В начале войны, которую называют Великой Отечественной, а для нашего поколения она так и осталась просто "войной", нас, эвакуированных, долгих четыре месяца везли на восток эшелонами в нетопленых "телячьих" вагонах, пока не довезли наконец до татарского села Асекеева Оренбургской области. По дороге мы иногда по месяцу жили на "эвакопунктах", чаще всего в больших вокзальных залах ожидания узловых железнодорожных станций. Но однажды нас отвезли в небольшую деревушку в нескольких километрах от станции - название и той и другой я забыл. Мы жили в избе у старухи, которая так заботилась о сохранении тепла (было уже холодно), что слишком рано закрывала вьюшку русской печки, и мы все угорали. И ещё в этой деревне совершенно нечего было есть, кроме уже прихваченной первыми заморозками тыквы, в изобилии разбросанной по окрестным огородам. Бабка ласково называла её "тыклуша" и пекла в русской печке.
В моём детском сознании сладковатая печёная тыклуша прочно ассоциировалась с головной болью и тошнотой при угорании, и я думал, что никогда в жизни после этого не возьму её в рот. Но уже через много лет после войны, в сытое и благополучное время, моя изобретательная мама придумала перемешивать мякоть печёной тыквы с сахарной пудрой и ванилью. Этим кремом она прослаивала пирожные "наполеон". Получался такой изысканный вкус и приятный оранжевый цвет крема, что я с наслаждением ел это пирожное, совершенно забыв о войне, бабке с её "тыклушей" и постоянной головной боли, которая только усиливалась на холоде снаружи избы, куда я выползал продышаться от угара.