Дачное ассорти.
На веранде прохладно.
В открытую дверь заглядывает редкий гость камчатского лета – теплое, ласковое солнце. Яркое пятно солнечного зайчика высвечивает на крашеном полу носок болотного сапога, грузила, блесну, мотки лески и лямку рыбацкого рюкзака.
Мужики собираются на рыбалку.
Фаловей, присев на табурет, сосредоточенно вяжет узел на “ тройнике”, примеривая высоту его крепления к болтающемуся внизу грузилу.
Евгений Иваныч сопит, наклонившись над ним; он распутывает “бороду” из лески.
- Иваныч, у тебя есть еще крючки? Тройник обломан, ешь твою так!.. Глянь – ка!..
Евгений Иваныч, все так же сопя, кивает, распрямляется и шарит рукой по полке, что висит над ними. Оттуда что-то сыплется на пол, за шиворот сидящему Фаловею, у него даже начинает почему-то пощипывать ухо.
- Ну, чего там ?
- Да щас!..
Евгений Иваныч затихает, сопение становится интенсивней.
Не отрываясь от занятия, Фаловей чувствует, как ухо защипало сильней. И вдруг на его пальцы капает алая капля, потом другая…Он с изумлением поднимает глаза на Евгения Иваныча, который, наконец, сопеть перестал совсем. Одной рукой тот прячет в карман перочинный нож, а другой снимает у Фаловея что-то с уха, из которого капает кровь.
Фаловей хватается за мочку :
- Ешь твою!.. Ты что натворил?
- Да ничего! Крючок с полки упал и за ухо тебе зацепился – так что ж, ломать его что ли?
- Ну?
- Дак я тебе ухо ножиком чикнул и все!
- Да ты что – совсем одурел!
- А, заживет как на собаке!.. На, держи! Хороший тройник будет!
***
Дачной суетой заполнен весь день. Мы спешим сделать как можно больше за короткий период времени, поэтому спрессованный летний сезон приобретает некую материальную осязаемость и ощущаемость.
Жарко, земля парит.
Начало камчатского июня – это почти что материковская весна со всеми предстоящими прелестями: вспашкой, посадкой, поливом и т.д.
Мать снует из дома во времянку, где на керогазе что-то кашеварит; я натягиваю шпалеры для малины. Отец с зятем возятся с «Кротом», расконсервированном с зимы – предстоит вспашка небольшого огорода на задах дачи.
Как и положено озабоченным делами мужчинам, они расположились там, где им удобно, т.е прямо посередь тропинки, ведущей на огород. Рядом с «Кротом » валяются запчасти; тут же, у березы на самом краю огорода - сельскохозяйственный инвентарь: культиватор, тяпки, грабли (которые, естественно, лежат, а не стоят).
Мужчинам приходится по несколько раз мотаться от «Крота» во времянку, где лежат инструменты, хранится керосин и прочие нужные вещи. Я нутром чую, что кто-нибудь из них непременно наступит на грабли – это предопределено валяющимся инструментом! Предлагаю им убрать их от греха подальше, но им не до меня, кажется, они даже не слышат моего голоса.
После очередной пробежки во времянку отец возвращается с каким-то гаечным ключом…
И ЭТО происходит, причем, молниеносно.
Он наступает на грабли.
Раздается короткий, резкий стук. Отец в остолбенении пару секунд молча стоит, потом рукой хватается за стукнутый лоб и громко произносит непереводимую ни на один язык фразу. Все это происходит на моих глазах, и я падаю от неудержимого хохота в малину.
Через минуту оба мужичка опять возле «Крота», чего-то ему прикручивают.
Грабли лежат на прежнем месте.
Я, вытирая слезы, выбираюсь из малины и уношу их подальше.
*****
Соседи по даче напротив затеяли строительство дома. Дом решили лить из бетона. Арматуру собирали по всем окрестным и даже городским свалкам; в ход пошло все – панцирные сетки от доисторических кроватей, б/ушные водопроводные трубы, прохудившие-ся кастрюли и тазы и немеренное количество камней и булыжников.
