БЕРЁЗОВАЯ РОЩА
1.
Ещё с шестидесятых годов позапрошлого века Дмитрий Иванович Менделеев, занимавшийся очень многими научными предметами, начал обращать внимание на производство лаков и красок, которое в России было развито слабо и питалось народными кустарными и природными промыслами.
Широта натуры учёного, его общественные черты характера неизбежно свели его с большой когортой русских художников. Он часто консультировал их по химии красок. Но сблизился с ними всерьёз на основе своего влечения к русскому искусству.
Нужно заметить, что русское изобразительное искусство в те годы становилось истинно народным, так как впитывало в себя реалистические народные традиции, а вместе с тем и критическое отношение к действительности.
Наиболее тесная дружба связывала учёного с передвижниками – так как он по характеру своему тяготел к талантам, вышедшим, как и он сам, из демократических слоев русского народа…
В середине 1870-х годов Менделеев сблизился с Архипом Ивановичем Куинджи, человеком оригинальным, так же, как и сам Дмитрий Иванович, не любившим высшего общества. Многое в чертах характера учёного и художника было общим, и Куинджи был для Дмитрия Ивановича одним из самых желательных собеседников. Он любил не слишком шумные вечера с большим числом товарищей-художников, но с удовольствием приходил к Менделееву и просто так, поговорить, сыграть партию-другую в шахматы. Известен даже фотоснимок, где запечатлены два великих мужа России в момент захватывающей шахматной партии…
2.
Летом 1877 года Архип Иванович, известный русским любителям искусства по картинам «На острове Валааме», «Чумацкий тракт», «Забытая деревня» и по картине «Украинская ночь», выставленной в прошлом году на Пятой Передвижной выставке, переживал часто случавшийся в его жизни период разочарования и хандры. Внезапно он, кажется, заболел, никого не хотел видеть, не впускал к себе ни друзей, ни докторов.
Вскоре он поехал в Финляндию, купил там маленький разборный и складной домик и поселился в нём на берегу залива вблизи одной из тамошних мыз.
Домик едва вмещал самого Архипа Ивановича – можно было лишь прилечь. Хозяин домика никого к себе не подпускал, и ночью иногда поднимал откидную крышу, чтобы посмотреть в сторону случайного шороха или другого шума.
Исключение он делал лишь для старика-финна, который по договорённости приносил ему каждый день хлеб и молоко. В остальном он отказался от всех признаков цивилизации. Мало того, он сбросил с себя всю одежду. Отбывал свою хандру в костюме Адама…
Когда до Петербурга дошла весть о странном поведении Архипа Ивановича, Менделеев немедленно поехал на берег Финского залива, где обитал Куинджи, разыскал его и без лишних разговоров забрал его с собой, поручив одному из своих помощников доставку домика в Петербург.
На следующий день поезд мчал обоих друзей по Николаевской железной дороге. К вечеру они были уже в Боблове…
Приехав и проводив Архипа Ивановича спать, Менделеев собрал домашних и приказал им спрятать в доме все карандаши, чернила и даже уголь, чтобы Архипу Ивановичу не вздумалось рисовать…
3.
В живописной низине под Бобловским холмом с южной стороны есть обширное место, которое жители деревни издавна называли «Сечей».
Сеча поросла дикими кустами ольхи с частыми солнечными полянами, покрылась густыми, кое-где никогда не кошеными травами. В самом деле, косить траву здесь трудно – что ни взмах косы, то, срезав сноп шуршащих лесных колокольчиков, обязательно угодишь в сухой сучок или корягу, а то и в обгорелый пень. Но всё же раз в лето и сюда добирались косцы колхоза имени Менделеева, а затем рабочие совхоза «Динамо», когда заготавливали на зиму сено…
Каждым летом буйно вырастает на Сече малиновая толпа высоких стеблей иван-чая, или, по-научному, кипрея. Иван-чай любит селиться там, где сухо в почве сверху и влажно внизу, где даёт ему хорошую золу обгоревшая растительность. Вот он и селится охотнее всего и красуется в тех местах, где был лесной пожар или горели костры лесорубов.
