О посвящении в особенности будущей работы и жизни,
и о том, от чего придется отказаться
и к чему придется привыкать.
Привычно войдя к Пашке, я убедился, что его видеомагнитофон прокручивает для него какой-то очередной голливудский киношедевр. Пашка вообще всегда был киноманом. Частенько обращался он и к моей домашней видеоколлекции, откуда заимствовал с заведомым невозвратом некоторые занятные штучки, до которых я тоже был большой любитель и неплохой охотник. Жена моя очень не любила этих его посещений и беспардонных заимствований.
Но я ему с удовольствием прощал эту слабость, хотя жена моя и теща постоянно ворчали. Сегодня же я увидел, что в дополнение к фильму, который Пашка несомненно считал главным угощением сегодняшнего дня, на столе теплится еще и привлекательный натюрморт из закусок. Пока я его оценивал, Пашка дополнил картину запотевшей бутылкой настоящей «Московской» водки и мы наконец уселись за стол. Я был несколько перенапряжен в последнее время и, налив в свою рюмку холодной водки, подумал про себя: интересно, Пашка ждал меня, или у него в холодильнике всегда находится дежурная бутылка? Я-то знал хорошо, что сам Пашка в последнее время почти не пьет.
; Ждал тебя. Вот видишь, даже специально твоей любимой «Московской» припас, – как бы прочитав мои мысли начал разговор Павел.
Это меня здорово успокоило и даже обрадовало. В моем состоянии даже видимая мелочь может доставить много радости. Сейчас же я просто приготовился слушать, что мне поведает мой друг.
Он же тем временем начал свой инструктаж, не задерживаясь на мелочах, и понимая мое напряженное нетерпение в осознании главного.
; Завтра в половине девятого утра нас ждут в «конторе» для продолжения собеседования, – сказал он, обозначив основную тему разговора.
; Слушай, – прервал я его нетерпеливым возгласом. – Ты случайно не в курсе, как там с моим питерским собеседованием? Прошел я или засыпался на чем-то?
; Я точно не знаю, конечно. Мне об этом, как ты сам должен понимать, специально не докладывали. Вообще-то с кадрами у нас очень строго. Но тот факт, что сегодня ты здесь, а завтра тебе назначена серьезная встреча, говорит за то, что все идет как надо. Пока во всяком случае.
; Ну, а чего мне завтра говорить, – опять же нетерпеливо и озабочено сказал я.
; Главное, избегай своей привычки привирать. Я-то знаю твои привычки тень на плетень наводить. Все то приукрасить, то затушевать.
; Это будет очень трудно для меня, но я постараюсь, – смущенно вставил я реплику.
; Здесь это будет неуместно и только навредит, – продолжил Павел. – Факты – вещь упрямая, а о тебе достаточно много известно достоверного. Так что не проколись на этом. А в остальном – будь собой. Тем более, что язык у тебя хорошо подвешен.
; На чем-нибудь особо следует остановиться, акцентировать, так сказать, внимание?
; Про науку скажи, чем занимаешься, что защититься хочешь. Аналитики и прогнозисты в цене, ведь «контора» наша новая, недавно создана и еще не сложилась. Так что по этим спецам пока явный недобор. У тебя же это получалось, особенно, когда ты трезвый бывал, – подколол меня мой друг.
; Ну ладно уж, не язви, – сказал я озабоченно. – Тем более пить я собираюсь бросить.
; Бросишь. Не сомневаюсь. Но никто не требует, чтобы так уж резко. Во всем нужна разумная постепенность. Пока же придется ограничиться хотя бы.
; Да я и так уже ограничиваюсь. Видишь, уже сколько времени сидим, а по второй не налили.
; Впрочем, работа поначалу будет нетрудная. Всему этому нас учили, а с твоим банковским и журналистским опытом (да, о журналистике пожалуй, тоже стоит сказать особенно. Это стандартное, но очень ценимое прикрытие, когда приходится пользоваться «легендой») все должно пойти хорошо, – успокоительно сказал мне Павел.