Работа была титанической.
Бетон марки 400 мешали вручную все члены семьи. Дом получался немаленьким. Соседи давали советы по заливке, обсуждали архитектурный облик будущего сооружения, чем-то помогали – то тащили очередные железяки, то вместе с хозяевами отдирали опалубку.
Дом рос не одно лето.
Над оконными проемами, узкими бойницами, заложили перемычки из швеллера и залили очередным слоем бетона около 20 см. Первый этаж был готов.
Кто-то из проходящих мимо соседей вдруг сказал:
- А что, двери в доме не будет?
---------
Остаток дачного сезона хозяин строящегося объекта выдалбливал проем входной двери, резал арматуру и выбивал булыжники…
***
Евгений Иванович, старый, заядлый рыбак, сегодня был в ударе: рыба шла, как проклятая.
Несмотря на то, что в это лето сильно озверел Рыбвод, народ дергал рыбу даже днем, и Иваныч не был исключением. Он уже сделал несколько ходок с уловом вверх по крутому склону, к своей даче, и
вот теперь, когда решил «закругляться», рыба пошла еще сильнее. Очередной заброс – леска, звеня на ветру, натянулась под тяжестью грузила. Иваныч стал сматывать ее, треща катушкой спиннинга, но она перестала поддаваться, натягивалась все сильнее и сильнее.
«Зацепился» - подумал Иваныч и сплюнул в сердцах.
Но в следующее мгновение спиннинг повело в сторону, леска слегка провисла, а потом с сильным рывком пошла в сторону, против течения.
«Ага, - подумал Иваныч, - не зацепился, похоже, чавыча, да хорошая!».
Он, как и положено бывалому рыболову, приготовился к работе: внутренне собрался, припустил леску с катушки, пальцем зафиксировал ее, а через мгновение стал потихоньку вываживать рыбу, сматывая леску обратно. Рыба не собиралась на сковородку; она плавно, но достаточно сильно пыталась расстаться с крючком, на который попала; леска натягивалась все сильнее.
Иваныч перехватил спиннинг поудобнее и резким движением влево сделал подсек, одновременно сматывая леску на катушку; леска натянулась как струна и застыла на месте. «Гад, неужели все-таки зацеп? Да не может быть!» - опять подумал Иваныч.
Он повторил маневр, только дернул намного сильнее, резко повернувшись влево всем корпусом так, что пришлось даже наклониться вниз, чтобы не потерять равновесие.
Рывок был настолько силен, что тройник – хороший, увесистый, рассчитанный на такую крупную рыбу, как чавыча, - со свистом вылетел из воды и впился в обтянутый брезентовыми штанами зад. Он пробил болотник, поднятый до самого верха, штаны, нательное белье и крепко застрял двумя из трех крючьев в таком месте, которое даже при всем желании ни сам не увидишь, ни другим не покажешь.
- Ешь твою мать!..
Застыв в наклонном положении, раскорячившись, с тройником в заду, он судорожно соображал, что же теперь делать. Было очень больно и очень смешно.
За этим занятием его и застал проходящий на его счастье рыбак. Он сначала долго тряс головой от изумления, а потом, продолжая трясти головой, помог Е.И. произвести операцию по извлечению твердого колющего предмета из мягких, я бы сказала, интимных частей тела при помощи рук, перочинного ножа и крепких выражений по поводу какой-то матери, а затем доставил раненого на дачу.
После перенесенной операции Иваныч быстро пошел на поправку: рана оказалась не смертельной.
***
Лето на даче, которая выходит задами к реке – это еще и пора заготовки рыбы. Пора эта напряженная, вернее, сопряженная с известной долей риска, т.к. «заготовители» браконьерят.
