Начало марта, а уже жара! Плюс тридцать пять сегодня и хамсин – горячий ветер из пустыни Аравийской. Одеться как в такую вот погоду? Я иду в психушку, а там люди, привыкшие по правилам играть, жить по режиму, одеваться по сезону.
Я не сломаю правил!
Нужен компромисс: чтоб было хорошо самой, конечно, по погоде,- но внешне оставаться в рамках и одеться по сезону. Мне нужно блузку с длинным рукавом
по самые запястья, но из легкой ткани. И ворот попросторней, чтоб дышать свободно и легко мне было.
С вещами я легко играю в компромиссные судоку; и с обстоятельствами тоже, даже смело, с перехлестом.
Но есть проблема из проблем: а можно ли и c совестью найти удобный компромисс?
И, если "да", то какова цена?
А, если"нет", то почему?
Я думала об этом много: с совестью – нельзя!
Себя теряешь постепенно и остается только фотка. Не фотография, а фотка.
Мне внушали с детства, что компромисс – он чуть ли не предательство идеи, которой, раз поверив, нужно преданно служить, не отступая.
Неправильная это мысль. Тут вовсе не в предательстве причина.
Разумный компромисс – он ключ!
И я с ним родилась, еще не зная, как использовать его. Он был повешен мне на шею. Вопрос – а какова цена за то, что пользуюсь ключом? И какова идея?
Все вещи, обстоятельства, предметы – это фишки, и можно их менять:
часы – трусы – часы, или на шило –мыло, и наоборот.
Мало, кто может жизнь прожить без этих компромиссов.
Не гнётся только совесть! Но и её задвинуть можно в угол, продать, пропить и просто – потерять! Я много потеряла в этой жизни, но не совесть!
Мой главный компромисс – кто я? И у него есть много лиц.
Сегодня мне приснился сладко-гадкий сон. Давно про это мне не снилось.
Мишель лежала на кровати в мелкой красной сыпи. Она уменьшилась в размерах, стала слабой, и я склонилась к ней с любовью. На колени встала и пересохшими губами трогала ей щеки, лобик…
Температура? Или жар?
Она была холодной, даже слишком. Я, потянувшись к ней, отклячила свой зад…
И почему-то я была лишь только в кофте.
Невидимый мужчина легко в меня вошел. Я даже не почувствовала этого сначала, настолько несущественным он был. Я сыпь рассматривала на лице Мишели.
После в темноте и тишине услышала я звук: как будто бы насос ручной велосипедный качает воздух, или с хрипом дышит… И ниппель на полу.
Насос качает воздух в воздух…
Он рос во мне, я чувствовала это, но была с Мишелью. И кончала, как в молодости: много раз подряд, хотя не очень ярко, в темноте, но сладко было.
И в истоме я проснулась. Встала, заварила кофе…И это ночью – в два часа.
Я думала, кто я?
И бабушка, и женщина… Что больше?
Два в одном, и поровну, наверно! Кто же знает?
Альтернатив таких храню я полные подвалы, и ящики чердачные полны.
К чему не прикоснись!
Еврейка или русская душою?
Интеллигентка или пролетарка?
И даже верная жена или бл*дина, или льдина?
Здоровая или совсем больна?
Думаю, здорова, но живу среди больных и очень берегу своё здоровье
У каждого
есть тайный компромисс с собой, с соседями, с друзьями и с державой.
Ржавой, порою кажется такая мысль. Что значит ржавой?
Ржавой – это рыжей и бесстыжей! А уберите стыд! Стыда не бойтесь!
Осуждения не будет, если всё понять, как надо.
А как же надо?
Вот тут ответа нет ни у кого!
Особенно, у тех, кто учит. Учит – мучит. Опять же компромисс!
Сеченья золотые – компромиссы.
Вот! Куртка высохла уже. И что же в письмах у Ларисы?
Асбест.
Заштатный городишка на Урале – не Одесса! И справочка оттуда из собеса.
Какой-то инвалид в Асбесте умер пять лет назад.
Да, это тоже было в марте. Я пришла впервые в скорбный дом.
И вечером увидела, как Лева Партин ел. В его усах пол-ужина застряло: лапша, кусочки теста и капуста. Он неопрятен был почти до отвращенья. Штаны болтались кое-как, хотя держались на подтяжках. Он был медлительный чудак, дышавший глубоко и тяжко. Он по ночам совсем не спал, в руках мусолил телеграмму, и говорил, что ждать устал, когда же, наконец, приедет мама.
Я отвечала:
-Лева, ляг и спи! Она сегодня не приедет точно!
А он мне бормотал:
-Пусти, прости! Мне нужно написать ей очень срочно!
И он хотел сломать свою кровать. Он плакал, что она совсем не греет… И он в безумье на меня смотрел и , как на мать, и, как на б*ядь, и говорил про Фрейда и усы, которые он скоро сбреет.
Его я понимала, как никто его не понимает в этой жизни…
Лёва! И утюгом я гладила твоё пальто – хотя, ты – был никто! И в то же время для меня ты – Вова. Одно лицо! Такой же беглый взгляд, такое же стыдливое нахальство, Лева! Я свитера твои в тазу пошла стирать, чтоб не испортить их машинкой, милый Вова!
А я – я даже Вов не предаю! Забылись их черты, глаза и лица. Странно! Остались лишь усы, которые люблю, как первую любовь и Мопассана.
И Леву я взяла в свою теплицу и долго отмывала гибким душем. Обедом в русском стиле грела душу. Купила туфли, плащ и новую одежду. Родне звонила в гневе и в надежде.
И победил разумный компромисс. В Америку поехал Лёва в гости к маме, и после этого уже не вспоминал ни женщин, ни бессониц.
По программе всё с Лёвой шло. Он книжки стал просить. И первой был двухтомник – Бэкон Френсис.
-Зачем тебе? – хотела я спросить, но не спросила – принесла, хотя, и - нонсенс.
Тут возмутилась вся его родня. Про "горе от ума" мне объясняли без намёков – прямо! И философия у них, для Лёвы – "западня, и путь к трагедии", но я была упряма. Я Лёву понимала, как никто его не понимает в этой жизни…Я Френсиса сменила, как пальто, на книги про любовь…к отчизне.
С коротким текстом, как из "Википедий",- но масса фоток и газетные скандалы.
Читает Лёва исторические бредни, корпит над книгой вовсе не усталый.
Я Лёве доверяю очень сильно! И он теперь реально очень бредит! Его я через месяц приодену стильно, и он вторично, к маме, в ту Америку поедет! И он не будет грязным и убогим! Сегодня в банке он платил за новые права. И перед ним открылись новые дороги! Ключ в компромиссе!
Я была права.