Война приобретает наконец свои реальные очертания. Все постепенно становится на свои места. Мы искренне и с надеждой ждем побед. Но наша задача в очередной раз, –
копить «боевой опыт», хотя остановиться на этом
будет очень трудно
Югославия – моя давняя любовь. Мне пришлось побывать здесь впервые еще в те времена, когда она продолжала оставаться могучим, авторитетным и сильным славянским государством на Балканах, объединившим в себе шесть республик, которые были, конечно же, не одинаковыми, но весьма близкими по языку, традициям, общему прошлому.
По первому разу эта страна мне показалась сродни этакому земному раю. А что, ласковое море и прекраснейший климат, плодородная земля и приветливый народ, разговаривающий при этом на похожем языке и не гнушающийся понимать по-русски (в то время не то что в Польше или Чехословакии, но и в Прибалтике уже предпочитали оказывать русскоязычным гостям некоторое пренебрежение и не скрывали этого, хотя русский язык все они знали, во всяком случае, лучше югославов).
Страна выбивалась из рядов социалистического лагеря и вела какой-то не очень понятный нам политический курс, объединивший когда-то на время мощнейший блок движения неприсоединения (все первоначальные договоры этого блока заключались, и его штаб-квартира находилась в Югославии на Брионских островах, так любимых героем югославов – маршалом Тито. Да, тогда он был еще непререкаемым авторитетом для всех югославов от Словении до Македонии).
И Югославия пользовалась при этом преимуществами своего независимого политического курса, обеспечивая внутри себя достаточно высокий уровень жизни народа и всяческих политических свобод.
Ну, а для туристов это был просто рай. Вся туристическая индустрия строилась по высшему стандарту, а вкупе с относительной дешевизной товаров была весьма и весьма привлекательна и не только для советских туристов, но и для известных привередливостью немцев или там шведов. (Интересно, что в Югославии тогда, как впрочем и сейчас, немецкую марку в расчетах предпочитали американскому доллару).
Возможно, что такая позиция впоследствии сыграла свою роль в том, что единая и сильная страна в несколько лет стала ареной внутренних раздоров и распалась на манер карточного домика. Правда, в отличие от СССР здесь не обошлось без настоящей войны. Так от Югославии – союза шести республик, занимающих весь восток Балканского полуострова, остались лишь Сербия и маленькая Черногория.
Они были объединены общностью православной веры и памятью о временах славянского братства, которое единственно и дало возможность сохраниться этому народу в течение долгих четырех веков османского владычества, а потом и передряг первой и второй мировых войн.
Первая же мировая война и началась с Балкан. Разобщенность и неустроенность южнославянских народов смогли использовать тогдашние мечтатели о мировом господстве. Это известно. Как известно и то, что наиболее организованное и мощное сопротивление в годы второй мировой войны также создала Югославия, и справедливо считала себя одной из союзных стран-победительниц. И по этому праву – праву равноправного и законного победителя нацизма, заняла свое подобающее место в мировом сообществе.
После же очередного распада южнославянского единства Балканы снова стали источником мирового напряжения, ибо уже не могли сдерживать своих амбициозных политиков-сепаратистов, которым не хватало и уже состоявшегося деления.
Также это было выгодно силам, стремившимся уже не просто делить мир по-новому, но просто крепко и навсегда подчинить его своим хищным интересам.
В этом процессе наибольшим успехом всегда пользовался институт поддержки этих самых сепаратистов. Они, как никто, за малую цену поддерживали высочайший уровень напряженности в регионе и, при случае, обеспечивали пресловутый «казус белли» – повод к объявлению войны (или иному вмешательству во внутренние дела государства).
И на этот раз силы сепаратизма были напрямую связаны с декларированным исповеданием ислама. Это не случайность сегодня. Так устроен сегодняшний мир. И исламисты во всех своих проявлениях вновь становятся бичом Божьим для погрязшего в грехах мира. Они не дают ему предаваться своим грехам и порокам безнаказанно, наслаждаться ими, но беспокойно и бесконечно тревожат этот мир.
Знающие же об этом слишком много и многому научившиеся приверженцы мирового господства пока еще пытаются использовать их порыв в своих интересах. Хотя наверняка понимают, что этим роют могилу именно себе и все их потуги принесут погибель им самим. Но не сейчас – позже. Может быть, даже после них, а после нас, как известно, хоть потоп.
Вот такие-то сепаратисты исламисты без труда нашлись и в ужавшейся и уже умиротворенной тогда Югославии. Угодить им в их требованиях политически или даже экономически невозможно никоим образом.
Попробуйте, к примеру, удовлетворить наших собственных «черных», сколько не дай, им все равно будет мало, потому что их образ жизни и восприятие этой жизни в корне отличаются от наших собственных.
Это связано и с тем же нищенством, и с воровством, и грабежами, которые в большом количестве кавказских или среднеазиатских сел и аулов считаются занятием не только прибыльным, но и по-настоящему почетным, единственно пристойным и приемлемым для мужчины. Это их дело и их жизнь, они имеют на нее право, и этого права у них не отнять. Но до тех пор, пока они не приезжают заявлять о своих правах на нашу землю.
Те же североамериканцы могут это представить себе по своим неграм, латиноамериканцам и прочим подобным «подаркам», и вы поймете всю бесперспективность лояльного отношения и урегулирования этих извечных и серьезнейших безотлагательных проблем.
В любом случае приходится успокаивать волнения и беспорядки, порождаемые этими течениями, применяя силу и вообще особые способы умиротворения. Ведь эти мятежники и бунтовщики, в конце концов, не имеют права мешать жить простым людям, которым нет дела до их сепаратистских притязаний. Таковых, кстати, большинство.
И таковое отношение нигде в мире не встречает особенного противодействия. В той же Турции – союзнице Соединенных Штатов, близкой к Балканскому региону, не менее жестоко подавляют старинное освободительное движение среди народа курдов. Не стесняясь для этих целей даже продвигать свои регулярные войска на территории сопредельных стран. В тот же Ирак, к примеру.
В Латинской Америке так же, и даже при участии США (когда дело касается пресловутого наркобизнеса), беспощадно давят своих мятежников и смутьянов. И везде это происходит спокойно, и рассматривается как исключительно внутреннее дело страны, занимающейся этим.
Но только в том случае, если страна эта не является потенциальным союзником России. Что же касается Югославии (как и Ирака) – они несомненные перспективные российские союзники. И с ними поэтому надлежит поступать особо. Так, собственно, и затеяли поступить Соединенные Штаты Америки. В очередной раз, прибегнув к своему так тщательно выкованному и отточенному мечу, – НАТО.
