На крестьянском подворье деда Захара было очень много жителей. Мирно уживались между собой и птицы, и коровы с бычками, и овцы с барашками, и ещё множество разной живности. Особенно все любили курицу Лукерью, она знала столько всяких историй, что и не пересчитать. По вечерам, когда все готовились ко сну, малышня собирались вокруг тети Луши, и просили рассказать что-нибудь.
Всё малолетнее хозяйство: цыплята, крольчата, телята, ягнята, котята, утята, щенята и даже мышата рассаживались поближе к курочке и ждали новую историю.
Тётушку Лукерью не надо было долго уговаривать. Любила она всех малышей, всех цыплятками своими звала, и с удовольствием сказки рассказывала.
Рассказка первая: о доброй памяти
- Когда-то очень давно, я сама ещё была цыплёнком, рядом с нашим курятником рос огромный старый дуб. Там жила такая же старая и мудрая птица.
Кажется, она знала всё на свете. А добрая какая была, ласковая! Всем помогала, чем могла. Кого-то полечит, кого-то просто выслушает, а кому-то совет добрый даст. Птица эта, сова Пелагея, седая совсем была, не вылетала из дупла надолго, поэтому к ней старались почаще в гости ходить, проведывать. Не скучала бабушка Пелагея.
А на соседней берёзе жила молодая ворона Ося. Ох, и вредная была особа, любила всем пакости делать. Вороватая она была, чуть дед Захар зазевается, забудет окно прикрыть, она - тут как тут. Ну обязательно что-нибудь украдёт. А то и все наши кормушки переклюёт. Вы не подумайте, ребятки, не жалко нам было, но ведь нужно разрешения спросить. Правильно? – обратилась тётя Луша к своим слушателям.
Все ребятки дружно закивали головками, соглашаясь с курочкой.
- Так вот! Ворона та ещё и склочницей была изрядной. Ох и любила посплетничать. Подслушает чей-нибудь разговор, да перевернёт его вверх ногами, и пошла каркать на весь двор. Поначалу-то сколько уж нас переругалось из-за неё, пока поняли, что эту балаболку не надо слушать. Решились мы прогнать её совсем, пускай, думаем, улетает подальше от нас, да не портит мир в нашем дворе. Вот только вступилась за неё бабушка Пелагея:
- Разве ж можно так? – говорит, - нехорошо это. Молодая она ещё, глупенькая. Я её на поруки возьму, поучу уму-разуму.
Стали мы часто их вместе видеть, всё-то они беседовали. Старая сова да молодая ворона. Бабушка Пелагея Осе про жизнь свою рассказывала, а она слушала внимательно. И поняла ворона, что если в жизни своей добрые дела делать, то и к тебе относиться будут по-доброму, да с уважением.
Очень захотела Ося, чтобы её все уважали.
Изменилась проказница просто до неузнаваемости. Вежливой стала, и поздоровается, и делами поинтересуется, и счастья на прощанье пожелает. Не сразу, конечно, но стали лучше к ней относиться окружающие, простили ей все проказы.
А когда не стало старой совы Пелагеи, полетела ворона по свету искать тех, кому такая же помощь может понадобиться, да добрые дела творить. Сова научила её и лечить травками, и выслушивать внимательно, да зря языком не болтать.
Для нас-то тоже это уроком оказалось. Не нужно отворачиваться от тех, кто ведёт себя неправильно, а всегда нужно постараться помочь избавиться от дурного.
Всякое существо на земле изначально добрым бывает. А вот как оступится, хорошо если рядом такая мудрая сова окажется, да не даст укрепиться плохому-то, подскажет, как правильно жить.
Ну, оно-то так, да и своей головой нужно думать.
Бабушку Пелагею до сих пор все вспоминают добром. Душевная сова была наша Пелагея. За всю свою жизнь ни с кем не поссорилась, никому слова грубого не сказала. Потому и память о ней добрая.
И вы, ребятки, живите так, чтобы старшие вами гордились, а младшие с вас пример брали.
А теперь быстренько спать, цыплятки мои.
Пусть сны вам снятся яркие да счастливые.
Конец первой рассказки.
Рассказка вторая: о дружбе и зависти
-Тетя Луша, расскажи историю, - как обычно вечером попросили малыши.
