После очередного тренинга обязательно оставалась небольшая группа тех, кому никуда не хотелось спешить. Мужчин в таких групках было, максимум, двое-трое, да и на сами тренинги заглядывали они нечасто.
Полина «заваривала» по третьему разу хорошо линяющий пакетик «Lipten» и раздавала пластиковые стаканчики участникам посиделок. Не любила она этих «завсегдатаев», но ничего не поделаешь, начальство поощряло. Центр находился на первом этаже нефункционирующего детского садика, расположенного неудачно, на рекламу руководство скупилось. А вот такие, никуда неспешащие товарищи подгоняли на очередной тренинг человек по пять новичков.
Сегодня было дежурство Полины. Она со скучающим видом дефилировала по залу, расставляя на место стулья, вытирая мел с доски и расставляя цветы на подоконники.
Лишь искоса поглядывая на оживленно беседующих мужчин, она с любопытством разглядывала женщин, как бы невзначай задержавшихся. «Неужели эта тетка не понимает, что выглядит набитой дурой?» - все также со скукой думала Полина. «Ведь невооруженным глазом видно, что она абсолютно не въезжает в то, что пытается ей втюхать Митя. К тому же, ничего ей тут все равно не обломится: Митя – убежденный семьянин, с православным уклоном. У него не то пятеро, не то шестеро детей и молоденькая жена. Тетка, жаль мне тебя. Шла бы ты домой, Пенелопа». Полина вздохнула и стала скручивать провод проектора, которым пользовался во время своего выступления последний выступающий. Он, кстати, не имел никакого отношения к данному тренингу, но начальство дало возможность подзаработать и ему, а заодно и себе: размягченные манипуляциями с собственным сознанием участники тренинга покупали все, что рекомендовали им их «гуру».
Когда-то Полина и сама таскалась по таким же мероприятиям. Неудачно «слившись в экстазе» с одним из участников и неожиданно для него, забеременев (но не новыми идеями о просветленном разуме, натурально), а потом, пройдя все унизительные процедуры от анализов до аборта, Полина как-то враз обрела ясность понимания, за право обладать которым она, не раздумывая, в течение полугода отдавала свои месячные заработки. Понимание заключалось в следующем: ей нужен муж и, желательно, безо всякой этой зауми. Но как говорят в таких случаях, «жизнь распорядилась иначе…».
Митя уже вещал в другую сторону, но тетка никак не хотела уходить. На скрученном мате, приткнувшись спиной к шведской стенке, сидела маленькая, похожая на облезлую обезъянку девушка. Сжав своими малюсенькими лапками стаканчик с чайными помоями, она выпучивала свои бессмысленные глазки-бусинки и, как под гипнозом, смотрела на Митю. «Все-таки Митя – мачо: высокий, мускулистый (потому что занимается восточными единоборствами), здоровый, наконец (пять или шесть отпрысков – неплохой показатель). Но зря обезьянка таращит свои глазенки. Не обломится и ей. В лучшем случае, ее ожидает Борина холостяцкая постель со свежевыстиранным (на прошлую Пасху) бельем. Ну, может, еще и Ваня не побрезгует. Там уж как они с Борей договорятся. Ваня – не гордый: раз, говорит, вам негоже, я, говорит, завсегда подберу. Так и говорит. Циник. Хотя утверждает, что эзотерик.
Остальные клуши, похоже, и сами не рады, что поддались на провокацию. Одна все норовит незаметно дотянуться до своего пуховика, но не решается прервать вещающего гуру. По всему видно, она вообще забрела сегодня сюда не по адресу: кровь с молоком, грудь колесом. Зачем она еще и остаться-то умудрилась? Просто – овца, «куда все, туда и я». А та кикимора, напротив, очень хорошо о себе понимает, всё норовит поперек Мите чего-нибудь вякнуть. Банально, даже очень. Щас он тебя опустит разок, и вся охота пропадет. Ну, что я говорила! Куда же вы? Почему-то подобные разумницы часто такими обидчивыми оказываются. Перегнул Митя – одним клиентом меньше, сто долларов минус. Оплошал. Вот и Боря с Ваней кивают: как есть оплошал».
