Добирались мы разным транспортом: автобусом, речным трамвайчиком, трубопроводом и жидким стульчиком.
Первым делом нас встретили, проводили и рассадили. Рассадившись, мы облокотились и стали ждать. Дождавшись, стали есть и запивать. Потом – выпивать и заедать.
Один сказал, что французы коньяк заедают кусочком шоколада, на который кладут кружочек лимона и еще какую-то гадость. Другой, прожевав печенюшку, сказал, что французы пьют только «Наполеон» и закусывают кошками. Третий сказал, что лягушками.
В общем, эти трое подрались.
Когда нас разняли, мы попросили одного закусить по-французски: за неимением шоколада всучили кусок сахара, посыпанный кофейным напитком «Утро», за неимением лимона – веточку укропа, а за неимением какой-то гадости – другую гадость.
Он глотнул стакан, сунул в рот руку с закуской и, захрустев кистью, отвернулся и надолго замолчал.
Тут вошел фотограф и спросил, – кто снимается? Снимались все.
Когда он наставил фоторужье на стол, одна девочка душераздирающе закричала: «Уберите эту гадость!!!». Все оглянулись на закусившего, но тот уже позировал. Девочка, не дождавшись уборщика, сама сорвала бутылку со стола и сунула под стол. «Зачем? Лучше поверните этикеткой к фотографу», - предложил один. «А вдруг снимки попадут в милицию или к моей маме?» - объяснила девочка.
Все содрогнулись.
Вспышка окатила комнату.
- Кар. – Сказало фоторужье.
-
Все расслабились.
«А что дальше…» - заскучали все, гоняя бутылку под столом.
«А теперь, - пожалела бутылку ведущая, - наши гости почитают нам свои стихи».
Население посмотрело на нас с надеждой и разразилось овацией.
«Ик», - сказал закусивший и, обхватив стойку, пополз к микрофону.
«Я п-прочтю вм ст… нст… наст… - закусивший напрягся и вывалил. - Нострадалиса».
Зал потеплел.
Но тут, хлопая крылышками парт и раздвигая одеревеневший воздух, влетел кацо. Присценившись и бережно сняв фотографа с микрофона, он посадил того в зал. Затем задрал голову. Свою. Крючок бороды подцепил тучку золотую, и она покатилась по галстуку. Кацо открыл рот, и борода легла на кадык.
- !!!!!!!! – зарычал он и, оглядев зал, продолжил, -
Рев проломил гостевые трибуны и прокатился по руинам. Они, щетинясь арматурой, заполоскались трехцветными стягами.
Население раскачивалось в такт реву, и он плыл над планетой, над автобусами и трубопроводами, над верблюдами и радиоволнами, над обмороками и глаголами, над музыкальными «БТРами» и кудрявыми березками, над мясной радугой и житницами Родины.
Сверху, ласково колыхая бородой, улыбался бог. Но потом, приглядевшись, я увидел нити, тянущиеся к его пальцам, и понял – Карабас Барабас.
Сев в позу саксаула и зажав уши трехмерным пространством, я подумал: «Если девочку посадить под стул, а бутылку поставить на ее место, то эта картина войдет в избранные произведения Бетховена».