Исторический роман. Сердце дикаря

                       СЕРДЦЕ ДИКАРЯ.

                       Роман.
               
                     ЧАСТЬ 1.

                 Глава 1.

Золотисто-огненный шар раскаленного сол нца медленно опускался за черную гряду базальтовых скал, причудливо вырисовывающихся на фоне кроваво-вечерного неба.
Все живое, прячущееся от дневного зноя, начинало просыпаться, выползать и выкарабкиваться наружу. То тут, то там слышались хриплые вскрики, прерывистое утробное дыхание, оглушительные хлопки мощных крыльев, а то и ужасающие вопли вышедших на охоту хищников. Мириады кровососущих насекомых непроглядными тучами роились над глянцевитой, неподвижно-смоляной поверхностью многочисленных болот. Среди беспорядочного нагромождения скал росли то гигантские древовидные папоротники с коричневыми кожистыми листьями, то растения-ловушки, усеянные множеством ядовитых и острых, как иглы, колючек. Все это переплеталось различной толщины гибкими лианами и, порой казалось, было трудно разобрать, где растение, а где вытянувшийся среди них один из змеевидных хищников, поджидающих свою жертву.
Чвяк сидел на высоком, с красноватым оттенком камне и сосредоточенно ковырялся зажатой в пальцах иглой дикообраза в огромной, в полбедра, ране. Рана была старой, местами подернутая коркой черной запекшейся крови и копошившиеся в ней черви доставляли Чвяку кое-какое неудобство.
Это был огромного роста, почти весь покрытый шерстью мужчина. Плоское, с приплюснутым носом лицо с двумя крохотными точками глаз, делали его лик свирепым, а взгляд холодным и безжалостным. Тугие узлы стальных бицепсов перекатывались как живые под толстой, как шкура диплоподы, кожей.
Вот уже третьи сутки, как Чвяк покинул одну из множества базальтовых пещер, где нашел пристанище его многочисленный род. Он был старшим из сыновей своего родителя, уже седого и сморщенного, как болотная губка, старика по имени Хруст.
По неписанным законам племени на плечи старшего сына ложился основной груз заботы о родичах. Его обязанностью была охота. Он любил эту повседневную и опасную работу. И только лишь на крупного зверя выходили охотиться всем племенем. От старика-родителя до малолетнего детеныша.
Итак, уже третьи сутки Чвяк бродит среди нагромождения камней, по кочкам болот, среди опасных растений-ловушек, в живых ветвях которых погибало немало животных и людей, ненароком задевших хищно шевелящиеся ветви.
Чвяк отбросил иглу, помочился себе в ладони, и, плеснув содержимым на рану, легко поднялся с места.
Его одежда состояла из лоскута шкуры саблезубого тигра, прикрывающего непомерной величины часть тела, благодаря которой появились на свет четырнадцать сыновей и восемь смуглых, покрытых пушистой шерстью симпатичных самочек.
Человек поискал глазами и, подняв с земли камень величиной с человеческую голову, медленно, неслышными крадущимися шагами двинулся вперед, лавируя между камней и поваленных стволов чешуйчатой тригоспенсии.
Чвяк был в душе поэтом и теперь шел, сочиняя на ходу и мурлыча себе под нос:
“Ху-чу-чу, ху-чу-чу!
Динозаврика хочу...
Чвяк вздохнул, огляделся и заурчал снова:
“Чтоб детеныши не плакали...
йе-ех! Я поймаю птеродактиля!”...
Какой-то шорох привлек внимание Чвяка и он мгновенно повернулся в ту сторону. Из густых колючих зарослей показалась рогатая, покрытая костяными пластинами голова ядовитой многоножки. Ее членистое и толстое как бревно тело текло прямо навстречу Чвяку, и полуметровые, с острыми шипами жвалы угрожающе шевелились, сочась коричневой, ядовитой жидкостью. Человек знал всю опасность столкновения с этим хищником и мгновенно сработавший инстинкт самосохранения, заставил его сжаться в пружину и в мощном прыжке броситься на добрый десяток метров в сторону. В то же мгновение взметнулась могучая рука, булыжник с гулом рассек воздух и через минуту, с треском ломая кустарник и разбрызгивая во все стороны кровь из разможженной головы, забилась пораженная многоножка.
Согнувшись и держась за толстый ствол окаменелого дерева, Чвяк с любопытством наблюдал за последней агонией жертвы и ждал... Все тише и медленней были движения живого бревна и, наконец, многоножка затихла окончательно, лишь легкая дрожь пробегала мелкими волнами по ее телу.
Человек издал гортанный, торжествующий вопль, эхом прокатившийся вдали, подпрыгнул и в одно мгновение оказался рядом с поверженным врагом.
Что-то наподобие улыбки искривило его губы, обнажив крупные желтые зубы. Он был счастлив! Еще бы... Этой добычи хватит на два, три дня беззаботной жизни семейства. О, Чвяк знал, как сочно и вкусно мясо этой скотины, этого презренного и вонючего червяка. Конечно, это не грудинка мамонта и даже не мясо вожделенного птеродактиля, но все же лучше, чем ничего!
И Чвяк представил с каким обожанием и любовью будут смотреть на него женщины племени. Он уже видел в своем воображении, как соплеменники с хрустом и чавканьем рвут зубами еще теплое, сочащееся кровью мясо.
Он растянул многоножку во всю длину и, захлебываясь голодной слюной, схватил ее посредине туловища. С трудом взвалив еще горячее тело на плечи, медленно побрел к дальним скалам, уже едва заметным среди сгущающихся сумерек.
Но едва он проделал сотню шагов, как раздалось оглушительное хлопанье крыльев и треск ломаемых сучьев. Чвяк не успел сбросить с себя многоножку, как что-то смердящее и тяжелое навалилось на него, запрокинуло на спину, заслонив собой все небо, на котором начинали уже появляться первые ночные звезды.

глава 2

Первые звезды на небосводе уже успели раствориться в мириадах себе подобных, и затянутая этой молочной дымкой сфера давно выплюнула луну, когда Чвяк снова обрел способность видеть. Он еще некоторое время тупо глядел в распахнутую перед ним ширь, пока до него не дошло, что он жив.
Увы, дитя первобытного мира еще не могло полностью отделять себя от природы. В его представлении он, Чвяк, был продолжением рода Хруста, который, в свою очередь, продолжал племя сегованов. А сегованы, конечно же, являли собой движущуюся сущность окружающей природы. По Чвяку, например, древовидный папоротник олицетворял стоячую сущность, к ней же он относил и скалы с пещерами, и огромные валуны, которые он, Чвяк, не мог сдвинуть с места. Но зато неповоротливый бронтозавр, по потаенной мысли соплеменников Чвяка, был их явным родственником, только из своего племени. Это же так ясно: бронтозавр мог бегать, как и они, мог лежать, отдыхая в сильную жару под сенью деревьев. И самое главное — имел способность есть и быть сьеденным. Жесткий естественный отбор, в котором Чвяк и его сородичи находились, четко отпечатали в извилинах их мозга мудрость бытия: жить — это значит есть, а не жить — это быть сьеденным.
Мозг Чвяка работал, как плохо смазанный механизм. Три поворота ведущего колеса понадобилось, чтобы слегка выступающий его зубец наконец все-таки вошел в сцеплении с зубцом ведомого колеса. Оно чуть ли не со скрипом сдвинулось с места, и Чвяк умозаключил: “Я не съеден, следовательно, жив”.
Новая мысль заставила его вскочить на ноги. А где же добыча? Где вожделенная многоножка — плод его трехдневных охотничьих изысканий? Луна подсказала, а нюх окончательно подтвердил печальный факт: многоножки не было.
Невдалеке с сытым удовольствием ухал птеродактиль, невесть как удерживающийся на кроне высочайшего папоротника. Чвяк было потянулся за камнем, чтобы пресечь ликующие звуки хищного птицезверя, но еще раз измерив взглядом высоту, на которую забрался птеродактиль, отказался от своего замысла.
Он только погрозил птице кулаком и выругался непотребными словами, недавно выученными у папаши Хруста. Обида Чвяка заключалась не в том, что этот перепончатый хищник похитил у него добычу, а скорее в том, что он предпочел этого червяка ему — славному Чвяку, гордости рода, такому сочному и вкусному! Словом, достоинство охотника было ущерблено, как бы ни старался он это скрыть.
Чувство собственной неполноценности настолько захватило Чвяка, что он совершенно забыл про голод. А ведь кроме двух или трех древесных жаб, застигнутых Чвяком врасплох, когда они вели свой бодрый хор на торфяном болоте да вязанки горько-соленых кореньев растения бано, он, собственно, с утра ничего не ел.
За переживаниями он не заметил, как ноги его привели к скалам. Ему не впервой приходилось возвращаться ни с чем в стойбище, в последние годы удача все чаще изменяла Чвяку. В таких случаях все отворачивались от него, а Хруст, глава рода, собственноручно порол старшего сына лианой, для приличия отведя его в сторону.
Ноздри Чвяка с удовольствием впитывали привычные запахи родного стойбища. Учитывая розу ветров и тщательно маскируясь от своего племянника Ссака, бдительно рассматрвающего ночную темноту, охотник тенью проскользнул мимо охранника и вскоре нырнул в каменную щель своей пещеры.
Принюхавшись, Чвяк с удовлетворением узнал, что его семья в полном составе и вроде бы прибавилась на одного. Секундой позже он по запаху определил в лишнем гостя. Это был Бзык, охотник из пещер соседнего стойбища, которое образовалось от отделившейся ветви братана Хруста — Ойхохо. Общий храп спящих сородичей не мог задавить храп Бзыка, более мощный по своей храповитости. Особый неповторимый колорит в общую гамму звуков, царивших в пещере, привносили и бодрые, чуть визгливые причмокивания гостя. Уши Чвяка, напрягшись, уловили и то, что Бзык храпел и причмокивал с огромным удовольствием. Видно, ему нравилось здесь.
Ровно семь с половиной минут Чвяк стоял в позе цапли, чтобы не наступить на внуков, которых положили у входа, где воздух был менее сперт. А на исходе восьмой минуты понял, что Бзык в их пещеру зашел не зря.
“ Вряд ли он здесь из-за того, чтобы заделать мне внука с Власяной”, — подумал он.
Действительно, Власяна, его старшая дочь, уже не та с той поры, как кабан, которого Чвяк ухитрился завалить в одиночку и которого Власяна затем стала разделывать в стойбище, вдруг очнулся и в последнем агональном рывке достал клыками ее живот. С тех пор она уже не могла приносить приплода, и Чвяк держал ее в пещере только из-за того, что никто не мог лучше ее столь добротно выделывать шкуры.
Вычислить, на кого же положил глаз Бзык, Чвяк не мог. После Власяны от трех его жен происходили одни сыновья, младший из которых уже готовился стать охотником. А дочери, явившиеся позже, сейчас находились лишь в той поре, когда могут только собирать коренья бано, да ловить рыбу в ручье. Самой старшей было двенадцать зим, но Чвяк знал, что и она не заслужила еще своей набедренной повязки. Таз ее был узок, талия широка, а соски по-прежнему не торопились показаться из шерсти на груди. И эта, значит, не могла служить еще парой такому охотнику, как Бзык.
Присутствие гостя тревожило и радовало Чвяка одновременно. По запаху он определил, что Бзык лежит между двумя младшими его женами — Ушастой и Чесуной. То, что одна приткнулась в подмышку Бзыка, а другая забросила на него свою ногу, ни о чем не говорило. Приличия не позволяли взрослому гостю стелить в том углу, где спали дети. Но с другой стороны и Ушасте незачем было так плотно прижиматься к гостю — должна же была понять, что в пешере и так не холодно.
А вдруг Бзык все-таки решился взять из его семьи жену?! Эта мысль настолько пронзила Чвяка, что он опустил вторую ногу на грудь детеныша. Тот привычно отшатнулся и мгновенно впился только что прорезавшимися зубками в икру Чвяка. Поняв, что емй не под силу прокусить каменную шкуру, детеныш замурлыкал и стал лизать слежавшуюся шерсть на ноге деда.
Если это было так, то Бзык несомненно пришел с даром. За жену полагалось бросить к ногам отца как минимум кабана или ту же многоножку. Для Чвяка, боявшегося позорной порки лианой пуще когтей птеродактля, это было бы выходом. Каким путем было добыто мясо, Хруста не интересовало.
Однако никаким мясом в пещере не пахло. Значит, размышлял Чвяк, Бзык до его прихода мог схоронить дар где-то в другом месте. Но где?
Осторожно попятившись, он выкарабкался из пещеры на свежий воздух. Ветер дул от Ссака, и Чвяк, не опасаясь, что его могли учуять, на четвереньках подкрался к сторожевому вплотную и слегка хрюкнул. Ссак круто обернулся, сжимая в руке каменный топор. Ноздри его хищно расширились, впуская в себя окружающие запахи. Учуя соплеменника, Ссак моментально расслабился.
— О! — сказал он, — Чвяк!
Племяннику Чвяка только-только стукнуло пятнадцать зим, и иногда Чвяк брал его на охоту. В таких случаях Ссак обычно служил своеобразной приманкой для хищников. Обмазанный жиром и гнилым мясом, племянник ложился на звериной тропе и притворялся мертвым. Но стоило только хищнику приблизиться к телу Ссака, как Чвяк, замаскированный неподалеку, сильным ударом метко брошенного камня сносил зверю полголовы. Иногда даже и с такой раной зверь норовил уйти, и тогда функция Ссака заключалась в том, чтобы схватить зверя за ближайшие конечности и волочиться за ним до тех пор, пока Чвяк другим, заранее заготовленным камнем, не добивал добычу. Не стоит, наверное, и говорить, что Ссак поднаторел в этом. Словом, лучше его никто в стойбище Хруста не мог служить приманкой, правда ни на что другое он пока и не был способен.
Сейчас Ссак стоял перед Чвяком и преданно глядел ему в глаза. Было видно, что ради Чвяка Ссак пойдет на все, даже на то, чтобы бросить пост.
Что касается Чвяка, то он, не будучи слишком тупым, не тешил себя надеждами насчет умственных способностей племянника. По правде говоря, Ссак мало годился в собеседники: его этому не учили. Но делать было нечего, без Ссака проблему Бзыка Чвяку было не решить.
— Пещера... — начал Чвяк, показывая рукой в сторону отверстия, из которого вылез. — Угу?
— О! — многозначительно произнес Ссак, — Угу!
— Бзык Ойхохо — пещера Чвяка. — Чвяк для убедительности ткнул в себя лохматым пальцем, — Угу?
— Угу! — зафиксировал свое внимание Ссак.
— Мясо, Ссак, — сказал Чвяк, — где мясо Бзыка?
— О! — восторженно ответил племянник.
По его лицу при свете луны можно было понять: что-что, а насчет мяса Бзыка обращайтесь к нему, Ссаку.
— Где оно? — снова спросил Чвяк.
Чуть ли не захлебываясь от восторга, Ссак показал рукой на горизонт, слегка отливающий светлизной, затем ткнул рукой себя в грудь, упал на четвереньки и показал Чвяку, как они вместе с ним охотятся на зубозавров и как он, Ссак, играет “приманку”.
Чвяк почесал свою болячку на бедре. Раздражаться не имело смысла и он начал сначала:
— Понимаешь, там... в пещере моей этот... Бзык Ойхохо...
Чвяк показал, как храпит Бзык.
— О! — протянул Ссак, — род спит... Ссак на страже!
И он воинственно потряс топором.
— Слава Ссаку! — угрюмо пробормотал Чвяк, — но однако же... Бзык. Понимаешь? Бз-ы-ык! Угу?
— Угу! — напрягся Ссак, уже не впервые услышав это имя.
— Он должен был принести мне кое-что... Подарок мне, понимаешь? Подарок, “чам-чам”...
Только тут Ссак понял, о чем идет речь. Он кивнул головой в знак понимания, схватил Чвяка за руку и потащил за собой.
В двадцати прыжках саблезубра от пещеры отца рода — Хруста, — среди острых камней, на которых женщины перетирали коренья на муку, лежала ращелина. Туда, в случаях долгих ливней, сородичи прятали остатки шкур, кости животных, из которых можно было позже сделать наконечники для копий и всякую другую мелочь, полезную в хозяйстве.
Именно сюда привел Ссак своего сердитого дядьку.
— О! — многозначительно произнес он Чвяку, — Бзык Ойхохо “чам-чам” Чвяку... Угу?
— Кыш! — буркнул охотник привычное слово, означающее, чтобы Ссак не путался у него под ногами. Ссак мигом отбежал на свое место.
Запахи из ращелины ни о чем не поведали Чвяку, и тогда он, протиснув туда руку, стал осторожно ощупывать пространство. Наконец он наткнулся на какой-то предмет и вытащил его наружу. Только приблизив его к глазам, Чвяк понял, что это такое.
Это были рога.

