«Добром же деятельным следует признать терминус-тексты, разрывающие связи, рубящие линки, разводящие врозь параллели, прививающие ненависть к цитированию, да и к сочинительству как таковому. Тексты-партизаны, пускающие под откос информационные паровозы, тексты-сусанины, заводящие в болото полчища постмодернистских оккупантов, фаготексты, тексты-камикадзе...»
Павел Афанасьев,
«Рулинет. Наброски некролога».
«Идея текста-камикадзе вполне актуальная, поскольку все тексты поэтические вообще тексты-самоубийцы, появившись они тут же умирают на бумажной или интернет странице. Можно довести это до логического конца и создавать самоуничтожающиеся тексты, самостирающиеся и т.д.»
Сергей Бирюков,
реплика в ходе сетевой сессии
на тему «Текст-камикадзе».
Одним из древнейших проявлений текстового самопожертвования можно считать словесную перебранку. В старину поединок двух вражеских группировок начинался с произнесения бранных слов в адрес друг друга. Противники распаляли свой воинственный пыл посредством взаимных оскорблений, переходили на ругань и с боевым кличем скрещивали оружие. Впоследствии слагались песни, былины, легенды и другие текстовые свидетельства о происшедшем. Только та словесная вакханалия, являвшаяся психологической прелюдией к бою, оставалась «падшей» на поле брани, которое после битвы, как известно, принадлежит мародерам. Саморазвивающийся текст в данном случае буквально погибал в момент своего наивысшего расцвета, преобразуясь в эмоциональную победную субстанцию в головах сражающихся. Остается только представлять, какая смысловая какофония складывалась в мозгодробительном месиве великих сражений. Подобное поведение текста можно вполне считать самоотверженным, достойным такой номинации как ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ.
Еще одним из вариантов самоуничтожения текста с целью обретения высшего смысла является лингвотеррористический акт по отношению к собственному автору. В процессе создания литературного произведения динамика его внутреннего развития подводит содержательную часть к непредсказуемой развязке. Текст возобладает над автором, идентифицируется с ним и воплощается в мыслях о необходимости летального исхода для достижения соответствующего финала. Не стоит путать данную ситуацию с пресловутыми «муками творчества» доводящими порою до суицида. В нашем варианте автор идет на осознанный, досконально продуманный поступок. Совершая акт самоуничтожения, он приговаривает текст к ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ через непостижимость его истинной сути.
Примером подобного текста-камикадзе может служить посмертное послание американского художника Рея Джонсона, вписанное им в историю под названием «Пятница,13» (или «Rayocide») на водной глади морской гавани. Даже его самые близкие друзья и партнеры соглашаются, что Джонсон тщательно планировал свою смерть. Он осуществил этот артефакт после длительной подготовки, сформулировав его как персональный выход в «ничто». За десять лет до совершения этого необъяснимого заплыва он нарисовал схему своего последнего пути. Прыгнув в воду с высоты не представляющей опасности для жизни, он вполне мог достичь противоположного берега, но судя по всему, плавал кругами до изнеможения, оставляя таким образом непереводимое сообщение на воде. Перед своим последним выходом из дома, он устроил внутри своего жилища настоящее предписание из собственных работ к совершаемому поступку. По сути дела это была зашифрованная во всем его творчестве идея осуществления НЕВОЗМОЖНОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ.
Надо помнить, что текст-камикадзе – это прежде всего атакующий текст. Его основная цель не самоистребление, а достижение максимальной выразительности жертвенным путем. Инструментом воплощения текста-камикадзе, как правило, является его автор, который выполняет роль своего рода машины уничтожения, пилотируемой собственным творческим посылом. Таким образом текст-камикадзе в головной кабине автора-истребителя атакует позиции здравого смысла, которые определяются ориентирами: чувство меры, целесообразность, логика. В результате подобного действия погибают все три задействованных компонента: текст, автор и атакуемая цель. Остается лишь ГИБЕЛЬНЫЙ ВОСТОРГ, не поддающийся описанию.
Наиболее типичным примером подобного текста-камикадзе в новейшей истории можно считать последнее стихотворение Юкио Мисимы, которое он должен был написать своей кровью согласно самурайскому обычаю перед совершением харакири. Когда ему протянули бумагу и кисточку, он произнес: «Это мне не понадобится». После чего трижды прокричал: «Да здравствует император!» и вписал победную строку кинжалом поперек своего живота. Наверняка необходимые предсмертные строки уже созрели в воспаленном сознании Мисимы на момент совершения харакири, но текст-камикадзе остался верен выбранному пути – он погиб вместе с автором. Этот белый лист перед вспоротым животом Мисимы хранит больше информации, чем любой другой знаконасыщенный документ.
Интересно проследить траекторию, по которой текст в данном случае шел в свою последнюю атаку. Все литературное творчество Мисимы является своеобразной преамбулой к финальной сцене его жизни. Захватив с группой единомышленников военную базу Итигая, он собрал во дворе ее всех солдат гарнизона, и, взобравшись на парапет, жестикулируя рукой в белой перчатке, начал произносить заранее подготовленную речь. Однако, его никто не слышал, так как голос заглушался парящими над базой полицейскими вертолетами. Так и не закончив речи, Мисима вернулся в комнату, где и совершил харакири. Таким образом текст убедил своего автора в бесполезности высказывания, вынудив его на самопожертвование во имя достижения СВЕРХТЕКСТУАЛЬНОГО СМЫСЛА.
В эпоху информационного взрыва имеет смысл говорить о тексте-камикадзе массового поражения. Проникая одновременно в подсознание большого количества людей, подобный текстовый заряд действует независимо от их индивидуальных воззрений. По сути дела начинается неуправляемая цепная реакция, общественное мнение взрывается огнем противоречивого негодования, сметающим на своем пути устоявшиеся смысловые конструкции. Зачастую после подобных текстовых атак сносит «башню» у всего человечества. Не исключено, что внедряясь в мозг читателя, данный терминальный «самопал» так же может оказаться не единожды смертоносным, стоит только его иррациональному ядру подвергнуться бомбардировке информактивных корпускул.
Идея самопожертвования текста актуальна именно на сегодняшний момент. Темпы развития новых технологий не оставляют сомнения в том, что в скором времени считывание информации в момент ее уничтожения станет вполне заурядным процессом. Последние достижения в области биогенной инженерии указывают на приближение эры телесного универсума, когда физиологическая оболочка человека, лишившись ауры неповторимости, будет иметь сугубо утилитарное значение. Таким образом некоторые героические аспекты самопожертвования утратят свой патетический потенциал. Многократное использование авторской телесной капсулы, с последующим ее восстановлением, позволит моделировать различные текстуальные катаклизмы в ходе смыслосокрушающих действий. Однако при этом исчезнет флер осуществления невозможного. Не исключено, что в той ситуации формы поведения текста-камикадзе изменятся. Например, разрушительная энергия нескольких лингвопластических сгустков может быть направлена на взаимное уничтожение, в результате которого возникнут новые семантические модели.
Именно сейчас мы можем сделать внушительный экзистенциальный задел для доселе немыслимых интерпретаций, вдохновив свои текстотворения на «последний и решительный» ВЫХОД ЗА ПРЕДЕЛЫ СУЩЕСТВОВАНИЯ.