Напряженность в этом регионе возрастала, и наше военное присутствие, с точки зрения здравого смысла, становилось там просто необходимым.
Вообще, регион Балкан, который еще Черчилль называл «мягким подбрюшьем Европы», является последние если не тысячу, то уж шестьсот лет (со времен падения Константинополя в 1453 году) источником постоянного политического напряжения, которое сдерживается либо сильной деспотической государственностью, либо международным, но обязательно многосторонним политическим, а иногда и военным присутствием. Западный же мир снова счел возможным заменить баланс сил своим единоличным вмешательством.
За этими опрометчивыми (или злонамеренными) шагами последовали спровоцированные действия, приводящие к очередному разделу союзной Югославии. И, стало быть, очередному ослаблению и даже ликвидации последнего российского союзника на Балканах.
Поэтому, вслед за массами имущества и вооружений, которые уже намечались к переброске туда различными маршрутами (рассматривались варианты кипрского, египетского и даже ливийского транзитов) и наших военных специалистов, туда должна была двинуть своих контролеров и наша «контора». Что она оперативненько и сделала.
На этот раз даже быстрее, чем это, казалось бы, требовалось. Когда военные действия еще только намечались, а вопрос о переброске вооружений и имущества витал в чисто пока еще теоретический плоскости и не имел никакого практического воплощения. Не определялись пока ни коридоры транзита, ни средства доставки и транспорта.
Но в таких условиях следовало соблюдать и известную долю приличий. Можно, конечно, направлять туда своих военных и открыто, тем более, маскируй их или не маскируй – это все равно прекрасно видно.
Но в международной практике сохранить хорошую мину при плохой игре очень и очень важно. На этом всегда так настаивает осторожный МИД. Поэтому, наверное, в свою новую командировку я двинулся не только не в военной форме, но даже не имея ее подобия в своем багаже.
По документам я также проходил лицом сугубо мирным. Недаром в последнее время я уделил так много внимания сотрудничеству в одной из острооппозицонных и националистических питерских газет.
Статус специального корреспондента поэтому мне подходил совершенно логично. Тем более, что вкупе с огульной и яркой критикой российских предвоенных порядков и вороватого чиновничества, я поместил там несколько занятных материалов о моих ранних, еще студенческих времен, югославских воспоминаниях.
Если не верите на слово – можете свериться, прочитав газету «Новый Петербургъ» от 6 мая 1999 года, за номером 16.
Потом же я в ожидании уже объявленных бомбардировок, в начале которых и не сомневался (ибо остановить натовскую машину, ожидающую для себя очередного бескровного звездопада, просто невозможно. Эта машина может и президента снести вместе со всей пресловутой демократией) даже опубликовал свое новое стихосложение. Этакий патриотический гимн славянской православной дружбе и взаимовыручке.
Сербия – ты наше Знамя
Твои далекие просторы
Не раз влекли к себе
От берегов Невы,
Днепра и Волги
Сынов, сподобил коих
Бог
Отправиться туда, где
Снова
Зловещий дух
Готовит шабаш свой.
Но снова, как всегда,
Народ славянский
Гордый
Не хочет отдавать
Присущего всегда
Ему лишь ведомого
Жизни склада.
Там, где слились,
Струя прохладу,
Дунай и Сава,
И где оплотом нашей
Веры православной
Незыблемой скалой
Стоит Собор
Святого Саввы,
Там русский обретет
Собрата своего,
И Господу свою
Молитву принесет.
И будет тем угодно
Это Богу,
Что не за деньги,
Не за славу и почет,
Но лишь о вере
И о долге помня
Славянский брат
Ему служение принесет,
И тем заслужит свою
Радость,
Свое спасение обретет.
Так что мое место по сути и должно было быть там, на Балканах. И дело было только за тем, чтобы мое физическое тело последовало за духом.
Летел я в Белград за пару дней до начала бомбардировок, самым обыкновенным гражданским бортом. Заполнен он был, правда, все больше такими же как я – «журналистами», «строителями», «врачами», «спасателями» с явно ощущаемым военным прошлым и военными корнями.
Много было служащих из чрезвычайного ведомства господина генерала и министра Сергея Шойгу. Да, его контора также взяла свою силу и явно осознала свое значение в надвигающейся войне. И осознав его, основательно взялась за дело. Это чувствовалось во всех буквально действиях служащих и персонала этого ведомства и внушало истинное уважение.
Они, без проблем и лишнего напряжения, вполне могли дать фору и нам, чисто военным, и уж абсолютно точно, нашим бравым эмвэдэшникам.
Я, во всяком случае, еще тогда проникся глубоким уважением к этим людям, очень быстро, совершенно добровольно и совершенно искренне.
Еще в полете я начал набрасывать наметки и шаблоны своих корреспонденций в Россию. Они должны были приходить от меня и публиковаться регулярно, а времени работать над ними в Югославии у меня скорее всего не будет. Дела, знаете ли, есть у меня дела поважнее. Дела неотложные.
И почему-то сразу же мне приходила на ум и сердце давно запомнившаяся и въевшаяся в сознание, память и в сердце картинка из моего потрепанного школьного учебника Всемирной истории. Под ней стояла подпись – «Милош Обилич убивает турецкого султана».
Это был момент величайшей трагедии сербского народа. В этот день, когда праздновался День Святого Витта, по-сербски «Видовдан», 28 июня 1389 года, Сербия в знаменитейшей битве на Косовом поле, что лежит между Боснией и Македонией, потерпела поражение от Османской Порты и на долгие четыре столетия попала под власть и гнет этого, ставшего столь обширным и грозным теперь, поработителя.
Это было очень близко по времени от нашего судьбоносного восточнославянского Куликова поля и от знаменитого победоносного западнославянского Грюнвальда. Тогда турецкие орды сломили мощь Великой Сербии, и с того дня началась ее новая история – история многовековой, непрекращающейся и тяжелейшей борьбы за свободу.
Подвиги сербов, совершенные на этом поле, навсегда вошли в историю Сербии и Югославии, в ее песни и былины – «лазарицы», но все же этот день стал скорее и больше днем скорби народа. Его отмечают до сих пор и традиция эта не искоренилась в среде народа ничем. Так же как и само Косово поле стало неотъемлемой святой частью истории и земли Сербии.
