Эхо его войны

Ифрит
111

Сеча началась как всегда неожиданно. Хоть и стояли два воинства друг напротив друга немало времени, готовясь да примериваясь, а всё одно звук рожка застал врасплох молодого бойца на красивом чёрном скакуне. Не успел он опустить вниз забрало и чья-то пущенная наугад стрела спела таки песню смерти. Каленый наконечник с хлюпаньем вошел в глазницу, проник дальше, разрушая мозг, и уперся в место, где соединяются кости черепа и позвоночника. Всадник неловко взмахнул руками и выпал из седла. Он уже не видел, как сошлись в смертельной схватке с врагом его соратники, как разлетались в стороны ошметки человеческих тел под ударами тяжелых боевых топоров, как падали наземь внутренности, подрезанные ловким и быстрым сабельным ударом, как краснела степная полынь, обильно политая кровью. Ему было уже всё равно .Для него война была закончена так и не начавшись.

222
Битва была проиграна. Войско Великого кагана, разбитое наголову, отступало, уничтожая за собой поселения, поля, попадающийся по пути скот. Собственно, это нельзя даже было назвать отступлением, как нельзя было назвать войском разрозненные отряды уцелевших в сражении бойцов, ищущих последнее прибежище в столице- белокаменной крепости Саркел. Победители, практически висевшие на плечах отступающих хазар, жгли и разоряли всё, что не сумели разрушить бывшие хозяева этой земли.
Аскелу трижды повезло на этой войне. Первый раз -когда меч варяга, с которым юноша сошелся в лютой сече, натолкнулся на ребро жесткости его шишака и скользнул, разрубая легкий доспех вместе с мышцей груди. Благодаря такому стечению обстоятельств воина не развалило на две неравные части, как многих его собратьев по оружию, а только оглушило. Кровавая же рана на груди не была опасна, но, вкупе с неподвижным телом Аскела, создавала полную иллюзию достойно принятой смерти.
 Очнувшись ближе к вечеру, ратник, пребывая в полубессознательном состоянии, движимый в большей степени инстинктом самосохранения, отполз в находившийся недалече подлесок, где птица счастья позволила ему ухватить себя за хвост ещё раз. На пути юноше попалось заброшенное огневище, которое враги либо не заметили, либо просто поленились разрушить. Аскел свалился в найденное убежище и, обессиленный, снова впал в забытьё.
Третий раз удача улыбнулась раненному уже с утра. Неяркий свет, проникающий сквозь проломы в навесе, высветил у дальней стены нового жилища запасы, оставленные прежним хозяином. К потолку в тряпичном чехле, защищающем от мух, была подвешена связка вяленой конины, но, что ещё важнее, там же, недалече, валялся кожаный мешок, наполненный водой. Видимо, прежний жилец собирался вернуться, когда застигла его беда где-то в пути, или война согнала страдальца с насиженного места, не оставив времени, чтобы собраться. Осмотревшись внимательнее, Аскел обнаружил также два кривых ножа из не самого плохого железа, топорик и аккуратно увязанные в кожу от сырости полоски сухого мха, необходимого для разведения огня.
Неделю парня трясло в лихорадке и кто знает, выжил бы он, или нет, если бы не найденная вода. Но постепенно жар сошел, рана стала затягиваться багровым рубцом, рука восстанавливала прежнюю силу. Аскел решил выбраться из своего убежища и осмотреться.
333
Уже заря сиренью расцветала у горизонта, а юноша всё стоял, не в силах покинуть место былой битвы. Не кому было схоронить погибших. Впрочем, за могильшиков прекрасно поработало окрестное зверьё. То тут, то там ратник узнавал бывших своих товарищей, больше по разбитым доспехам, чем по раздувшимся, тронутым гнилостью лицам. Обходя в очередной раз эту братскую могилу, юноша подобрал себе неповрежденный доспех, щит, вполне ещё пригодный к употреблению, и очень неплохую саблю, явно принадлежавшую ранее не простому солдату. Также пригодились небольшой лук, какие обычно используют всадники, и колчан, полный стрел, расшитый красивым причудливым узором.

444

Уже который месяц тать терроризировал окрестности, не щадя ни дозорных, ни местных жителей в своей жажде убивать. Он был один, как определили по следам на местах происшествий следопыты, и, судя по всему, его не интересовали ни деньги, ни драгоценности. Нападал разбойник по ночам из засады на небольшие отряды не более трех человек. Просто убивал и уходил, забирая иногда продовольствие, стрелы, фляги с вином, если таковые имелись. Посылаемые по следам охотники возвращались ни с чем. Каждый раз следы татя выходили из вод Итиля и туда же возвращались. Осмотр противоположного берега не дал никаких результатов. В деревнях поговаривали, что чем-то сильно обидели люди водяного, обитающего в могучей полноводной реке. Крестьяне проводили меньше времени в поле, стараясь уйти задолго до заката, рыбаки прекратили лов, боясь что водяной заберет их вместе с лодкой и снастями и утащит куда-нибудь в омут поглубже, пастухи гнали скот подальше от поймы, ссорясь до смертного боя из-за каждого клочка жухлой степной травы.
Видя разор, причиняемый хозяйству, местный таркан, поставленный следить за порядком в этих землях, вынужден был прибегнуть к помощи бродников. Благо, искать долго не пришлось. Небольшие мобильные отряды их перемещались от танготтии до самой химры, то перевозя послание, то вылавливая на бескрайних степных просторах беглых преступников да должников.

555

Прошло время, постепенно всё возвратилось на круги свои. То ли водяной насытился местью, то ли тать ушел из этих мест, но резня прекратилась. Мало-помалу население успокоилось и вернулось к работе. Бродники прочесали местность, но так и не обнаружили даже следа бандита. Зато в подлеске в заброшенной землянке ими был найден безумный солдат. Судя по сабле, это был четчен -командир сотни в войске разбитого недавно каганата. Он то завывал, умоляя кого-то о пощаде, то яростно пытался вырвать из тела несуществующую стрелу, то метал в пустоту воображаемое копье, и всё время твердил о павших друзьях, зовущих его под свои знамена чтобы продолжить какую-то прошлую битву. И всё время искал утерянный где-то колчан.

666

В центре небольшой хижины-мазанки, стоящей в бедном квартале Саркела, догорал огонь в очаге. У стены на подстилке из наполовину вытертых старых шкур лежала старуха- ведунья. Она знала, что эта ночь последняя, что боги призывают её в свой загадочный, недоступный пониманию смертных мир. Да и зачем ей было продолжать жить? Единственное, что её удерживало на этом свете, её месть, свершилась. Провожая сына на войну, она знала, что не вернется тот домой с поля боя, что не озарит больше его улыбка убогий интерьер её жилища, что не услышит она больше никогда такой родной голос, то веселый, то ласковый, а иногда, редко, сердито- озабоченный. Только и враги дорого заплатят за его смерть. Три дня творила знахарка заклятья, расшивая причудливыми рунами колчан. И вот, нанесена сотая. За каждую -по врагу. Неважно, кто, как и где. Важно лишь, что сто врагов заплатят жизнью за смерть её мальчика. И вот соседский сынишка принес ведунье знакомый колчан, найденный и опознанный им где-то у речки. Вышитые её рукой руны не светились больше колдовским внутренним светом. Это означало, что месть состоялась. Чувствуя, что смерть уже рядом, старуха прижала колчан к высохшей груди и провела по вышивке шершавой старческой ладонью. И, на последнем вздохе уже, вырывающемся из опадающих легких, прохрипела: «Не те! О боги, как вышло, что убиты не те!»