Мы наполнили наши рюмки уже начавшей нагреваться водкой и предались воспоминаниям, которые охватывают всех добрых друзей, которые видятся друг с другом приблизительно два раза в год.
Вспомнить же нам было чего, особенно девушек, до которых Пашка, наведываясь в Питер, был особенно слаб. Ведь в Москве у него была невеста, с которой он, правда, периодически расставался, но потом мирился. Над всем, при этом, преобладали какие-то семейные интересы.
Впрочем, я в его личные дела не лез и только прочитал ему коротенькую басенку, написанную несколько дней назад специально для него и ему посвященную.
Все в марте хорошо.
Весна пришла,
И кот, что марта
Завсегда подельник
Чуть с крыши
Не упал
И думал про себя:
; О, как опасна
Жажда наслажденья!
Стих Пашке понравился и он даже записал его в свою книжку, чтобы потом кому-то прочитать. Девушке какой-нибудь, это уж ясно.
Спали мы в эту ночь недолго. И уже в шесть утра Пашка энергично будил меня, требуя, чтобы я привел в порядок, насколько это возможно, мой гардероб. Я уже отвык от ранних подъемов, втайне гордясь, как важнейшим жизненным достижением возможностью просыпаться около полудня. Сейчас же пришлось смириться не только с ранним подъемом, но и необходимостью взяться за утюг и еще какие-то бытовые приборы. Впрочем, мы собрались наконец и вышли на улицу, где нас поджидала щегольская пашкина БМВ (еще одна слабость моего друга, и с ней я ему не так чтобы давно помог).
Я бывал в Москве, пожалуй, сотни раз. Еще в детстве, в промежутках между поездами исходил по ней десятки километров. Стандартный туристский транзитный набор, включающий рестораны, музей, а под вечер, чтобы скоротать вечер перед поездом, киношки или там какие-нибудь относительно доступные тогда театры.
Но, наверное, никогда я не буду представлять себе Москву в виде плана, и никогда не научусь в ней чего-нибудь находить. В лучшем случае мог доехать куда-то на метро, а так – терялся даже в самом центре.
Впрочем, таковое состояние в столице испытывают многие питерцы, а москвичи отвечают нам тем же. Вот и сейчас я не успел толком чего-то сообразить, как мы на пашкиной «тачке» оказались где-то внутри Садового кольца и приступили к сложным эволюциям внутри кривоколенных, идущих куда попало и как попало улиц и переулков.
Внимание водителя в таком состоянии отвлекать не хочется, чтобы чего не случилось, и в дороге мы больше молчали. Я не решался спросить даже о том, сколько нам еще, собственно говоря, ехать. Впрочем, конечной целью нашей нынешней поездки я предполагал какое-то величественное здание, окруженное высоченными стенами с мотками колючей проволоки, пущенной по верху и пулеметными вышками по краям охраняемого периметра, злобными собаками и подозрительными зловещими автоматчиками, беспардонно досматривающими всех, кто только осмелился приблизится к этому объекту или чего-то по типу легендарного с недавнего времени «Аквариума».
Поэтому, когда мы притормозили около невзрачного домика, то ли в два, то ли в полтора этажа, живописно расположившегося на какой-то из неизвестных мне улиц (скорее проулков), в окружении весьма презентабельных жилых домов недавней постройки (такие места в Москве и сейчас все еще не редкость. Их особенно ценят знатоки, понимающие, что такая патриархальность и спокойствие прямо в центре сумасшедшего города дорогого стоят). Эту остановку я принял за очередную издержку в езде по московскому центру. Однако Павел решительно отстегнул свой ремень безопасности и сказал:
; Вылезай. Приехали.
Я был несколько удивлен, но не стал подавать вида. Проследовал с Пашкой, который решительно прошел через калитку окружавшей домик ограды, скорее палисада. Потом поднялись на террасу по нескольким ступеням и оказались перед дверью с видеоглазком.
Я не успел еще сколько-нибудь сосредоточиться, только увидел, что терраса эта выглядит весьма провинциально и даже по-деревенски. На стене же не наблюдалось никаких вывесок, обозначавших наличие за дверями серьезной организации, на работу в которую я так мечтал попасть. Ведь нельзя же назвать серьезной какой-то «..........потребсоюз», наименование которого лениво несла старинная и весьма обшарпанная вывеска.
