Случилось это, аккурат, в начале марта.
Пошел я на охоту.
Иду. Вокруг лес сонный. Березки тихонькие стоят, осинки шелохнуться боятся – красота.
Снег – пушистый-пушистый, белый, да мягкий. И ветра нет.
Вдруг слышу:
Шур-фур, хрым-шмыр.
Ну, думаю, куропатка или заяц. Я-то человек городской, и охотник, если честно, не очень.
Дядька давненько на малую родину звал. По службе только зимой вырваться удалось, вот и приехал. А чего еще в деревне зимой делать, особенно, когда пить уже не хочется? Вот и пошел охотиться – с утра пораньше, как и положено.
Вскинул, значит, я ружьишко-то, и на слух целюсь.
И вот ведь, хороший же у меня ангел-хранитель! Недаром, поп чуть не утопил в младенчестве.
Не рассказывал еще эту историю?
Сейчас.
Правда, я с чужих слов, сами понимаете, маленьким был.
Так вот, было это в ясное морозное утро пятнадцатого января. Поп наш, Савелий, надо сказать, мирскими праздниками не брезговал: даже 7 ноября отмечал справно.
Говорил: «Божеские не спраздновать - грех, но и человек по образу и подобию сотворен, потому пренебрегать не гоже».
Благодаря такому отношению церковный служитель, почитай, каждый день навеселе был. Обычно-то он молодцом держался, а тут больно нарадовался за Новый год по старому стилю.
Опустил меня в купельку, перекрестил, да заснул.
Я лежу, отдыхаю. Хорошо мне: не отвык от вод материнских за три денька-то, чай.
Мать уж красными пятнами пошла, а вмешаться, да Савелия разбудить не решается – боится. Тут батя, как чихнет…
Поп аж подпрыгнул. Из купели меня вынул, глаза выпучил - думал, наверное, что угробил. Ну, я от неожиданности струю и пустил – частично в воду святую.
Савелий, отсмеявшись, Ильей нарек, в честь того самого святого, по вине которого купальный сезон в августе заканчивается.
Я после столь обильного возлежания в святой водице везунчиком стал. В детстве, сколько в лесу ни блуждал, а всегда дорогу домой за полчаса до заката отыскивал. Да и в институтскую сессию - какой билет выучил, тот и попадался.
Вот, значит, взвожу я курок, а внутренний голос мне и говорит: «А уверен ли ты, друг, Илюша, что под кустом заяц, а не кабан какой притаился?»
Ангелу доверять за столько лет я научился справно: сразу в трофее засомневался. Кабаны они, знаете, какие злющие, да упорные?
Дядька сказывал, что подранок ни один километр пробежать может, пока кровью не истечет. Да, и мало того, сам он от смертельно раненого зверя на дубу хоронился. А я куда полезу, да еще в мороз? Конечно, если приспичит, то и на елку заберешься, только уж больно не хочется.
Поэтому, ружье убрал.
Стараясь не шуметь, подхожу.
Бугорок, то есть сугроб. Но подозрительный какой-то. Мне, человеку городскому, ничего особо не напоминающий.
И тут снова внутренний голос: «Берлога! Берлога, как есть!»
Медведи – это такие огромные с бурой шкурой – помним-помним. В детстве в Зоопарк чуть ли ни каждое воскресенье бегал. Вот только разве они у нас в лесу водятся?
Прадед, вроде, на последнего с рогатиной ходил, вот только жил в то время далеко отсюда: в Сибири.
Однако пячусь. И надо же, рев слышу.
Сзади.
Оборачиваюсь…
Ну, да, именно то, на кого подумали – шатун, мать его, как есть. Вот ведь, замечательно как: мало того, что не пойми, откуда взялся, так еще и не спится ему, сволочи.
Медведь рычит, медведь сопит, еще и на задние лапы, гад такой, становится. А если Потапыч встал – кранты – значит, убивать идет.
Это мне друзья рассказывали на Сахалин уехавшие. У них там медведей полно, они их даже едят – сахалинцы в смысле. Хотя, допускаю, что и медведи сахалинцами не брезгают.
Ох, много, много мне рассказывали. И о том, как они за ягодами ходили и случайно на медведя наткнулись. Собирал Петька – это дружок мой - малинку, веточки раздвинул, а там морда. Присутствовавший при этом Митька только ветерок почувствовал на месте друга, да хруст услышал. Петька в одну сторону ломился, мишка – в противоположную.
Еще рассказывали, как зверюгу без ружья валить – подходить вплотную и ножом брюхо распарывать.
Вот только не смогу. Жалко.
А про ружье я вовсе забыл, а вы бы не забыли?
Медведь:
- Рррр…
Я:
- А…
И куртку на груди – хрясь.
Мишка аж на задние лапы сел.
А я – стрекоча.
Все, больше ничего не помню. Очнулся на сосне – на самой верхушке. Как влез – не помню, как слезать – не знаю.
Во дела!
Ворона прилетела, на ветку соседнюю села.
Синяя какая-то, странная.
- Кра-кру-кру, - запела.
Хм, не помню, чтобы вороны пели чего-то.
А она:
- Тюли-тюлю-лю.
Открыл глаза – будильник!
Вот так и проснулся.
А вы что подумали?
Ну, вы даете! Я человек мирный, городской, карпа, в магазине купленного, и то, скрипя сердцем, убиваю. А вы:
- Охота… медведи…
А все потому, что не люблю я животных обижать.
Что?
Сами вы пацифисты.