Безудержно и неистово хохотали, опрокинувшись навзничь, и судороги сводили доселе неизведанными ощущениями колени на сгибах. Разливали по столу, рассыпали по полу, да теряли вовсе, подаренное, непогрешимое, непокоренное.
Разворачивали желтенькие газетенки, вчитывались в разумные доводы, смотрелись в стеклянные экраны и заходились неоправданной завистью.
Разлагались на новых извилистых сидениях диванов кожаной, потной похотью, радовались бесконечному бытию, в оправдание надежд. Коробились и скукоживались от внезапной мысли о старости. Потели, мучались, вздрагивали резко и чутко, словно в кошмарном сне.
Расшибались железными лбами о морозный бетон, доказывали недоказуемое, обнимали необъятное, измеряли неизмеримое, верили в невозможное.
Кружили вокруг да около, подходили совсем близко, мелко шаркая истертыми подошвами. Рассыпали напрягшиеся шары по углам избушки со стеклянным звоном. Совсем близко подходили, истину тревожили.
Не надо бы истину тревожить попусту.
Разъезжались салазки, рассказывались сказки, поворачивались стрелки, часики стучали, кукушка и вовсе сдохла.
Разбегались в разные стороны глазки, близорукие, недальнозоркие, заблудшие, пугливые, да неправильно разглядевшие.
Мысли заблуждались, волосы развевались, помыться не созрели, да похмелиться не успели.
Красовались в петле, играли с порохом, точили лезвия, да топили в лужах окровавленные ножички. Веселились.
Думали, что будет нам прибыли приблудной неисчерпаемый мешок, и бесконечная самобранка. И беззаботный день, безропотный, сладкий.
Словно скоро наступит вечерняя полудрема спиртная, солнцезакатная, нескончаемая. Уповали, надеялись на лучшее, крошили хлебные крошки, пинали коровьи лепешки, прикидывались слабоумными, да оборачивались идиотами.
Считали себя пупами земли, а ведь вот оно как, обернулося, то….