В полуденный час майского дня. Алексей Петрович, полный мужчина, с одутловатым лицом, небритый, выбрасывает из своего балкона старые вещи, оставшиеся после ремонта квартиры. Старая рухлядь летит со второго этажа и на глазах у соседок внизу плюхается на клумбе, подымая клубы пыли. Вот вниз летит очередная вещь, отжившая свой век – комод. С каким-то человеческим охом он падает на еще не обсаженный участок, отскакивает в сторону соседок и, тяжело кряхтя, валится набок.
- Покойная мать тащила все это с помойки, а сын выбрасывает в окно. – произносит одна из старушек задумчиво, и остальные согласно кивают головой. А рядом на их глазах растет гора бытового хлама.
Жена Алексея Петровича, дородная женщина с пучком черных волос на макушке, накрыла стол на обед, подходит к раскрытым дверям балкона, откуда все время доносился шум. Но с некоторых пор все стихло. Алексей Петрович подымает навстречу свое широкое небритое лицо и улыбается. Работа закончена. Закрывая балконные окна, он, щурясь, глядит в лицо жены и хитро улыбается, пытаясь спрятать за спиной какой-то предмет.
- Петрович, к столу: обед готов! – зовет она и видит вокруг, что балкон очищен от старых вещей. Но хитринка на лице мужа заставляет ее насторожиться. – Что за предмет ты прячешь за спиной? Что это такое?
- Дык, это так... Экспонат - память о моей юности. – Сразу не находит, что сказать Алексей Петрович жене, хитровато щурясь, и садится на этот табурет, как на коня, и раскачивается. – Он еще крепкий, и я решил его оставить себе. Может, в хозяйстве пригодиться и послужит. На нем можно что-то пилить, забивать или еще что-нибудь делать…
- Ты бы еще и комод от своей матери оставил. – Упрекает она, пытаясь представить, как не вписывается в новый интерьер после евроремонта этот старый табурет. – И на нем можно тоже было пилить и забивать и даже отплясывать, как твой папаша из деревни, под Новый год, в прошлом году. Помнишь его чудачества, какие он тут вытворял, пока ты не заставил вернуться обратно в свою деревню.
- Да, было дело. – сокрушается Алексей Петрович и идет на кухню. Следом за ним плетется его жена с недовольным лицом, разглядывая табурет в его руке. - И что только не было в нашей жизни за столько лет!
На кухне их ждал накрытый стол, и над тарелками шел пар. Сели за стол. Запах обеда заставил вспомнить Алексея Петровича, как он сильно проголодался. Но Алексей Петрович первым делом наливает в стакан водочки из графинчика. Обратно ставит на середину стола. На лице его блуждает мысль, когда он залпом осушает стакан. Морщится и закусывает.
- Хочешь, Клава, я расскажу тебе об этом «экспонате моей юности»? – она спрашивает жену. Хитро прищуриваясь. Он всегда так делал, если в мыслях строил какую-нибудь каверзу. И жена это понимала.
- Давай, валяй! – говорит она, не охотно. Но все внимание устремила на задумчивое лицо мужа.
- Это произошло после школы, когда я поступил в ПТУ. – вдруг решается Алексей Петрович, работая ложкой. - Мы жили тогда в товарном вагоне, наспех переделанном под жилье на колесах. Такие – сотня вагонов - стояли недалеко от вокзала, на запасных путях. Они служили некоторое время жильем путейцам, обслуживающим этот участок железной дороги. А предприятие называлось ПМС-196, уже не помню, как и расшифровывается.
- Постменструальный синдром. – шутит жена. – Которого у меня нет, а у тебя не знаю что такое.
- Моя мать, монтер пути, одна из них. - Алексей Петрович, не обращая на шутку жены, продолжает. - Их часто летом направляли в командировку на проблемные участки дороги, где меняли все железнодорожное полотно. В эти часы перекрывали все движение в обоих направлениях. На несколько часов устанавливалась необычная тишина над железной дорогой, поскольку не громыхали ни пассажирские, ни товарные составы. И эта необычная тишина настораживало местное население. Но в это время на каком-то конкретном участке вовсю кипела адская работа. Путейцы снимали полотно за полотном, а следом шла другая бригада – она опускала на то же место новое полотно, только что доставленное с базы. Сами путейцы эту работу почему-то называли «окном».