Так вот этот самый Косовский край, со святыми для сербов землями и воспоминаниями, и затеяли сделать очередным сепаратистским «яблоком раздора».
Это для сербского народа было, пожалуй, наиболее неприятным и неприемлемым фактом. И даже на таком уже, человеческом, но не политическом даже и не экономическом уровне, не допускало никаких возможностей дальнейшего деления и дробления своей страны.
Косовский край стал наравне с Боснией и Герцеговиной, Митохией и Албанией местом распространения населения – славянского главным образом, которое из времен османской турецкой оккупации вынесло исповедание ислама.
Уж что их склонило к этому отступничеству в те непростые времена неизвестно, но что произошло, то произошло. И на все пребывает воля Божья. Не нам же, не бывшим тогда там, судить этих людей своей совестью.
Но именно эти люди и стали той разменной картой, которую теперь пытались разыграть могучая Америка и Европа. И именно среди них выбраны были лидеры-провокаторы, которых, собственно, немало встречается где угодно в таких вот регионах – типично мусульманских, с невысоким уровнем жизни высокой плодовитостью, а стало быть, и ограниченностью жизненного пространства.
Был там и типичный лидер, что помягче – Ибрагим Ругова, которого даже выбрали кем-то самопровозглашенным. Этакий мятущийся профессор-гуманитарий, которому и заработать хочется, и стыдно в душе.
А был и откровенный бандит – Хашим Тачи, которому дай волю, так и получился бы обыкновенный Шамиль Басаев, Салман Радуев, Хаттаб или Карлос Ильич Санчес.
С таким набором «уездных предводителей каманчей», тем легче возбудить деклассированную и маргинальную часть населения с ярко выраженной психологией наемных солдат и бандитов (которая особенно заметна и многочисленна в таких вот анклавах), чем больше может предложить им подстрекатель в свободно конвертируемой валюте.
А наши подстрекатели несомненно были очень богаты. Той же России сейчас это было бы просто не под силу, ни при каких условиях. Ну сами они тоже никогда денег не зарабатывали и ничего хорошего не сделали, так что источники этого богатства и подпитки очевидны.
Ну вот, в Косово из всяческих авантюристов и бандитов албанского и околоалбанского происхождения, любящих проявить свое умение повелевать и властвовать среди беззащитного населения, как на дрожжах вырастала пресловутая Армия освобождения Косово, скроенная наскоро по западным образцам и соответственно им вооруженная и снабжаемая.
Албанцы в Европе еще со времен средневековья пользуются устойчивой репутацией необузданных разбойников и пиратов. Борьба с ними и усмирение их были всегда, даже во времена Римской империи, делом трудным и опасным.
Но все же разбойник есть разбойник и столкновения предпочитает с безоружной жертвой. Когда же на его пути становиться подготовленный солдат или полицейский, он быстро пасует. Сербы же были как раз тем народом, который успешно усмирял всяческие эксцессы среди албанского населения, и все было достаточно спокойно.
Однако сформированные «левым» образом правительство и армия самопровозглашенного государства, видя бесперспективность обуздания и направления в нужное им русло своего разбойничьего сброда, получили совет обращаться и апеллировать к «мировой общественности» в лице США и НАТО.
Вот на поддержку этой странной то ли общественной организации, то ли банды и подкрепление ее пока еще бесплодных усилий и собрались использовать поистине большие, дьявольские силы блока НАТО и Соединенных Штатов Америки. Прямо по Жванецкому. Помните? «Обыкновенная московская старуха вызвала авиацию, чтобы разогнать демонстрацию диссидентов».
Так что вся мощь «западного мира» противопоставлялась здесь небольшой балканской стране, зажатой без союзников и подкреплений (экономическое эмбарго, а потом и военная блокада), среди своих враждебно настроенных соседей. Враждебность окружения тем же Соединенным Штатам было опять же нетрудно и недорого купить. Ведь соседи эти были бедны и несамостоятельны. Некоторые очень хотели вступить в то же НАТО, а некоторые уже заранее были туда приняты.
Положение, чем-то напоминающее времена императора Траяна, который обложил всей мощью Рима маленькую Дакию (там же на Балканах), с большим трудом, путем физического истребления местного населения и их царя Децибалла, принудил землю к покорности, и достиг тем апофеоза для своей империи. Но тем самым заложил основы ее медленного, но неуклонного развала и гибели. Это был тот злой рок, тот бич Божий, который всегда преследует зарвавшихся мечтателей о «мировом господстве». Это, как и «ожесточенное сердце фараона» во времена Моисея, непреодолимо. Война, поэтому, не могла уже не начаться и ее ожидание было скорее просто очередным испытанием нервов.
Делая подобные наброски, я и не заметил, как наш самолет начал снижение и очень быстро приземлился, пробежал выпущенными шасси по взлетно-посадочной полосе и сделал прочие маневры, подвозя нас к выдвижной «кишке» трапа, ведущего в недра аэропорта, прибыв в знакомый по нескольким более ранним визитам белградский аэропорт я быстро прошел все положенные формальности. В последние свои командировки я их уже несколько подзабыл. Не приходилось мне общаться с таможней и пограничным контролем.
Но ничего, вспомнил. К этому времени я увидел уже встречавшего меня моего старого сербского друга Предрага Бранковича. С ним мы немало творили «делов» еще в мои прошлые приезды. Достаточно вспомнить мой первый приезд сюда с целями сугубо мирными и некоммерческими.
Это была международная студенческая научная конференция. Проходила она в Белграде и длилась три дня, но гостеприимные хозяева не ограничились таким непродолжительным сроком. Тем более, что мой доклад получил там какую-то премию, что выразилось, помимо медали и диплома, еще и в на удивление крупной денежной сумме, которую мне вручили наличными динарами.
Так что отправляясь на отдых на побережье Адриатического моря, я чувствовал себя спокойно и раскованно. Мы доехали почти до самой границы Югославии с Италией. Там, где в античные времена на полуострове Истрия раскинулись крупные римские города, в том числе известная Пола.
До сих пор предметами для обозрения туристов там остаются какие-то римские развалины. Я их тоже посмотрел, но не могу сказать, что они произвели на меня какое-то особенное впечатление. Так себе, обыкновенные древнеримские развалины.
Зато в том, что касалось моря, погоды и возможностей для проведения времени, все было выше всяких похвал, да и времени для этого отдыха было навалом.