Тут и там на Сече можно споткнуться о старые трухлявые берёзовые пни, которые давно обросли земляникой и заселились крупными и мелкими рыжими лесными муравьями.
Сечу редко посещают люди. Лишь порою собирают ягоды и грибы или пасут скот. Иногда забредают в ночном спутанные лошади. Зато здесь с удовольствием гнездится всякая пугливая птица, и весной на луговинках поднимается весёлый галдёж сорок и тоскливый писк чибисов.
Под осень солнечные поляны на Сече становятся ярче и светлее. Золотой наряд одевают молодые берёзки. Кочки на полянах желтеют земляничным листом и рдеют гроздьями крупной и крепкой другой лесной ягоды – брусники. Берёшь бруснику, ощущая кончиками пальцев прохладу ягод, а сбоку на тебя с тревогой смотрит лесная птица и тенькает тоненько, как будто звонкие капли падают в лесной ручей: тень-плим, тень-плим!..
4.
Больше ста лет тому назад на месте сегодняшней Сечи шумела царственная берёзовая роща.
Редко стоящие, ослепительно белые берёзы были невысоки, потому что почва в этом месте зыбковатая, подзолистая. Часто вокруг выходят небольшие, едва заметные ручейки, теряясь снова в небольших лужах или болотцах. Поодаль гремит по камушкам ручей покрупнее, устремляя бег к текущей где-то неподалёку, за лесом, реке Лутосне.
Берёзы выбрали места, где немного посуше. Они стояли, как красивые и здоровые деревенские замужние бабы, которые вверх не растут, потому что это никому не нужно, а только полегоньку полнеют – добрый знак спокойствия, силы и здоровья.
Берёзы подставляли солнцу круглые бока, розовели на восходе и краснели к закату, золотились в яркий полдень, снежно белели в вечернем сумраке.
Порою в роще встречались небольшие заросли ольховых кустов и ивняка, но они только окаймляли величие густолиственных могучих берёз, между которыми зеленела молодая трава и желтели звонкие бубенчики купавы.
Чисто и светло было в берёзовой роще, как в самом добром сне, из которого уходить не хочется…
Такой увидел подмосковную рощу петербургский художник, южнорусский мариупольский уроженец Архип Иванович Куинджи, когда он впервые приехал в гости к Менделееву в клинскую усадьбу Боблово.
Роща неизбежно лежала на маршруте прогулок бобловских жителей, и её никак нельзя было обойти. Через неё лежал путь на реку Лутосню и дальше, через мельницу, в уютное сельцо Дубровки, именьице соседей – наследников декабриста и сельскохозяйственного деятеля Дмитрия Александровича Давыдова…
5.
Наутро Дмитрий Иванович поднял Куинджи и отправился с ним на прогулку. Они сошли с галереи, миновали сиреневую аллею и по деревенской улице, уютно заросшей нежнозелёной муравой, спустились к лугу. Здесь, словно заплутавшееся стадо овец, в густой траве лежало несколько больших, окатанных временем и дождями гранитных валунов. Впереди возвышалась стеной, поднимаясь макушками над лугом, прозрачная берёзовая роща, окаймлённая курчавым ольховым кустарником. Погрузившись в тенистый сумрак кустовья, Дмитрий Иванович с минуту шёл впереди, отмахиваясь от назойливых слепней, раздвинув обеими руками последний ольховник и остановился, Он обернулся к спутнику и приглашающим жестом, будто сам был хозяином художественной мастерской, взмахнул рукой:
- Взгляни, Архип Иванович!..
Куинджи подошёл к нему, стал рядом и – ахнул от неожиданности.
