Жатва 1956 года

       

       

       - Мы решили ни много, ни мало –
       Удивить урожаем страну.
       И как будто герои романа,
       Едем мы поднимать целину.
       (Из забытой песни)

       Для начала – небольшая историческая справка.

       Всесоюзная кампания по освоению целинных и залежных земель, начавшаяся в 1954 году, сейчас оценивается неоднозначно. Более того, существуют диаметрально противоположные точки зрения.

       Одни считают, что это была хрущевская авантюра, что она привела к истощению земли, что из-за отсутствия дорог значительная часть урожая погибла (какая именно – похоже, не знает никто), что зря вывезли добровольно-принудительно массу народа практически на голое место, не обеспечив ничем. Что бросив все силы на целину, напрочь запустили Нечерноземье.

       Другая точка зрения – что без освоения целины в середине пятидесятых страна не смогла бы решить зерновую проблему; ведь нехватка зерна действительно имела место. Уже после распада СССР Казахстан стал одним из крупнейших в мире экспортеров зерна; и наверняка, освоение целины внесло свою лепту в это достижение.

       Наверное, как всегда, истина находится посредине. Известно, все мы «крепки задним умом», иными словами – легко рассуждать, когда знаешь, что было дальше и к чему привело много лет спустя. Это проявляется во всех сферах. Иной ученый, читая, скажем, довоенную диссертацию, рассуждает: «Да что он делал? Да я бы применил то, я бы применил сё…». Забывает, что тот давний исследователь действовал в пределах имевшихся у него возможностей. Не следует думать, что до нас работали «чайники». На любом уровне.

       Так или иначе, целинная эпопея середины пятидесятых воспринималась обществом в целом положительно, и именно с точки зрения того времени следует рассматривать мой рассказ.
 
       Летом 1956 года был объявлен призыв ЦК ВЛКСМ - принять участие в уборке урожая на целинных землях. Наш институт посылал около 200 человек; я изъявил желание и получил в райкоме комсомольскую путевку. Должен сказать, что ни тогда, ни позже на целину насильно никого не гнали.

       Не скажу, что все горели таким уж патриотическим энтузиазмом, стремясь принять личное участие в подъеме сельского хозяйства. После Двадцатого съезда партии политического идеализма здорово поубавилось. Одним хотелось вырваться из привычной обстановки, другим посмотреть чужие края, да еще и за государственный счет, третьим попробовать себя на настоящей работе в порядке самоутверждения. Были и такие, что рассчитывали заработать, хотя в плане заработка это был не самый выгодный вариант – по крайней мере, в нашем институте.

       С нашего факультета на целину поехали 26 человек; позже острили – как двадцать шесть Бакинских комиссаров. В основном это были окончившие первый курс, только несколько человек было после второго и третьего курсов. Среди «первоцелинников», как их потом стали называть в Менделеевском институте, были люди, ставшие впоследствии довольно известными в определенных кругах: поэт и философ Вадим Рабинович; профессор нынешнего химико-технологического университета Надежда Шабанова; ныне покойные заведующий лабораторией Института Элементоорганических соединений РАН профессор Вячеслав Панкратов и директор Запорожского завода «Кремнеполимер» Эдуард Стародубцев. Бригадиром факультетской бригады был Виктор Кобрин, впоследствии сотрудник одного из институтов Сибирского отделения Академии наук. Ну, и само собой, среди прочих и автор этих строк.

       25-го июля выехали из Москвы. Были проводы с оркестром на товарной станции Митьково. Состав из четырехосных вагонов, украшенный лозунгами и вымпелами, вышел на пути Казанского направления и начал пятидневный путь на восток: Черусти, Арзамас, Казань, Агрыз, Свердловск, Курган, Петропавловск.