Поражала удивительная дешевизна спиртного, в том числе и по-настоящему хороших сортов. Так, литровая бутылка коньяка, на котором было написано «Наполеон», и который этот коньяк чем-то действительно напоминал, в самом дорогом супермаркете брали восемьдесят тысяч динаров, что в эквиваленте к рублям было равно двум обменным рублям. Да и прочие напитки и качеством и ценами были весьма приемлемы и привлекательны.
Отсутствие местных красивых девушек, что вообще бич для этих районов Средиземноморья, компенсировалось тем, что этого добра мы привезли с собой из России в полном комплекте. По две на каждого. А климат, море, вольности дикого пляжа и свободного секса на природе делали их мягкими, покладистыми и, в то же время, весьма требовательными и жадными до этого самого свободного секса. В невообразимых позах и самыми разнообразными способами. Ведь в Югославии уже тогда в ночном эфире показывали эротическое кино в полном объеме, и мы его вовсю совместно просматривали в наших гостиничных номерах.
Так что, все обещало месяц свободного, раскованного и приятного отдыха. Но я ведь тогда еще не пил. И поэтому несколько дней в моем, несколько ослабленном частыми сношениями с представительницами противоположного пола, но еще весьма деятельном мозгу, созрел план возможно большего материального обогащения.
Основанием для благоприятных прогнозов послужил простейший экономический анализ. Так я претворял в практическую жизнь теоретические положения своей ранней студенческой научной работы.
Уж не знаю по каким причинам, но курс немецкой марки на побережье был в два с лишним раза ниже, чем в Белграде. Только что прибыв оттуда, я знал об этом наверняка и желал воспользоваться.
Такой же разброс в ценах там был и на всякие виды товаров бытового назначения. Рыночек на приморском бульваре города Ровинь был заполнен всякими советскими электрическими утюгами, чайниками, фотоаппаратами, командирскими часами, игрушечными цыплятами, которые, будучи заведены ключиком, забавно прыгали по столу.
Я сам отдал дань этой незамысловатой коммерции, продав там три электроутюга. Но весь этот бизнес был явно схвачен и не мог принести существенного дохода. Зато валюта не имела явно выраженного организованного центра покупки и продажи. Все делалось как будто от случая к случаю.
Сейчас я понимаю, что тогда, видимо, ошибался в таких своих выводах. И в этом деле все было, конечно же, схвачено. Но я был тогда новичком, а новичкам всегда везет. Да и работали мы, конечно, не крупно.
Так вот, с моим новым сербским знакомым, тем самым Предрагом Бранковичем, который только что встретил меня в аэропорту, мы организовали небольшой валютный «трансферт». Скинулись, поджались и купили у местных жучков свою первую тысячу марок и отправились с нею в Белград. В вопросе их транспортировки мы создали наше основное «ноу хау». А именно, пользуясь постоянно курсировавшими между этими местами туристическими автобусами, развозящими русских туристов, мы осуществляли наши денежные перебросы без дополнительных расходов, правда, весьма утомляясь от восьмичасового пребывания в пути, в автобусе, хоть и комфортабельном, но все же не спальном вагоне.
Через друзей Предрага мы сдали нашу валюту в Белграде за динары и, не теряя понапрасну времени, поехали обратно в Ровинь. Там операция по конвертации была проделана так же максимально быстро, но в обратном порядке. Из динаров в марки. Вот ведь откуда еще, наверное, пошла моя дальнейшая страсть именно к операциям по конвертации валют.
Через неделю мы были весьма состоятельными, по здешним меркам, людьми и стали центром притяжения местной и туристической элиты. А через две недели уже не хотели вновь пускаться в некомфортабельное путешествие, предпочитая поездку на поезде или даже авиаперелет.
Это, скорее всего, и заставило нас вовремя остановиться. Иначе бы точно где-нибудь влипли. Так что, поняв, что реально ехать по делам в такую даль больше неохота, мы приступили, наконец, к активному отдыху.
Вот тогда-то я и запил. И это было для меня наибольшим приключением, которое влекло за собой все остальные забавные случаи, произошедшие со мной в это веселое время.
Я отставал от экскурсионного парохода, уснув беспробудным сном на одном из множества Брионских островов, где на несколько минут, проснувшись ночью, посреди дикого пляжа и чудес невообразимо экзотической средиземноморской природы, почувствовал себя попавшим в рай.
Лазил по всем этим древнеримским развалинам, активно выражая тем самым презрение к римской культуре, поил всяческими напитками вновь прибывающих туристов в количестве просто неимоверном (виноградное вино можно было приобретать прямо в небольших бочонках литров по пятьдесят–сто, а спирт и водка вообще стоили копейки в нашем понимании, покупал в местных магазинах какие-то странные предметы, которые наутро раздаривал окружающим. Девушкам в основном, чем еще больше поощрял их любить именно меня.
Потом мне долго показывали мои фотографии на фоне всяких исторических достопримечательностей Венеции и Северной Италии, куда мои друзья меня доставили на кораблике, похожем на наш «Метеор» и о чем я совершенно, ну ни капельки, не помнил.
Апофеозом наших похождений стал отъезд из Белграда в Россию, когда нам за одну ночь предстояло пропить сумму, эквивалентную полуторам тысячам марок. Как мы не старались, поставив на уши весь гигантский отель «Сербия», но сделать этого до конца не удалось.
И уже в аэропорту мы вытряхивали из сумок и чемоданов мелкие югославские купюры и наполняли ими специальные стеклянные ящики для пожертвовании на что-то (что – мы спьяна понять не могли).
В таком вот настроении мы и попрощались в первый раз с Предрагом и остались с ним после этого мальчишеского похождения добрыми друзьями.
Позже мы встречались не раз и в Сербии, и в России, делали какие-то другие дела, отдыхали, да мало ли еще чего. Но все еще оставались теми же самыми мальчишками.
Но теперь он, как и я собственно, остепенился, повзрослел, пригнулся под грузом ответственности и явно не был уже тем, каким я его оставил несколько лет назад.
Мы обнялись и прошли к его автомашине. Он вообще любил автомобили и поражал меня тем, как он их менял. На сей раз он был при новеньком «Мерседесе». О такой машине он мечтал давно, еще во времена нашей ранней молодости, но тогда она казалась недостижимой и нереальной, а сейчас, видимо, наконец, его желание и мечта претворились в жизнь. И все было не так уж и невыполнимо.
Чувствовалось, что он хотел поговорить о своем новеньком «коне». И я, конечно же, не преминул доставить ему эту небольшую человеческую радость.