Вечером моя мать приходила после «окна» усталая. Сил еще хватало на то, чтобы наскоро помыться, поужинать и лечь спать. Но однажды она привела собой молодую женщину. Она показалась мне невысокой, когда вошла в вагон. Я заметил, что она была очень хороша, цыганская внешность подчеркивала жгучую ее красоту. Ее звали Нафиса. Я и сейчас ее помню. Это была молодая женщина, упитанная, с крупным телом и большими зелеными глазами. Длинные черные волосы обрамляли ее лицо. Она заночевала у нас на одной койке с матерью. Представляешь, как спалось в эту ночь подростку, еще не испробовавшему женщины, в нескольких метрах от молодой женщины, от которой прямо-таки исходило какое-то сексуальное притяжение?
- Представляю. Что тут говорить?
- В следующий раз она после «окна» появилась одна раньше положенного времени. Сказала, что мать моя осталась там, на базе, так как с утра путейцы пойдут дальше - менять железнодорожное полотно. А у меня есть дела в городе.
Она долго мылась за перегородкой, на кухне. Плескалась так, что я за занавеской не мог ничего увидеть, но слышал все. Черт, его знает, что навоображал. И тогда в какое-то одно мгновение мне показалось, что занавеска колыхнулась, и моим глазам предстало ее крупное нагое тело, большие груди и плоский живот, ниже которого торчал пучок черных кучерявых волос. А, может быть, это мне все гормоны нарисовали в моем воображении. Но картина эта с тех пор засела в моей голове надолго и накрепко. Помню, тогда она не давало мне покоя весь вечер.
Потом пока было еще светло, она читала какую-то книжку, лежа на соседней койке. Иногда поглядывала, как свирепый летний ветер подметал стекла наших больших окон ветками тополя. Тогда она отрывалась от книги и смотрела в окно. И какая-то мысль пробегала по ее лицу. Она рано легла спать, собираясь с утра успеть на «окно».
- Какой ветер сильный! – вырвалось у нее лишь одна фраза за весь вечер. Которая с моей стороны осталась без ответа.
Я ничего не сказал, сидя за приготовлением домашних заданий. Но спиной чувствовал ее ровное дыхание, и ее голос вызывал у меня какое-то внутренне желание, коснуться бы этого женского тела, погладить эти волнующие формы. Я не знал, только как...
Через некоторое время я выключил свет и лег спать. И тут осознал, что мать уже, действительно, не придет: было поздно. А на соседней кровати лежит молодое, красивое, женское тело, предмет вожделенных мечтаний любого подростка. У меня еще не было опыта близости с женщиной. Так я лежал долго в темноте, обуреваемый плотской страстью. Вскоре дыхание ее стало ровным. Она, видать, уснула.
Уже за полночь, когда ветер стих и в окнах стало совсем темно, я встал и тихо подошел к соседней кровати, где лежала она, с чуть откинутым одеялом и запрокинув одну руку под голову. Сердце учащенно забилось в моей груди. Тут из-за низких облаков, освещенных станционными прожекторами, взошла луна, и осветила кровать, на которой спала молодая женщина. Я почувствовал запах здорового тела. Одеяло сползло, раскрывая две большие полушарии грудей. Так в невообразимом волнении и нерешительности я стоял долго, наблюдая, как мерно подымается и опускается ее грудь. Потом что-то на меня нашло. И я поставил рядом с кроватью вот эту самую табуретку. И сел на него, ближе к ней. Моя рука скользнула под одеяло. С каким трепетом я коснулся этого сонного, теплого женского тела! Через мгновенье моя вспотевшая рука двинулась дальше, опускаясь все ближе и ближе к этому заветному месту, и там застыла, на том бугорке. Вот оно за ковром кучерявых волос, предмет мечтаний любого половозрелого юноши. Я стал гладить эту мягкую, влажную податливость, и сердце мое еще сильнее забилось так, будто хотело выпрыгнуть из моей груди. А она лежала сонная, мерное дыхание доносилось в темноте до меня. Она ничем не выдавала себя, будто действительно спала мертвым сном. И тут я вдруг осмелел. Упираясь локтем о табурет, я без единого скрипа лег рядом на узком краешке железной кровати и через некоторое время взобрался на нее. Мое естество, изрядно перенапрягшись, легко вошло в это влажное лоно наслаждений.