Делать это их заставляет нереализованный охотничий азарт, свойственный настоящей мужской натуре, и потребность в
адреналине, которому неоткуда взяться в каменных джунглях, и удобное месторасположение дачи, и чисто русская забота о животе своем, особливо в смысле зимних припасов…
Такая рыбалка – дело ночное: от кровососов – рыбводовцев схорониться легче да и лишний раз не мелькаешь перед добровольцами-стукачами (соседями, значит).
Мужики споро выкидывали рыбу из причалившей лодки на берег, в кусты. Уносить добычу в дом приходилось в рюкзаке, вверх по очень крутому, градусов под 35-40, склону; рюкзак грузили, естественно, до мак-симально возможного веса и надевали на плечи «носильнику» втроем.
Боря Трофимов (на момент описания событий – директор Камчатской филармонии) держал рюкзак, в который, подсвечивая его фонариком, рыбаки запихивали еще живую чавычу; рыба немелкая, в среднем кило-граммммов на 15, а то и больше.
- Ну, Боря, давай - в темпе вальса, рыбы еще до хрена, а то эти заразы-опера нам свою оперу споют! Так что, быстренько возвращайся!
Иваныч, кряхтя, поддел лямки сопливого, облепленного травой рюкзака, двое взялись за углы и разом взгромоздили улов на спину Бори.
Трофимов присел, произнес что-то нечленораздельное и во тьме, хватаясь наощупь за едва угадываемые кусты, полез вверх по склону. Налегке да при свете дня ползти вверх не очень трудно – и то вспотеешь. Ну, а в полной темноте, с браконьерским неподъемным уловом да еще и «под градусом», как и положено на ночной рыбалке – это что-то!..
По середине дороги, когда из-под непослушных, дрожащих от напряжения ног посыпались мелкие камешки, в кромешной тьме и при полной тишине кто-то легонько, но уверенно похлопал Борю по плечу.
Мгновенно охватил ужас; разом вспотела башка, покрылись липким потом ладони, ноги потеряли последние силы, и прямо на узкой тропе Боря рухнул на землю, прихлопнутый рюкзаком. От падения рюкзак раскрылся, и рыба, трепеща, поехала из него по склону вниз, в кусты, в траву, в черт его маму знает куда…
Абсолютно протрезвевший, он лежал, ожидая продолжения ситуации; после дружеского похлопывания должен был, естественно, прозвучать вопрос типа «ну, и что же это мы тут при свете дня несем, надрываемся, а?» или «пройдемте, гражданин! », но вокруг стояла полная тишина.
Минуты возлежания было достаточно, чтобы понять, что случилось.
Чавыча в рюкзаке была живая; видимо, хвост одной из рыбин выпростался наружу и пошлепал Борю по плечу.
Когда он спустился, наконец, к рыбакам, костерившим его на чем свет стоит («паразит, уснул, гад такой, где-нибудь в кустах!») и поджидающим с очередным уловом, на нем не было сухого места – он излазил весь откос, без фонаря, среди мокрой травы, собирая скользкий улов в рюкзак, а потом, в пене и в мыле, тащил его волоком весь оставшийся путь наверх, к дому, матерясь нещадно и виртуозно, как и подобает работникам культуры и искусства…..
***
Иваныч сидел верхом на крыше и чистил трубу. Привязанная к веревке гантеля безуспешно пыталась пробить пробку сажи, закупорившую дымоход.
Технология прочистки была непростой : сначала нужно было внизу дымохода, над печкой, вытащить кирпич, поставить там напарника, чтобы он наблюдал за процессом, а затем залезть на крышу и опустить гантелю в трубу. К сожалению, он напрочь забыл, какой кирпич можно было вытащить.
Он упарился, так как веса был немаленького и уже достаточно набегался вверх – вниз. Кирпич не вспоминался, труба оставалась забитой.
Иваныч очередной раз утирал пот грязной ладонью, сидя рядом с трубой, когда во двор вошел вернувшийся с какой-то научной презентации его сосед по даче Волков. В белоснежной рубахе, с бабочкой вместо галстука, в отутюженных брюках и при пиджаке, он был просто неотразим, сияя еще и от того, что на этой самой презентации его чем-то наградили.