глава 3

Утро в стойбище начиналось однообразно: слышались звуки бубна, сначала приглушенные, а затем все более громкие и настойчивые. В эту ритмическую канву диссонансом встревал истошный вопль шамана Пи-Уай — рыжеволосого, согбенного старца, чья впалая грудь была причудливо изукрашена, а худые руки, покрытые ржавчиной волосяного покрова то устремлялись вверх, к светлевшему небу, то бессильно, как плети, опадали вниз.
Чвяка непомерно раздражали утренние рулады шамана. Это раздражение, достигая апогея, передавалось даже на желудок и тогда, обогнув пещеру, он прятался в камнях и долго, с видимым удовольствием оправлялся.
В это утро, выбравшись из каменного мешка с гримасой облегчения и с рогами в руках ( их он так и не смог никуда пристроить) Чвяк столкнулся с Бзыком, чье непроспавшееся лицо хранило наиглупейшее выражение, а толстые губы сочно шевелились, словно имитируя тот храп, которым недавно он тревожил внутренние покои пещеры.
— О! — воскликнул Бзык и губы его мгновенно сложились в трубочку, — Чвяк! Бзык Ойхохо — Чвяк — дружба!
Чвяк только головой покачал, все еще недоумевая над смыслом того подарка, который ему преподнес охотник из соседнего стойбища.
В то время, о котором идет речь в данной повести, люди еще не научились вникать в символическую сущность предмета, и там, где был всего-навсего символ, они были склонны искать практическую сторону.
С этой точки зрения Чвяк видел в рогах, подаренных ему Бзыком, вещь совершенно никчемную и все вертел их в руках, раздумывая, то ли ему отбросить рога подальше, то ли отдать их Власяне, которая могла приспособить рога при выделке шкур.
Один за другим тянулись из пещер люди племени сегованов. Пи-Уай, восторженно отплясывая вокруг обломка скалы, приветствовал каждого из них. Наконец, войдя в танцевальный экстаз, он ухватил с земли большую продолговатую дубину и стал размахивать ею, как пращой...
Сопровождаемый двумя охотниками, которые волокли огромную тушу эдафозавра, уже разделанную на части, появился сам папаша Хруст. Заложив руки, он некоторое время снисходительно следил за пляской шамана, затем издал гортанный звук, хорошо известный Чвяку и его сородичам. Это был сигнал, означающий, что пора приступать к принятию пищи.
Чвяк почувствовал у себя во рту скопление голодной слюны. И неспроста, ведь кроме горьких кореньев растения бано и нескольких древесных жаб, как мы помним, он ничего не ел.
Так или иначе, портить отношения с Бзыком, не выяснив подлинных его намерений, Чвяку не хотелось, а потому подарок оставался в его руках.
Бзык меж тем окончательно пришел в себя после сна; лицо его из скомканного превратилось в гладкое, розовое и чрезмерно благодушное; это же благодушие чувствовалось в голосе, когда он обратился к Чвяку:
— Утро дарит радость Бзыку, Чвяку, всем сегованам! Луна уходит, принося племени большой свет! Пи-Уай прогоняет холод и ночь!
Словно почувствовав эту хвалу, шаман удвоил старания, взяв тональность выше тона на полтора. Теперь он визжал, как смертельно раненый кабан. Чвяк поморщился, ощутив слабость в животе.
Светлело. Солнце накладывало свои золоченые чупальца на леса и скалы: у горизонта клубился влажный, голубоватый туман.
Тем не менее, прежде, чем присоединиться к общей толпе принимающих участие в Большом празднике Поедания, Чвяк посчитал своим долгом заглянуть в пещеру. Почти все сородичи уже покинули ее. В полумраке Чвяк заметил только одну из своих младших жен — Ушасту, окруженную стайкой внуков.
Чвяк нахмурился и ничего не сказал.
С Ушастой отношения у него складывались исключительно сложно по причине ее непомерной ревности. Не так давно у них вспыхнула жестокая ссора. Произошло это вот как. Чвяк охотился несколько дней кряду за гориллой, которая появилась в ближнем лесу и время с утра и до наступления ночи проводила в бесцельных прыжках с дерева на дерево. Голодный охотник решил изловить обезьяну, дабы попробовать, какова она на вкус. Он даже предположить не мог о том, что Ушаста, выследив его и увидев, как вожделенно у Чвяка горят глаза, почувствовала в горилле соперницу. Так или иначе, но в тот момент, когда Чвяк совсем уж было приготовился метнуть в обезьяну камень, он почувствовал в боку дикую боль: Ушаста набросилась на мужа, кусая и пытаясь побольнее уколоть его иглой дикообраза. В приступе ярости Чвяк тогда чуть не удушил Ушасту. Разговаривали они с этих пор редко и неохотно, в большинстве случаев просто отмалчивались, а при любом подходящем случае Ушаста старалась досадить мужу.
Чвяк снова вспомнил, как ночью она прижималась к Бзыку и досадливо сплюнул сквозь зубы.
Он вышел из пещеры, выругался, припомнив самое изысканное из ругательств папаши Хруста и поспешил к сородичам, которые собирались на обширной поляне, где должен состояться Бльшой праздник Поедания.
Бзык, который ожидал охотника у входа в пещеру, медленно поковылял вслед за ним, но затем вдруг остановился, подумал и, крадучись, направился обратно...

