев руки не выясняет, кто главней и более нужный руке!
Права народная мудрость – третья пошла совсем легко. Можно сказать, как по маслу.
Оба снова налегли на закусь, а то в теле появилась уже некоторая истома. Так как намерения накушаться до положения риз не наблюдалось у обоих даже вооружённым глазом, некоторое время в купе царила относительная тишина – ударными темпами трудились челюсти.
Тут как раз приспела первая остановка, Рязань.
Вышли «проветриться». Дичь и Федю решили не искать, основательно затарились пивком на завтра, потому что, хм, трезво рассудили: мешать водку с пивом – это для гражданских любителей, а они – люди сурьёзные и без особого повода благородные народные коктейли типа «Ёрш» или «Северное сияние» потреблять не станут.
Отстояв положенное, поезд двинулся дальше, споро набирая ход, вновь как бы стремясь выйти на околоземную орбиту на первой космической. Как в песне французской певицы Милен Фармер «Aime» - очень похоже было.
Ехалось хорошо: рассказывали анекдоты, смешные истории из своей жизни или родственников да знакомых, переходили от одной темы к другой. Уже далеко заполночь со здоровья как-то невзначай перескочили на смерть и всё с ней связанное или сопутствующее.
Военные очень близко знакомы с этой Дамой, по слухам неразлучной с неким сельхозинвентарём. Потому и отношение у них к ней не запанибратское или наплевательское, а скорей – циничное: знаем и видим, но не боимся, потому что вроде как привыкли. Да и чего дёргаться, если все там будем? Просто одним повезёт раньше, другим – попозже, вот и вся разница.
Самая тема на ночь-то глядя, как дети малые, право слово.
Зашла речь о «туннелях со светом».
Студент поведал, что наднях прочитал рассказ «Знак или...» Паршикова Ивана Юрьевича, и – пересказал содержание на память. Полковник только головой покрутил.
Проговорил задумчиво под мерный перестук колёс:
- Значит мрак, белые полоски и страшный холод... А этот, как его, Паршиков, да? Молодец, так описано, так пробирает до самых печёнок, аж волосы дыбом на загривке зашевелились!
Помолчали.
- А вот у меня не так было, - сказал летун, - словно пропасть бездонная разверзлась у самых ног и неудержимо хотелось заглянуть в бездну... просто жутчайше.
Снова тишина и только «тада-тада, тада-тада» по стыкам рельс и раскачивает самую малость, убаюкивает.
Видя, что собеседник как бы ушёл в себя и похоже не собирается или, точнее, не желает рассказывать при каких обстоятельствах он испытал сказанное выше, студент довольно натурально изобразил деликатно полускрытый зевок и выразился в том смысле, что пора бы на боковую. Совершив ритуальный комплекс «мыльно-рыльных», очистительных процедур и пожелав друг другу обязательно проснуться утром, залегли и затихли.
Студенту не спалось.
Тоже, по всей видимости, как и полковника, посетило давнее, вроде бы прочно загнанное на задворки памяти, запиханное там в сундук, закрытое на амбарный замок, а ключ – выброшен в болото забвения. А поди ж ты: прочитал тот рассказ Паршикова и – словно махонький такой камешек стронулся с места и воспоминания потекли рукотворным, лавинообразным камнепадом по склону... Прям как тогда, в том грёбанном ущелье, когда мангруппа пограничников попала в засаду и ему при первых же выстрелах прилетело по кумполу.
Начмед потом только головой качал: если бы не счастливая случайность, если бы не дёрнулся вдруг взбесившимся на ровном месте маятником, то как пить дать – загремел бы под фанфары, раскинув мозгами. Принимая во внимание обстоятельства ранения, (снайпер работал) – свезло просто несказанно.
У него тоже никакого туннеля и света в дальнем окошке не наблюдалось.
Жёлтый туман был.
Именно жёлтый, такой лимонной что ли желтизны. Клубился вокруг, постепенно заволакивая всё, и если бы не Лулум – начмед наш, думаю фраза «свалил в туман» стала бы для меня весьма и весьма актуальной, а вовсе не фигурой речи. Не было ощущения космического холода, как в рассказе у Паршикова, и раскалённого жара не ощущалось тоже: эдакая почти приятная невесомость. Смотрел на окружающее со стороны безучастно-отрешённо, как немое кино: рты раскрываются, а ни звука не слышно.