Но долго размышлять не пришлось. Буквально через секунду щелкнула задвижка электронного замка и мы вошли внутрь столь непонятного мне пока учреждения. В тамбуре, открывшемся за первой дверью, нас безразлично ощупал холодный взгляд видеокамеры. Потом также безразлично и холодно щелкнул затвор второго внутреннего запора.
За этими дверями открылся самый обыкновенный, недлинный коридор, с несколькими дверями. Все отличия их друг от друга состояло в нумерации, также не понятной с первого взгляда. Номера их шли не подряд. Как я потом убедился, не за каждой из дверей были и помещения. Так, за той дверью, которую мы открыли после, оказалась дверь, ведущая в лифт. Карточка электронного замка, которую использовал Павел, привела его в движения и через секунду мы оказались на нулевом или даже не очень глубоком подземном уровне.
Впрочем, ничего особенного в этом опять же не было. Многие офисы, которые мне приходилось видеть в последнее время, были «наворочены» значительно круче. А уж о «московских тайнах» и специальных объектах Политбюро и КПСС твердили на каждом шагу и все подряд. Мы же снова оказались в хорошо освещенном пустынном коридоре, в котором за нами наблюдали вновь только бесстрастные глазки видеокамер. Впрочем, за следующей дверью был уже обыкновенный тамбур, через который мы прошли в самый обыкновенный кабинет.
Я часто обращаю внимание именно на обыкновенность и видимую обыденность всего, с чем мне пришлось столкнуться. Это происходит, видимо, потому, что мне хотелось увидеть, и я подсознательно надеялся на это, что-то особо «навороченное», какие-то особенные системы охраны, какое-то фантастическое оборудование и снаряжение и еще чего-то, типа спецназа при входе и умных собак, обнюхивающих посетителей на наличие пластита и наркотиков, ученых котов, читающих мысли и еще чего-то совершенно необычного. Того, о чем приходилось читать в множестве добросовестно поглощенных мною ранее боевиков и детективов.
Этот дежурный ассортимент ассоциируется в массовом сознании с особой крутизной и могуществом владельцев и часто используется структурами, ищущими быстрого и дешевого авторитета. Здесь же ничего подобного не было и отсутствие хотя бы отряда боевых слонов, толп озабоченных молодцов, обвешанных АКЭМами, «макаровыми», рациями, дубинками и дубинами, баллонами и баллончиками в беретах всей цветовой гаммы, от малиновых до голубых.
Все это как-то дезориентировало. Вспоминались офисы налоговой полиции или ОМОНа, где все именно так и выглядит. Но в то же время, необычная и непривычная обычность успокаивала. Впрочем, во времена своего расцвета наши доблестные спецслужбы (хотя бы то же КГБ) также отличались особенным спокойствием и безлюдностью, царившей в коридорах. Я еще всегда этому особенно удивлялся, бывая в знаменитом Большом доме питерского управления.
Итак, мы вошли в опять же обыкновенный кабинет, в котором сидел человек в опять же обыкновенном гражданском костюме. Наш приход оторвал его от какой-то работы, которой он занимался, используя свой компьютер, но видимо он специально нас ждал в это время, и потому ждать нам окончания его компьютерных занятий не пришлось.
; Доброе утро, – поздоровался с моим новым знакомым Павел. – Это – Антон Владимиров, вчера Вам должны были передать его дело.
; Да уж передали, – ответил наш собеседник. И указал нам рукой на стулья перед своим столом, предлагая присесть.
; Меня зовут Александр Михайлович Скобелев, по званию я подполковник и мне поручено заниматься Вашим делом, Антон Васильевич, – продолжил мой новый знакомый свое представление.
; Значит, я могу быть свободен, – сказал Пашка и торопливо поднялся со стула.
; Да, да. Можете быть свободны, Павел Леонидович, – сказал Сергей Александрович.