Иваныч попросил его снизу, из кухни, заглянуть в дымоход, т.к. он все-таки вынул кирпич. Тот, в состоянии эйфории, согласился и заглянул, не подумав о последствиях.
А они не заставили себя долго ждать.
Глухой стук гантели внутри дымохода внезапно оборвался, и мгновенно огромное облако сажи, кусков кирпича и обгорелых шматьев вывалилось через отверстие, куда внимательно пялился блестящий Волков.
Почуяв недоброе, Иваныч уцепился за трубу и свесил голову вниз.
Из дома вылетел Волков; белыми на нем оставались только зубы, которые проблескивали, когда он отплевывался и истошно матерился, да белки глаз.
Иваныч хохотал так, что начал икать.
***
Сосед по даче, обстоятельный, многословный и даже занудный человек, как-то зашел в гости. Увидел хозяина, расписанного царапинами, синяками и ссадинами, и проявил интерес:
- Что это с вами?
Тот довольно живописно поведал ему о том, как он навернулся со второго недостроенного этажа деревянного дома, а вниз летел, обхватив деревянную стойку руками, и поэтому ободрал себе и пузо, и руки с ногами, и физиономию, а приземлился на кучу гравия.
В общем, досталось.
- Да, - посочувствовал сосед, - это вы не предусмотрели такого варианта, а я вот на такой случай специально привез машину навоза прямо под дом. Стройка большая, если, думаю, падать буду, то в г…., оно, конечно, не особо приятно в смысле аромата, зато в смысле приземления несравнимо мягче, чем на землю…
Это, конечно, вы не додумали.
Гравий, оно, конечно, не навоз, да-а-а!…
***
Весной, когда сошел снег, пригласили на дачу знакомую. Она, женщина энергичная, тут же взялась за дело: пошла вскапывать грядки.
Минут через 10 окликает хозяина:
- Николай, ты когда в последний раз лопату точил?
- А чего ее точить? Она и так острая.
- Да где же острая? Тупая, как валенок!
Реплика остается без ответа. Но минут через пять, когда «землекоп» отлучается по надобности, с огорода раздается характерный звук, издаваемый бруском и лопатой – вжик-вжик.
- Николай! Ты чего ее точишь, она же у тебя острая?
- Дак затупилась же, пока ты копала!
***
Соседи по даче – как правило - люди отзывчивые и обычно всегда помогают друг другу: хлеба там купить в близлежащем поселковом магазинчике, позвонить родным, когда кто-то из дачников едет в город или последить за теплицей, когда хозяева долго отсутствуют.
Дина, полная немолодая женщина приятной наружности, дожевывая на ходу молоденькую, только что с грядки, хрустящую редиску, пошла к соседям на участок. Те уехали в город за продуктами и попросили теплицу открыть, так как горячее дневное солнце быстро нагревало под пленкой воздух.
Она прошла вдоль длинной грядки с яркими цветами, обогнула бушующий молодой зеленью куст смородины и подошла к теплице. Мельком взглянув на дверцу, она вдруг застыла в ужасе, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой: в проходе прямо на земляном полу, прислонившись спиной к бочке с жидкими вонючими удобрениями, спал человек. Ноги, как-то неестественно вывернутые, обутые в болотные сапоги, торчали в разные стороны из-под телогрейки, которой он был накрыт.
Медленно пятясь, обливаясь потом, Дина на ватных ногах отошла за угол дома. В ушах стоял звон – подскочило давление. С завидной прытью, насколько позволяла комплекция, бегом рванула к себе на участок, за мужем.
Вдвоем, вытягивая шеи как гуси, на цыпочках подкрались они к соседской теплице. Сжимая в руке увесистый дрын, муж осторожно разглядывал «бича», как его охарактеризовала перепуганная насмерть супруга.
- Интересно, а как же он залез туда, ведь теплица-то закрыта? – спросил он у Дины.