Боря встает с насиженного места возле обезьянки и подходит к Полине. «А чего покрепче, не найдется?» - шутит он. «Не найдется», - брезгливо отвечает Полина. Боря – приживал. С какими тренингами он только не «приживался», ему – по барабану: лишь бы жратва халявная была и бабы (можно – поочереди). Полина смотрит на часы на руке.
– Давайте закругляться, господа», - говорит она вежливо, но настойчиво. Митя поворачивает к ней голову и встречается взглядом. «Не надоело?» - говорят его глаза. «А тебе?» - отвечают ее. «Зачем же всем демонстрировать свою сомнительную власть?» - вопрошает его взгляд. «А затем», - отвечает ее. «Отправить Борю с Ваней и этих, ты этого хочешь?» «А ты, чего хочешь?» «Я первый спросил». «А я не обязана первая отвечать». «А если – отправлю, то что?» «Что?» «Если отправлю, то – что?» «Что?» «Отправлю – и тогда?» «Тогда». «Правда?» «Не знаю». «Правда?» «Чего ты еще хочешь?» «Всего. Отправлю и – тогда, правда?» «Правда».
Посиделки заканчиваются. Недовольные Боря с Ваней строят недовольные рожи. А Боря еще и нагло подмигивает, наконец-то дойдя до входной двери. «Может, и мы останемся, за компанию?» - ухмыляется он, как ему кажется, понимающе. Но Полина молча закрывает за ним дверь и защелкивает замок. «Злючка!» - слышен Ванин голос. «Посмотреть, кем ты была в прошлой жизни?»
«В прошлой жизни я была - дурой», - говорит Полина, но тихо, самой себе и возвращается в бывший спортивный детсадовский зал.
Митя сидит в той же позе, только теперь уже курит.
- Зачем ты здесь куришь, я ведь только проветрила, - она подходит и делает движение, чтобы выхватить у него сигарету. Но он угадывает намерение за секунду до ее жеста, и сигарета остается у него в руке.
- Ты решительно настроена, - говорит он, крепко затянувшись и выдыхая дым с нескрываемым наслаждением. - Тебе никто не говорил, что такое поведение девушек не красит?
- Я – не девушка.
- Вот-вот, опять двадцать пять. Я и сам вижу. Не слепой.
- Ты уверен?
- Ну, почти.
- Оно и видно.
- Что?- улыбается он.
- Что – почти. - (Полина удивляется себе: «Зачем я его цепляю, зачем огрызаюсь? Глупость какая.)
Митя сидит в той же позе и не делает ни малейшей попытки приблизить ее к себе. Полина крутится возле него, но что-то мешает ей подойти ближе. Она, то что-то убирает, то протирает стол под электрическим самоваром.
- На прошлом занятии ты говорил, что уезжаешь в Гималаи. Это правда?
- В Тибет.
- Когда?
- Ты меня за этим попросила остаться?
- Я не просила.
- В самом деле?
- Ну, не то чтобы просила…
- Тебе это трудно, ведь так?
- Трудно что?
- Просить.
- Ты сейчас похож на самодовольного индюка.
- Навряд ли.
- У тебя на все есть ответ. Ты ведь - «просветленный»…
- Ты заблуждаешься.
Его не задевает ее ирония, его, как будто не раздражает этот бессмысленный диалог. Он курит и слегка жмурится на яркий свет ламп дневного освещения.
«Почему со мной происходит всегда что-то нелепое», - думает Полина, кусая губы и делая вид, что закрывает верхний шпингалет окна. Она поворачивается и встречается с глазами Мити. «Потому что ты сама не знаешь, чего ты хочешь», - улыбаются его глаза. «А если бы знала?» - смотрит она умоляюще. «Окружающим было бы легче: они бы знали, как откликнуться на твой призыв о помощи». «Я не прошу тебя о помощи». «А о чем ты меня просишь?» «О любви». «И что по-твоему такое любовь?» «Ты – издеваешься?» «Вовсе нет. Для того чтобы дать тебе то, о чем ты просишь, нужно знать, что именно. Ведь я же могу ошибиться». «Но ведь ты – женат». «Да». «И ты любишь свою жену?» «Конечно». «И она?» «Думаю, что да». «И ты не понимаешь, что я имею в виду, говоря, что хочу от тебя любви?» «Конечно – нет. И, прежде всего потому, что и ты сама этого не понимаешь».