Пашка попрощался и вышел, что привело меня на мгновение в некоторое замешательство, ведь я рассчитывал, что он будет присутствовать хотя бы при начале нашего разговора. Но потом я подумал, что ему лучше знать, как следует в данном случае поступать. Хотя об этом мог бы все-таки и предупредить меня заранее.
; У Павла Леонидовича много дел, а разговор нам предстоит продолжительный, – как бы почувствовав мои промелькнувшие сомнения и разрешив их, продолжил беседу Сергей Александрович.
; Я готов к работе, располагайте мной и моим временем как Вам угодно, – сказал я. И это были первые мои слова в этом доме и этой организации.
Разговор же наш в целом был весьма схожим с тем, что совсем недавно мы вели с Сергеем Николаевичем Смирновым. Разве, что сфера интересов моего нового собеседника и детализация конкретных событий, которую он при этом требовал приводить, лежала несколько в иной плоскости.
Его более интересовали события общепитерского масштаба, а к моей персональной конкретике мы практически не возвращались. В вопросах, не касавшихся меня лично, я был, пожалуй, не столь уж тверд.
Давненько не следил даже за прессой (если не считать того, что читал газеты в течение целого дня днем раньше от скуки). Не то чтобы крутится в кулуарах и на приемах, да и вид мой сего не позволял в последнее время. Уж больно рожа пропитая стала за последние дни.
Все было как во сне. Даже мое участие в выборах в первое Петербургское Законодательное Собрание я воспринимал как некое пьяное сафари на манер «Особенностей национальной охоты». И очень сильно озадачил руководителя своей предвыборной кампании, сказав ему, что выбираться, собственно говоря, не собираюсь. А сейчас просто развлекаюсь, убиваю время, тяну резину, полощу мозги будущим компаньонам или уж в самом лучшем случае – тренируюсь.
Вы бы видели как вытянулось лицо этого престарелого «создателя политических образов», когда он понял, что денег с меня сколько-нибудь много будет не ссосать. Впрочем, я его утешил, разъяснив, что за полученные им от меня в этом варианте небольшие деньги делать зато вообще ничего не придется. Когда я его убедил в этом, он успокоился и занялся вместо предвыборной кампании устройством каких-то банкетов, семинаров, пьянок, в том числе и на международной основе. С привлечением каких-то представительных американцев и европейцев.
Впрочем, их представительность резко таяла по окончании этих выпивок, и развозить их по гостиничным номерам и консульствам приходилось чуть ли не в багажниках. (Вице-консула Швеции мы так и везли в багажном отделении «четверки» из бани на Гаванской улице, до его консульства на какой-то из линий Васильевского острова. Это совершеннейшая быль).
На этих шабашах мой политический имиджмейкер пытался убедить каких-то темных личностей, в том числе и весьма подозрительных, в том, сколь крут он в организации предвыборных спектаклей. И слишком часто пытался залучить на эти шабаши меня. Но я упорно не шел, предпочитая им обыкновенную пьянку в теплой компании своих знакомых, и чтобы обязательно с красивыми девушками.
Сейчас же жалел об этом. Ведь ходи я на политические пьянки и вечеринки и предвыборные тусовки, смог бы рассказать моему новому возможному работодателю истории про Питер поинтереснее.
Впрочем, не в моих правилах жалеть об упущенном. Да и пара моих историй все-таки, видимо, несколько заинтересовала Сергея Александровича. В частности, когда я рассказывал ему о своих попытках стать филиалом известного в городе Северного Торгового банка. Переговоры велись на самом высоком уровне, правда, когда разговаривали с председателем правления этого банка, господином Юневым, я здорово опоздал и был несколько пьян. Из этой идеи тогда ничего не вышло.
Но было это, видимо, к добру, так как эта устойчивая с виду глыба быстренько рассыпалась, оставив после себя лишь замусоренную какими-то клочками бумаг и прочими остатками волеизъявления обманутых клиентов улицу, перед своим «ненадежным» фасадом, а сам господин Юнев, удивленный таким моим неадекватным поведением, куда-то пропал и, насколько мне известно, до сих пор не объявился. Так кто же, собственно, из нас был прав тогда!