Перед ним расстилалась широкая, яркая солнечная поляна. Над нежнозелёным ковром травы ослепительно-белыми колоннами встали зеленокосые красавицы-берёзы. Они разбредались во все стороны и белели повсюду, куда доставал взгляд, и даже чудились далеко в стороне, в голубоватой тени молчаливо и ревниво глядящих ивовых и ольховых зарослей. То в одиночку, то группами по два и по три дерева берёзы словно собрались на какой-то весёлый и ласковый деревенский праздник. Казалось, что стоит только прозвучать пению пастушьего берестяного рожка, как всё вокруг закружится, замелькает, запляшет…
- Что, брат Архип Иванович, каково? – хитро улыбаясь, посмотрел на Куинджи Менделеев…
Куинджи несколько секунд стоял, словно заворожённый необычайным хороводом берёз. Потом, ни слова не говоря, он сбросил городские туфли, и, оставшись босиком, сделал шаг в берёзовое царство. Он шёл по мягкой, ласково холодящей подошву траве и не мог остановиться. Он шёл, осторожно ступая, словно боясь помять траву, подходил к берёзам, трогал ладонями гладкую словно литую, бересту, обнимая стволы и поднимая глаза и тёмную курчавую бороду к их зелёным и густым кронам. Порою низко опускавшиеся струистые ветви касались его темноволосой крупной головы, и он вздрагивал в радостном возбуждении…
Куинджи обошёл поляну кругом, и всё это время за ним, уже тревожась за него, следовал Дмитрий Иванович…
Они долго ещё бродили по роще, и, наконец устав, вышли на узкую, поросшую травой, дорогу, которая вела к Боблову.
Дорога казалась расселиной в сплошной массе деревьев и кустов. Так что непонятно было, как по ней могла проехать крестьянская телега. Видимо, ездили тут, почти задевая за стволы берёз и встречающихся кое-где елей. По этому лесному ущелью, звенящему разноголосицей птиц, украшенному по сторонам травой иван-да-марьи и фиолетовыми колокольчиками, Менделеев и Куинджи добрались до опушки и вышли снова к тем же древним валунам, лежащим посреди луга. У валунов расположилось уже на полдневный отдых пришедшее с другого луга деревенское стадо.
Пастух, с любопытством осмотрев босоногого барина, несущего в руке башмаки, поклонился Менделееву и поздоровался:
- Доброго здоровья, Дмитрий Иванович!..
Он долго провожал их взглядом, до тех пор, пока Менделеев и Куинджи не вошли в деревню, исчезая за крытыми соломой бобловскими избами …
6.
Придя в дом, Архип Иванович несколько раз порывался найти карандаш или уголь, но Дмитрий Иванович наотрез отказался дать ему бумагу или пишущий инструмент. Он приказал Архипу Ивановичу бросить всё и отдыхать, ни о чём не думая. Куинджи в конце концов смирился, замолчал и вышел на улицу. В следующие дни он часами лежал на траве за галереей, в тени огромного дуба и неподвижно смотрел в одну сторону, думая о чём-то…
Через несколько дней необходимость заставила Менделеева уехать из Боблова, и Куинджи уехал вместе с ним в Петербург…
Прошло полтора года… На очередной Седьмой Передвижной выставке Куинджи показывал три своих новых картины: «Север», «После грозы» и «Берёзовая роща». Первые две картины поражали зрителей суровостью и особо мощным и мрачным величием природы.
Картина «Берёзовая роща», наоборот, словно распахивала широкую дверь в невероятно солнечный, радостный и доступный мир русской природы, приглашая войти и радоваться вместе с художником яркому солнцу, мягкой зелени трав, тонкому звону ручья и белому сиянию выпуклых берёзовых стволов…
Картина «Берёзовая роща» стала одной из самых популярных в русском обществе. Удивила она и заграницу. Нельзя, конечно, утверждать, что Куинджи изобразил на ней именно бобловскую рощу. Творческий процесс истинного художника не допускает простого копирования действительности. Сюжет картины – только момент, подсказанный самой природой, повод к размышлению и творческому воплощению. Другое дело – как художник распорядится этим моментом и материалом…
7.
После того, как в 1880 году Архип Иванович выставил единственную картину «Ночь на Днепре», Менделеев не смог удержаться, чтобы не обратить внимание общественности на новаторское значение пейзажа Куинджи. Именно в такой момент в газете «Голос» появилась его статья «Перед картиной Куинджи»…
От темы «Берёзовой рощи» Куинджи не отказался и в дальнейшем. Он возвращался к ней снова и снова, делал по заказам повторения и видоизменял по своему желанию, постоянно видя и ценя в ней олицетворение полюбившейся ему русской природы…
В 1880-х годах Архип Иванович ещё более сблизился с Менделеевыми, особенно, когда в Боблове появился другой дом. Он стал здесь своим человеком, дружил с детьми Дмитрия Ивановича, консультировал молодую жену учёного – художницу Анну Ивановну. Он часто приезжал в Боблово просто отдыхать, не привозя, по уговору с Дмитрием Ивановичем, ни красок, ни карандашей.