- Может, заваришь чайку? Только, если можно, не тот отжатый пакетик «Lipten», который лежит в мусорной корзине.
Полине немного неловко, но она даже рада, что они прервали этот мысленный разговор. В шкафу, в жестяной банке стоит заварка для «своих». Полина хлопочет над чаем, но спиной чувствует пристальный любопытный взгляд.
- Я тебе совсем не нравлюсь? - спрашивает она, как бы между делом.
- Ты же знаешь, что это не так, - отвечает он.
- На той вечеринке, ты сказал мне, что с удовольствием спутешествовал бы со мной. А теперь уезжаешь без меня.
- Это не то путешествие.
- А когда будет «то»?
Тишина. Диалог прерывается.
- А когда будет «то»? – повторяет она и хочет поймать его взгляд, но он все время ускользает. Или ей так только кажется?
- Хороший вопрос. Но я не знаю на него такого же хорошего ответа.
- Хорошего?
- Однозначного.
- Быть может, «никогда»?
- Нет, не думаю, не тот ответ.
- Быть может, после «того» путешествия?
- Почему бы и нет? Вполне может быть.
- Ты видишь во мне тоже, что и в тех тетках, на которых ты зарабатываешь себе на жизнь и «те» путешествия.
- Тебе говорили, что ты – злючка?
- Ваня на прощание сказал.
- Так вот, он тебя недооценил.
- Ну да, я – стерва.
- Господи, где мой чай? Стерва. Ха-ха-ха! – Митя заваливается на маты, всем своим видом как бы показывая, что он «покатывается со смеху». Но внезапно замирает, раскинувшись, глядя куда-то в потолок. Проходит несколько минут, прежде чем он начинает вновь подавать какие-то признаки жизни.
Полина смотрит и на него и, словно, – сквозь него. Ей очень обидно.
Наконец он привстает на локте и протягивает руку за стаканчиком.
- Не обижайся, - улыбается он. Я сегодня очень устал. Или ты думаешь, «просветленные», они – двужильные?
«Вот и все, - думает Полина. Разговор перевернут. Высокая планка сбита. Больше я не смогу, не осмелюсь. Не нужно слов. Все говорят: не нужно слов!...»
- Зачем ты невесть кого слушаешь, - улыбается Митя и прихлебывает густой ароматный чай с жасмином и васильками. – Меня слушай. Даже когда я молчу.
- У меня была несчастная любовь, - вдруг говорит Полина. – А, может, - несчастливая. Не знаю, как правильнее назвать…
- Правильнее – то была не любовь, - уточняет Митя, который, казалось, попивает себе чаек с рассеянной улыбкой и слушает ее, хорошо, если еще в полуха. Он поднимает на нее свои серо-зеленые глаза с ресницами, похожими на лепестки тех самых васильков. Полина смотрит и невольно любуется им. «Как несправедливо устроена жизнь!» - рвется у нее в груди немой протест. «Чья?» - улыбается мужчина. «Вообще – жизнь!» «Ты снова ошибаешься». «Почему, ведь это – очевидно!» «Потому что в данный момент ты имеешь в виду собственную жизнь. К тому же, вновь не особо задумываясь, что же она на самом деле такое».
- Митя, ты ведь не методику свою на мне обкатываешь? – спрашивает Полина, словно что-то заподозрив.
- Поклясться не могу, но – нет.
- Зачем ты остался, когда мог бы уйти со всеми? У тебя же – семья… Ведь, не чай же ты собирался со мною тут распивать?
- Конечно, нет. У меня дома чай гораздо вкуснее, с горными травами.
- Так, зачем?
- Чтобы ты не натворила глупостей за время моего путешествия.
- Да, что ты себе возомнил!?
- Послушай, я могу воспользоваться твоим приглашением, могу злоупотребить твоим доверием, но вовсе не потому, что я какой-то злодей и паскудник. И не Казанова, и не Дон Жуан. Даже – не мачо, - прости, если разочаровал. Но и не проповедник.