Склонилось знакомое лицо, память как-то вяло подсказала: Говорун.
Странно, за всё время, что вместе служим, (а это с полгода будет), услышал от него полтора слова наверное, зато сейчас эвон как кричит что-то, не переставая. По губам полуугадал-полупрочитал: «Баюн! Слышишь меня? Отвечай! Баю-ю-н!!!»
Чего разорался? Хоть звук у «кина» и вырублен, но возникло какое-то то ли раздражение, то ли неудобство.
«Да слышу я тебя, слышу!» - говорю, лишь бы отвязался, а он как заведённый явно продолжает орать.
Вдруг смена декораций: лицо Говоруна как-то уплыло-сместилось в сторону. Зачем-то попытался отыскать ответ: вправо или влево? Лень напрягаться, да какая на фиг разница? А это кто? Хм, Лулум, наш начмед. Всмотрелся, что-то сказал.
А туман уже где-то у ног плавает, вокруг ничего не видно совсем – лимонная завеса-пелена, почти непроницаемая.
Откуда здесь туман в такую жару да ещё и жёлтый?!
И тут Лулум влепил мне куда-то ниже. В грудь? От всей семитской души своей врезал! Голову мотнуло как-то не так, безвольно, как у манекена. А боли от удара нет почему-то... Да что там боли, даже касания – и того не ощутил, будто не со мной это всё происходит. И тут я понял, что туман накрыл меня совсем, что я тону в нём и лицо майора на меня смотрит, как сверху в полынью, а я мягко так, неспешно иду ко дну. Как бы рывком, ощутил вдруг непомерную тяжесть, словно это окружающие горы давят. Ужасно захотелось закрыть глаза и ни о чём больше не думать ни сейчас, ни... никогда.
Резкость у «кина» вдруг сбилась – голова опять лениво эдак мотнулась в другую сторону. Когда изображение устаканилось – перестало подпрыгивать-подрагивать, вижу снова лицо Лулума. Да он же меня матом кроет, хе-хе, «вихри снежные крутя»! Что-то вроде: ты (нетрадиционной ориентации), я тебе рыбе-судаку... закрою глаза! Смотреть, (падшая женщина), на меня!!! Такой-сякой да не мазаный-сухой... И – раз-два, с левой – с правой! Кажется точно – в грудь куда-то лупит.
Готовая захлестнуть апатия неохотно и медленно стала отступать под напором глухого раздражения. Чего это он?! Я ему что – груша отбивная?!!
Не успело раздражение забороть безразличие, как начало всё быстрей и быстрей перерастать в злость, даже – в бешенство! Мать-перемать, да что ж это такое, а?!
Тут молния сверкнула в пронзительно голубом, ярчайшем небе над нами!!!
Тотчас – словно рядом проходит порожняком товарняк – лавиной хлынули звуки: крики, перестуки палкой по железным прутьям, спорадическое, пронзительное дзинканье «взиу», уханье «бу-у-мм, бу-бум» и недалече – басовитое вычитание «дух-дух-дух» мегакалькулятора АГС.
Одновременно пришла боль, словно запруду прорвало. И я – заговорил, принялся изысканно и крайне изящно излагаться, в творческом беспорядке, как в том стишке: «Слов – немного, ну может – пяток, но какие из них комбинации!!!»
Да-да, те самые простые такие, общеизвестные русские слова, по слухам позаимствованные давным-давно и без спроса у китайцев.
Лулум вместо того, чтобы возмутиться: сержант склоняет всяко-разно принародно майора, обрадовался и оставил в покое моё, такое не проходящее и усиливающееся впечатление, порядком выросшее в размерах ватное тело.
- Говорун, Скиф, Дед, держите его, щас буду шить! Везучий он сукин кот, кость почти не задета!
И меня тут же вдавили спиной в каменную крошку три пары рук!
Мляяяя, порядка 10-ти Же наверное!!! Как в «комариную плешь» попал, припомнилось ни к селу ни к городу из какой-то книги, про шашлык на обочине вроде.
Внезапно почувствовал, что низ морды-лица влажный и горячий, словно кипятком плеснули... Точнее поливают из носика невидимого чайника тонкой струй..
Ай-у-у-у-х-х-х!!! Ожгло как раскалённым мини-утюгом! Нос учуял, хе-хе, до боли знакомый запах.
- Может ему унутрь плеснуть? - откуда-то за пределами видимости раздался голос старшины.