И только тут она охнула и проснулась:
- Леша, что ты делаешь? - спросила она сонным голосом, будто не понимая, что происходит, и не особо ожидая ответа. Я уже всадил ей по самые яйца и мерно двигался к бурному экстазу. Но вскоре ее сонный голос перешел в шепот, и она крепко обняла меня. В этих объятиях чувствовалось, что она на «окне» действительно целую смену работает с кувалдой.
- Что ты делаешь? Леша, что скажет мать? – шепотом говорила она мне в ухо. И тут только я начинал понимать, что именно ее беспокоит в эту минуту.
Вскоре меня всего затрясло от первого оргазма, и я почувствовал, как сперма бурным потоком ушла в нее. Я, обессилевший, лежал на ней, переполненный незабываемыми чувствами. Вот он какой первый оргазм! Это как первый вдох, но уже мужчины.
Потом, после, мы долго лежали рядом, на этой широкой железной кровати, разговорились. Она рассказывала о себе, что была недолго замужем. Не сошлись характерами, и недавно развелась.
- Да, такие страсти у тебя были раньше! – бросила упрек жена, внимательно слушая мужа, и продолжала. – А в мою сторону уже несколько месяцев не смотришь. Наверное, скоро и вставать у тебя не будет от такого полного воздержания.
- Нас впереди еще ожидала одна встреча. - продолжал Алексей Петрович после второй рюмки водки, пропустив мимо ушей замечание жены. - Но тогда появилась мать, которая заподозрила что-то неладное в отлучках напарницы и спешно приехала на этот раз домой. Ее задержала только закрытая дверь, Нафиса сделала вид, что только что проснулась, а я сиганул в это время в окно. И появился только под утро. Всю ночь бродил по улицам, вдоль грохочущей железной дороги. Мимо то и дело проносились куда-то пассажирские поезда с бесконечными вереницами светлых окон и товарные составы, от которых оставался шлейф запаха то бензина, то свежее спиленных сосновых досок.
Мать в корне пресекла наши встречи. И Нафиса больше не появлялась в моей жизни. Но до сих пор я вспоминаю ее. Ей было лет двадцать - двадцать пять. Эта была хорошенькая женщина с четко очерченным лицом, окаймленным длинными, мелко вьющимися локонами, модно уложенными черными волосами. И тогда мне вдруг жизнь начинает представляться в другом свете. Да и как забыть эти сладостные минуты первого оргазма.
- Алексей, почему бы вечером нам не попробовать возродить наши угасшие половые ощущения? – предложила жена. – Тут и твой старый табурет пригодиться. Он хоть и старый, но еще достаточно крепкий. Твое тело выдержит.
И вечером они попробовали после долгого воздержания. Алексей Петрович попытался устроить все так, как тогда в товарном вагоне, но бурного оргазма не получилось. Даже обычного оргазма не получилось. Будто чувства вдруг угасли, осталось внутри одна пустота.
- Такая неудача, наверное, приходит мужчине перед смертью. – подумал Алексей Петрович. И повернувшись на бок на широкой кровати, пытался уснуть. В голову лезли всякие мысли под храп жены, лежащей рядом.
А вы, читатель, почему не спросите, откуда такое название рассказа, если старый табурет – не сломанный. Да, вот он стоит возле семейного ложа, когда супружеская пара видит десятый сон. Отвечаю, когда жена проснулась под утро, она первым делом вспомнила грехи молодости своего мужа, взяла этот табурет и выбросила с балкона на кучу строительного хлама, которую с недавних пор оставили там строители, проводившие капитальный ремонт подвала жилого дома. При падении от табурета отлетела одна ножка. Так и осталась лежать она на асфальте недалеко от старого табурета, возле кучи мусора, пока днем бригада дворников не убрали весь мусор.
Возле дома, на скамейке, как и прежде, сидели старухи - бывшие путейцы, греясь под лучами майского солнца, смотрели на этот старый табурет и вели неторопливый женский разговор.
Так поступают женщины с прошлым и чужими воспоминаниями…