За разговором я даже и не заметил, как мы по центральной автостраде выехали в незнакомый мне ранее пригород Белграда. Раньше мой друг жил в другой местности, явно менее фешенебельной и престижной. Я высказал ему свое удивление:
– Куда мы, собственно говоря, едем? Прямо Санта-Барбара какая-то, – сказал я.
– Да я теперь здесь живу, – не без очередной доли гордости ответил на мое шутливое замечание, которым я хотел порадовать Предрага.
Мое же сравнение его места нынешнего обитания явно польстило ему. И мы прямо-таки освещаемые блеском его такого радостного самодовольства въехали в близлежащий двор большого дома. Сам по себе въезд был обставлен уже непросто. Всякие там дистанционные замки и прочие прибамбасы, свойственные домам преуспевших в этой жизни людей. Но внутренняя обстановка поразила меня еще больше.
Да, Предраг зря времени не терял, и дом его стал полной чашей, как он и мечтал когда-то. Точнее мы мечтали об этом вместе – он, я и Милка.
Милка потом и вышла за него замуж, к этому все и шло. Правда, на свадьбе у них я не был, хотя и приглашали. Но я тогда как раз начинал запутываться в своих банковских делах. Он же делал свое дело, и я знал, что у них с Милкой уже двое прекрасных парней, одного из которых звали Милошем (в честь легендарного Обилича), а второго, соответственно, Слободаном, сами понимаете в честь кого.
– И у него вот все это «в металле», а у меня пока что так и осталось в мечтах, – думал я, впадая по временам в чувство близкое белой зависти.
Навстречу нам тем временем вышла хозяйка и с ней детишки моих старых друзей. Ну и конечно же, нам было что вспомнить и о чем поговорить. Тем более, что стол и напитки, как всегда, были в изобилии и весьма неплохи. А о бомбардировках тогда только говорили, но еще не видели и даже наивно рассчитывали их не допустить.
Мой друг никогда не отличался несообразительностью, и поэтому он, после того как его семейство удалилось ко сну, остался со мной и начал задавать свои вопросы, касающиеся нашего ближайшего будущего.
Наверное, он догадывался, что приехал я в этот раз не просто так. И понимал, что рассказывать о своих конкретных делах я вряд ли смогу. Но его искренне интересовал вопрос?
; С кем же сейчас будет Россия? Не продалась ли она за международные подачки западникам, и не откажется ли она от своих старых и верных друзей?
; Знаешь, Предраг, у политиков явно какие-то свои дела. О них уже никто особенно и не говорит у нас. Что они делают и что говорят – уже не понятно. Да и врут все больше. Поэтому о политиках и об этих их приспешниках в средствах массовой информации я говорить не буду. Могу только сказать, что русский народ однозначно с вами.
; Что же это значит? Ведь нас на днях могут начать бомбить, и что тогда сделает народ без политиков и военных, – перебил меня мой друг.
; Ну ты должен понимать, что народа политики бояться и у нас. Так что, вряд ли они открыто встанут на защиту позиции НАТО. Ну а в среде военных тоже движение в сторону вашей поддержки весьма заметно.
; Какое же? – прервал меня на секунду Предраг.
; Говорят, что один наш известный и авторитетный генерал (его недавно вывели в запас и он теперь стал известным политиком, даже губернатором территории раз в десять больше Сербии) в теплой компании за выпивкой говорил, что не прочь поехать в Югославию, командовать нашим экспедиционным корпусом там. И он выражал уверенность, что вернется оттуда Президентом России. Это, поверь мне, немало. Знаешь, Предраг, я очень ценю этого генерала, особенно многозначительно довершил я короткой репликой свое длинное выступление.
Я говорил так совершенно искренне. Хотя знал, что установкой и приказом для наших военных и на этот раз было накопление боевого опыта и наблюдение за вероятным противником. Победа не планировалась штабами.
Но всем нам, пожалуй впервые за несколько лет, хотелось не просто работать на победы в будущем, а начать побеждать уже именно здесь. На этой самой многострадальной славянской, православной земле.
Весь следующий день Предраг возил меня по Белграду. Город изменился не сильно, и многое мне было знакомо. Мы встречались и с нашими старыми общими знакомыми, и с людьми, которых я ранее не знал, но которые были друзьями и партнерами Предрага. Они могли быть полезны в выполнении моих журналистских заданий, и мы активно вырабатывали графики и порядок наших предстоящих встреч и их темы. Все это могло бы стать по-настоящему ценно и интересно.
По этим встречам я понял, что и в сфере общественной жизни Предраг не терял времени даром. Среди его знакомых и друзей были и состоятельные предприниматели, и значительные политики, и высокопоставленные чиновники, и известные ученые, и популярные артисты.
Это было весьма многообещающе, и я предвкушал интереснейшую работу в ближайшие дни. Вечером мы снова беседовали и развлекались в семейном кругу моих друзей. Правда, к нам присоединилось еще немало наших старых знакомых. Благо дом был не маленьким.
Под утро мы узнали из телевизионных утренних новостей о том, что первые удары авиацией НАТО по Югославии только что были нанесены.
В жизни моих хозяев все должно было резко поменяться. Война пришла в их дом, хотя они искренне не хотели этого и до последнего верили в то, что война отступит. Для меня же просто свершилось неизбежное, как будто оборвалась какая-то пружина или сорвался предохранитель. Возможно, это было воодушевление, но скорее, просто реакция на затянувшуюся развязку. Сперва все ждали почему-то каких-то чудесных сообщений о победах югославской авиации и ПВО. Но ждать этого так сразу, пожалуй, не стоило. Я это понимал, как человек близкий к военным делам, и пытался как мог разъяснить это окружающим. Но они уже ничего не хотели понимать. Они просто говорили:
; Нам нужны ваши ракеты. Ваши «С-300».
Они были осведомлены о перипетиях этого проекта и ждали, что несколько комплексов должны были оказаться у них. Я же знал, что их поставка и транспортировка пока еще только трудновыполнимый проект.
Но у меня был свой приказ, и его действие вступало в силу с момента начала военной операции НАТО. Для выполнения своего задания мне надлежало переместиться поближе к непосредственным зонам боевых действий. Это было там, куда падали бомбы и «томагавки», и происходило это сейчас, еще в большей степени, в Косовском крае и его столице – административном центре, очень небольшом городе – Приштине.
Не откладывая неизбежности надолго, я засобирался туда. И мое любопытство было вполне оправдано журналистским статусом. Но журналисту никто не обязан оказывать содействия. Все-то он должен делать по собственной инициативе и энтузиазме.