Они уставились друг на друга, потом снова принялись разглядывать непрошенного гостя. Он лежал в той же позе.
Муж еще раз глянул на дрожащую супругу и стал открывать шпингалет дверцы.
- А – а – а – а ! – она шепотом истошно завопила и вцепилась в его рукав, - он тебя убьет!
- Ты что, дура совсем – с какой это радости ?
С трудом отодрав от себя супругу, он осторожно приоткрыл дверь и с порога, вытянув руку, палкой дотронулся до телогрейки. Дина за спиной захрипела, видимо, в конвульсиях.
Осмелев, муж стянул телогрейку.
На земляном полу стояла большая бутыль с брагой, рядом валялись сброшенные после рыбалки болотные сапоги.
А телогрейкой все это было просто укрыто от непрошенных и любопытных взоров.
Когда вернулись хозяева, эту историю им пересказали спокойно. Даже флегматично, так как Дина наглоталась валерьянки с валокардином и разговаривала медленно, а ейный муж вообще человек сам по себе очень размеренный и неспешный...
НОУ-ХАУ (посвящение Леониду Никитичу)
Прекрасное далекое социалистическое время среди прочих атрибутов имело и такой: камчатский горожанин регулярно по весне выезжал на поля, чтобы посадить картофель себе на пропитание.
На предприятиях обычно таким важным делом занимался какой-нибудь ответственный человек из месткома – составлял списки картофелеводов, бегал с заявкой на общественный транспорт в автобусный парк, звонил по поводу вспашки и договаривался насчет навоза.
В общем, суета была очень большая. Но в конечном итоге в один прекрасный (или не очень) день - смотря что предлагала камчатская погода – сотрудники с семенным фондом в ящиках, с ведрами, котомками, снедью и все в резиновых сапогах и куртках выезжали на поля.
Леонид Никитич, начальник строительного отдела, был человеком любознательным и охочим до всяких новшеств и изобретений. Он ехал на посадку картошки в этот раз с новой идеей: где-то в журнале вычитал, что картошечку можно посадить прямо в сетчатых крупноячеистых мешках – как раз в тех, в которые ее, родимую, и собирают по осени. Растет она в них без проблем, а собирать ее очень удобно – выдернул мешок из земли, ободрал ботву, а урожай уже упакован!
Сотрудники над этим «ноу-хау» смеялись целую неделю, и теперь всю дорогу подтрунивали над Леонидом Никитичем – а не забыл ли он дома авоськи для картошки?
Посадка шла как обычно – весело, с огоньком, с шутками и смехом, который перекатывался по полю, как большой, яркий детский мяч.
Первая прополка прошла без осложнений: отмахивались от комаров (которые по случаю пасмурной погоды безбожно жрали свежеприбывшее городское мясо), вырывали с корнем сорняки, рыхлили землю возле махоньких картофельных всходов. А вот когда все приехали окучивать свой будущий урожай, то изумлению не было предела.
Грядки у всех выглядели почти одинаково: среди зеленого травяного ковра крепко торчали молодые буйные картофельные стволы с распустившимися кое-где цветками. А вот на участке начальника отдела из травы высовывались вытянутые зелено-бурые головы, которые приковывали к себе взоры еще из окон автобуса.
Толкая друг друга, застревая в дверях и задирая головы, сотрудники спрыгивали со ступенек и спешили поглядеть на чудо агротехники, тем более, что первые добежавшие до места уже валялись в меже от хохота.
Странные монстры, оплетенные сетками, с торчащими из ячеек скрюченными листьями, похожие на диковинных драконов из сказки, с равными промежутками по всей грядке вырастали среди зелени сорняков и бесхитростной травы.
Никитич, раскрыв рот, выпал из автобуса последним.
Никакая буйная фантазия не в силах была подсказать ему, что теперь можно было бы сделать с этими сельскохозяйственно – архитектурно - конструкторскими сооружениями...
2008г. Камчатка