глава 4

Тенью проскользнув вовнутрь, Бзык остановился. Согнувшись и напряженно оглядывая внутренность пещеры, он простоял некоторое время в неподвижности. Его длинные, покрытые густой маслянистой шерстью руки, казалось, безвольно висели чуть ли не касаясь пальцами пола. Почесав огромной пятерней спину, Бзык принюхался и неслышно двинулся в дальний угол пещеры. Там стоял густой мрак и на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Встав на четвереньки, Бзык покрутил головой, впитывая в себя запахи. Запахов было много... Вот здесь лежали внуки Чвяка. Тут, правее недавно сидела Власяна, а там...Фуф! Там сидел сам Чвяк со своим вечно грязным задом. Бзык фыркнул, потянул носом и быстро подполз к куче засохших листьев тригоспенсии. Здесь! Именно здесь! Этот запах Бзык не перепутает ни с каким другим. Пошарив рукой в зашуршавшей подстилке, Бзык нащупал кусок шкуры и поднес ее к лицу. Это была набедренная повязка Ушасты. Той самой Ушасты, посредством которой были положены в ращелину рога для Чвяка. Той самой Ушасты, за которую он, Бзык, не пожалел бы целую гору мяса!
О, какой запах исходил от этого клочка шкуры! Бзык уткнулся носом в свалявшуюся шерсть и жадно вдыхал дух своей возлюбленной. Запах ее мочи, тлена пьянил, сводил с ума влюбленного Бзыка.
Но наслаждаться долее было опасно и Бзык это хорошо понимал. Скомкав повязку и зажав ее в пятерне, он стал пробираться к выходу. Он не заметил тени, мелькнувшей у входа в пещеру и не мог знать, что за каждым его шагом наблюдал Ссак...
Выбравшись из пещеры, он зажмурился от резанувшего по глазам солнца и некоторое время стоял, прижавшись спиной к камню. Невдалеке слышались возбужденные голоса соплеменников, грохот бубна и истерические вопли шамана. Там начинался Большой праздник Поедания!
Выкрав набедренную повязку, Бзык рассуждал следующим образом: Ушаста, заметив пропажу, обшарит в поисках ее всю пещеру. Ничего не найдя, она не станет поднимать шума, так как потеря набедренной повязки означала Великий Позор. По законам племени сегованов женщина, потерявшая сей предмет туалета, объявлялась оскверненной, то есть предавшей своего мужа, а значит свой род. Ибо кому, как не возлюбленному мужчине было прикасаться к этому клочку шерсти. И если его не трогал муж, значит он или подарен чужаку в знак своей своей преданности, или же похищен им, что означало одно и то же!
В данном случае, рассчитывал Бзык, Ушасте не остается ничего другого, как найти похитителя и стать его женой, перейдя жить в его род, в его семью...
Солнце уже стояло почти в самом зените, когда Бзык, прыгая с кочки на кочку, стремительно несся на северо-запад, туда, где располагалось его родное стойбище.
Прошло три дня. Чвяк еще не знал о случившемся и собирался на охоту. На этот раз он решил не брать с собой Ссака. Вместо него Чвяк решил осчастливить своим доверием младшего брата Хрюка.
“Пора, — думал охотник, — приучать молодежь к самостоятельной охоте”.
Перебирая толстые суковатые палки, Чвяк как бы взвешивал на ладони каждую из них. Необходима была крепкая, суковатая дубина. Но как назло ничего подходящего Чвяк так и не подобрал. Тогда, подумав, он взял четыре палки, соединил их вместе, покрутил ими в воздухе, удовлетворенно крякнул и, вдруг сел, задумавшись. Чвяк вертел в руках эти четыре палки и так, и сяк, потом, осененный мыслью, вскочил и побежал в ближайший кустарник. Там он быстро нашел то, что искал. Это была тонкая, гибкая лиана жевательной травы. Чвяк быстро обмотал лианой свои палки и получилась увесистая, внушительного вида дубина!
Вскоре таким образом был вооружен и Хрюк.
Их путь пролегал сначала через болото Утонувшего Динозавра, затем через каменистую расщелину Горы Смерти, получившей свое название за то, что в прошлый сезон ливней здесь от удара молнии погибло трое охотников. Охтничьи угодья племени сегованов кончались в долине Хруста, где когла-то, еще молодым охотником, папаша Хруст получил боевое крещение в схватке с плентозавром и память о которой в виде широкого с металлическим отливом шрама до сих пор хранит его уже потерявшая былую мощь грудь!
Там, где небольшой горный кряж пересекает долину Хруста, и кончаются охотничьи угодья сегованов. Нарушать же границу охотничьей зоны строго запрещено. Да и без запрещения никто из охотников не решится переступить эту черту. Дальше начинались владения кровожадного племени Си-Си, отличительной особенностью которого был каннибализм. Поэтому сегованы знали — переступить границу, значит быть немедленно съеденным. А такая перспектива мало кого радовала.
Чвяк с Хрюком уже полдня бродили меж валунов, которые там и сям были разбросаны по долине и кроме дикообраза да крошечного детеныша диплоподы никого пока не убили.
— Там, — Чвяк показал рукой в сторону причудливой формы скалы, — была битва Хруста с Колючим хвостом ( плентозавром). Он был один и не смог убить его. Но у него были быстрые ноги...
Хрюк понимающе кивнул головой и внезапно остановился. Вдалеке послышался какой-то шум и треск ломаемых сучьев. Чвяк остановился тоже и теперь оба, держа дубины наготове, стояли в напряженном ожидании.
Треск усилился и перед охотниками появилась сначала крошечная голова на длинной шее, затем, сдвинув в сторону валун, и само тело гладкокожего плезеозавра. Тело его было овальной формы и кончалось длинным и толстым хвостом. Плезеозавр смотрел на охотников яркокрасными, без век глазами и не шевелился.
Чвяк сделал предостерегающий жест Хрюку, поискал глазами и поднял с земли увесистый камень.
Плезеозавр оглушительно свистнул, повернулся к охотникам задом и, задрав к небу хвост, сделал огромную кучу. Затем свистнул еще раз и, ломая кустарник, помчался прочь.
— О! — воскликнул Хрюк и вопросительно посмотрел на Чвяка.
— Где-то неподалеку у гладкокожего детеныши, — сказал опытный охотник, — а это ( он показал на кучу) — предупреждение. Он не хочет, чтобы шли в ту сторону...
— Мы не пойдем? — спросил Хрюк, морща нос.
— Надо идти... Вкусное мясо!.. Много мяса!..
И охотники быстро двинулись в сторону убежавшего животного.
Стояла нестерпимая тропическая жара. Даже вездесущие волосатые комары и те попрятались в листьях болотной травы. Воздух оглашался трескотней цикад и хриплым воем древесных жаб.
Внимательно глядя себе под ноги, охотники шли, лавируя меж камней и с опаской обходя колючки растений-ловушек. Внезапно Хрюк прыгнул в сторону и в следующий момент раздался его торжествующий вопль. Он подбежал к Чвяку, держа в руках огромную древесную жабу. Глаза его возбужденно сверкали и голодная слюна капала на густую черную шерсть, покрывающую его грудь. Хрюк оторвал заднюю лапу лягушки и протянул ее Чвяку. Чвяк отрицательно помотал головой:
— Нет! Старое мясо... Плохое мясо! Сам ешь!
Хрюк понюхал лягушку, подумал и решительно вонзил свои зубы в брызнувшее жидкостью тело. Громко чавкая и от удовольствия закатывая глаза, Хрюк отрывал зубами куски мяса и только слышался хруст перемалываемых в могучей челюсти лягушачьих костей. Выскальзывающие изо рта кишки, Хрюк толстым закорузлым пальцем заправлял обратно в рот и весь его вид говорил, что Чвяк потерял много, отказавшись от этого лакомства.
Покончив с лягушкой, Хрюк обсосал пальцы и удовлетворенно мыча побрел вслед за молчащим Чвяком.
Вскоре они подошли к ручью Веселого Аллигатора и здесь остановились...
Как раз в том месте, где из каменистой расщелины постоянно шел пар и нестерпимо воняло, у поваленного древесноугольного дерева сидел детеныш ухоклыка. Зажав в передних лапах убитую им яйцебрюхую обезьяну, он с хрустом и хлюпаньем погружал в ее внутренности свою гофрированную пасть, что-то выгрызал там и, выпучив треугольные глаза, с аппетитом проглатывал.
Чвяк с Хрюком настороженно наблюдали за зверем из ближайшего кустарника. Заранее обмазанный тухлым жиром Хрюк ждал только сигнала своего вожака.
Мясо ухоклюка хоть и жилистое, но обладало свойством долго не перевариваться и чувство сытости в животе сохранялось относительно долго.
Чвяк уже было поднял руку, чтобы дать Хрюку сигнал, как тишину окрестностей разорвало раскатистое и грозное рычание.
Бросив свою добычу, скрылся ухоклык, а испытывавшие безграничный ужас перед саблезубым тигром люди, застыли на месте, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Чвяк лихорадочно оглядывал окрестности, ища спасения, а Хрюк трясся и от страха его зубы выбивали громкую чечетку. Чвяк почувствовал зловредный запах. Это запах Хрюк.
Через минуту на противоположной стороне ручья показался саблезуб. Это была гигантская, размером с хорошего гиппопотама, кошка. Грязно-рыжая шерсть свисала чуть ли не до земли. Из пасти торчали два бивня-клыка, каждый размером с человеческую руку. Они свисали вниз и были загнуты чуть назад. От этих клыков погиб не один крупный хищник. Даже мамонт пасовал перед ними.
Саблезуб взглянул на людей и угрожающе зарычал. Человеческое мясо этот хищник предпочитал любому другому. Чвяк тронул Хрюка за плечо и кивнул в сторону глубокой узкой расщелины в скале. Хрюк суматошно закивал головой, но сдвинуться с места не смог. Как загипнотизированный, он не отрываясь смотрел в глаза саблезуба.
Чвяк снова оглянулся на расщелину. Он чувствовал, как по его шкуре бегут противные и холодные ручейки пота.
Саблезуб напружинился и в следующую секунду его громадное тело легко взвилось в воздух. Одноврееменно с ним прыгнул и Чвяк. Приземлился он у расщелины, которую заранее наметил. Саблезуб перепрыгнул ручей и теперь ему оставался один небольшой прыжок до застывшего Хрюка.
Расщелина была узкая и Чвяк изрядно поцарапался, пока пролез в нее. На дне расщелины лежал большой, тяжелый камень. С трудом подняв его, Чвяк закрыл им вход в свое убежище. Но камень не держался и Чвяку пришлось держать его на весу. Его мышцы вздулись от нечеловеческого напряжения, но желание выжить удесятеряло усилия охотника. Между камнем и краями расщелины оставалось еще много незакрытого пространства, сквозь которое могла проникнуть лишь лапа зверя. Через этот просвет Чвяк и увидел всю дальнейшую картину разыгравшейся трагедии.
Саблезуб одним скачком оказался рядом с Хрюком. Хрюк был убит первым ударом лапы. Второй удар снес молодому охотнику голову. Затем саблезуб поддел окровавленный труп своими страшными клыками и тряхнул им в воздухе. Чвяк видел, как полетели в стороны внутренности и клочья мяса Хрюка. На все это ушло времени не больше, чем ушло бы его на бросок камня.
Саблезуб оставил в покое останки человека и повернул окровавленную морду в сторону, где спрятался Чвяк. Утробно урча, зверь медленными шагами направился к расщелине...

глава 5

Пока происходили описанные выше драматические события, в пещерах племени сегованов продолжалась обычная размеренная жизнь... Женщины занимались заготовкой муки из кореньев бано, мужчины, покинув стойбище, охотились, кроме нескольких дяхлых стариков, которые не в силах были держать охотничьи топоры и только, сидя на солнце, щурили свои послеповатые глаза да гортанно переругивались друг с другом.
На фоне общего благополучия, беспокойно чувствовала себя только Ушаста. Вот уже несколько дней ее мучила единственная мысль: куда исчезла набедренная повязка. Ей удалось на первое время скрыть пропажу этого существенного предмета, прикрыв стыдные места наспех пошитой шкуркой диплоподы, но рано или поздно пропажа могла обнаружиться и тогда... Что будет тогда Ушаста не могла себе представить. Она знала только, что в гневе Чвяк страшен. Самым ужасным в положении Ушасты было то, что никто из рода не вправе заступиться за нее: пропажа повязки будет истолкована, как гнусная измена, осквернившая святые устои племени...
Чтобы спасти свою жизнь, оставалось одно — бежать. Но куда? Этого Ушаста не знала. Сказавшись больной, она днями лежала в пещере и думала об этом. Конечно, побег удобнее всего было бы совершить ночью, но женщина боялась ночной тьмы не меньше, чем клыков динозавра.
В пещеру просачивался свет дневного солнца, Он был настолько слаб, что различить внутренность жилища можно было только тогда, когда глаз привыкал к темноте. Ушаста лежала на шкурах и пристально вглядывалась в темноту. Она думала, хотя примитивный мозг женщины был неспособен подсказать ей что-либо вразумительное...
Послышался шорох. Ушаста потянула носом воздух и поморщилась: Чесуна... Она терпеть не могла эту женщину, которая, как мы помним, тоже была женой Чвяка. Неприязнь возникла потому, что последний иногда оказывал Чесуне предпочтение и предавался любви с нею прямо на глазах Ушасты... Частенько в таких случаях Ушаста норовила поглубже и побольнее вогнать в толстый зад Чесуне иглу дикообраза. Чесуна дергалась так, что сваливала с себя Чвяка и взбешенный охотник избивал Ушасту, вмешавшуюся в их отношения так некстати...
Чесуна вошла в пещеру и демонстративно помочилась неподалеку от того места, где лежала Ушаста.
— Фу! — сказала Ушаста, — Вонючка пустоголовая!
— От вонючки слышу! — ответила Чесуна, — Женщины племени добывают муку, шьют шкуры, а вонючка лежит в пещере и воняет...
— Ушасте явился Дух болезни, — с достоинством ответила Ушаста, — ее оставили силы...
Чесуна громко рассмеялась.
— Ушасту оставили не силы, — возразила она, — а стыд... Стыд перед тем, что скоро станет известным всему племени сегованов...
— О чем ты говоришь, вонючка? — воскликнула Ушаста, испуганно привстав со шкур.
— Ха-ха-ха! — извивалась Чесуна, — я расскажу сегованам то, что поведал мне Дух разума и правды... А поведал он мне о том, что Ушасту оставил стыд, когда Бзык Ойхохо похитил у нее набедренную повязку...
У Ушасты потемнело в глазах от ярости. Взвизгнув, она вскочила и вцепилпсь Чесуне в волосы.
Приемы борьбы у женщин первобытнообщинного строя мало чем отличались от нынешних: Ушаста с Чесуной катались по полу пещеры, царапая друг дружку длинными ногтями, кусаясь и выдергивая клоки волос, которые разлетались в разные стороны.
На шум в пещеру вбежал Ссак, который был оставлен племенем сегованов охранять стариков и женщин. Любивший поспать, он пригрелся на солнце и прислонившись к сторожевому валуну сладко дремал, когда пронзительные вопли прервали его приятные сновидения...
Подумав, что стряслась беда, с гулко бьющимся сердцем и топором во вспотевших от страха руках, он ринулся в пещеру...
После света, глаза Ссака долго не могли привыкнуть к темноте. Он услышал женские стоны и слабо различил катающиеся по полу тела.
Бедный Ссак решил, что стал свидетелем любовной сцены. Глаза его загорелись, изо рта закапала слюна...
Подростковый возраст еще не позволял Ссаку познать женщину, хотя его постоянно мучили навязчивые желания. Стоит, впрочем, оговориться: несколько раз ему приходилось видеть, как совокупляются мужчины и женщины племени, и даже втайне от старших он взял несколько уроков у опытной Власяны, но все-таки полного удовлетворения не испытал, а потому сейчас желание его было на пределе.
Ссак даже нетерпеливо и вожделенно зачмокал. Он сделал несколько шагов по пещере, направляясь туда, где по его мнению, происходила любовная сцена, но неожиданно попал в лужу. Он принюхался и, не поняв, обмакнул в лужу палец и попробовал жидкость на язык. Однако сразу после этого плюнул, поскольку это была та самая лужа, которую сделала Чесуна по появлении в пещере.
Тут кстати прояснилось и все остальное: Чесуна заголосила, вслед за нею повысила голос и Ушаста: поняв, что он стал свидетелем обычной женской склоки, Ссак издал разочарованный гортанный звук.
— О! — воскликнул он, — Позор женщинам племени сегованов! Их поссорил дух раздора и зависти... Ссак не допустит, чтобы женщины избивали друг друга, его топор рассудит завистниц меткими ударами...
С этими словами Ссак вознамерился пустить свое оружие в ход; поняв, что им грозит, женщины тут же утихомирились.
— Слава Ссаку! — восторжествовал Ссак, — Он навел порядок среди страждущих и заблудших...
— Пустота плещется в черепе Ссака! — сказала Чесуна желчно, — Он не понимает, что вонючка должна пострадать. Чесуна все равно расскажет племени, что вонючка потеряла свою набедренную повязку. Вонючку постигнет страшная кара, Чвяк не простит измены, которой она запятнала весь род...
Чесуна еще не успела закончить своей тирады, когда Ушаста вскочила на ноги, и, оттолкнув оторопевшего Ссака, метнулась к выходу из пещеры.
Ссак от неожиданности уронил боевой топор в лужу и, ругаясь, пытался выловить его оттуда.
Чесуна, заметив исчезновение соперницы, тоже выбралась из пещеры, но Ушасты уже и след простыл. Чесуна широко зевнула, поправила свою набедренную повязку и со всех ног побежала сообщать женщинам племени о происшедшем.
Ушаста же тем временем обогнула пещеры племени сегованов и, пользуясь отсутствием охранника, углубилась в лесную чащу. Она понимала, что обратного пути для нее нет, Ее тайна перестала быть тайной с тех пор, как о ней узнала Чесуна. А болтливый язык этой женщины, что было известно всем, не знал привязи.
Стоял жаркий солнечный полдень. Лесная чаща полнилась целой гаммой звуков: это было утробное рычание где-то вдалеке, хлопанье крыльев, хриплый квак лягушек и занудливое жужжание волосатых комаров.
Ушаста с замирающим от страха сердцем пробиралась по лесу, пугаясь каждого шороха. Вдруг она заметила, что впереди, за деревьями, мелькнула темная тень...
Ушаста взвизгнула от страха, упала на землю и закрыла голову руками. Она решила, что настал ее час... Слышался треск ломаемых веток, шаги, которые все приближались... Когда насмерть перепуганная женщина решилась наконец поднять голову, вздох облегчения вырвался из ее груди. К ней приближался вовсе не зверь. Это был человек...