Впрочем, тут немалое значение и роль сыграли знакомства и связи, которыми снабдил меня Предраг. Не задавая излишних вопросов, мне просто помогли сделать свое дело. Возможно, понимали, что делаю все это я не из праздного любопытства и досужей журналистики.
Российские службы уже активно координировали свои действия в подвергнувшейся натовской агрессии стране. И в первое время занимались своей работой достаточно свободно и успешно. Это происходило еще тогда, когда наши сербские друзья верили в возможность скорой, буквально немедленной военной и политической помощи.
Наши, вместе с сербскими военными, занимались организацией разведки, в том числе электронной и электронного противодействия, агрессору, в том числе, и вопросах, связанных с наведением ракет и самолетов на цели.
Для этих целей российское правительство и командование военно-морского флота выделило разведывательный корабль «Лиман». Выход его из Севастополя сопровождался большой помпой с нашей стороны и тревогой со стороны стран-агрессоров. За ним ожидали подхода большой средиземноморской эскадры Черноморского флота России, которая вроде бы тоже готовилась и включала в себя семь кораблей.
Никакие международные правила и договоры не должны были ее сдерживать, просто потому что не было таких правил и договоров, которые бы запрещали России иметь свои военные корабли в нейтральных водах Средиземного моря. Ссылаться же на военное право и обычаи войны было так же глупо, потому что «де юре» никакой войны не было.
НАТО не объявило войны Югославии, но и Югославия не объявляла никому войны. Юридический казус и парадокс, из которого, впрочем, пользу извлекло только НАТО. Наше же руководство этой юридической зацепкой воспользоваться не захотело, а Югославия просто не смогла.
Российских кораблей же в Средиземном море больше не было, только на смену «Лиману» пришел потом еще один такой же разведчик.
И он, и «Лиман» честно сделали свое дело, но все, и мы, и югославы, ожидали от нашего флота большего. Хотя бы, возможной скрытной транспортировки систем новейших ПВО, или хотя бы боеприпасов к старым, уже имеющимся здесь.
Пытались наши помогать югославам и в организации ПВО теми силами, которые к этому времени были дислоцированы на территории Союзной Республики Югославии. То есть, используя хорошие, но устаревшие системы ПВО еще советского производства. Не спорю, они бы сработали, используй натовцы чуть более устаревшие самолеты и ракеты, и работали в этом случае действительно хорошо.
Но все же устаревшую технику агрессоры использовали ограниченно и широко обратились к ней, когда средства ПВО Югославии были частично уничтожены или просто исчерпали наличный боезапас, который пополнить было практически нечем. Россия так и не организовала какого-нибудь заметного и действенного транзита боеприпасов, а того, что шло по линии, к примеру, МЧС, было явно недостаточно.
К тому же эти транспорты стали подвергаться тщательнейшим проверкам со стороны наших бывших друзей – венгров и болгар, сопровождавшимся крупными международными скандалами и проблемами. Но без должной организации этого транзита было бы еще хуже.
Но больше всего активности и целеустремленности проявляла здесь наша разведка и техническая, и полевая, и политическая, и прочая, и прочая. Ну, а так как я не был специалистом ни в области военной техники, ни в области противовоздушной обороны, то командование, совершенно справедливо, прикомандировало меня в силы обеспечения этих самых разведывательных и контрразведывательных операций.
Прямая же наша работа, то есть контроль за поступлением нового российского вооружения и военного имущества в Югославию и организация его приема, откладывалась, видимо, на неопределенное время.
Тот, кто занимался разведкой в Югославии напрямую, наверняка смог бы написать на их материале увлекательнейшую книгу, боевик, мемуары. Да и напишет когда-нибудь. На мою же долю досталось что-то значительно менее интересное, а именно гоняться из конца в конец страны, вспоминая свои юношеские годы и такие же сумасшедшие «концы», но теперь эти поездки вели меня не к личному обогащению, а туда, где после очередной бомбардировки или боя проявилось что-то необычное и интересное.
Сбитый пэвэошниками американский легендарный «Стелс», к примеру. Все знают о том, что элементы этого американского чуда техники, о котором югославские зенитчики не знали, что он «невидимка», были переданы России, но о том, как все это происходило и как осуществлялась их переброска знают немногие. Хотя это боевик не хуже любого американского «Рэмбо» или «Коммандос».
Я и не ожидал, что мог оказаться в каком-нибудь из таких интересных мест быстрее других. Но все же видеть пришлось многое. И это многое не совсем сочеталось с теми победными, бескровными рапортами, которыми натовцы кормили мировую общественность.
Здесь этим воякам досталось поболе, нежели в Ираке. Были даже пленные из сухопутных войск, которых, правда, в конце концов на что-то или на кого-то поменяли. Судя по всему, на такое же количество югославских солдат, захваченных так называемой Армией освобождения Косово, и переданных им командованию натовских сил.
Самолетов же, вертолетов, ракет попадало тоже немало. Никто не спорит, что некоторые из них упали сами. Это вполне естественно, что самолеты падают там, где их собирается в нервной обстановке слишком много. Но следовало, чтобы и эта, сама упавшая в наши руки техника, прибывала побыстрее и наиболее точно по своему назначению.
Так что работы было много и была она беспокойная. Среди окружающих не ощущалось никакой решимости к отказу от сопротивления агрессии. Максимум, что ощущалось, так это усталость. Но что сделаешь, «на войне, как на войне», а война, как известно, тяжелая работенка.
Никто не жаловался, а если и приходила кому такая блажь, то его можно было бы легко заменить. Желающих приехать на эту вот войну было много, и желание это, очевидно, было совершенно искренним.
Поэтому изменение обстановки, которое вдруг стало заметным, вызвало некоторое удивление. Произошло же все тогда, когда высшее российское руководство, вопреки всякому смыслу, удалось убедить смягчить свою внешнеполитическую позицию по отношению к НАТО и США.
Конечно же, и раньше это было просто моральное воздействие, но все же и военная помощь могла быть оказана. Пусть даже и призрачный шанс к этому был, и заставлял военных планировщиков НАТО учитывать его весьма серьезно. И это путало их карты очень сильно.
А теперь всякий шанс оказания прямой помощи Югославии исчез, а моральная помощь пошла на убыль, начиная признавать возможную справедливость по некоторым пунктам этой наглой агрессии. До полей боя это доходило быстро и чувствовалось на уровне боевого духа и воодушевления.