- Ну, слушайте, цыплятки мои!
Хозяин нашего подворья дед Захар, когда помоложе был, любил путешествовать. Возвращаясь всегда привозил какую-нибудь диковинку. То вещицу чудную, а то зверушку заморскую. Как-то раз привёз невиданную у нас птицу – павлина. Представил его нам, сказал, что Максимом кличут.
Ну, Максим тот важною персоной оказался. Гордый такой. Дружбу ни с кем не водил, так особняком и держался. А жаль! Наверное, много мог бы рассказать о родине своей.
Ну, что ж, не хочет он, а мы и не приставали. Ждали, когда сам обживётся.
Ох, а красоты павлин был неписанной! Красивее нашего индюка Иннокентия. Весь синий, блестящий, глаза чёрные, а хвост-то какой, ну точно хозяйский палисадник летом. На солнце как выйдет, да как засияет разными красками, даже глазам больно.
Когда неделю пожил у нас, заметили мы все, что невзлюбил он петуха нашего Степана. Глядит на него, а глаза так и горят от ненависти. Мы думали-гадали – за что? – не поймём никак. Они даже подрались как-то раз, насилу разняли. Все кумушки у него выспрашивали:
«Максимушка, ну что ты как не родной? Расскажи-поведай нам, что Стёпа тебе сделал?»
А павлин молчит, и всё в сторонку отходит.
Степан-то наш тоже красавец, но куда ему до Максима. Зато голос у Стёпы просто золотой. Как запоёт, так не то, что всё подворье, даже солнышко выглядывает посмотреть на певца. Не за что его ненавидеть, думаем.
Как-то поутру, заголосил петух Степан, и все вышли на двор послушать артиста. Вдруг, корова Маруся тихо так говорит:
- А посмотрите-ка, друзья, на Максима. Чего это с ним происходит?
Глядим, а павлин хвост распушил, перед нами ходит, голову задрав, да пытается петуха собой закрыть. Свинья Стеша спрашивает его:
- Максим, может ты лучше Степана поёшь? При твоей красоте наверное и голос у тебя замечательный. Спой, Максим, а мы послушаем.
Павлин весь приосанился, ещё выше голову задрал, да как запоёт. Вот уж была песня!
Дед Захар прибежал, подумал, что Максима кто-то режет. А мы-то, мы чуть со страху не разбежались. Но народ у нас добрый, не хотели мы Максима обижать. Да только он всё равно обиделся, и вовсе ото всех отгородился. Вот только петуха ещё больше ненавидеть стал.
Надо вам рассказать, цыплятки мои, что времена тогда неспокойные были. Повадилась к нам в курятник лиса шастать, всё высматривать, кто из птичек зазевается. Мы-то научились всем миром ей отпор давать. Уж сколько раз её и клевали, и щипали, и царапали. А она убежит ни с чем, но на другую ночь опять приходит. Спать ложились покучнее, поближе друг к другу. Максима звали, но он бывало, надуется, и укладывается подальше от нас. Предупреждали его, да всё без толку. Не слушал он нас.
Вот и в ту ночь, опять лиса залезла, да схватила павлина-одиночку. Весь курятник всполошился. Шум подняли, пытались отбить гордеца, но не смогли одолеть хитрую лисицу. Дед Захар прибежал слишком поздно, лисы уже и след простыл. От Максима только одно перо осталось. Хозяин его бережёт, павлина вспоминает.
- А что, тетя Луша, съела лиса Максима? – спросил поросёнок Митяйка.
- Да кто ж знает? Может и нет. Мы надеемся, что пожалела плутовка нашего красавца. Хочется верить, что нашёл Максим себе друга.
А я это вот к чему вам рассказала! Вы ребятки, если у кого-то что-то получается лучше, чем у вас, порадуйтесь за молодца. И никогда, никогда не завидуйте. Живите дружненько, да помогайте во всём друг дружке. Когда друзей много, жизнь веселей и радостней. Не будьте такими вот павлинами!
А теперь спать, цыплятки мои, спать-почивать! Спокойной ночи!
Конец второй рассказки.
Рассказка третья: о верности
- Тётя Луша, мы хотим новую историю. Расскажи сказку, тётя Луша, - кричали наперебой малыши, толкаясь, рассаживались вокруг тётушки Лукерьи.