Мне же посчастливилось побывать там буквально за несколько недель или даже дней, до того как все это произошло. Сказались давние связи и знакомства в банковском мире. Так вот, в это время «кандидат в покойники» жил весьма насыщенной жизнью. Простых клиентов внутрь не пускали, и они интенсивно толпились и митинговали на улице. По залам и закоулкам банка деловито сновали лица, в основном, кавказской национальности, предводительствуемые широко известным в нашем городе авторитетом дагестанского происхождения или просто «дагом», имя которого переводится с ихнего языка на манер русского слова «богатырь».
Со счетов, хранилищ, авуаров, в общем, отовсюду, откуда можно снимались деньги. Даже по внешнему впечатлению их было очень много. Каким-то «левым» образом они оформлялись в виде кредитов и бесчетно передавались в руки всех этих личностей, о которых я рассказал двумя строками выше.
Впрочем, забирались не только деньги, но и натура в виде оборудования, автомобилей, усиленно переоформлялись залоги и собственная банковская недвижимость, автомобили, квартиры, офисы, пакеты акций и прочих ценных бумаг, обеспечивающих контроль и владение крупнейшими питерскими предприятиями. Это все продавалось, переводилось в наличные деньги, конвертировалось и увозилось.
Куда? Об этом можно только догадываться. Но национальность главных потрошителей заставляет думать, что начинавшаяся потихоньку чеченская война не обошлась без подпитки этими самыми деньгами. А ведь это была только часть подобного воровства и, видимо, далеко не самая большая, но просто ставшая широко известной.
Эта тема развивалась мной в наше беседе достаточно плотно и долго. Сергей Александрович почти не прерывал меня. Но когда я мельком упомянул в этой связи свои родной Финэк (одним из замов председателя правления Северного торгового банка, а точнее первым замом, был сын ректора нашего института), он попросил меня сделать ремарку и рассказать об этом подробнее. При этом также заинтересованно слушал рассказы о профессоре Благове и его команде (он (профессор) тогда спрятался от какой-то напасти сказавшись инфарктом).
Но и деньги, большие весьма (за одного кандидата наук из «узбеков» они брали от двенадцати до пятнадцати тысяч в долларах, разумеется, а за докторскую степень – до пятидесяти тысяч «зеленых» и желающие также находились, и даже было очень немало).
Деньги же, полученные за эти дела, через посредство одного из проректоров, кстати, чеченца по национальности, и многочисленные кавказские «крыши», да и сами эти новоиспеченные научные кадры шли в большой степени в топки разгорающейся войны на Кавказе. Иногда казалось, что в нашем институте какой-то филиал Кавказа. Не спорю, «черных» у нас всегда было немало, но нынешнее их засилье стало просто беспрецедентным.
Один же из ближайших помощников досточтимого профессора подрабатывал у меня в банке моим помощником. То есть организовывал выезды в баню и на природу, обеспечивал эти выезды «массажистками», «флейтистками», а также выпивкой и закуской в должных количествах (если будет лишнее – простим, если не хватит – накажем). По пьянке он немало рассказал мне об этой «кузнице научных кадров».
Я же был обижен на них, ведь меня-то они, в назидание, что ли, но даже до кандидатской не дотянули, хотя платил я исправно. Да еще и убеждали, что я сам в этом виноват. Вот сейчас я и передавал пьяные откровения моего служащего – по совместительству научного организатора – передавал в беседе, несколько даже излишне мстительно.
Прошло, наверное, часа четыре, прежде чем и эта беседа наконец подошла к концу. Закончил ее Сергей Александрович Скобелев так же, как и начал, то есть весьма резко. После чего мои излияния прекратились, и начался его непродолжительный, но весьма емкий монолог.
; Все, что Вы рассказали тут – это не столь уж интересно, хотя ряд деталей заслуживает, конечно, некоторого внимания. Но эти детали и Ваши знания не могли бы стать для нас решающим фактором в приглашении Вас к нам на службу. Однако, Богу видимо было угодно, чтобы Вам пришлось поработать у нас. Мы имеем вакансию по Вашему профилю и располагаем рядом рекомендаций по Вам со стороны уважаемых и ценимых нами людей.