Постепенно энтузиазм гас, а вместе с ним гасла и надежда на возможную победу или хотя бы почетный мир. Он затухал вместе с надеждами на оказание этой самой военной помощи и с постепенной, но неуклонной сменой политического курса, постоянно двигавшегося к пронатовским позициям, но ни в коем случае не исходя из реального военного или морального превосходства агрессора.
Это состояние ощущалось и ясно чувствовалось всеми в Сербии, несмотря на все потуги и заявления наших политиков, пытавшихся скрыть реальное положение дел в Сербии от своего обеспокоенного народа. Вообще же, любой способ замутить и обострить ситуацию с нашей стороны был бы, пожалуй, приемлем в данном случае. Чтобы объявить о начале процесса присоединения Югославии к Союзу России и Белоруссии. Ну как бы это могло отрицательно сказаться на нас?
А когда американская ракета, не зная видимо, о своей высокой точности, угодила в китайское посольство и убила троих китайских дипломатов? Ведь это был случай, который давал, кажется, все возможности: и моральные, и юридические права к политическому вмешательству.
Ах да, кредитов бы не дали. И воровать было бы нечего господам чиновникам. Тогда все понятно. Тогда все и открылось. Но ведь кредиты-то и были вашим основным стимулом в изменении своей международной позиции. Ведь так, признайтесь и вы, господин Черномырдин. И иже с ним лжемиротворцы.
Но даже если и не признаетесь, то помните, что предательство никогда не остается безнаказанным. Если не люди, то Бог накажет и от этого вам будет только хуже. А предали вы многих.
И даже последующий героизм наших десантников, совершивших известный марш в Приштину и захвативших аэропорт Слатина назло всему НАТО (200 человек против этого самого НАТО и ничего, успешно), не оправдывает вас.
Сами наши десантники и их командиры сработали доблестно, красиво и достойно, показали, на что они способны, прикрывая вас от справедливого недоумения народа, но с вас вашей вины не сняли и не могли бы снять, даже если бы хотели этого (а они, наверное, не хотели).
Югославское руководство и югославское командование при этом так же охладевали помаленьку к посланцам России, на которых они недавно возлагали столько надежд. Наша работа была уже не столь оперативна и безоблачна. Время от времени югославские силы безопасности, армия и полиция препятствовали нам в проведении каких-то операций и мы вынуждены были это проглотить за предательство наших «вождей».
Дела становились все более запутанными и сложными. Такие же, недостаточно профессиональные, люди в разведке, как я, могли уже не только не помочь, но и прямо навредить в каком-нибудь деликатном деле.
Бомбардировки и агрессия НАТО еще не остановились, но только затихали, а мы уже ничем не могли исправить этого положения, хотя сами по себе встречались и приветствовались простыми сербами весьма и весьма дружелюбно.
Мне оставалось с ближайшей оказией вернуться в многострадальный Белград, по словам очевидцев, немало уже пострадавший от авианалетов.
Там мне удалось мельком встретиться с Предрагом. Его семье, непосредственно, удалось каким-то чудом избежать страшных последствий войны. Но пострадали очень многие, в том числе из числа наших общих знакомых. Общее настроение было унылое и подавленное.
Я рассказал что-то из своих военных впечатлений и прибавил от себя, что этим все не кончиться.
; Скоро я постараюсь вернуться, Предраг, – говорил я своему другу. – И тогда мы покажем этим «злым духам». Не сомневайся, друг, все так и будет. Жди, приедем, да вместе с вами мы черту его рога свернем, – уже тогда я помянул нечистого, этого врага рода человеческого, которого и видел уже главным союзником и предводителем американцев и натовцев.
На следующий же день я уезжал из Югославии. На этот раз пришлось использовать кружной маршрут, добираясь до Будапешта по земле. Ну а там на самолет – и дома.
Югославия же осталась догорать, зализывать раны, переживать национальное унижение, пока. Но вместе с тем, готовиться к новым делам вместе с нами. Ждать остается уже недолго.
Теперь мы приедем только побеждать и победим, вместе с Божией помощью.
ОЛЬГА
Это было как будто прощанием с попытками обычного
возвращения. Теперь такого больше не будет. Я это
чувствовал, но мне осталось уповать только на волю Божию
И на этот раз, возвращаясь из своей военной командировки, я все еще не отказался от своего странного желания обустроить, наконец, свой дом и свою семью.
Возможно, это желание было бы крамольным в настоящее время, когда новая мировая война все явственнее полыхала и уже даже в Европе. Она методично и неумолимо приближалась к моему дому и я не мог этого не осознавать. Поэтому до дома ли и ответственности за семью сейчас?
Я видел свое место явственно, и это место в ближайшие несколько лет было не дома, а на театре военных действии. Но человеческое все же брало свое, и мечты властно требовали от меня хотя бы новых попыток реализоваться.
На этот раз я решил подойти к этому делу весьма прагматично. А именно, не рассчитывая и не подбивая свою будущую подругу на продолжительное течение наших отношений, но ориентируя ее на приятное времяпровождение до времени защиты мной докторской диссертации (максимум несколько месяцев) и последующим за ним экзотическим и интересным совместным путешествием к обоюдному удовольствию.
Таковое устройство личных дел было вполне в ходу среди моих знакомых и известных мне людей в последнее время. И пользовалось определенным успехом. Я, прямо скажем, не верил в преимущества такого устройства жизни, но почему бы не попробовать, тем более, если к этому найдутся желающие.
Не откладывая дела в долгий ящик, я сделал заявление о собственном желании провести таковой эксперимент. То есть просто-напросто пустил об этом целенаправленный, хорошо организованный слух. Он сработал, и достаточно быстро и эффективно.
Из желающих присоединиться к моему своеобразному социальному эксперименту создалась даже небольшая группа, если не сказать очередь.
По слухам опять же, к этой группе хотели присоединиться не только представительницы прекрасного пола. Но таковых желающих я отмел, как ни в коем случае не приемлемых, а среди прочих провел для себя что-то вроде конкурса. Негласного, конечно. Что бы, не дай Бог, не травмировать психологически ни себя, ни моих потенциальных подруг. Так и появилась в моей жизни она. Ольга.
Она-то и составила мое, пожалуй, наиболее непродолжительное увлечение, которое и имело-то всего семь или восемь (как считать день приезда – день отъезда) дней срока.