глава 6

Чвяк соображал с трудом. Разгоряченный всем случившимся мозг человека не в состоянии был точно и правильно разрешить поставленную провидением задачу. Да и какое, собственно, решение можно принять в данной ситуации?
Растерзанный соплеменник и медленно приближающийся зверь красноречиво говорили сами за себя. Шурша мелкими каменьями, саблезуб подошел к расщелине и с шумом потянул ноздрями воздух раз, другой... Затем ковырнул мощной лапой край расщелины, в которой затаился Чвяк. На человека посыпался целый дождь камешков и песка. Он отчетливо видел эту лапу с желтыми когтями, каждый из которых был крупнее пальцев на руке Чвяка. Видел рыжевато-грязную, в темную полоску шкуру зверя. А запах его проникал человеку в самое нутро заставлял дрожать его напряженное тело. И трудно было понять, то ли от тяжести валуна на плечах была эта дрожь, то ли от страха перед жестоким хищником.
И это самый страх — извечный спутник первобытного человека заствлял Чвяка держать на плечах чертов камень, который в другое время и поднять бы не решился.
Саблезуб утробно рыкнул и, пытаясь дотянуться до человека, просунул лапу в щель между валуном и краем расщелины. Когти его при этом то втягивались под подушечки, то остренькими кинжальчиками обнажались. На какую-то долю секунды один из когтей слегка коснулся левого плеча охотника. Чвяк злобно оскалил зубы, готовый, казалось, на самый отчаянный шаг — впиться всей челюстью в эту жуткую лапу убийцы и почувствовал, как в его желудке что-то забурлило, набухая, клокоча и просясь наружу.
Тем временем саблезуб решил сменить тактику и принялся обоими лапами царапать края расщелины, чтобы расширить ее и дать себе возможность дотянуться до аппетитно пахнущего существа с каменюкой на плечах. И когда уже старания хищника увенчались успехом и щель расширилась вполне достаточно, существо с камнем не выдержало и, раздирающее его внутренности содержимое, с треском вырвалось наружу.
Саблезуб вздрогнул, прислушиваясь, и, когда волна воздуха из расщелины достигла его чутких ноздрей, громко фыркнул и отскочил на добрых пять метров в сторону. Как бы недоумевая, зверь нерешительно двинулся к расщелине снова. Но зловредный запах остановил его вновь. Саблезуб лихорадочно потер лапой свою морду и быстро попятился от расщелины к ручью.
Естественно, что такого исхода ни человек, ни зверь не ожидали. Теперь Чвяк мог более спокойно оценить сложившуюся обстановку...
Выждав для верности еще некоторое время, пока тигр скрылся по ту сторону ручья, Чвяк вытолкнул валун из расщелины и выбрался сам.
На месте гибели сотоварища он остановился, присел на корточки и угрюмо потыкал закорузлым пальцем в останки Хрюка. Затем вздохнул и, услышав какой-то шорох в зарослях, мгновенно вскочил на ноги и в два прыжка оказался на краю спасительной расщелины. Но раздвинулись гладкокожие лапы папоротника и на поляне появилась лукавая рожа Ссака.
— О-о-о! — прокричал он издалека и выкинул руку по направлению к перетрусившему охотнику.
— Чвяк — большой и сильный мужчина боится шороха листьев, боится презренного Ссака! Хи-хи! — добавил молодой плут и, не спеша, двинулся к Чвяку.
Можно себе представить, как разозлился сконфуженный охотник. Желваки досады прокатились по его скулам и, когда Ссак приблизился на расстояние вытянутой руки, Чвяк, не замахиваясь, коротко отвесил своему соплеменнику такую оплеуху, что тот грязным лохматым комом, утробно вижжа, отлетел на десяток метров в сторону и застрял между камней.
Поняв, что переборщил, Чвяк вздохнул и направился на помощь Ссаку. Тот заунывно скулил и никак не мог встать на ноги. Чвяк ухватил пострадавшего за загривок и одним рывком поднял его.
— Почему Ссак здесь? Никто из племени сегованов не знает охотничьих троп Чвяка? — вопросительно пробурчал он, искоса поглядывая на Ссака.
— Бу-бу! — пробормотал тот и поковырял грязным пальцем в носу.
Чвяк тряхнул сотоварища за загривок.
— Ну?
Ссак, искоса глядя на охотника, начал, как мог, объяснять.
— Ушаста убежала в лес! — Ссак махнул рукой на заросли. — Совсем ушла...
Чвяк настороженно рыкнул и еще раз встряхнул Ссака.
— Ушаста опозорила род, она ищет тропу раскаяния. Ссак побежал, — он ударил кулаком себе в грудь, — искать Чвяка!
Молодой плут нагнулся, поднял горсть земли и понюхал ее.
— Запах Чвяка — сильный запах. Он привел Ссака сюда... Где Хрюк? — Ссак завертел лохматой головой, — Охотники должны вернуться в стойбище. Позор Ушасты — позор племени!..
Наклонив голову, Чвяк старался понять, что же ему говорил Ссак. По его роже трудно было определить, понимает ли он что-нибудь. Случай с тигром еще отдавался дрожью во всем теле и волнение не совсем еще улеглось.
Ссак бормотал еще что-то по поводу Ушасты, Бзыка, время от времени бил себя кулаком в грудь и называл собственное имя. Наконец Чвяк стал что-то понимать в мешанине глухих звуков, его лицо постепенно обретало осмысленное выражение. Еще через минуту в глазах его замерцал огонек лютой злобы. Он отшвырнул Ссака и, показав ему пальцем на останки Хрюка, стремглав ринулся прочь, ломая на пути сухие ветви и нещадно царапая тело колючками Черного кустарника. О, какой хаос творился в голове охотника!
Ушаста... Как же так? Женщина, с которой он, Чвяк, делил ложе и которая принесла ему таких чудесных детенышей... Ушаста, преданности которой завидовали все мужчины рода... Ушаста... — Чвяк скрипнул на бегу зубами, — умеющая так искусно выделывать шкуры. И не ей ли Чвяк приносил лучшие шкуры для выделки? Не ей ли он недавно, на Праздник Солнца, подарил превосходное ожерелье из зубов молодого ухоклыка... Не ей ли...о, презренная тварь!..
Позади раздался треск, на ходу повернув голову, Чвяк увидел бегущего вослед Ссака. Его появление ненадолго отвлекло Чвяка от назойливых мыслей. Теперь они бежали бок о бок.
Презренная тварь... — мысли охотника самопроизвольно вернулись к Ушасте. Чвяку внезапно пришла в голову дикая необузданная мвсль... Да, только так он расправится с изменницей, как только охотники поймают ее. Он отведет ее туда, где пролегает незримая граница с владениями кровожадного племени Си-си. И он, Чвяк, привяжет Ушасту на чужой территории. И не успеет солнце спрятаться за зубцами базальтовых скал, как эта женщина будет съедена живьем людоедами.
Размышления Чвяка прервал какой-то шорох над головой и в следующую секунду длинная рыжая тень метнулась на плечи Чвяка. Дикая боль обожгла спину охотника. Это была большая свирепая кошка с кисточками на острых ушах. Чвяк всегда относился к этим тварям с немым почтением, но отнюдь не со страхом. Он завидовал возможностям этих животных, завидовал легкости, с которой они совершали свои прыжки, гибкости и грациозности во всех движениях. А теперь предмет его обожания посягнул на его, Чвяка, жизнь. Он заревел от боли, воздел руки над головой, ухватил животное за шерсть и сорвал со своей спины. Кошка пронзительно заверещала и попыталась ухватить клыками шею Чвяка. Чвяк рыкнул, мышцы его тела раздулись от напряжения и, заревев на весь лесЮ охотник разорвал хищника на две части, ухватив одной рукой за одну, а другой — за вторую лапу.
Ссак с самого начала, завизжав от страха, спрятался среди камней и кустарника и теперь испуганно выглядывал из-за ствола тригоспенсии на окровавленного Чвяка, тяжело дышавшего, но с торжеством победителя возвышавшегося над куском растерзанного мяса...

глава 7

Вернемся к Ушасте, которую мы оставили в самый критический для нее момент.
Испуганная женщина внимательно вглядывалась в приближающегося к ней человека и тянула ноздрями воздух, пытаясь опознать его. Наконец вздох облегчения вырвался из ее груди: к ней, ломая сучья и сушняк, тяжелым шагом направлялся не кто иной, как Бзык Ойхохо. Его глаза блестели от радости.
— О! — сказал он приблизившись и протягивая руки навстречу женщине, — Ушаста! Бзык ждал Ушасту, он приходил сюда каждый день, ему не было покоя восемь лун... Бзык устал ждать...
Ушаста приподнялась и тут же отодвинулась, сторонясь объятий Бзыка.
— Ушасте грозила гибель, — сказала она сердито, — Ушаста навлекла на себя позор, потеряв набедренную повязку и сегованы едва не узнали об этом... Но теперь они знают все; Чесуна растрезвонила своим поганым языком и правду, и неправду... Чвяк в дикой ярости: он будет искать Ушасту...
— Нам нет дела до Чвяка, — надменно возразил Бзык Ойхохо, доставая из-за пояса тряпицу и бережно разворачивая ее.
Ушаста даже вскрикнула от изумления: она узнала свою набедренную повязку. В следующую минуу глаза ее налились гневом и женщина, как дикая кошка, ринулась на Бзыка, пустив в ход длинные и острые ногти и пытаясь оцарапать охотнику лицо.
Гнев любимой женщины и пьянящий запах ее разгоряченного тела только раззадорил Бзыка. Он шутя оборонялся от Ушасты, которая повисла на нем, но когда рука охотника совершенно непроизвольно коснулась одной из мягких грудей Ушасты, кровь Бзыка взыграла и некий орган, обычно скрытый от посторонних взоров, так напрягся, что набедренная повязка развязалась и упала.
Ушаста, в чей живот вдруг уперлось горячее живое острие, отпрянула и увидев то состояние, до которого довела она Бзыка своим необдуманным нападением, округлила глаза и пустилась наутек.
Бзык с налитыми кровью глазами и похотливым рычанием бросился вслед, забыв свою набедренную повязку. Следует сказать, что Ушаста убегала со скоростью, которая была значительно ниже ее обычных возможностей. Иногда, словно для того, чтобы подразнить охотника, она останавливалась и, прячась за деревьями, поджидала его...
Наконец, тяжело дыша, неповоротливый Бзык настиг свою жертву, повалил ее на валежник и с гортанным криком отбросив в сторону шкуру, скрывавшую заветное женское место, приступил к любовному поединку. Впрочем, приступил он так неуклюже, что Ушаста издала крик боли и задергалась под потным Бзыком, который после двух-трех резких движений перешел на более умеренный и приемлемый ритм.
Постепенно Ушаста успокоилась; теперь она постанывала от удовольствия и даже притягивала Бзыка к себе руками за шею.
В пылу сладострастия Бзык перевернулся на спину, оставив Ушасту сверху. Он был уверен, что теперь женщина не убежит и не ошибся; охотник лежал, расслабившись и раскинув руки, а прерывисто дышавшая женщина сама продолжала совокупление, то приподнимаясь, то размеренно опускаясь на острие кинжала, который так уютно чувствовал себя в ножнах.
Бзык даже глаза закрыл и предался приятным мечтам, сладко причмокивая языком, когда вдруг темная тень закрыла свет и... приятные ощущения внезапно прекратились.
Бзык открыл глаза и взвыл от ужаса и досады. Пока любовники безмятежно предавались известному акту, их выследил хищный птеродактиль и, выждав удобный момент, он ловко снял Ушасту прямо с разгоряченного Бзыка.
Ушаста дико кричала и отбивалась, но птеродактиль, зловеще ухая, зажал ее в когтях и поднялся на ствол большого лепидодендрона. Снизу Бзыку видны были только мелко семенящие ноги Ушасты, между которых нет-нет, да и мелькало столь желанное и теперь уже недосягаемое место.
Брызгая слюной от ярости, Бзык подобрал с земли большой камень и метнул его в птеродактиля, намереваясь попасть ему в голову. Однако расчет не оправдался: меткость подвела разгоряченного охотника, о чем свидетельствовал вопль Ушасты, которой камень угодил в одну из пышных ягодиц. Птеродактиль, очевидно более встревоженный криком своей жертвы, нежели потугами Бзыка, тяжело поднялся с дерева и полетел, не выпуская из когтей Ушасты.
Бзык ошалело наблюдал за ним, потом поднял с земли копье и побежал в том направлении, куда летел хищник. Скорость их, конечно, была неравной; во всяком случае, неповоротливый Бзык выбился из сил, пока птеродактиль достиг места назначения; сделав круг, он стал опускаться на огромное дерево гинкго, чья раскидистая верхушка приютила внушительного размера гнездо. Каков был ужас Бзыка, когда он увидел, что из гнезда появились головы двух детенышей птеродактиля, которые хищно защелкали клювами, намереваясь растерзать лакомый кусочек мяса, принесенный им на обед папашей.
Бзык прицелился и метнул копье. Увы, птеродактиль в полете сумел ловко увернуться от этой острой соломинки и продолжал неторопливо опускаться над собственным гнездом.
Бзык взвыл от отчаяния. Сейчас, через минуту, он станет свидетелем того, как любимую женщину, с которой он только недавно получал несказанное удовольствие, растерзают и сожрут эти подлые птицезвери! И он, Бзык, не сможет предотвратить несчастья!..
Пока Бзык перебирал эти горькие мысли и размышлял, казалось, о тупиковой ситуации, раздался гортанный клекот птеродактиля, который летел к гнезду. Заметив его приближение, уже известный нам хищник немало встревожился и вновь воспарил над гнездом... Ушаста, очевидно потерявшая сознание, бессильно висела в его когтях.
Чераз некоторое время Бзык оценил ситуацию: два птицезверя решили оспорить добычу и схватиться в поединке. Шумно размахивая крыльями и щелкая клювами, каждый из которых мог бы целиком заглотить человека, они бросились друг на друга... И в этот момент — о, счастье! — когти птеродактиля непроизвольно разжались и безжизненное тело женщины полетело вниз.
Бзык, не теряя времени, бросился к Ушасте. Тело молодой женщины, из которого в некоторых местах сочилась кровь, а на одной из ягодиц пламенел кровоподтек ( что немало смутило Бзыка), повисло, запутавшись в густом кустарнике.
Охотник, нисколько не заботясь о себе, бросился крушить кустарник и весь поцарапанный и обессилевший, добрался до этого места. Он подхватил тело женщины на плечи и выбрался с ним в более-менее безопасную местность. Здесь бережно положил Ушасту на мох и стал прислушиваться к ее дыханию. Женщина находилась в глубоком обмороке, но жизнь не оставила ее и дыхание слабо колыхало грудь, от которой Бзык не мог оторвать взгляда...
Охотник заметался в поисках воды.
А в воздухе между тем разыгралась настоящая битва. Громкие крики, целый смерч перьев и щелканье клювов говорили о том, что поединок идет не на жизнь, а на смерть. Наконец один из хищников ухитрился так хватить клювом горло другого, что тот камнем рухнул вниз, ломая сучья и мелкие деревца. Победитель сделал несколько кругов и с торжествующим клекотом улетел прочь.
Бзык между тем неподалеку, среди мха обнаружил небольшой прозрачный ручеек. Сделав ладони ковшиком, охотник набрал воды и принес ее к телу Ушасты. Он плеснул воду на лицо женщины, несколько капель влил в рот и стал растирать ей виски.
Ушаста пошевелилась, застонала и открыла глаза...