- Ну-ну, неугомонные, - ласково журила их курочка, - успокаивайтесь да слушайте внимательно. Вон сегодня, я вижу, голубочков молодых привели с собой. Так вот о родителях ваших и расскажу тогда.
Несколько годков назад приехал из соседней деревни человек к деду Захару. Голубей он у себя разводил, да узнал, что у деда Захара голубятня богатая разными породами.
А то и правда, у нас и сейчас очень много разных голубков и голубок. Вертушки и кудряшки, белоснежные и с воротничками пушистыми, в «штанишках» и с хохолками, пестренькие и серенькие. Как взлетят все в небо, ну просто облако живое, быстрое. Такая красота, вы сами много раз видели.
Так вот. Приехал человек, да стал у деда Захара голубку одну - Настеньку белокрылую - выпрашивать: продай да продай. Жалко деду Настю продавать. Да и друг у неё уже был – Григорий, сизый голубочек. Да, порода у них разная, но какое до того дело влюблённым-то. Но это и была та причина, по которой дед наш согласился. Ведь, у человека того белый голубь был, такой же как Настя.
Через неделю уговоров сдался дед Захар, отдал голубку. Напоследок сказал покупателю:
- Голубка взрослая уже, улететь может. Так ты уж присматривай получше.
- У меня не улетит, - ответил мужик, - ни один не улетел ещё.
С тем и увёз Настю. А дед Захар слезу обронил, да загрустил даже.
Григория в голубятне пришлось в отдельную клетку запереть. Как он бился о прутья, сердешный, кричал, плакал, Настеньку свою звал. Есть-пить отказался.
Неделя прошла – никаких перемен. Гриша от тоски уже погибал просто. А однажды ночью проснулись мы оттого, что сторож наш, Джек, кричал:
- Это – Настя! Смотрите, это – Настя!
Мы все во двор – нет никого. Дед Захар тоже Джека услышал, вышел на крыльцо, да не поймёт, чего пес лает. А Джек не унимается…
Ну решил он тогда посмотреть за оградой. Открыл калитку, а там стоит наша Настенька со связанными крыльями. Вы подумайте, из соседней деревни пешком пришла!
Дед Захар её на руки поднял, в клювик целовал, да прямо плакал. Развязал он ей крылья, и рванулась Настенька из его рук, да к голубятне полетела.
- Гриша, я вернулась! – кричит и плачет белая голубка.
А в клетке из последних сил бился сизый голубок. Поспешил дед Захар его выпустить. Очень красивая была встреча. Мы все ужасно были рады за них. А Гриша сразу поправляться начал.
Больше дед Захар не продал ни одного голубя, ни одной голубки. А мы наших голубков: Настеньку и Гришеньку очень зауважали за верность их необыкновенную.
Вот и вся история.
А теперь спите спокойно, цыплятки мои, сладких вам снов.
Конец третьей рассказки.
Рассказка четвёртая: о вольной воле и сытой неволе
Какой переполох приключился на подворье деда Захара!..
Накануне вечером недалеко от ограды подобрал дед хромого зайчонка. Как уж он там появился и почему хромал ни к чему было выяснять, нужно было срочно помочь малышу. Он от боли в лапке уже чуть сознание не терял. Взял дед Захар его в дом, лапку поправил и оставил его у себя на ночь.
Утром выпустил бедолагу во двор. Зайчонок от всего нового и неизвестного опешил, замер посреди двора и стал озираться насторожено. Подворье только-только просыпаться начало. Все из своих построек на воздух выходят да разбредаются кто куда, проходят мимо зайчика, а будто и не замечают. Только корова Маруся посмотрела на него и говорит:
- Ермилка, ты чего это посреди двора сидишь? Ты как от мамки сбежал, ведь крольчатник ещё дед Захар не открыл?
Зайчонок молчит.
- Экий ты невежливый кролик стал, Ермилка. Даже не здороваешься и вообще молчишь, - обиделась Маруся, отвернулась от невежи, но тут же воскликнула:
- Батюшки! Вон же Ермилка с мамкой из крольчатника вышли. Ах, как вы похожи! Да ты-то кто ж тогда будешь? – удивилась Маруся.
- Я – заяц. Мироном кличут, - наконец-то заговорил малыш.
