- Мокус, смотри, какую штучку выбросили люди, - старушка в линялом пальто с вылезшим воротником отряхнула снег с позолоченной фарфоровой вазы.
- Что там у тебя? – отозвался старичок в залатанном тулупе и старой кроличьей шапке. – Вот так штука! – он снял варежку и потрогал холодный фарфор корявым пальцем. – Ваза. Да ещё и без дна. Зачем она тебе?
- Зачем? Можно на звёзды глядеть… Можно свечу зажечь – будет подсвечник. Можно… Да мало ли, что можно!
- Ладно, уже и этого достаточно. Нравится? Бери. Кто тебе может запретить. Но лучше бы ты нашла луковку или пару картофелин.
- Мокус, ты думаешь только о еде. Романтики в тебе скоро не останется.
- Фирида, звёзды – звёздами, но даже мне иногда хочется что-нибудь проглотить.
Фирида вздохнула, любуясь узором на вазочке.
- Не могу сообразить, Мокус, но она мне что-то напоминает.
- Как же. Это из тридцать девятой. Где Сорокины живут. Помнишь? У Вадика была температура. Ты ещё им травы своей добавляла в чай.
- Да-а, точно. Вспомнила. Это Татьяны, его матери любимая ваза.
- Ага. Вадик её с полки уронил, а потом в форточку и выкинул.
- Влетит ему от Татьяны.
- Влетит.
- Мокус, а если он вазу в окно выкинул, значит, дно должно тут же лежать.
- Где-то в сугробе.
- Помоги мне его найти.
- Зачем? – Мокус с неохотой принялся ковырять снег валенком. – Сугроб неглубокий, но как узнаешь – куда оно упало?
- Поищи, поищи, сделай милость, - Фирида тоже разметала снег в стороны.
- По-моему оно – там, - показал Мокус на небольшое углубление в снегу. Фирида копнула и выбросила осколок. Он идеально вставал на место дна.
- Вот, почти целая ваза, - улыбнулся Мокус.
- Почти, да не целая. Склей её.
- Чем?
- У тебя же осталось немного клея.
- Фирида, это на тот случай, если у тебя подошва от сапога отстанет.
- Она не отстанет. Ты её недавно заклеил. Склей лучше вазу. Ты же можешь её склеить, чтобы было незаметно.
- Могу. А зачем? Ты же хотела подсвечник, или на звёзды смотреть.
- Как ты говоришь: звёзды – звёздами, а Вадику за вазу влетит.
- И правильно влетит. Он уже большой. Должен отвечать за свои поступки.
- Должен, конечно, но скоро праздник. Пусть они не расстраиваются из-за мелочей. Склей!
- Хорошо, - Мокус достал из кармана тюбик с клеем, выдавил немного тонкой струйкой на осколок, чуть подержал и сильно придавил осколок к вазе. – Готово!
- Спасибо, - Фирида прижалась к его плечу. – Я пойду, отнесу в тридцать девятую.
- Иди. Только как он себе завтра объяснит появление вазы заново.
- Решит, что ему всё приснилось. Я скоро.
- Поставила?
- Поставила.
- Вадик спит?
- Спит.
- Ты молодец.
- Мокус, я проходила мимо восемьдесят четвёртой.
- Ты не могла проходить мимо восемьдесят четвёртой.
- И всё же, Мокус…
- Готов поспорить на что угодно – опять хомяк.
- Ты прав – хомяк. Они уехали к бабуле в деревню. До конца праздников не вернутся.
- И не оставили корма. Как прошлый раз.
- Нет, оставили, но всего на два дня.
- И что ты предлагаешь?
- Мокус, ты можешь не ходить. Сама справлюсь.
- Что ты возишься с этим хомяком? Приберётся – одной заботой меньше.
- Ты не понимаешь. У него же пятнышко, как раз за ухом.
- И что?
- Он счастливый.
- С какой стати, Фирида, ты его осчастливила?
- Это не я. Это примета такая. У него пятнышко за ухом. Оно приносит удачу. И раз оно приносит удачу, то мы должны заботиться о нём.
- Я что-то не припомню такой приметы.
- Как же, вот, я тебе покажу, - Фирида достала пухлый блокнотик с пожелтевшими потрёпанными листами, «поминальничек». – Вот – читай! «Пятно за ухом приносит удачу домашнему любимцу».
- Действительно, написано… - Мокус удивился. – Когда вступило?
- Пятнадцатого ноября сего года.
- Ага, а эти из восемьдесят четвертой, когда хомяка притащили?
- Я не помню.
- А ты вспомни!
- Пятнадцатого что ли ноября?
- Это они сами эту примету и придумали!
- Согласна, но ведь сами – не сами, нам-то теперь уже делать нечего. Он счастливый. Время идёт, Мокус, одни приметы забывают, другие придумывают.
- Ладно уж, иди.
- Представляешь, я сбросила коробку корма с полочки прямо на клетку. Ты без меня не скучал?
- Нет, Фёдорыча вытащил прямо из-под колёс. Эти таксисты человека не увидят, пока не наедут.
- Вот меня за хомячка ругаешь, а сам со всякими пьяницами целыми днями возишься.
- Да кто же кроме меня с ними будет возиться. Пьяные, они же как дети.
- Хороши детишки, нечего сказать.
- Ладно тебе, Фирида, знаешь же, что пьяному море по колено. Вот я и должен… Тебя-то я не заставляю.
- Тише, Мокус, вроде плачет кто.
- Да. Похоже из двести пятнадцатой. Точно, их мальчик.
- Случилось что? Идём, посмотрим.
Мальчик даже и не плакал, лишь чуть слышно стонал и всхлипывал. Родители, просидевшие весь день с больным, спали тут же и не слышали всхлипываний.
- У тебя жар?
- Да.
- У него жар, Мокус. И давно?
- Нет, мама давала таблетки днём. Я уснул. А сейчас опять.
- Не плачь, Коля. Сейчас я положу руку тебе на лоб, и жар уйдёт, - Фирида убрала вверх короткий чубчик и положила холодную ладонь на маленький лобик. – Мокус, ты тоже не стой. Достань свой платок и сотри с него эти красные пятна.
- А может не надо? Они же ему таблеток давали. Должны же лекарства помочь.
- Мокус, ты меня удивляешь. Коля, не бойся. Сейчас дедушка Мокус сотрёт с тебя все эти противные красные пятна.
Когда процедура была окончена, Фирида легонько подула мальчику в лицо:
- А теперь спи. Завтра ты будешь здоров.
- А вы?
- А нам пора.
- Кто вы?
- Мы? Одни называют нас ангелами, другие эльфами или феями, ещё, бывает, духами.
Но Коля уже ничего не слышал. Он спал и чему-то по-детски улыбался во сне.
- Фирида, кошке молока налей. А то устали все, забыли про неё. А я свет на кухне погашу. Пусть не мотает.
декабрь 2004 -8-9/I-05
Егор Черепанов.