глава 8

Теперь Ссак мог вздохнуть свободнее. Разорванная кошка, мясом которой не преминул полакомиться явившийся невесть откуда ухоклык, осталась лежать позади. Чвяк же теперь не бежал, а быстро и размеренно шагал, лавируя между колючим кустарником. Ссак семенил следом, не уставая от восхищения перед мощью и отвагой охотника цокать языком и тоненько поскуливать.
Все небо заволокло тяжелыми серыми тучами, жара сменилась прохладой и шагать теперь было гораздо веселей и приятней.
Где-то справа послышался сильный грохот. С откоса покатились крупные камни и на расстоянии трех бросков копья показался силуэт гигантского динозавра. Зверь медленно брел через заросли и на ходу обрывал кожистые и сочные листья папоротника, качающиеся в пяти метрах над землей.
Чвяк лишь едва бросил взгляд на грозное с виду, но травоядное животное, и, не замедляя шагов, продолжал идти, обдумывая уже более спокойно ситуацию с Ушастой, в которой предстоит еще разбираться. Что-то во всем этом казалось Чвяку странным. Ну, не могла его Ушаста вот так сразу изменить и предать своего повелителя.
Примитивный мозг охотника с трудом переваривал эту историю и не мог прийти к какому-либо выводу. Пока ясно было одно: Ушаста опозорила род и должна быть наказана! Эта мысль и толкала Чвяка вперед, и придавала ему силы. Время от времени облизывая рассеченную кошкой руку, Чвяк, казалось, забывал о плетущемся следом соплеменнике. Его как бы не существовало сейчас для охотника.
Ссак же шел следом с чувством выполненного долга и случай с Ушастой лишь слегка забавлял его, внося какое-то разнообразие в общем-то тусклую, полную лишений жизнь племени.
И тут внимание Ссака привлекло нечто, заставившее его мигом напрячься. Там, за скалой из рыжего камня, над густыми зарослями деревьев парил, делая круги, большой птеродактиль. Но Ссак не обратил бы на него внимания, если бы не предмет, который тот держал в своих когтях. Приглядевшись, молодой охотник различил в этом предмете беспомощную фигурку человека.
Ссак издал короткий вскрик и окликнул шагающего впереди Чвяка.
— Там, гляди! — вытянул он руку по направлению к рыжей скале.
Чвяк остановился , вглядываясь в птицезверя. Действительно, в лапах хищника был человек. Недоброе предчувствие шевельнулось в сердце испытанного невзгодами первобытного человека.
Чвяк прикинул мысленно расстояние до места, над которым кружила птица. Выходило — не далее двадцати бросков копья.
Махнув рукой Ссаку и что-то выкрикнув, встревоженный охотник рванулся в ту сторону, перепрыгнул широкий ручей на своем пути и исчез среди нагромождения валунов.
Ссаку, растерявшемуся от стремительного исчезновения вожака, ничего не оставалось, как смемглав кинуться следом, хотя догнать Чвяка было делом отнюдь не легким.
В поле зрения Ссака лишь изредка попадала мелькавшая впереди широкая волосатая спина. Молодой охотник перепрыгнул поваленное дерево и со всего размаха наткнулся на стоящего у скалы Чвяка. Нагнувшись, тот что-то рассматривал на земле. Ссак увидел, что это была женщина.
Чвяк внезапно упал перед нею на колени и откинул охапку темных волос с лица женщины. Крик боли и изумления вырвался из груди охотника. Он повернул голову и посмотрел на Ссака. Теперь и Ссак увидел, что женщиной этой была Ушаста. Вся в кровоподтеках, ссадинах и без набедренной повязки...
Чвяк прильнул ухом к груди еще недавно столь желанной и любимой женщины и прислушался. Едва заметными толчками сердце давало о себе знать и это вселило в душу охотника какую-то надежду. Вселило... и тут же острое жало былых сомнений кольнуло мозг. Чвяк настороженно огляделся вокруг. Привычные к мелочам глаза опытного следопыта обшаривали каждую травинку, каждый камешек вокруг Ушасты и дальше, насколько хватило зрения.
И чутье не обмануло Чвяка. Он увидел следы. Едва заметные следы ног еще одного человека. И, судя по всему, этот человек был мужчиной. Вон там человек вышел из кустарника. Там наступил на сухую ветку. А уже здесь стоял на коленях. Затем следы снова убегали в заросли и возвращались опять, но шел человек теперь более осторожно, словно нес нечто драгоценное.
Еще более жгучие сомнения шевельнулись в груди Чвяка.
Кто же это мог быть? И почему Ушаста оказалась в лапах птеродактиля?
Тем временем Ссак последовал примеру охотника и также встал рядом с Ушастой на корточки. Первым делом он тщательно обнюхал женщину от ног до головы. В известном месте ненадолго задержался и недовольно фыркнул. В пещере Ссак спал неподалеку от Ушасты, а потому хорошо знал запах этой женщины. Но теперь тонкое чутье молодого дикаря уловило еще один запах, вернее небольшой его оттенок. Что-то внутри Ссака подсказывало ему, что это мужской запах. Но эта подкорка так же незаметно отступила, как и пришла. И не сказал он Чвяку о затаенных своих мыслях.
Тем временем Ушаста тихо застонала и открыла глаза. Она смотрела как бы через Чвяка, насквозь. Будто не зависла сейчас над ней мохнатая строгая голова ее мужа и повелителя. Но постепенно взгляд ее обрел осмысленное выражение, Ушаста приподняла голову, вглядываясь в явившееся перед нею видение и вдруг в ужасе вскрикнув, в беспамятстве уронила голову наземь.
Чвяк тихонько заскулил, приподнял торс Ушасты и прижал ее к своей сильной, израненной в многочисленных схватках груди.
Впервые в жизни Чвяк растерялся и не знал, что делать. Не ведавший страха и сомнения перед самыми опасными хищниками, он спасовал перед недугом, навалившимся на эту женщину. Он сидел и едва заметно покачивался взад-вперед и будто баюкал ее, как баюкают малое дитя. А Ссак сидел на корточках неподалеку, сидел неподвижно и смотрел на Чвяка с Ушастой и неизвестно какие мысли бороздили в этот момент извилины его серого вещества.
Незаметно подкрадывался вечер. Уже длинные тени от древесных стволов резко прочертили местность с запада на восток, неумолчно трещали цикады и древесные жабы начинали свой сумасшедший хор, когда Чвяк осторожно опустил Ушасту на землю, подложив ей под голову подвернувшийся под руку камень, и принялся шаг за шагом изучать следы, окружающие поляну.
То, что Ссак почти понял по запаху, Чвяк читал теперь по следам. Более того, эти следы были Чвяку знакомы. Где-то он видел их и видел совсем недавно. Человек напряженно думал, шаря глазами вокруг. Внезапная мысль озарила Чвяка:
— Р-расщелина под скалой... Дар... Рога!..
Именно рога оставил ему в подарок Бзык. Неужели? Неясная пока цепочка умозаключений мало-помалу выстраивалась в сознании. И куда бы цепочка не завела, в ее конце перекрещивались пути Ушасты и Бзыка. И уже недоброе подозрение падало на недавнего сотоварища.
“ А если это так, — думал Чвяк, — то Бзыку несдобровать!”
Сзади послышался шорох, раздвинулись кусты и на поляне появился Бзык. Он держал в руках большой кожистый лист тригоспенсии, из которого местами капала чистая вода.
Бзык ошалело замер на месте, а Чвяк весь напружинился и приготовился к прыжку...