       Вот смотрю я на современную железнодорожную карту и вижу, что теперь дорога на восток сплошь электрифицирована, а если ехать через Рязань - Самару - Челябинск - Курган, то весь путь на постоянном токе и один и тот же локомотив из Москвы может доехать до Мариинска. Только вот участок в сто пятьдесят километров между Курганом и Омском оказался теперь за границей, в Казахстане; однако, он входит в состав российской Южно-Уральской железной дороги. Тогда еще почти везде ходили паровозы, местами была тепловозная тяга, а электрифицированы были лишь отдельные небольшие пригородные участки крупных городов.

       Следует несколько подробнее рассказать о дороге. Стояло лето, двери вагонов были днем открыты, а поскольку за Люберцами уже нигде не было высоких платформ, мы сидели, свесив ноги и положив на колени доску длиной более ширины дверного проема. Ехали медленно, часто останавливались. Вагоны были разрисованы мелом до умопомрачения, живого места не оставалось. Умудрялись даже выпускать простенькие стенгазеты. В нескольких пунктах было горячее питание в солдатских столовых.

       Погода стояла хорошая; особенно запомнились красивые виды на подходах к Уралу с множеством кривых. На всех станциях народ гулял около поезда; по радио предупреждали об отправлении эшелона, так что никто не отстал - в крайнем случае, заскакивали на ходу в чужой вагон, при паровозах это было несложно.

       Вечером, к примеру, был Свердловск, а утром Шадринск - за ночь проехали всего 215 километров, три-четыре часа хода современному скорому. От Шадринска до Кургана менее 150 километров, а приехали туда только к вечеру. Почему-то тогда запомнилась мне маленькая станция Сосновка к востоку от Казани. В темноте она производила впечатление большого города: домишки, расположенные по косогору, светили окнами с разных высот, что было похоже на многоэтажные здания. Я вспомнил об этом обстоятельстве осенью 1989-го, возвращаясь из сибирского отпуска; посмотрел - все так и выглядит, но на горизонте действительно просматриваются многоэтажные дома. Судя по карте, это город Вятские Поляны.

       Ранним утром пятого дня приехали в Петропавловск. Здесь эшелон расформировали, большинство отправились дальше на машинах, а нас и еще несколько вагонов тепловоз повез дальше. Мы выгрузились на станции Булаево, это был районный центр.

       Принадлежность Булаевского района Казахстану была скорее номинальной, на весь район было всего два казахских колхоза, в одном из них, имени Ленина, работала наша бригада. Находился он почти в сорока километрах от райцентра. Ни электричества, ни радио в колхозе не было. Территорию он занимал немалую, и на этой территории было всего несколько пресных колодцев, остальные соленые. Вся техника на токах приводилась в действие двигателями внутреннего сгорания, об электродвигателях приходилось лишь мечтать. Были тогда тихоходные карбюраторные двигатели (один цилиндр), вот они-то и приводили в действие веялки, погрузчики и прочую технику на токах. Обслуживание их было очень простым, с этим справлялись все, кто умел водить автомобиль или мотоцикл.

       Поселили нас в двух палатках, в них мы прожили до начала сентября, пока не начались заморозки. К тому времени доставили полевой вагончик, в который мы переселились и прожили в нем до отъезда.

       Рядом с нашими палатками был небольшой лесок. На амурные похождения не оставалось ни времени, ни сил; плюс к тому – тогдашние несколько пуританские взгляды. Тем не менее, после той целины образовалось две супружеские пары. Это официально, а что было неофициально – про то история умалчивает. Наверняка этот лес использовался по назначению.
       А почти через тридцать лет мне попалась аэронавигационная карта Зауралья, и я нашел на ней этот самый крохотный лесок примерно в сорока километрах от Булаево! Видимо, он служил каким-то ориентиром для штурманов.

