Сначала я почему-то вспомнил, как в промозглом московском аэропорту мне, восьмилетнему, пожилой поддатый здоровяк рассказывал ужасы про войну, про голод, про потерянную военную любовь с каким-то странным незапоминающимся именем, вроде "Аграфены", попивая коньяк из серебристой плоской фляжки и закусывая жирным советским жаренным картофелем из пакета, постоянно предлагая его мне, как он тёр лицо и щурился, всматриваясь, а потом кинулся к лестнице с криком "Агушка, Агуня..!"...
С того дня, кстати, я не ем картофельные чипсы.
Но потом подумал, что этому всё равно не поверят.
Про давно устаревший тяжеленный телефон "Алкател", разбитый о голову криворотого придурка, полезшего с угрозами и острой дрянью к Сашкиной коляске на пешеходном мосту через Каменку рассказывать просто не хочется. Впрочем, телефон остался целым, только звук чуток пропал. А кровь оттёрлась сама.
Но это тоже какое-то перегибание.
А вот про то, как благоверная на шестом месяце полюбила засыпать под ужастики уже на десятой минуте фильма, а я ей пел песни - это пожалуйста.
Когда она засыпала, я ставил музыку - не любила она спать в тишине днём. Причём, слишком инструментальная ей мешала, требовался тихий вокал под гитару. Митяев шел на ура.
А однажды музыка уже закончилась, я сидел у края дивана на полу и когда благоверная зашевелилась от тишины, стал сам чего-то мычать.
Выяснилось, что мычу малоосмысленное:
- Мишка-Мишка,
Где штанишки?
- Пппу-терял,
Пппу-терял!
При этом, на "пппу-терял" надуваются щеки и легонько обеими ладонями по ним бьётся, выпуская воздух на "пппу".
Долго я так бухтел, - не знаю, почему.
Сегодня вспомнил про факт песнопения и пытался восстановить ритм и текст этого бреда, напевая вслух и похлопывая себя по щекам.
Сашка отвлеклась от "Мишек-гамми" и сказала:
- О! А я слышала эту песню. Только не знаю - откуда.
По-моему, вполне убедительная история.
Не то, что первые две.
И никаких ужасов.