Но иногда приступы хандры повторялись. Однажды он забрал свой маленький финский домик, погрузил его на поезд и с пересадками и перегрузками доставил его в Крым, где не мог его достать Дмитрий Иванович.
Здесь, в Крыму, он купил маленькое именьице на деньги, доставшиеся после продажи его олеографий с картин. Он намеревался на этой земле поселить и своих петербургских друзей.
Здесь продолжалась та же прибрежная эпопея. Куинджи в отдаленном месте на побережье устроился на отдых, не подпуская к своему домику никого, так же, так и прежде, засев в нём на два месяца в диком обнажённом виде, не прикрываясь ничем. Изредка он купался в море и затем сушился на берегу.
Но местные жители – крымские татары, узнав, что он хорошо владеет татарским языком, стали приходить к нему, чтобы посоветоваться по своим делам и нуждам. Архипу Ивановичу пришлось изменить своим привычкам и помогать местным жителям разными советами. Они, уважая его роскошную чёрную бороду, даже были склонны видеть в нём отшельника, дервиша, старца-мудреца.
Даже мулла, старый седобородый татарин, нанёс однажды Архипу Ивановичу свой визит. В это время Архип Иванович сидел в неодетом виде и что-то читал у домика. Мулла слез с лошади и, привязывая её к ближайшему деревцу, с почтением поглядывал на обнажённого отшельника. Решил, что если хозяин-мудрец ходит в таком виде, даже без халата, то значит так нужно сделать и ему, гостю. Чтобы не отстать от него и угодить ему, мулла стал степенно, с достоинством раздеваться, пока не снял с себя всё, в чём был одет. Только тогда он с тем же почтением приблизился к Архипу Ивановичу, поприветствовал его и приступил к беседе. В таком виде они просидели рядом и проговорили до заката солнца. После чего мулла торжественно оделся, и собеседники расстались, довольные друг другом.
На втором месяце крымского отшельничества Архип Иванович заскучал по своим северным друзьям. Тогда, чтобы успокоить себя, во время одной из прогулок в горах он нашёл большие отдельные камни-глыбы и написал на них имена тех друзей, кого бы он пожелал посетить в Петербурге. В числе этих имён были Крамской, Ярошенко и, конечно, Менделеев. После этого в те дни, в которые он обычно ходил к ним в Петербурге, он стал ходить и к этим камням. В субботу, например, он шёл к Ярошенко, в воскресенье - к камню Крамского, а по средам, по привычке – к камню Менделеева. Садился у камней и беседовал в ними. К осени он излечился от своей необычной болезни и вернулся в Петербург, где с новой энергией занялся своим любимым делом жизни…
До последних дней жизни Дмитрий Иванович Менделеев сохранил дружбу с замечательным, весьма своеобразным по характеру и по творчеству художником…
7.
Березовая роща под бобловским холмом до наших дней не сохранилась. Она исчезла в 1890-х годах, когда попала в руки купцов-лесоторговцев. Поэзия русской природы тогда уступила место капиталу….
В апреле 1918 года русский поэт Александр Блок, вспоминая об этом времени и об этом хорошо знакомом ему месте, так писал в своей неоконченной повести «Исповедь язычника»:
«… Кустарник поредел, и дорога, незаметно поднимаясь, пошла сечей, по которой торчали там и сям высоко спиленные и иногда опалённые берёзовые пни. Между ними стояли болотца, а над всей сечей сгибались тощие сеянцы. Я сразу почувствовал в этой дороге что-то любимое и забытое и стал думать о том, какие здесь будут летом высокие злаки, жёлто-синие ковры Иван-да-марьи и розовые облака Иван-чая!!.»