       Быт наш был устроен по-полевому. Еду готовили на костре; молоко кипятили в котле, который в нужный момент два человека снимали с костра и ставили на землю. Что касается духовной пищи, то с этим вопросом было туговато. Правда, надо отдать должное - частенько на тока и на полевые станы приходила почтовая машина, мы покупали там конверты, газеты, журналы. Из газет мы узнали о торжественном открытии нового стадиона в Лужниках, в строительстве которого многие из нас принимали участие во время воскресников. В печати велась кампания за казахстанский миллиард пудов зерна; кстати, не помню, чтобы было что-нибудь о Л.И.Брежневе, работавшем в ту пору Первым секретарем ЦК Казахстана. Может, и было, но мы как-то не обратили внимания.

       В пятидесятые годы еще считали урожайность зерновых в пудах, хотя в других сферах жизни пуды давно вышли из употребления. А в данном случае «миллиард пудов» звучит куда более внушительно, чем 17 миллионов тонн или даже 170 миллионов центнеров. Опять же, в период освоения целины одним из брендов (говоря по- современному) был «стопудовый урожай», а разобраться – что такое сто пудов? Это всего-то 16 центнеров с гектара, довольно скромная цифра; но не следует забывать, что в начале пятидесятых средняя урожайность зерновых по стране не превышала десяти центнеров…

       Сейчас в аналогичной ситуации студенты натащили бы с собой портативных магнитофонов, транзисторов - ничего этого не было в пятьдесят шестом, была ламповая электроника. Бывало, приедет на «Победе» председатель колхоза - глядишь, можно послушать радио. Был патефон, несколько пластинок, иногда по вечерам устраивали танцы «на бугорках». Иногда развлекались хоровым пением - в основном, студенческий фольклор, в частности, известный тогда всем студентам «Глобус». А однажды устроили «Вечер воспоминаний о культе личности». Вспомнили, кому приходилось видеть Сталина на трибуне Мавзолея, Вадим Рабинович вспомнил и прочитал свои стихи, написанные им на смерть Сталина. А закончилось мероприятие хоровым исполнением песен о Сталине, которые тогда еще помнили многие. Хорошо, что мы жили несколько на отшибе, и в селе нас не слышали, а то что бы подумали колхозники?

       А что же сама работа? Полеводческая бригада, на территории которой мы работали, практически целиком обслуживалась студентами. От колхоза – бригадир, учетчик, да еще изредка заглядывал механизатор.
 
До начала уборки зерновых заготовляли силос, убирали сено, готовили тока под зерно. Потом, когда началась уборка - работали на токах, на комбайнах в качестве штурвальных и копнильщиков, на перевозке зерна на элеватор в качестве грузчиков. Самая тяжелая работа была на копнителях из-за дикой пыли - физически там было не очень тяжело. Силовая работа - на току, загрузка зерна в зернопульт (род веялки), но она была ограничена во времени, не более 10 часов, тогда как на комбайнах работали и 14, и 16, пока не выпадала роса. Перевозка зерна на элеватор, до которого было более тридцати километров, тоже порой затягивалась на часы. Бывало, что работали и сутки практически без перерыва.

       В том же колхозе работали водители из Ленинграда, и мы с ними контактировали в части перевозки зерна. У них были новенькие грузовики ГАЗ-51, это была едва ли не самая распространенная машина того времени. Грузоподъемность две с половиной тонны, шестицилиндровый двигатель 70 лошадиных сил, скорость до восьмидесяти в час.

       Через много лет, в 1992 году, попал я с какой-то шальной экскурсией уже в Санкт-Петербург. Нас возили на шикарном автобусе «Икарус», и лицо водителя показалось мне знакомым; но никак не мог вспомнить, где же я его видел, и как его зовут. И уже много позже вспомнил, что он мог в далеком 1956-м работать в том же колхозе. Спросить бы, но…

       Без малого двадцать лет спустя на шефских работах в совхозе «Крюково» я увидел на току зерновой комбайн и подошел поинтересоваться. Механизатор, увидев, что я что-то понимаю в его профессии, рассказал мне, что и как. В частности, что копнитель теперь навесной, автоматический, вследствие чего ушла в прошлое эта самая собачья работа копнильщика и вообще работать на комбайне стало намного легче.