- Обойдётся! - чуть сварливо сказал Лулум, примериваясь как художник к холсту, - неизвестно сколько ещё плюсов-минусов будет, а запасы спирта – не резиновые, да и те, ополовинить норовят.
Раздались не совсем искренние, возмущённые возгласы Скифа и, о диво, Говоруна! Фальшиво у них получилось, на слух по уровню лицедейства – где-то на колонну без речей в постановке «Му-му» в провинциальном драмкружке.
Интересно, а куда вдруг подевался жёлтый туман?!
Видимо я подумал вслух, потому что начмед склонился, показал три пальца незанятой иголкой руки, спросил сколько вижу. Ответил ему, что таки три. Майор, пожав плечами, пробормотал что-то вроде «постчего-то-там шок» и принялся за вышивание крестиком по живому.
Больно было дико, но Дед зафиксировал мне голову, как тисками. Вот невелик старшина нашей магруппы, а силища какая в руках!!! Так что головой особо не помотать, зато ноги так и ходили ходуном. Говорун ругался сквозь зубы, подпрыгивая вместе с ними.
Прям наглядно-показательный курс полевой хирургии, а я типа этого, как его, подопытного для лекаря-садиста.
Величайшего класса спец в своём деле был начмед, (как, впрочем, почитай каждый в нашей внештатной мангруппе неспециального назначения): под огнём ухитрился так ювелирно заштопать будто бритвой подрезанное, что остался малозаметный шрамик. Если не присматриваться специально, то можно и не заметить.
Бинта намотали щедро. Кто-то озвучил очевидное: Старик Хоттабыч!!!
Все, кто рядом оказался, стали ржать с некой долей истеричности. Дело в том, что как раз после этого выхода я должен был стать полноправным «стариком», а тут хах-аха-ха – сон в руку! Гражданскому человеку не понять в чём тут шутка юмора скрыта и отчего это так смешно, особенно в подобной ситуации. Так и звали меня все наши, пока швы не сняли и я снова смог оправданно и заслуженно носить прежний позывной «Кот-Баюн».
Было у нас во внештатной мангруппе навроде традиции: позывные должны означать прямо противоположное личным или прочим качествам «носителя». За редким исключением, (кроме командира группы Гепарда, старшины Деда, снайперов-близнецов Скифа и Сфинкса), остальные данной «системе» вполне соответствовали. Да вот хотя бы сибиряк Говорун – молчун просто редкостный. Или Бегемот – субтильного вида парнишка из Пензы, лучший рукопашник у нас. Ну и я сам, Кот-Баюн, чаще просто Баюн, рассказывать всякое мастер, особенно книги прочитанные. Всегда слушали меня, затаив дыхание, а не засыпали, как положено быть у этого мифического хвостатого персонажа. Был у нас ещё Муха – здоровенный такой парнище, мастер по гиревому спорту. Когда при знакомстве спрашивали у него, сколько «пудовку» выжмет, неизменно следовало пожимание литых плеч и встречный вопрос: «А сколько надо?»
Отец, хм, породивший нас, куратор и покровитель, (то есть покрыватель иных наших «неспециальных» выкрутасов реже в тылу и чаще – на выходах), как-то раз поинтересовался: почему так? Ему жизнерадостно поведали, что это чтобы ввести врага в заблуждение! Подслушивает же.
Молодой до неприличия подполковник только рукой махнул: ну вас, хохмари-перехватчики! Коллективу выражение понравилось...
Улыбка тронула губы и морщины на лбу разгладились. Студент усмехнулся, вспоминая всякие смешные случаи. Потом мысли вернулись к этому треклятому жёлтому туману.
И подумалось вдруг: это что же – выходит, что гражданские, находясь при смерти, видят одно и тоже – туннель и свет в дальнем его конце, а военным же – наоборот, КАЖДОМУ видится разное и такое непохожее?!
Почему?! Потому что гражданским и военным по смерти уготовано попасть в разные места?!
Кто сможет ответить?
Что это, знак расположения Её своим «жнецам», награда напоследок от Неё за «верную» службу или...
Парень сам не заметил, как провалился в сон – здоровый, освежающий, без каких-либо сновидений. Перед ним лежала убегающая за горизонт дорога – длиной в целую жизнь.
Пусть спит, набирается сил, они ему ещё понадобятся.
Для чего, спросите?
Усмехнусь фирменной улыбкой сфинкса – конечно же для дела!