- Ты – хуже! – всхлипнула Полина, и слезы, помимо воли, все-таки покатились по ее щекам.
- Ах, да… - словно из какой-то задумчивости отозвался Митя. – Впрочем, не важно. Понимаешь, тот человек, из «несчастной любви» – просто такой жестокий урок. Всего лишь. Зачем же повторять пройденный материал? Нужно осознать его и идти вперед.
- Ты об этом проповедовал той кикиморе, что убежала, хлопнув стулом?
- А ты готова сделать тоже самое?
- Еще не решила.
- И не решай. Послушай дальше. Если я приласкаю тебя сейчас, а ты, твое существо прекрасно понимает, что Это не Любовь, что произойдет?
- Ты боишься, что я повешусь тебе на шею, разрушу твою семью?
- Этого, конечно, стоило бы бояться. Но речь о тебе. Мне даже не нужно морочить тебе голову, ты заморочишь ее себе сама. Но Это – не Любовь. А ведь ты обратилась ко мне с просьбой «о Любви». Если мы сегодня переспим с тобой, через девять месяцев у тебя родится ребенок. Но ты просила меня не о рождении ребенка, а о Любви. И чувство вины также не имеет никакого отношения к этому чувству, равно как и наличие официального или нет мужа. Что произойдет, соверши ты добровольно такую подмену? Твоя жизнь пойдет наперекосяк. Снова. Что чревато тем, – если только оно не входило изначально в Жизненные планы, – что огромное количество сил и времени уйдет у тебя на выправление собственного сбитого курса. Я понятно говорю? Без зауми?
- А если я просто хочу переспать с тобой?
- Тогда – другое дело! Ты не обманываешь самою себя, не подменяешь одно другим. Если только ты и вправду это осознаешь, а не делаешь вид. Что очень важно, пойми.
- Допустим, осознала. Я хочу именно этого.
- Уже хорошо. Но есть еще одна штука. И к «справедливости жизни» она имеет прямое отношение: свобода воли другого человека. Другой человек также идет своим курсом (в идеале). Какой грех откликнуться на призыв о страстном порыве, если ты сам чувствуешь потребность в том же? Но грех, если от тебя ожидают большего, если ты своим враньем (для достижения своих целей, но вовсе не входящих в «твою генеральную линию») сбиваешь с заданного жизнью курса не только себя, но и другого.
- Я совсем не нравлюсь тебе?
- Ты же знаешь, что это не так…
- Ты не любишь меня. Поэтому.
- А что ты подразумеваешь под Любовью?
- У тебя нет сердца. У тебя ум вместо сердца!
- Ты делаешь поспешные выводы. Но в чем-то ты, увы, права.
- А твоя жена? Она – счастлива?
- Если под счастьем ты разумеешь, что она получает от меня то, чего хочет, а я – от нее, - тогда – да.
- Зачем ты остался… Уходи. Пожалуйста.
Митя поднимается, неспешно одевает свою куртку, но не уходит, а достает плащ Полины и, все также мягко улыбаясь, помогает одеться ей. Они молча гасят свет в зале. Включают сигнализацию. Молча выходят на улицу, запирают дверь и идут к остановке. Ему – в другую сторону, но он не уходит. Уже поздно, и он хочет убедиться, что она села в автобус. Полина молчит и даже не поворачивает к нему голову. Из-за поворота появляется автобус.
- Автобус, – говорит она, словно спешит распрощаться.
- К сожалению, это единственное, что я могу для тебя сделать. Сейчас Любовь для тебя – боль, непонимание, предательство, унижение. Я не могу тебе этого дать. И не хочу. Но пройдет не так уж много времени, и ты поймешь, что правильно попросила меня сегодня остаться наедине. Тогда Любовь станет для тебя чем-то иным. И, если она будет тем, чем является, например, для меня, мы непременно встретимся на этом пути.
- В следующей жизни?
- В этой. Она у тебя – долгая.
- И ты изменишь, ради меня, своей жене и шестерым детям?
- Думаю, тогда тебе этого уже не понадобится.
8 ноября 2005 г.
фото: Тибет, озеро Манасаравар