глава 9

Трудно представить себе что-то более свирепое, необузданное и яростное, чем гнев человека, самца тех далеких времен, описывать которые мы взялись в данной повести. Этот гнев сродни урагану, не знающему привязи: он дик и первобытен по самой своей сущности.
То, о чем Чвяк предполагал, что смутно гнездилось в его дремучей душе, наконец-то вырвалось наружу. Он понял, что Бзык — его соперник, что рога, подаренные не так давно, были насмешкой, наконец, что набедренная повязка Ушасты, побег женщины и позор, навлеченный на него этим событием — все это так или иначе взаимосвязано и причина всему — Бзык Ойхохо! Чвяк рассудил, как мужчина: Бзыку не будет пощады!
Очевидно, понял это и сам Бзык — на смену его замешательству пришла холодная уверенность, глаза налились кровью, и, подобрав с земли увесистую дубину, он стал в защитную позицию.
Ссак тоже почувствовал неладное: он оттащил полубесчувственную Ушасту в сторонку и спрятался с нею под одним из развесистых кустов чешуйчатого платана; отсюда было удобно наблюдать за поединком и вместе с тем молодой охотник и женщина оставались в относительной безопасности.
— И-и-и-а-а!.. — со страшным гортанным криком Чвяк совершил гигантский прыжок и если бы неповоротливый Бзык замешкался хотя бы на доли секунды, увесистая дубина снесла бы ему полголовы. Однако же Бзык верно рассчитал траекторию прыжка и в последний момент метнулся в сторону.
Соперники оказались лицом к лицу. Взгляды их были ужасны: глаза горели бешеным огнем, гримаса ненависти подергивала губы; у Бзыка изо рта сочилась хищная слюна.
На этот раз Бзык не стал дожидаться удара и первым ринулся на соперника. Его дубина встретилась с дубиной Чвяка; глухой удар нарушил вечереющий сумрак лесной чащи и заставил содрогнуться Ссака, сидящего в кустах подле неподвижного тела Ушасты.
Чвяка выпад ненавистного соперника привел в неслыханную ярость; он зарычал и обрушил на Бзыка целый град ударов сокрушительной силы. Ему удалось достать плечо охотника: дико взвыв, Бзык попятился, держа, однако, дубину наперевес, ибо Чвяк не давал ему ни мгновения передышки и наносил удар за ударом.
Ревность, уязвленное самолюбие или еще какое-то чувство руководили Чвяком — этого мы достоверно сказать не можем, но силы его, казалось, возросли вдесятеро, его словно не брала усталость: после целого шквала ударов, обрушенных на Бзыка, он отскакивал в сторону и снова был полон энергии и неиссякаемой отваги.
Бзык, напротив, дышал все тяжелее и тяжелее; пот градом катился по его лицу, которое было размазанным и грязным. Плечо кровоточило; боль отдавалась во всю руку и поднимать дубину, чтобы наносить удары, было делом почти невозможным, поэтому Бзык только оборонялся теперь от неутомимого соперника, который, казалось, всерьез решил отправить его в Страну Вечного Мрака.
Подобная перспектива мало радовала Бзыка и он старался предпринять все возможное и невозможное, чтобы уцелеть...
Случай благоприятствовал ему: Чвяк в очередном приступе ярости вознамерился размозжить голову Бзыка, последнему удалось откатиться в сторону и дубина Чвяка угодила в жесткий ствол лепидодендрона. Удар был столь неимоверной силы, что дубина разлетелась в щепки...
Чвяк взревел от досады и тотчас же бросился искать боевой топор...
Ссак поначалу дрожа от страха наблюдал за поединком. Его беспокоила одна мысль: достаточно ли защищен он, Ссак, не достанет ли его какой-нибудь неосторожный удар... Однако мало-помалу молодой охотник успокоился и его внимание переключилось на Ушасту.
Женщина по-прежнему пребывала без чувств. Ее, видимо, сильно потрясло то, что, открыв глаза, она увидела грозного мужа, перед которым теперь придется отвечать за все содеянное.
Ссак, пытаясь привести ее в сознание, стал осторожно растирать Ушасте лицо. Он так увлекся этим, что совершенно забыл о поединке.
Растерев лицо женщины, руки его опустились ниже и уже не без интереса стали разминать упругие яблоки грудей. Ссак почувствовал, что это занятие ему определенно нравится: оно будило в нем ранее незнакомые, но достаточно приятные ощущения. Ни одна из женщин племени сегованов доселе не позволяла Ссаку трогать свои груди, поэтому интерес его был новым и значительным.
— О! — бормотал Ссак, пуская сладострастные слюни, — Ссак узнает женщину! Слава Ссаку!
От грудей юноша опустился к плоскому и просторному животу, который заканчивался своеобразным холмиком... Дух молодого охотника захватило...
Неизвестно до каких результатов дошел бы в своем поиске любознательный Ссак, если бы грубый и достаточно чувствительный удар ногой не отбросил его далеко в сторону от Ушасты...
Это был Чвяк, который искал свой топор и увидел всю эту сцену, которая привела его в бешенство. Окажсь под рукой Чвяка топор, он мог бы раскроить им любопытного племянника наполовину.
Ссак прижался к земле и визжал, как побитый щенок. Однако Чвяку было не до него: опасаясь, как бы Бзык не воспользовался временным замешательством и не улизнул, он схватил увесистый булыжник и с быстротою брошенного копья вернулся на поляну...
Так и есть! Бзык действительно пытался скрыться!..
Чвяк прицелился и метко запустил булыжник ему вслед. Камень со свистом преодолел расстояние и угодил прямо в голову охотника.
Бзык взревел, словно боров, которого стали резать и выронил из рук дубину. В то же мгновение Чвяк оказался рядом с ним и железной хваткой вцепился ему в горло.
Они покатились по траве. Бзык яростно пытался освободиться, но не тут-то было: руки Чвяка все плотнее сжимались на его толстой глотке; неповоротливый представитель рода Ойхохо барахтался и хрипел, с трудом хватая воздух ртом... Он понял, что это конец...
Вдруг несколько копий со свистом взрыхлили землю рядом с соперниками. Чвяк от неожиданности разжал руки...
Целая стая темных теней со всех сторон надвинулись на охотника. Чвяк поднял глаза...

глава 10

Тени приблизились настолько, что ошибиться в их природе было уже трудно. Сутулые фигуры, длинные, ниже колен руки и характерная, крадущаяся поступь выдавала в существах людей из кровожадного племени Си-Си.
Да, это были они, представители племени людоедов, и Чвяк хорошо знал всю опасность столкновения с ними. Не только их мужчины, но и женщины и даже дети не знали жалости к своим пленникам, к своим жертвам, которых они беспременно съедали. И никакие вопли, никакие мольбы не могли тронуть их каменных сердец.
Теперь и Бзык заметил приближающихся людоедов. Он еще не успел отдышаться от железных объятий Чвяка и сидел, затравленно озираясь по сторонам. Оба охотника понимали всю безвыходность положения.
Людоеды приблизились настолько, что уже можно было рассмотреть их получше. В отличие от сегованов, эти люди были более высокими, хотя и не такими широкими в плечах. Маленькие, плотно прижатые к голове уши, крохотные точечки глаз и низкие лбы делали их лица свирепыми, не оставляющими надежды на пощаду. Шерсть, покрывающая их тела, была более короткой и жесткой, чем у самого Чвяка. Молчаливость и почти бесшумная поступь этих существ вселяла неясный ужас. Ни подбадривающих криков, ни воплей, ни рычанья... Полное безмолвие...
Чвяк чувствовал, как сковывает и парализует волю эта тишина. Но первобытные инстинкты заставили напружиниться его могучее тело. Мышцы вздулись и в наступающих сумерках матово блестнули острые зубы дикаря.
Несмотря на весь трагизм надвигающихся событий, или благодаря ему, но Чвяк решил дорого продать свою жизнь... О, нет, он не будет безвольным щенком в руках этих вонючих обжор!
Окружавшие плотным кольцом поляну людоеды остановились и с жадным любопытством принялись их разглядывать. Ушаста и Ссак находились несколько в стороне и потому цепочка людей племени Си-Си застыла в непосредственной близости от них. Ушаста, сжавшись в комочек, лежала под кустом и дрожала всем телом. Ссак сидел рядом и в предчувствии гибели тихонько скулил.
А напружинившийся Чвяк в это время почувствовал в желудке знакомое урчание, которое начиналось всегда или при сильном раздражении или же неукротимом гневе. В ту же минуту громкий характерный звук огласил окрестности и Чвяк резко прыгнул в сторону, где торчала из куста толстая суковатая палка... В руке Чвяка это было грозное оружие, но что он мог поделать против копий кровожадных врагов, против этой прожарливой стаи?..
С утробным рычанием один из людоедов шагнул к лежавшей Ушасте, но тут же с воем отскочил в сторону... Этого Чвяк никак не ожидал от тщедушного Ссака. Именно Ссак мощным ударом ноги отшвырнул приблизившегося к Ушасте врага.
И тут же вся цепочка людоедов медленно, держа копья с костяными наконечниками наперевес двинулась на наших героев.
Чвяк грозно зарычал и, обернувшись вокруг, завертел своей дубиной. Та со свистом рассекла воздух над головой охотника. Бзык схватил подвернувшийся под руку булыжник и стоял полусогнувшись и оскалив свою пасть. Ссак в этот момент встал вплотную к поднявшейся на ноги Ушасте, готовясь отдать жизнь за предмет своей первой юношеской страсти.
Людоеды ускорили шаги и через мгновение Чвяк почувствовал, как в его тело уперлось со всех сторон несколько острых наконечников... Охотник хрипло взревел и взмахнул своей дубиной. Один из нападавших рухнул с проломленным черепом. Другие, будто не замечая упавшего соплеменника, рыча и переступая ногами, продолжали держать Чвяка в колючем кольце из копий.
Чвяк взмахнул дубиной еще раз. И еще один людоед замертво рухнул на землю. Но тут сломалась дубина нашего героя и он остался безоружным. В сгустившихся сумерках слышались яростный рев Бзыка, хриплый визг Ушасты и громкое сопение боровшегося Ссака.
Таким образом на поляне образовались три копошащиеся кучи мохнатых тел.
Обезумев от боли, Чвяк схватился руками за два копья и рванул их в стороны. Послышался треск сломанного дерева и тут же на Чвяка со всех сторон навалилась зловонная, рычащая масса людоедов. Чвяк упал на землю и почувствовал, как ноги его и руки тут же спутали прочными жгутами лиан... Продев длинную палку в руки и ноги пленника, людоеды подняли его и понесли.
Злоба и отчаяние охватили Чвяка. Он знал, что живым еще никому не удавалось уйти из рук этих людей и потому приготовился к самому худшему.
Стемнело совсем и только кроваво-красный диск луны едва освещал окрестности. Высокие пальмы, папоротник и раскидистые ветви тригоспенсии причудливыми силуэтами окружали это молчаливое, мрачное шествие...
Шли довольно долго и наконец шествие остановилось... Чвяка грубо бросили наземь и при падении он больно ударился головой о какой-то корень. В сознании Чвяка что-то мутно и бессвязно заворочалось, глаза налились свинцовой тяжестью и он провалился в мрачное забытье.
Уже рассвело, когда Чвяк очнулся. Первые солнечные лучи пробивались сквозь листья деревьев. Поляну, на которой находились пленники, плотным кольцом окружали кусты растений-ловушек, так, что не видно было ни малейшего прохода. Но, видимо, хозяева хорошо знали здесь все ходы и выходы. Далее, за ловушками раскинулась незнакомая холмистая местность, покрытая густой растительностью. Сама поляна занимала довольно большую площадь между двумя, заросшими тригоспенсией, холмами. Между некоторыми деревьями были сооружены странные навесы из жердей, покрытых сверху листьями папоротника. Навесы видимо служили людям убежищем. Самому Чвяку не приходилось еще видеть подобных сооружений. Ведь его племя испокон века обитало в пещерах и о другом жилище не имело никакого понятия.
Под навесами копошились мохнатые фигурки людоедов. Племя просыпалось.
Чвяк с трудом приподнялся и уперся спиной о ствол дерева. Руки и ноги, стянутые лианами, затекли. Шерсть на голове стянуло спекшейся кровью. Налитыми злобой и досадой глазами Чвяк огляделся вокруг.
Справа от него располагался самый большой навес. Помимо широких ветвей папоротника, он был весь перевит лианами. Это сооружение было чем-то похоже на большой шалаш. Какие-то белые, круглые шары там и тут торчали на выступающих из навеса сучках. Приглядевшись внимательней, Чвяк внутренне содрогнулся. Эти шары оказались человеческими черепами.
Неясный шум возник под одним из навесов. Находящиеся там людоеды, судя по всему, о чем-то заспорили. К сожалению, Чвяк почти ничего не разобрал, да и язык, с помощью которого общалось это племя, был мало похож на его, Чвяка, язык.
Лианы под навесом раздвинулись и два детеныша, зим по шести, робко оглядываясь и подбадривая друг друга, двинулись к охотнику.
Остальные пленники были брошены, видимо, где-то в других местах и сколько Чвяк вокруг не озирался, никого из своих не увидел.
Между тем детеныши приблизились почти вплотную и, усевшись на корточки, принялись с интересом рассматривать мощную фигуру сегована. Объяснялись они между собой ислючительно мимокой, да короткими возгласами. Видимо речевое общение здесь было доступно лишь взрослым особям.
На всякий случай Чвяк оскалил большие, острые, покрытые желтизною зубы и зарычал. Но вопреки его ожиданиям детенышей это ничуть не напугало. Даже более того, — красноречивый жест Чвяка придал им смелости... Один из щенков резко прыгнул к пленнику и, подобно голодному шакалу, впился острыми зубами в левую ногу Чвяка. Испытанный в схватках, Чвяк даже не поморщился от укуса. Что ему укус этого муравья, когда его шкура хранит следы зубов ихтиозавра, когтей птеродактиля и других не менее грозных хищников. Эти следы вдоль и поперек исполосовали тело Чвяка. Но ему стало до жути обидно. Какой-то засранный червяк посмел безнаказанно укусить знаменитого охотника славного племени сегованов. Рванувшись всем телом, Чвяк с такой силой нанес удар связанными ногами по детенышу, что тот, согнувшись пополам, камнем улетел в противоположный край поляны и там затих, не подавая признаков жизни.
Видимо встревоженные поднявшейся возней обитатели становища повылазили из-под своих навесов и бросились к Чвяку, пытавшемуся освободиться от пут. Успокоив пленника несколькими увесистыми пинками, людоеды отошли на середину поляны и обступили высокого тощего старика. Тот весь от головы до пят был покрыт белесой шерстью. Сморщенное и черное, словно обугленное лицо с цепким взглядом маленьких желтоватых глаз, выражало жестокость и волю характера. Сразу было видно, что это вожак племени и он привык повелевать.
Обступившие вождя людоеды о чем-то возмущенно гудели, но вот старик поднял вверх левую руку с зажатым в ней кривым рогом изюбра и что-то заговорил, быстро и отрывисто. Фразы были короткими и слетали с уст вождя словно сухие ветки с засыхающего камень-дерева.
Если Чвяк что-то и мог разобрать из бормотания людоедов, то из речи самого вождя он не понял ни слова. Но инстинкт подсказывал ему, что добра ждать не следует. Скорее всего, надо готовиться к мучительной смерти...
Посредине поляны торчали несколько вкопанных в землю столбов, по-видимому когда-то поваленных бурей стволов деревьев. Один из мужчин племени по очереди обошел все столбы и, раскачивая, проверил на прочность.
Оставшись, видимо, довольным, он сказал что-то вождю. Тот издал глухой, резкий вскрик и толпа людоедов бросилась в разные стороны.
Через минуту Чвяк увидел, как с разных концов поляны люди племени Си-Си волокут связанных Ушасту, Бзыка и Ссака.
Пленников подтащили к центру поляны и крепко привязали лианами к столбам. Несколько человек бросились к Чвяку и, как тот не извивался всем своим могучим телом, был привязан к столбу тоже. Его грудь высоко вздымалась и опускалась. Затравленно дыша, он оглянулся.
Справа от него, у соседнего столба стояла, повиснув на лианах, Ушаста. Ее голова и лицо были изодраны и шерсть свалялась от запекшейся крови. Видимо, укушенная кем-то грудь женщины кровоточила. Чвяк видел, что она находится в полуобморочном состоянии и что-то наподобие жалости едва коснулось дремучей его души...
Чуть поодаль стоял Ссак. К его чести будет сказано, что держался он вполне прилично для данной ситуации. Стоял с гордо поднятой головой и лишь угрюмая его рожа выражала отчаяние и обреченность... Шерсть на его теле была всклокочена и местами сияли огромные проплешины. Видимо, молодой охотник здорово сопротивлялся и потому был порядком общипан.
Далее стоял Бзык. Он беспрестанно рычал и извивался, пытаясь высвободиться от пут. Его напружинившееся тело как и у прочих было порядком истерзано. Но боль от ран, казалось, только прибавляла Бзыку ярости...
Мужчины племени собрались перед пленниками в тесный кружок и о чем-то оживленно спорили. Чвяк понял только одно: людоеды решали вопрос о том, кого следует сегодня съесть.
Все остальное племя окружило поляну шагах в тридцати от места событий. Там столпились женщины, детеныши и старухи. Отдельной группой стояли молодые самцы. Все с вожделением смотрели на пленников и проглатывали голодную слюну. Но люди понимали, что в первый день пиршества им ничего не достанется. Разве что несколько костей для обгладывания!
В первый день будет съеден один пленник. И съеден он будет вождями племени.
Группа мужчин в центре, видимо, приняла какое-то решение. Они расступились, пропуская вперед старейшего вождя. Он двинулся к пленникам, тяжело опираясь о рукоять своего посоха или дубины. Остановившись у столба, рядом со Ссаком, он заговорил надтреснутым низким голосом, на языке, который они прекрасно понимали, ибо это был язык сегованов:
— Вы нарушили закон Семи холмов. Вы переступили священную черту, за которой земля принадлежит Си-Си. Вечный Дух холмов повелевает нам съесть вас, избавив от мучений дальнейшей жизни. Сегованы должны быть довольны и счастливы тем, что не придется гнить вашим телам в земле после смерти. Ваши тела поддержат силы наших тел, а ваши души переселятся в наши души. Радуйтесь же! Сейчас посланец Духа семи холмов споет священную песнь и очистит вас от скверны. Он же укажет нам, кто из вас сегодня будет осчастливлен. Ибо тело мое очень слабо, а душа требует опоры...
Проговорив все это, вождь отошел на свое место. Все замерли, выжидая.
Через минуту послышался заунывный вой и на поляну, согнувшись и как-то боком, выскочило существо. Оно было невообразимо тощим, похожим на обезьяну, просидевшую не одну неделю в яме-ловушке для диких зверей и не видевшую пищи. Безумные его глаза лихорадочно перебегали с предмета на предмет, пока не остановились на пленниках.
Издав пронзительный вопль, существо скачками приблизилось к столбам с привязанными людьми. В одной руке он держал пустотелый обломок пальмового дерева, другая рука сжимала короткую, но увесистую палку. Чем-то он был похож на шамана Пи-Уай в стойбище сегованов. И когда Чвяк услышал его заунывное пение, когда эта обезьяна начала колотить палкой по обломку ствола и скакать вокруг пленников, в желудке у Чвяка снова забурлило. Не в силах более сдерживаться, Чвяк дал волю своему организму и тут же поляну окутала густая, невыносимая вонь... Даже, казалось, ничего не чувствующая Ушаста и та, потянув носом, завертела головой. Однако, людоеды, видимо, привыкли к подобным проявлениям и, переглянувшись друг с другом, продолжали внимательно наблюдать за жрецом, посланцем Духа Семи холмов. Жрец, ударяя в бубен, то подскакивал на месте, то дико вереща подбегал к одному из пленников и прикладывал ухо к его груди. Обежав так по очереди всех, он завертелся юлой на месте возле Бзыка. Затем, обнюхав свою жертву и что-то бормоча, очертил палкой вокруг него большой круг и отскочил в сторону. Жрец неподвижно замер. Глаза его были закрыты и от бурного дыхания ходуном ходила грудь. Тут же все вокруг зашевелилось. Повсюду возбужденно заговорили все сразу. Еще бы! Наконец-то выбор сделан. И выбор этот пал на самого упитанного пленника.
Налитыми кровью глазами Чвяк смотрел на несчастного Бзыка. В этот момент ое готов был простить обреченному все его грехи с Ушастой. Бзык тоже понял, что его сейчас ожидает и изо всех сил рванулся, пытаясь порвать стянувшие грудь лианы. Но они только заскрипели и больно врезались в кожу.
К Бзыку не спеша тронулся старейший вождь. В его руке был короткий нож, искусно выделанный из кварцевого камня. Подойдя вплотную к пленнику, вождь провел рукой по его вздымающейся груди, затем резко нагнулся, ухватил пальцами Бзыка за ляжку и коротко взмахнул ножом. Брызнула кровь и парящий кусок мяса оказался в руке людоеда. Бзык взвыл от боли. Словно не слыша этого крика, вождь откусил от отрезанного куска и швырнул остаток в толпу ожидающих свою долю молодых вождей.
Пленники в ужасе застыли. Они могли ожидать любой участи, но быть съеденными заживо...
Тем временем вождь нагнулся снова. Взмах ножа и очередной кусок мяса задымился в руке людоеда. Обезумевший от боли Бзык хрипел и дергался в своих путах.
То же самое вождь проделал и с этим куском. Затем так же, не торопясь, было отрезано с обеих рук несчастного.
Толпа людоедов вокруг поляны гудела, как пчелиный улей. Там, очевидно, обсуждали, как будут завтра поделены остальные пленники.
А вождь, уже весь вымазанный в крови, снова провел ладонью по груди Бзыка, уцепил левой рукой за грудь сегована и двумя-тремя точными взмахами ножа отрезал огромный кусок мяса. Бзык уже не кричал, а лишь хрипел и бился в конвульсиях у своего столба. Под его ногами дымилась и хлюпала лужа крови.
Отрывая зубами от куска мяса, вождь не жуя проглатывал живую пищу. Еще один кусок брошен вождям, которые по очереди откусывали от него и так же, не жуя, глотали.
Все слабее и слабее движения Бзыка. Вместе с кровью быстро уходили силы и воля охотника. И уже не человек у столба смерти. Агонизирующий и окровавленный кусок мяса.
А жрец так же неподвижно продолжал стоять на своем месте. Он ждал своей доли. По закону ему принадлежала голова и зад пленника.
Вот уже второй кусок груди Бзыка отрезан. Кровавая пелена окончательно закрыла охотнику окружающий мир.
Ушаста без чувств висела в путах у своего столба. Ссак, как загипнотизированный, смотрел на это пиршество и чувствовал лишь, как в горле стоит непроходящая тошнота.
Наверное, один лишь Чвяк сохранил способность соображать что-либо. Он чувствовал в себе бессильную ярость и отчаяние. И еще не знал о том, что всех их ожидает с завтрашним рассветом...

