Общеизвестно, сделать что-нибудь стоящее, можно только приложив невероятные усилия. Легко, нахрапом, что-нибудь стоящее не сделаешь. Можно блеснуть, можно пустить пыль в глаза, но, это забудется в тот же день, в который было совершено. Остаться в памяти имеет право только действо, совершаемое на пределе возможности, и сопровождаемое божественным вдохновением, некой эйфорией, или диавольским куражом…
… К концу восьмого раунда Леха понял – победа ускользает от него, как рыба, силы которой ловец недооценил.
Он кожей почувствовал вхождение в холодный тоннель неотвратимой безысходности.
Раунд за раундом таяли надежды на успех. Все чаще прижимался он к сопернику, в надежде перевести дух, все тяжелее становились ноги, и все ощутимее врезался в челюсть упрямый апперкот.
Нет, он не чувствовал боли. Закрытый гематомой правый глаз превратился просто в бутон розы, который щекотал лепестками бровь. Бутон распускался, лепестки заполняли все большее пространство, истекая горячей росой и будоража воображение новизной состояния.
В отчаянии, выбросив правый свинг, в мелькнувшее на мгновение из-за перчаток смуглое лицо, Леха вдруг почувствовал резкую боль в предплечье, чуть выше края перчатки. Его поймали как слепого щенка, подло, расчетливо, жестоко. Врезавшись в подставленный локоть, правая рука – гроза гранитных подбородков, повисла словно плеть. В это мгновение он словно отрезвел. Он вспомнил все слова тренера и секундантов, о том, что все идет хорошо, и что мексиканец уже поплыл, и понял – все это обман.
Мексиканец – эта хитрая бестия, с взглядом хорька, тут же поменял стойку. Теперь, открытая, правая сторона Лехиного подбородка, оказалась в непосредственной близости от похожей на ногу огромного паука «левой» мексиканца. Прибавьте сюда закрытый глаз, и сможете оценить всю сложность положения Лехи.
Лехе показалось, что он слышит, как рассекает воздух кожаная десятиунцовка. В следующее мгновение, после яркой вспышки, он свалился на покрытие ринга. Голова стала похожа на набитый ватой тюк; ноги тоже стали ватными. Леха попробовал опереться на руки, но правая предательски подломилась, и он рухнул на счете «три»…
«Три…» - бесконечно долго звучало в голове Алексея. Мысли сплелись в клубок, и он находился в центре этого шерстяного, грубого клубка, связанный по рукам и ногам. Сознание пульсировало, рассыпаясь золотыми искрами, и снова собираясь в руку рефери с растопыренными пальцами.
Гонг вырвал его из пут, и вернул к жизни. Леха поднялся, и в два неверных шага достиг своего угла. Когда он повернулся в сторону соперника, увидел, как тот, смеясь, прошептал: «Пута…». Причем, проговаривая первый слог, он вытянул губы в трубочку, а перейдя ко второму обнажил ровные ряды белейших зубов.
«Шлюхой меня назвал» - прошипел Леха, в ухо склонившегося над ним брата. Но тот его не услышал, он вообще ничего не хотел слушать, а только кричал в истерике: «Братан, пошли домой, денег нам на всю жизнь хватит!!! Ты и так уже чемпион!!!»
«Шлюхой меня назвал», - вновь повторил Леха, уже вставая на встречу Хорхе Борхесу. Он вдруг почувствовал, как уходит, сметаемая дикой злобой, боль, как проясняется сознание, превращаясь в стальной клинок, холодный и бескомпромиссный.
Леха шел на встречу Борхесу с одной только мыслью. Даже не с целой мыслью, а так, с намеком на мысль: « Только бы не…»
Все кончилось очень быстро…
Зрители ревели и неистовствовали, когда рефери поднял руку Лехи. Они обезумели от крика, когда по проходу несли бесчувственное (потом выяснилось) безжизненное, тело Борхеса. Они крушили все на своем пути, когда покинули большую боксерскую арену в «Голден Пелес». Это был настоящий шабаш. В давке и сутолоке погибла молодая мексиканка, ее просто растоптали, как помидор, упавший с лотка на рынке. Два чернокожих подростка застрелили полицейского, из его же оружия, когда тот пытался отнять у них растерзанного белого господина, в дорогом костюме. А один налоговый инспектор, выбил зубы своей супруге, только за то, что она назвала Лешу красавчиком.
Леха сначала просто не верил в происходящее. Сквозь пелену розоватого тумана, видел он, как внесли все три пояса, отныне принадлежащие ему безраздельно. Помнил счастливые глаза тренера, и беспокойные брата. Он всматривался в лицо своего младшенького, и не мог понять, что притаилось в этих таких родных глазах. Радость? Да. Волнение? Да. Зависть?... нет, что то неуловимое, непостижимое в для него в данный момент. Потом, уже в автомобиле, везущем их в отель, он понял, что было в глазах этого прочно связанного с ним невидимыми нитями человека. В них было предчувствие…
Безумие продолжалось всю ночь, а утром, из газет стало известно, что русский боксер, ставший абсолютным чемпионом мира, покончил с собой, выбросившись из окна своего номера в пятнадцатом этаже.
На столе, в номере, нашли записку.
«Такой шанс упустить нельзя…»