Признание

       
    Завтра она непременно откроется ему. Нет никакой уже мочи терпеть!
    Придя с работы, сразу же прошла в свою комнату и закрыла дверь изнутри. Мать – женщина в летах, недавно вышла на пенсию, приготовила вкусный ужин и ждала дочь. Заметив, что с дочерью творится неладное, она немного «поклевала» и налила чай. Ладно, пусть пропадает рыба, но чай-то всегда вместе пили! Подошла к двери, немного постояла, дернула ручку, встревожено позвала дочь:
- Женя, Женечка! Чай остывает!
- Пей, мам! Я позже.
       В тусклом свете лампы под зеленым абажуром девушка торопливо перелистывала дневник, которому она доверяла самое сокровенное в течение многих лет. Нет, здесь этого нет. Забыла, забыла! Она ведь переложила, перепрятала в другое более надежное место от мамы, у которой мания: выдать поскорее дочь замуж. Поэтому в отсутствие Женечки она старательно роется в ее записях, разгадывая нескладные закорючки. Вдруг наткнется хотя бы на имя суженного, его телефон. Тогда она обязательно позвонит, чтобы поторопить того со свадьбой. Вот и сейчас у двери толчется, хотя и старается вести себя осторожно, а все равно слышно, как переступает с ноги на ногу и тяжело вздыхает. Пусть. Мать считает: Женечке фатально не везет. Девушка юна и смазлива, небольшого роста, фигуристая, ухоженная, а личного счастья не было, и нет.
    Женечка сбросила с полки несколько толстых книг. Каждую из них перетрясла. На полу оказался лист бумаги сложенный вчетверо. Нашелся. Девушка села за стол поближе к лампе, взяла карандаш, развернула и зашевелила пухленькими губками:
«Зря ты делаешь вид, будто знаешь меня недавно. Я все помню. Мы познакомились в институте. Ты был намного старше меня. Вскоре исчез, кажется, перешел на заочное. Сразу спросил номер телефона. Получилось так обыденно, спокойно, без пошлых смешков и двусмысленных разговоров. Мимоходом, как закурить. Странно, но это и понравилось больше всего. Позвонил через месяц. Долго говорил по телефону, хотя никогда не отличался разговорчивостью. А тут болтал о какой-то ерунде. Я слушала. Не понимая ни слова, я слушала твой голос – звонкий, далекий, искаженный какими-то шумами, притягательный. Мы договорились о встрече на важный для меня день: надо было куда-то бежать с кем-то встречаться, началась сессия. Я забыла, я отказалась от всего.
    Делал все уверенно, умело, неторопливо, словно давно меня знал. Но уже тогда я испытала какое-то мучительное, изнуряющее, опустошающее чувство. Ты все-таки бросил меня, когда в дешевый номер гостиницы запоздало въехала замороженная бутылка шампанского.
    Через пять лет мы встретились. И мое мучение возобновилось с небывалой силой. Я не могла находиться с тобой в одном офисе, ведь ты то делал неприступный вид на людях, то мило улыбался, разговаривал не о том, если мы случайно оставались наедине. К моей внутренней «язве» прибавилась другая проблема. От той твоей давней размеренности не осталось и следа. Стал суетлив, мелочен. Неприятно хихикал, нехорошо поглядывал в мою сторону, делал намеки. Хотела поговорить с тобой, но ты стал другим. Когда я убедилась, что не смогу ничего изменить, начала писать это письмо. Переписывала его десятки раз. Здесь сначала ругала тебя, потом жалела и ругала себя. Но главного не поняла. Отчего моя боль все острее, отчего ты уже не тот, каким был раньше? Отчего не принимаешь, сторонишься меня? Да, после тебя у меня были другие мужчины. И каждого из них сравнивала с тобой. В каждом пыталась разглядеть, что-то неясное, неуловимое, так похожее на тебя: мелкие морщинки, какой-нибудь жест, походку или выражение лица. Словом, хоть что-то, что могло бы воссоздать тебя по частям, что могло бы примирить меня с ними. Видишь, я пытаюсь быть откровенной. Знаю, и ты с кем-то вечера коротал. Хочу правдивых, понятных между нами отношений. Ведь были белые вафельные полотенца, фрукты и вино на журнальном столике, моя и твоя одежда, брошенная на одном стуле. Теперь этого нет, и, наверное, уже не будет. И не надо! Я выговорилась, или выписалась, не знаю как правильнее. Теперь ты все знаешь, и делай, что хочешь» (последние три слова зачеркнуты два раза).
    Женечка нервно погрызла кончик карандаша и, немного подумав, что-то написала на месте зачеркнутых слов. Взяла новый листок и начала набело переписывать письмо шариковой ручкой. Завтра на работе она улучит удобный момент и передаст свое послание. Переписала, спрятала в толстую книгу, выключила лампу, разделась и легла в постель.
А в это время на другом конце города в однокомнатной квартире на пятом этаже стояли на балконе двое. Он – мужчина видный, высокий, с крупными чертами лица, чернобровый. Она – изящная круглолицая блондинка. Смеркалось. Чернобровый курил и жаловался блондинке:
- Я устал от ее навязчивости, она измучила меня, я не могу нормально работать.
- Скажи начальнику, - посоветовала блондинка.
- Это лишнее, Машуля. И так в коллективе некоторая нервозность…
- Ах, как я понимаю тебя! Хочешь, я пойду и сама ей патлы повырываю?
- Что, что ты! Девушка просто немного запуталась. Как-нибудь вырулим.
- Ага, а то я баб не знаю! – качая головой, возмущалась Машуля. – затащит в кровать…
- Этого быть не может! – отрезал мужчина. – Послушай, ведь я тебе открылся, признался во всем. Как ты после этого можешь такое думать?
- Как я тебя понимаю, Гриша! Ты молодец, другой бы скрывал, и неизвестно, чем бы все это закончилось. Но сидеть сложа руки в этой ситуации, или попускать развратной девице никак нельзя! Скажи ей, что ты женат, у тебя семья, она должна понять!
- Я думал об этом. Надо бы не прямо в лоб, а помягче…
- Что там мармеладничать! Ей мужиков других мало? Почему она тебя выбрала?
- Не знаю, Машуля. Женщины такой народ, непредсказуемый. Их мышление не укладывается в рамки обычной логики…
- Не обобщай!
       На балкон вбежала светлоглазая, веснушчатая девчушка лет семи и дотронулась до женщины. Та обернулась, всплеснула руками, погладила ее по голове и ласково проговорила:
- Дочка, тебе уже давно пора спать! Беги, укладывайся, а нам с папой поговорить еще надо.
     Ночью Женечка вскочила, вытряхнула из книги все то же письмо, долго его перечитывала, зачеркивала какие-то слова, потом снова переписывала. Она легла под утро, но больше не сомкнула глаз.

       г. Сызрань июнь 2005г.