Все же эти попытки пожить друг с другом для того, чтобы лучше узнать своего возможного спутника жизни, просто блеф, покрывающий греховное желание обзавестись необременительным партнером на определенное и строго вспыхнувшим желанием в фиксированное время. А потом – хоть трава не расти!
Я это понял и очень быстро. Но не сразу, а поначалу начал применять к Ольге свои шаблоны и прикидки из области своих представлении об идеальной жене, о которых писал подробно в предыдущей главе.
Уже по возрасту она явно не подходила. Была старше, а это, к сожалению, невосполнимо. Да и по другим критериям не вписывалась в мои представления. Не буду же я в этом сейчас конкретизироваться.
Тогда же я просто плюнул на эти свои прикидки, уповая на оговоренную ограниченность и установленную временность наших отношении.
; Пусть пройдет оговоренное время. А потом, если произойдет чудо, то я не буду против. На все воля Божья, – так размышлял я еще некоторое время.
Жизнь же потихонечку приводила к всплескам напряженности, и они казались мне уже почище всех моих военных приключений вместе взятых.
Рассказывать обо всем этом в деталях глупо. В конце концов мы же не на старинном профсоюзном собрании, где во время слушаний «персональных дел о моральном разложении» задние ряды активно требовали:
; Подробности давай, побольше этих самых... Подробностей и фактов.
Но я надеюсь, что вы поверите мне просто на слово, в данном случае мне врать совершенно незачем. Ведь я никого не обманул и не сделал ничего видимо предосудительного, но, наоборот, поддержал современные смелые социальные эксперименты в области особых способов устройства семьи и благообустройства своего дома.
За время этого своего приключения я набрался многого, что стало для меня совершенно новым и весьма интересным даже с точки зрения современной филологии. Ведь я все более и более ощущал себя (и хотел ощущать) русским писателем. Вот и набирался нового языка.
Впрочем, сами подумайте, если бы когда-то, в свое время, Пушкин или Гоголь не набирались этого языка, а следовали общепринятым шаблонам и позволяли всем подряд редакторам править свой стиль, то сейчас бы мы и не имели нынешнего русского языка. И что бы тогда защищали его нынешние адепты?
Ну, а из того что я набрался за это время, и из того, что можно назвать современным языком интимных переживаний и чувств, я хотел бы привести кое-что в цитатах и отдать просто на суд читателей:
; Ты в меня кончил, или на живот? – основной вопрос, задаваемый такой вот подругой по окончании акта любви, который при многократном повторении может стать либо причиной легкой и быстрой возбуждаемости, либо, что случается чаще, хронической импотенции.
; Как мы сегодня будем? Лежа ... или раком, – без комментариев, надеюсь, и так все понятно.
; Ты знаешь, я устала сегодня, может, ограничимся минетом, – тоже понятно и потому обойдется без дополнительных, утомительных комментариев.
; Я надеюсь, ты сегодня более ответственно подошел к вопросу обеспечения «боеприпасами»? В прошлый раз запасенных тобой шести штук не хватило, – это, если вы еще не догадались, о презервативах.
; У тебя прямо как на кол садишься... А я вообще сверху не люблю. Я всего лишь один раз кончила, когда была сверху мужчины, – нелицеприятное высказывание о сексуальной позиции «женщина сверху».
Будучи отчасти филологом я испытывал немалый соблазн продолжить изложение этого паноптикума современных любовных выражений и довести его хотя бы до пары страниц. Поверьте, это было бы нетрудно и, возможно, привлекло бы кого-то. Но я решил все же ограничиться, поскольку все наскучивает, на самом деле даже быстрее, чем мы об этом в состоянии подумать.
Об этом можно писать и писать, но мне уже скучно. А если вам не наскучило это занятие, то попробуйте повторить этот мой социальный эксперимент в своей жизни. Наберетесь много нового для себя. Возможно, напишите что-то выдающееся и сохраните свои переживания и находки для будущих поколений «истинных хранителей языка» (не применительно к минету), которые будут защищать эти ваши находки от посягательств каких-то более молодых и более наглых смутьянов от литературы.
Я же отступлю. К этому я еще пока не готов. Извините, вот может в будущем. Ну да время покажет. В таких смелых и «новаторских» начинаниях никто не гарантирован от фиаско.
И все это, включая и изложенное в последних абзацах, уместилось в рамках одной недели. Но, наверное, случается и быстрее. Так что оформлением записи в Книгу рекордов Гиннесса я заниматься не стал, но предпочел заняться организацией своей жизни в новом ракурсе. Таковом, где уже не было никакого места и этой моей новой знакомой. Так и закончился этот мой нынешний опыт по устройству дома. Я еще думал немало:
; Стоит ли писать об этом вообще? Ведь эпизод явно незначительный, поскольку очень непродолжительный по времени.
Но быстро понял, что его непродолжительность не делает его упоминание столь уж бессмысленным, нетипичным и потому, бесполезным. Напротив, он становится от этого более назидательным для юношества и вообще для всех возможных моих последователей и подражателей на этом скользком и скорбном пути. Если бы я знал об этом заранее, то, возможно, не подверг бы себя таковому вот странному опыту.
В жизни этой
Много непонятного:
Непонятно то,
Непонятно се.
Но более всего
Необъяснимым кажется,
То, о чем царь Соломон
Говаривал еще.
Где она, та тропка,
То движение,
Что девицу к юнцу
Ведет?
Теперь все оказалось
Проще с кораблями,
Их курс уже умеют
Исчислять.
И даже птицы стали
Чем-то нам понятней,
Хотя нам птицами
Не стать.
А вот влюблен бывал,
Наверно, каждый.
А как его
Откуда вдруг пришло?
На эти вот вопросы
Отвечая,
Ответить, видимо,
Не смог еще никто.
И есть ли он
Вообще,
Тот путь к сердцу
Девицы,
Не выдумка ли то?
Иль плоти просто
Зов?
Не знал я никогда
И не узнаю,
Видно,
А может и не стоит
Знать того.
На все есть Бог
В Его все вечной
Власти,
А нам Его за все
Благодарить.
И в этой благодарности
Великой,
Друзья, давайте будем
Просто жить.
Не философствуя,
Не мудрствуя лукаво.
Но просто встретив раз
Ее,
Понять:
На всей Земле всего
Одна
Такая,
И мне ли этого не знать.
Поэтому я и решил не пожалеть нескольких лишних строк и сотни килограмм бумаги (примерно столько будет весить эта часть книги при ее тираже в пятнадцать тысяч экземпляров). Пусть будет – если уж так и было.