- Да какой ты Мирон? Мирошка ещё, – беззлобно засмеялся индюк Иннокентий. – Да ты не дуйся. Меня самого недавно Кешкой звали. Я – не обижался.
Зайчонок не стал обижаться. А тут подошли Ермилка и крольчиха Фрося, да и всё население подворья спешило на новенького поглядеть да познакомиться. И как они все удивлялись схожести крольчонка и зайчонка. Оно и то удивительно было, что Ермилка родился на своих братьев и сестричек непохожим. Весь выводок был чёрно-белого цвета, а он один имел шкурку цвета пожухлой травки по осени. Вот и зайчишка цветом – один в один.
Подружились малыши. Мирошка освоился с помощью Ермилки, перезнакомился с остальными детками, да и взрослое население его с радостью принимали. Не заметили, как за играми да суматохой день прошел.
К вечеру загрустил Мирошка, стал с тоской в щель в заборе заглядывать.
Ермилка заметил, что с другом стало что-то твориться, пытался отвлечь его от грустного, но чем дальше загорался вечер, тем грустней становился зайчонок.
Ермилка тронул дружка за лапку и говорит:
– Помнишь, я тебя с курочкой тётей Лушей знакомил? Она нам по вечерам, перед сном рассказки и истории, которые случались на нашем подворье, рассказывает. Пойдем, послушаем. Скоро время новой рассказки.
Мирошка молча кивнул головой и направился за кроликом. Тётя Луша была очень умной курочкой, и только взглянув на зайчонка, сразу догадалась, что с ним происходит. Она поняла, что не сможет вольный зайчонок спокойно жить на подворье, как бы хорошо здесь не было. Успокоив галдящих малышей, она начала свою новую рассказку:
– Несколько лет назад, когда внучок деда Захара Данилка, маленький тогда ещё совсем, вдруг решил великим садовником стать. И задумал он всю ограду украсить вьюнком, да не простым садовым, а вольным из леса. Принес он отводок да посадил за забором. Ничего, принялся вьюнок. Вот только расти внутрь двора никак не хотел. Всё стремился забор перелезть да на волю убежать. Повернёт его Данилка в сторону дома, а он опять развернётся, упрётся в штакетину и толкает её. Рос вьюнок плохо, потому как все силы на борьбу с человеком отдавал. Так и зачах бы, да только сдался Данилка, отпустил его на волю. Отодвинул мальчонка штакетинку и вьюнок за пределами двора так разросся, что любо дорого посмотреть. И в благодарность за свободу все лето цветёт нежными своими цветочками, в виде маленьких колокольчиков. Красота такая! – закончила рассказку тётя Луша и подмигнула Мирошке.
Зайчонок даже ушками захлопал от радости, вспомнил, что в рассказке говорилось про отодвинутую штакетину. А тётушка Лукерья пожелала своим цыпляткам добрых снов и на покой ушла.
Ермилка тоже не был глупым кроликом и понял, что Мирон на свободу убежать хочет, но так грустно было расставаться с новым другом.
– Мироша, почему ты так в лес рвёшься? Ведь у нас так хорошо: уютно, сытно и зимой тепло. В лесу тебе надо думать; чего бы поесть, как бы согреться да как бы в лапы хищнику не попасться, – сказал крольчонок зайчику.
А тот ответил:
– Я там дома, там мои родные: мама, папа, братья и сёстры, там меня любят и будут грустить без меня. Не смогу я ваши сытые обеды есть, зная, что по мне дома плачут. Прости, Ермилка, но я очень домой хочу, к маме. А тебя я всегда помнить буду. Хороших друзей не забывают, даже находясь далеко-далеко друг от друга.
Так они всю ночь проговорили. Это, конечно, неправильно, ночью обязательно спать нужно, но ведь и ночь-то была особенная. Печально расставаться с другом, тем более, что только-только его нашел.
Наутро зайчонок Мирошка попрощался с обитателями крестьянского подворья, поблагодарил всех за хорошее отношение и тёплый приём. Ермилка проводил его к выходу и пожелал другу удачи.
Тётушка Лукерья смахнула крылышком слезинку и улыбнулась, у неё была готова новая рассказка для следующего выводка детишек.
Конец четвёртой рассказки.