; А кто обо мне так отзывался? – попытался я вступить в этот монолог.
; Не стоит перебивать меня. Все что нужно Вам сейчас знать, я скажу сам, а то, о чем Вам сейчас знать не стоит, Вы узнаете в свое время или, возможно, не узнаете никогда. Но это послужит только на пользу.
; Извините, пожалуйста, за мою неуклюжую попытку. Банковская привычка проявлять заинтересованность. Дурацкая, наверно, привычка.
; Итак. Не буду убеждать Вас, что все эти рекомендации благоприятные. Напротив, некоторые характеризуют Вас весьма с сомнительной стороны. Так что, не обольщайтесь по поводу своих выдающихся душевных, практических или научных качеств. Но, основываясь на этих отзывах, мы можем реально себе представлять Ваши сильные и слабые стороны, координировать и контролировать их. Людей же с неподмоченной репутацией сейчас либо нет, либо они, что называется, импотенты и в деловом, и в человеческом плане. Так что постарайтесь не комплексовать по поводу своего «темного прошлого». Для начала порученная Вам работа не будет выходить за пределы того, чему Вас пытались научить на военной кафедре в институте (а Вы-то еще там всякие забастовки и протесты на комсомольском поприще устраивали), и Ваших банковских и журналистских навыков. Не будет для начала никакой особой секретности, а в этом здании в ближайшем году Вам предстоит бывать крайне редко, как и вообще и в Питере, и в Москве. Заработок у Вас будет не столь высокий, как в банке. Кстати, сколько Вы зарабатывали в среднем?
Я понял, что и это может и должно оказаться проверкой моей искренности. Уж о моих-то доходах они знали точно, если работали с моей последней «крышей».
– Ну, около пяти тысяч долларов в среднем получал, иногда больше, а меньше редко, – сказал я достаточно чистосердечно и в целом не наврал.
; В общем-то, ничего особенного, но у нас для начала Вы будете получать раз этак в десять – пятнадцать меньше, в долларовом эквиваленте в среднем пять сотен в месяц, со всеми премиями, накрутками, выслугами и прочим. Об этом не мне Вам рассказывать, в институте-то Вас чему-то учили на военной кафедре. Но условия для работы, возможность содержать семью и спокойно жить у Вас будут. Служите. Проявляйте себя, защищайте диссертацию, слушайте старших – и все у Вас пойдет как по маслу. И звания, и деньги, и уважение, и положение в обществе, – на минуту мой собеседник прервал свои монолог, отвлекшись на телефонный звонок с красивого гербового телефонного аппарата (другие телефоны во время нашего разговора нас не беспокоили, хотя и было их много. Видимо, работу с кадрами здесь почитали весьма высоко). Я поимел возможность на секунду отвлечься от внимания к словам собеседника и погрузиться в свои мысли. Думал же я о тех накоплениях, что мне удалось сделать за время банковской карьеры и о притязаниях своей «крыши».
Как бы отвечая на мои подспудные мысли, Сергей Александрович продолжил свою беседу со мной, несколько изменив направленность.
; Ваши проблемы и заморочки с Вашей «крышей» мы возьмем на себя при условии, что Вы добровольно откажитесь от того, что указано в этом списке, – и он протянул мне объемную компьютерную распечатку, где было указано если не все, то очень многое из того, что в последние годы я привык считать своей собственностью.
; А то, чего здесь нет, можно оставить? – спросил я, выражая тем самым свое безоговорочное согласие с этим условием и для того, чтобы потянуть время, так как не видел чего-то значимого, что не было охвачено этим всеобъемлющим списком.
; Можете оставить, и даже более того. Московская квартира, которую Вы ловко переоформили из банковского залога сибирских мехопромышленников на себя, также останется за Вами. Она Вам сейчас может пригодиться по службе, и Ваши товарищи также смогут ею воспользоваться. Если Вы не будете против.
; Конечно же, пусть пользуются сколько угодно. Да это и не я ее переоформил, – сказал я несколько потерянно. – Это мне благодарные сослуживцы сделали, когда сами поболе получили.