глава 11

Над затемненной спящей землей висел черный купол небосвода, искрящийся тысячами точек горящих звезд.
Ночь ступала неслышными шагами и понемногу терялась вдали. С ней исчезали в глубинах Вселенной и рои мерцающих звезд, как раскаленный песок в гигантских песочных часах. Непроницаемая темнота ночи повсюду сменялась серым рассветом, и при зарождении дня начинали вырисовываться первые неясные контуры стойбища племени Си-Си.
У Чвяка затекли руки и ноги, спутанные толстыми лианами, он весь продрог от ночной прохлады, но одна мысль не покидала разгоряченный мозг: освободиться, во что бы то ни стало освободиться и бежать отсюда! Судьба Бзыка потрясла охотника, мысль о том, что подобная участь постигнет Ушасту, Ссака а потом и его, бесстрашного Чвяка, казалась малоутешительной.
Он понял, что Ушаста и Ссак уже безвольно поддались этой мысли: Ушаста только под утро пришла в сознание и стала тихо постанывать, что же касается Ссака, то он после гибели Бзыка напрочь утратил свое бесстрашие и ночь напролет хныкал и жаловался, как маленький ребенок. Чвяк несколько раз прикрикивал на соплеменника, но это было делом бесполезным.
Охотник решил, что надеяться нужно только на себя самого и принялся энергично работать руками. Постепенно ему удалось ослабить путы, стягивающие запястья... Затем он нашел на столбе, к которому был привязан, небольшую зазубрину и принялся тереть лианы об этот острый выступ. Работа двигалась медленно и требовала большой силы и напряжения.
Только после нескольких часов Чвяк почувствовал, что лианы слабеют и поддаются... Еще через час путы оказались перетертыми, а руки свободными.
Все это время Чвяк хранил упорное молчание. Он знал, что если сказать о работе Ссаку, то бестолковый племянник может поднять визг, на который сбегутся обеспокоенные людоеды и уж тогда жестокой кары им не миновать. Впрочем, Ссак и сам не обращал никакого внимания на своего дядьку: он всецело был занят собственными жалобами на несовершенство и несправедливость мира.
Почувствовав свои руки свободными, Чвяк распутал ноги и еще некоторое время стоял прислушиваясь: не донесется ли какого шороха из-под навесов, где спали людоеды. Тишина. Только ручей чуть слышно струится, сбегая со скального ущелья.
Чвяк напрягся и в один длинный бесшумный прыжок оказался возле столба, где привязан был Ссак. Обалдевший и испуганный племянник собрался было закричать от ужаса, но Чвяк тут же зажал ему рот, прерывисто зашептал:
— Ссак должен молчать, если не хочет, чтобы он стал пищей для злых сородичей... Чвяк спасет Ссака!
Пока племянник очумело таращил глаза, Чвяк занялся его путами. Когда лианы были отброшены в сторону, Чвяк бросился на помощь Ушасте. Обессиленная страшными событиями последних дней, женщина мало что соображала. Чвяк освободил ее от лиан, и почти силой увлек за собой. Ссак ковылял следом, скорее инстинктивно, нежели осознанно.
Нашим героям удалось ускользнуть с поляны, где было стойбище племени Си-Си почти бесшумно. Зоркие глаза Чвяка обнаружили среди стены из деревьев-ловушек почти неприметную лазейку, который, очевидно, пользовались людоеды. Охотник не долго думая юркнул внутрь, потянув за собой друзей. Оказавшись в лесу, Чвяк сердито зарычал, давая понять жене и племяннику, что следует поторапливаться.
— Чвяк не желает, чтобы его съели! — воскликнул он горячо, — Не желает он, чтобы съели Ушасту и Ссака! Будем спешить!
И, подавая пример в этом, он стремительно двинулся вперед через бурелом. Ссак и Ушаста шли следом: угнаться за бывалым охотником им было нелегко.
То и дело Чвяк оглядывался и сердито покрикивал на них.
Между тем ощутимо стало светлеть. В небо, пронизительно-чистое, выкатилось солнце и его золотые лучи проникли даже сюда, в сумрак первобытного леса.
Трое наших героев, собрав последние силы брели, пробираясь меж деревьев. Они стрались поскорее уйти из опасного места, где их, подобно Бзыку, чуть не употребили вместо завтрака. Страх и опасность быть настигнутыми последовали их по пятам.
Внезапно Ссак увидел на изумрудно-ярком куске мха глазастую ящерицу. Голодная слюна заполнила его рот и, радостно вскрикнув, молодой охотник кинулся вперед, мало соображая об опасности, которая его подстерегала.
Не добежав до мха, разгоряченный Ссак угодил в дерево-ловушку, которое коварно перехватило его своими острыми жвалами.
— А-а-а! — истошно завопил Ссак.
Раздосадованный Чвяк, успевший уйти далеко вперед, обернулся на крик и замер от ужаса. Этого еще недоставало! Встреча с растением-ловушкой была не менее опасна, нежели встреча с ухоклыком. Острые колючие щупальца этого растения были напитаны ядом и всякое прикосновение к ним могло оказаться смертельно опасным.
Тем не менее бросать соплеменника в беде было делом последним и Чвяк сознавал это. С быстротою молнии он прыгнул к огромному папоротнику и выломал длинную ветку.
— Эй, Ссак! — закричал он племяннику, — Чвяк спасет тебя! Держи!
Ссак, кричавший так, словно пришел его последний час, кое-как догадался, что от него требуется. С отчаянием хватающегося за соломинку, он смертельной хваткой уцепился за ветку и Чвяк с неимоверной силой стал вытаскивать его из коварной ловушки.
Дерево отпускало Ссака медленно и неохотно. Наконец племянник, словно мешок с дерьмом, повалился вниз, а хищное растение выпрямило ветви.
В то же самое мгновение где-то поблизости раздались истошные крики.
Чвяк насторожился. Он сразу догадался, что означает этот шум. Встревоженные люди племени Си-Си обнаружили пропажу своего утреннего пиршества и решили настигнуть беглецов.
Поскольку обессилевший Ссак неподвижно лежал рядом с деревом, Чвяк зло пнул его ногой:
— Вставай, Ссак! Бежим!
Как ни был слаб Ссак, а умирать, причем столь изощренным способом — заживо съеденным, ему решительно не хотелось. Он поднялся на ноги и с кряхтеньем последовал за Чвяком и Ушастой, которые шли скорым шагом. Вскоре они побежали, так как треск валежника и гортанные переругивания приближались.
Чвяку то и дело приходилось останавливаться для того, чтобы поторопить выбившуюся из сил Ушасту или “подбодрить” пинком Ссака, хныкавшего и проклинавшего свою судьбу.
В конце концов людоеды заметили беглецов. Радостно-торжественные вопли огласили лес.
— Мы пропали! — в диком ужасе закричал Ссак останавливаясь, как загипнотизированный взглядом змеи.
— Бежим! — бросил ему Чвяк и для острастки ткнул в шею своей небольшой, но увесистой дубинкой.
Ссак поморщился от боли, но это привело его в чувство и освободило от неожиданного столбняка. Он последовал за Чвяком, который большими прыжками несся к реке и увлекал за собою Ушасту.
Эта река хорошо была известна опытному охотнику. Она являлась одной из границ, отделявших племя сегованов от племени Си-Си. Стоит только переплыть ее и наступит спасение, так как за пределы границы людоеды вторгнуться не посмеют.
Чвяк почти кувырком скатился с отлогого берегового оврага, покрытого мелким галечником. За ним последовали Ушаста и Ссак.
— Быстрее, быстрее! — торопил Чвяк, — Вода спасет Чвяка, Ссака и Ушасту! Их ждет племя сегованов!
Людоеды, казалось, поняли маневр беглецов. Они сгрудились на краю обрывистого берега и стали забрасывать их сверху камнями и копьями.
Чвяк уже шагнул в воду, когда Ушаста вдруг резко вскрикнула. Длинное копье с отравленным наконечником угодило ей прямо в спину.
Тотчас с берега послышались радостные вопли и улюлюканье людоедов.
Чвяк порывисто бросился к женщине и не мешкая ни секунды выдернул копье из ее тела. Кровь фонтаном хлынула ему на руки, но охотник, не обращая на это никакого внимания, обхватил тело Ушасты и шагнул в воду реки. Через мгновение он уже уверенно рассекал волны, перекинув тело женщины через широкую спину.
Рядом с ним барахтался и отфыркивался от воды Ссак.
Вероломные людоеды некоторое время еще пытались забрасывать беглецов булыжниками, но потом успокоились, поняв, что на сей раз они действительно упустили добычу.
Через четверть часа наши герои были уже на другом берегу.
Ссак, улюлюкая, стал дразнить людоедов, которые все еще толпились на своей территории, и даже демонстративно помочился.
Чвяк же был занят Ушастой. Женщина, потерявшая много крови, едва дышала. Рана от копья была более чем серьезной. Чвяк обложил рану листьями тригоспенсии и огляделся по сторонам.
Он заметил над скальными углублениями небольшой, но приметный дымок. Эти места были ему хорошо знакомы и охотник не удержался от радостного возгласа...

