Озарение, что за все в жизни надо бороться, снизошло на меня в трамвае где-то между третьей и пятой Парковой. В некотором роде это произошло благодаря Пану – если понадобятся озарения, обращайтесь, я вас обязательно познакомлю.
Пан на самом деле не кто иной, как Паша Панибратов, а прозвище это приклеилось к нему на первом курсе, когда преподаватель три раза ошибся, пытаясь вызвать его к доске. Познакомились мы вполне тривиально: на лекции он запустил самолетик с сообщением «Йа лётчег!», который пролетел пару метров вертикально вверх и медленно спланировал мне на голову. Позже оказалось, что эта любовь к высоте не случайна: Пан познакомил меня с крышами, воробьями и ночной Москвой, видимой с высоты нескольких десятков метров.
Наверное, такие мероприятия запрещены, но романтика от этого никак не пострадала.
Вместе в университет мы ходить не договаривались. Просто как-то столкнулись у выхода из метро, а на следующий день Пан уже поджидал меня, подпрыгивая на одной ноге. Мы немного пообвыклись и уже перестали бояться «ляпнуть какую-нибудь глупость», из тех, что частенько оказывают эффект камнепада из-за недопонимания.
В первую из таких прогулок мы наткнулись на следующую картину: во дворе стоял старенький «Запорожец», а рядом, на низеньком складном стульчике, сидел дед, благообразный, как библейский пророк. Дед методично красил свою машину в зелёный цвет - хороший такой, полноценный зеленый, как свежая весенняя трава. Как потом выяснилось, ритуал повторялся каждое утро. Мы даже истории про этого деда сочиняли: будто «Запорожец» выигран в лотерею, когда нас с Паном ещё и в проекте не было или подарен каким-нибудь боевым товарищем... По дороге в универ мы всегда проходили мимо полюбившейся стоянки. Проверяли: всё в порядке, «Запорожец» на месте, а значит, есть какая-то стабильность в этой жизни.
Март в этом году выдался дурной и непредсказуемый. Ближе к вечеру наваливался снег, за ночь он подмерзал, днем стаивал и снова шел, заваливая дома, машины и людей.
Мы полезли на крышу ближе к вечеру, чтобы страшная женщина из сто пятнадцатой квартиры не пошла жаловаться на нас в Управление (как раз в это время шёл её любимый сериал). Шел снег, но ветра не было, поэтому мы схоронились под нашим любимым пьяным козырьком - кривоватым и ветхим. Пан закурил какую-то свою отечественную гадость, от которой вони было больше, чем дыму. Паша показал язык всходившему месяцу и рассудительно сказал:
- Знаешь, когда ты в толпе идешь, ты словно в трепливом ящике: шумно, голосят чего-то, кричат, шепчут… А на крышу залез – тихо. Машины гудят, воробьи лаются, где-то внизу тебевизер работает – так это терпимо...
Пан курить не любил и не умел, и с сигаретой смотрелся так, будто он не знал, куда её деть. Он сутулился, и от этого был похож на человечка, собранного из уголков и металлоконструкций.
- Вон, смотри, человек бежит. Торо-опится, того и гляди на льду навернется, и уж тогда пиши пропало – мокрое пятно на штанах и нос сливой - куда такому спешить... А может, он и не шибко желает того, к чему так стремится? У него жена дома, может быть, с амбициями. Ну такая, которой нужно три вечерних платья, и чтобы к каждому своя пара туфель и сумочка. Или, скажем, сын в институт поступает… Хотя нет, это не то все. Он же их любит, наверное… Ну а если не любит? Если они на нем ярмом повисли, а он порядочный, правильный в доску, волосы на пробор, что тогда? Засовывать голову в хомут и не жить?
- Почему не жить-то? У него же никто свободное время не отбирает, - было интересно, но говорить я откровенно ленилась.
- Да я даже не об этом… Ты слушай… Вот живет человек. В колыбели современного общества, между прочим, живет, и черпает из неё всевозможные приятности вроде шаблонов, порядков, целей условных каких-нибудь вроде необходимости карьерного роста, можно-нельзя и так далее. Вычерпал, впитал. Программа минимум выполнена: дерево посадил, дом построил, детишки кричат. А дальше что? А если он не так этого хотел? Может, это за него родители хотели или комплексы его детские? А он уже всё, в кресло рабочее врос, стал спицей в колесе: бумаги-дела-офисы-факс-работа. Возможно, даже своей жизнью доволен. Но чего хочет он, лично он, не знает. Может, он хочет герани разводить. Или машину свою в зеленый цвет красить… А не выйдет теперь из него гений. Потому что слишком глубоко засел.
И мы замолчали. Шел снег, внизу суетились и сновали люди, и всем им было, к кому бежать, чем заняться и куда себя деть. И я подумала, что в чем-то Пан прав.
Если есть, к кому бежать, можно и поторопиться.
…Трамвай гуднул, встряхнулся и затормозил. Я спрыгнула прямо в лужу, вкусно хлюпнув кроссовками об асфальт. Вечер щедро сыпанул снега за шиворот.
В окнах дома горел свет.