; Это неважно, – снова прервал меня Сергей Александрович. – Впрочем, Ваше согласие вещь в этом случае весьма условная. Потерять все это Вам все равно бы пришлось. Но не согласись Вы добровольно с чем-то, и вопрос Вашей работы у нас рассматривался бы уже по другому, и в худшей для Вас форме.
; Я сразу же почему-то так и подумал, – сказал я с некоторым облегчением.
; Мы не сомневались в Вашей сообразительности и Вашей сговорчивости. Иначе нам не о чем было бы с Вами говорить. Сейчас же Вы придете в соседний кабинет, где поработаете над заполнением анкет и форм. Наш допуск – вещь весьма серьезная, для Вас же в первую очередь. Поэтому лучше не шутите и не лукавьте. Закончите – снова зайдете сюда. По коридорам и кабинетам не перемещайтесь. Туалет и умывальник за дверью в том кабинете, где Вы будете сейчас работать. Там же будет приготовлен обед, Вы ведь проголодались, конечно?
; Да. И достаточно сильно, – подтвердил, и эту догадку моего собеседника.
; Я думаю, что за пару часов Вы справитесь. Во всяком случае, у меня следует быть не позднее шестнадцать тридцати. Все.
Он нажал какую-то кнопку на столе и в кабинет вошел прапорщик (первый человек в форме, которого я увидел в этом доме). Он сопроводил меня в соседней кабинет, где меня ожидало все то, о чем мне сказал Сергей Александрович. Когда же я увидел и оценил объем бумаг, которые мне предстояло освоить, сразу понял, что на размышления и самокопания времени у меня не будет.
; Что же, все это к лучшему, – подумал я. И спешно принялся за еду, а потом и за заполнение всех этих анкет-самодоносов, как их справедливо и очень метко окрестили в нашей стране.
Ровно в шестнадцать тридцать я в сопровождении того же (или другого, я точно не запомнил его) прапорщика вернулся в кабинет Сергея Александровича. Он принял от меня солидный фолиант моих деловых излияний, и прочего, написанного от души, но через силу. И снова пригласил меня присесть.
; Теперь мы займемся Вашим допуском и оформлением на службу в группу финансового контроля Министерства обороны России. Вам же в это время (а это от четырех до шести недель) надлежит отправиться в Петербург и выполнить работу по передаче предметов из оговоренного списка, в соответствии с прямыми указаниями, которые Вы получите от известного Вам Сергея Николаевича Смирнова.
; А как я его найду? Ведь мне появляться на работе уже, пожалуй, не стоит.
; Вы остановитесь в Петербурге на нашей квартире, и Сергей Николаевич будет сам регулярно объявляться у Вас.
; Ну, со всеми этим юридическими тонкостями, я думаю, мы справимся достаточно быстро. Нужно дней пять максимум.
– Это будет не единственным Вашим заданием в Петербурге. Об этом также распорядится полковник Смирнов. Старайтесь все выполнять наиболее быстро и точно, даже буквально. А сейчас можете быть свободны.
Он поднял телефонную трубку и снова кого-то пригласил. На этот раз это был не незнакомый прапорщик, а Пашка.
С ним вместе мы и вышли из дома, который с утра был мне еще совершенно безразличен, а сейчас, через несколько часов, стал местом службы на ближайшие несколько лет. Я был переполнен впечатлениями. А в таком состоянии я предпочитаю сохранять молчание. Я и молчал, лишь изредка роняя «да» и «нет» на пашкины вопросы, иногда невпопад.
Дома же у Пашки ласковые струи душа смывали с меня дневную усталость, а вместе с ней и проклятия недавней моей жизни. Многое теряя материально, я был несказанно рад этому и готов был, казалось, отдать еще больше, если бы у меня чего-то было. После этого мы нашли в себе силы добить вчерашнюю бутылку «Московской» и почти сразу же я провалился в сон, с тем, чтобы уже в половине седьмого утра отправиться в обратный путь из Москвы в Питер. С новыми надеждами и новой жизнью, значение которой я представлял еще весьма смутно.