глава 12

Теперь, когда родное стойбище было поблизости, Чвяк воодушевился. Его крепкое тело словно обрело новые силы и энергию; показывая на дымок, вьющийся между скал, он сказал Ссаку:
— Чвяк различает дым от костров племени сегованов... Это значит, что скоро Чвяк, Ссак и Ушаста будут среди сегованов... Ты понимаешь это, Ссак?
Ссак радостно закивал. затем оба охотника, словно сговорившись, взглянули на Ушасту и их сияющие взгляды разом померкли.
Им стало ясно, что женщина не может разделить их радости. Несмотря на примитивные перевязки, рана Ушасты сильно кровоточила. Кроме того, яд отравленного наконечника, вероятно, проник в кровь; глаза Ушасты подернулись желтоватой пеленой, на губах выступила пена. Ее бил озноб, маленькое тщедушное тело то и дело конвульсивно подергивалось.
Чвяк покачал головой и принялся менять перевязки. Он отодрал листья тригоспенсии от спекшейся крови, нарвал новых — душистых и свежих — и спустился к реке, чтобы смочить их водой.
Ссак наблюдал за ним, сосредоточенно вычерчивая речной песок кончиком сухой ветки. Он был очень голоден и поэтому, когда Чвяк вернулся, зажав в правой руке огромную серебристую рыбину, изловленную в густых речных водорослях, глаза Ссака налились откровенной завистью, а изо рта закапала голодная слюна.
Он, казалось, забыл обо всем на свете и не сводил жадного взгляда от рыбы. Заметив этот взгляд, Чвяк рассмеялся и бросил рыбину племяннику. Ссак попытался поймать ее, но упустил; скользкая тварь прошла мимо его ладонями и затрепыхалась на песке у ног охотников.
Ссак все же изловчился, ухватил ее и вонзил в бок рыбе свои острые зубы.
Чвяк между тем занялся Ушастой. Он бережно смочил рану женщины водой и залепил ее свежими листьями тригоспенсии.
Только после этого он отнял у увлекшегося Ссака свою долю и принялся не спеша поедать ее.
Ссак, весь измазанный рыбными потрохами и песком, спустился к реке помыться.
После короткого отдыха оба охотника приготовились продолжать свой нелегкий путь. Но теперь этот путь был радостным, ведь они возвращались к сегованам!
Поскольку Ушаста не могла передвигаться сама, было решено ее нести. Чвяк из эластичных лиан соорудил нехитрые носилки, устлал их мхом и мягкими листьями. Уложив Ушасту, они вместе со Ссаком взялись за носилки и осторожно углубились в лесной сумрак, ориентируясь на место, откуда виднелся слегка приметный дымок.
Впрочем, Чвяк и без того хорошо знал эти места. Ведь он был бывалым охотником: зоркий глаз его различал каждую маленькую тропинку, каждое дерево здесь, а тонкий нюх узнавал каждый запах...
Светало. В лесу стояла настороженная тишина. Нарушал ее только голос какого-то недалекого ручейка да нехитрые трели птиц. Деревья, обласканные полудненным солнцем, роняли узорчатые тени на изумрудно-яркий мох и спутанные корневища; высунулась из-за пригорка и перебежала в кусты небольшая ящерица — и снова покой и тишина.
Охотники шли молча. Разговаривать не хотелось, да и скудный речевой запас не позволял людям того далекого времени в достаточной мере выражать свои чувства и эмоции.
Изредка стонала Ушаста; и тогда Чвяк останавливался — носилки опускали на землю и делали небольшой привал, в течение которого старший охотник пытался понять и предупредить желания своей жены. Собственно, членораздельно что-либо объяснить женщина не могла; она впала в бессознательный бред, который не прекращался, а казалось наоборот — усиливался.
Чвяк мрачнел от часа к часу. Его внезапно посетила мысль, что Ушасте уже не помочь и что ее не сегодня-завтра заберут к себе Верхние Люди. Эта мысль его тревожила. Да, Ушаста не была ему, Чвяку, верной женой, она предала его, убежав к Бзыку, — но теперь, перед лицом неизбежной кончины, все эти ситуации, казалось, теряли свою сущность и Чвяку было очень жаль женщины, которая была ему близка, делила его костер, его место в пещере, его ложе...
Лес постепенно редел... Скоро охотники вышли к скалам, которые были им хорошо знакомы, так как за ними и начиналась территория стойбища племени сегованов.
Ссак издал радостный крик и удовлетворенно зацокал языком, а Чвяк только покачал головой. Он, конечно, разделял радость нетерпеливого племянника, но мысль об Ушасте, жалобно стонавшей и царапавшей себе лицо руками, тревожила и угнетала охотника...
Послышались голоса... Обогнув скалу, Чвяк, а следом за ним и Ссак вышли на широкую поляну и здесь поняли все: сегованы справляли свой главный праздник — Большой Праздник Поедания.
Суть этого ритуала была Чвяку хорошо известна: это значит, что кто-то из охотников принес крупную добычу и теперь три солнца и три луны сегованы будут насыщаться мясом, обжаренным на углях костра или сваренным в больших, выдолбленным корытах. Для племени, стало быть, наступили дни сытости.
Первым охотников заметил один из младших отпрысков папаши Хруста — Птенец. Он только недавно получил право носить набедренную повязку и непомерно гордился ею, постоянно стараясь принять такую позу, чтобы повязка была у всех на виду.
Птенец вытаращил круглые глаза и, показывая на Чвяка пальцем, истошно завопил:
— Чвяк! Пссмотрите, Чвяк снова вернулся к сегованам! Посмотрите — Чвяк!!!
В ту же минуту сегованы, все, как один, оторвались от пищи и пестрой толпой, с криками и гомоном окружили охотников. Каждому хотелось разглядеть их поближе. Некоторые, наиболее любознательные, пытались разглядеть Ушасту, растормошить ее, но Чвяк, угрожающе зарычав, закрыл ее своим могучим телом.
Внезапно, расталкивая всех и брызгая слюной, к Чвяку протолкался сам папаша Хруст. В его руках была огромная лиана; он был взбешен и хотел, видимо, по праву старшинства проучить сына и хорошенько взгреть его после длительного путешествия...
Глаза Чвяка при виде отца налились яростью, а в животе, как всегда бывало в подобных случаях, произошло брожение... С диким криком и оглушительным звуком внутреннего происхождения, Чвяк стал в защитную позицию, всем свим видом давая понять, что скорее умрет, чем поддастся порке со стороны агрессивного папаши...
Хруст насторожился: такое явное непослушание со стороны сына он встречал впервые. Тем не менее, он решил не уступать, и со всей своей бычьей силой набросился на Чвяка. Однако Чвяк увернулся от цепких рук папаши и в следующий же момент ловко обхватил его и, подняв, бросил наземь.
Сегованы отступили в удивлении. Такое им приходилось наблюдать в первый раз. До сих пор никто из охотников не решался состязаться в силе и ловкости с вождем племени. Значит, Чвяку был приказ свыше, значит ему сами Верхние Люди повелели победить в поединке своенравного Хруста!
Оглушенный ударом Хруст едва поднялся на ноги. В глазах его помутилось. И все же старик собрался с силами и сделал еще один прыжок навстречу разъяренному детенышу. Результат был еще плачевнее: Чвяк сгреб его в охапку и, как паршивого щенка, отбросил в сторону. При этом Хруст едва не угодил в костер: потревоженное пламя беспокойно заметалось, выплевывая в небо снопы искр.
Больше старик не спорил с сыном; со злобным шипением он отполз в сторону.
Чвяка окружили соплеменники.
— Слава Чвяку! — вопили они, — Чвяк — бесстрашный охотник, Чвяк сильный и непобедимый... Чвяк — вождь племени сегованов, всех сегованов!..
Кое-кто из самых проворных уже старался услужить новому правителю; тащил ему лакомый, сочащийся жиром кусочек мяса. Но Чвяка занимало другое.
Ушаста снова начала бредить. Несмотря на заботу и участие женщин племени, она впала в горячечное забытье и громко кричала.
Чвяк приблизился к ней, попытался с нею заговорить, но все было напрасно. Ушаста больше не узнавала его...
Тогда охотник нахмурился, махнул рукой и молча шагнул к костру.
Здесь были люди. Много людей. Их лица лоснились от жира и сытости. Большой Праздник Поедания продолжался.
Чвяк взял крупный кусок мяса и утолил им голод. А потом, обращаясь к сегованам, он сказал:
— Сегованы, братья мои! Чвяк восемь солнц и восемь лун не был здесь. Чвяк многое узнал и многое испытал. Чвяк искал свою женщину. Он нашел ее, но Верхние Люди призывают ее к себе и Ушаста уйдет к ним. Таков закон Верхних Людей...
Нам еще отпущено время на этой земле и мы должны им располагать не попусту... До того, как наступит Время Больших Холодов, сегованы должны запасти достаточно мяса, утеплить свои жилища. Все — мужчины и женщины, будут заниматься своим делом. Сегованы не будут брать примера с глупых орангутангов, сегованы — люди. Это говорю вам я, — Чвяк!..
Так длинно говорить охотнику еще никогда не приходилось. Он оглядел соплеменников. Его восхищенно слушали, а женщины и Ссак прямо-таки не сводили с него округлившихся глаз...
Чвяк улыбнулся...
Близился вечер, плясало пламя костра, слышались рулады шамана Пи-Уай... Продолжался праздник, древний праздник людей, которые еще долго через темноту веков будут стремиться к светлому будущему, к огням грядущей цивилизации.
Тернист и благословенен был их путь! Но об этом — страницы нашей следующей книги...

30.11.1990 г.