       Практически всю уборочную погода стояла сухая и солнечная – во всяком случае, что-то не помню ни одного дождливого дня. Запомнилось синее небо, бескрайние пшеничные поля и горы зерна на токах. В тогдашней кинохронике любили показывать выгрузку зерна из бункера комбайна на ходу – так вот, не было этого. Хотя бы потому, что под колесами далеко не асфальт, больше рассыпешь, чем сэкономишь по времени.

       Еще о быте. Была у нас постоянная повариха - наша же студентка Регина Лещеева, в помощь ей ежедневно выделялся человек в порядке очередности. В его обязанности входила также доставка воды, а ближайший пресный колодец был в восьми километрах. В распоряжении нашей бригады была старая лошадь и телега с бочкой. Едешь с этой бочкой к колодцу, в нее входило 22 ведра, каждое надо было вытянуть из колодца и перелить в бочку. Двадцать третье ведро предназначалось лошади. Напоил, сам хлебнул из того же ведра - и в обратный путь. На этой же лошади иногда упражнялись в верховой езде, положив ей на спину телогрейку. Лошадь была старая и спокойная, но некоторые наши «кавалеристы» даже с нее умудрялись сваливаться; тогда лошадь останавливалась и удивлено смотрела на незадачливого ездока...

       Поскольку с пресной водой были трудности, ее использовали только для пищевых нужд; умываться - вон, пожалуйста, соленый колодец. Баня была раз в две недели, для этого ездили за 18 километров в село Успенка, где была МТС (машинотракторная станция, а вовсе не мобильная телефонная сеть).

       Наш бригадир Виктор Кобрин работал наравне с остальными. На пять бригад, разбросанных по району, был только один освобожденный работник - начальник отряда института Андрей Мальцев, закончивший в том же 1956 году институт и рекомендованный в аспирантуру. Совсем не то стало год спустя, когда начальства на целине расплодилось - ой, ой, ой...
       Уборка закончилась во второй половине сентября. Согласно решению общего собрания бригады, заработанные деньги были поделены поровну. На руки за вычетом расходов на питание пришлось по 640 рублей. Для многих это были первые самостоятельно заработанные деньги. По меркам 1956 года, это были две студенческие стипендии. Можно было купить хороший костюм, или две пары очень приличных ботинок, или неплохой радиоприемник, или велосипед.

       Возвращались рейсовым пассажирским поездом Омск - Москва. Опоздав на несколько часов, он дошел до Москвы за неполные трое суток. Для сравнения - сейчас скорый «Россия» добегает от Омска до столицы за сутки с половиной.

       В Москву поезд пришел вечером. Платформа была заполнена встречающими – никогда не видел, чтобы поезд встречало столько народа. Каким образом меня разыскал мой брат – уму непостижимо. Похоже, весь состав был отдан под целинников.

       Все участники первой целины были награждены грамотами райкома комсомола, а Виктор Кобрин и еще несколько человек с других факультетов получили почетный знак ЦК ВЛКСМ «За освоение новых земель», который приравнивался к правительственной награде.

       В дальнейшем первая целинная жатва в институте стала образцом летних работ. Постепенно сложилось мнение о необходимости участия студентов-комсомольцев (а таковыми были практически все) в тех или иных летних работах с первого по третий курс. А это, в свою очередь, положило начало студенческим строительным отрядам, «трудовым семестрам», которые в дальнейшем получили широкое распространение, и просуществовали до самой перестройки.

       Когда комсомол мирно прекратил свое существование, кончились и строительные отряды – по крайней мере, в прежнем виде. А сейчас, в силу сложившихся обстоятельств, эти «трудовые семестры» растянулись на круглый год. Само собой, параллельно с учебой, которую никто не отменял.

       2008.

Фото Сергея Васюкова