Когда я проснулся, часы показывали десять. Оно, собственно, и понятно - на часах было десять. Надо полагать, утра. В дверь настойчиво барабанили.
Я поднялся, шлепнул по животу резинкой от трусов, чтобы проверить, достаточно ли я проснулся хотя бы для этого, и направился открывать дверь. Ну и что, что в семейниках? Я к себе в гости никого не звал, сами пришли. Нечего было поднимать человека из постели. Домашнего халата, извините, я с собой не захватил.
Впрочем, в краску я никого не вогнал. Стоявший на пороге Ружин, думаю, и не такие виды видывал. Хотя бы рассматривая свой автопортрет в ванной. В данный момент, однако, на него приятно было взглянуть. Не то, что на меня. Дурацки проведенная ночь не лучшим образом сказалась на моем внешнем виде - знаю это по прежнему опыту, приходилось. И каждый раз собственное отражение вгоняло меня в жестокую тоску своей одутловатостью, синюшностью мешков и поросячьими глазками. Все это при том, что нижняя челюсть за ночь покрывалась темной щетиной - в беспокойные ночи она, кажется, растет на порядок быстрей и вид при этом имеет клочковато-запыленный. В общем, хуже, чем "Герника" Пикассо.
Может быть, я и не вырос бы таким обормотом, если бы пример мне подавал такой благовоспитанный мальчик, как Олег Ружин. Глядя на него сейчас, я испытывал большие сомнения по поводу того, что он в детстве - в глубоком - хоть раз пописал, куда не следует. В пеленки или, к примеру, папе на живот. Такой он сейчас стоял чистенький и о п т и м а л ь н ы й , как принц из сказки. Черные джинсы, неброская оранжевая рубашка, физиономия чисто выбрита, волосы на голове уложены один к одному. В общем, гроза женского общежития, любовник, ни разу не изведавший горести отказа, рыцарь всей слабой половины человечества, обладающий горячим сердцем, умелыми руками и сладкими губами. Меня чуть не стошнило. Не люблю таких типов. Вчера Ружин мне понравился, сегодня я был от него не в восторге. Не знал, что он может бывать и таким. Впрочем, он как-то обмолвился, что когда-то был не на последних ролях в детективном агентстве, значит, актер. В своем роде. Сделав поправку на это обстоятельство, я не стал судить его слишком строго, просто спросил:
- Ты чего в такую рань?
- Какая рань? - удивился он. - Десять часов. Добрые люди в своих конторах по полкиллограмма бумаги на брата уже извели, а ты все дрыхнешь.
- Какой бумаги? - не понял я.
- Неважно, - он легко отбросил в сторону мой вопрос, и я догадался, что фраза о бумагах ему была нужна только для связки слов. - Давай-ка, Чубчик, приводи себя в порядок, принимай душ, если имеешь такую привычку, да подтягивайся в мой номер. Будем наши дальнейшие действия обмозговывать. Нам спать недосуг, у нас всего три дня на все-про все, помнишь?
Я сморщился и действительно вспомнил. Где я, кто я и, главное, зачем я сюда забрался. И понял, что Ружин прав - времени нам терять действительно не стоило - если мы хотели что-то успеть. Три дня - это очень, до жути, мало, когда речь шла о таком деле, как наше.
- Договорились, - кивнул я. - Через десять минут - у тебя. Как штык. Жди.
- О`кей, - он сложил пальцы правой руки на американский манер, - большой и указательный образовывали букву "о", - развернулся и пошел, кривя ноги и подергивая задницей. "Он еще и ковбой!" - с тоской подумал я.
Фиг с ним. Ковбой он, журналист или частный сыщик - неважно. Может, он просто ужасная чувырла, чувак на букву "М", каких сейчас развелось множество. Я не собирался производить анализ его психологического портрета хотя бы потому, что он еще не полностью прорисовался в моем мозгу. Ружин был р а з н ы й. С одной стороны это не внушало оптимизма, потому что подсознательно я постоянно ожидал неадекватных шуточек от подобных типов, но с другой... Чем черт не шутит - может, он действительно окажется стоящим партнером и дело с ним будет иметь одно удовольствие. И даже если он просто умудрится удержать пушку в руках, доведись нам попасть в передрягу - это уже плюс. С остальным я, возможно, управлюсь сам. Не в первой. Главное - чтобы он смог подстраховать в случае чего. Главное - подстраховать. Больше от него ничего не требовалось.
Я задумчиво закрыл дверь и прошел в ванную комнату. Привычку принимать по утрам луч я, как ни странно, имел. Наемные убийцы в некоторых вопросах - ну, прямо вылитые люди. Кое-кто из них даже зубы чистит. Но я этого делать не стал. Вместо этого, достаточно размякнув под душем, я решил побриться.
Зеркало меня не разочаровало. Вид я имел тот самый, какой ожидал. Морда опухла, будто я неделю не выходил из запоя по случаю безвременной кончины горячо любимой тещи, глаза заплыли, как у медвежонка Винни-Пуха, когда тот застрял в норе своего друга Кролика, немилосердно обожравшись меду. Под глазами была такая синь, что в голову сразу лезли стихи поэта Есенина. Синь воспевать он, помнится, любил.
Самое обидное, что я-то тут был совершенно не при чем. Не пил, мед не жрал, Есенина изучал только в школе. За что ты меня так, Боже? Обнажив станок, я принялся яростно намыливать помазком свежий - только что из упаковки - кусок мыла. Вообще, надо отдать хозяевам ночлежки должное. С виду она была фигня-фигней, но в номерах было не просто чито и уютно - там все было по высшему классу. Так бывает, когда впервые смотришь на грецкий орех: ну, что хорошего может быть скрыто под этой волнистой, похожей на мозговые полушария, поверхностью? И лишь добравшись до сердцевины, начинаешь понимать - что.
Вот я и наслаждался внутренним убранством своего номера. Чувствовал себя если и не нефтянным магнатом, то человеком однозначно состоятельным, который может себе время от времени позволить настоящий комфорт, остановившись в хорошем номере хорошего отеля.
Только не надо презрительно кривить губы. Я не бедняк. Мое ремесло позволяет мне жить достаточно безбедно, и даже на широкую ногу, но все равно такого кайфа я никогда не испытывал. В моей четырехкомнатной квартире царил постоянный бардак, как бывает у всех холостяков. Так что в новинку мне была не роскошь - чистота.
Я старательно выскребал щетину из неглубоких еще морщин на щеках, кривлялся, строил самому себе рожи, стараясь потуже натянуть кожу. Бритвенный набор - единственное, что я захватил с собой. Зубную щетку можно купить и здесь, мыло будет ежедневно обновлять горничная. А вот другим станком я бриться не могу - не физически, а морально. Я купил его пятнадцать лет назад, со своей третьей получки, а работал тогда, извините, говночерпием, помощником мастера-ассенизатора. Что ж, все работы хороши и имеют право на существование, в этом я убедился на собственной шкуре, пройдя путь от простого помоги до специалиста экстра-класса. Правда, в несколько иной сфере.
Мой станок меня еще ни разу не подвел. С десяток раз за эти пятнадцать лет я пытался бриться чужим инструментом, но непременно резал кожу. С моим этого никогда не случалось. Поэтому я без опаски давил на него, стараясь снять даже мельчайшие пеньки волос. Что я, хуже Ружина, в самом деле?
И все-таки. Если он окажется совсем не таким человеком, каким показался при первой встрече? Если его выкрутасы в баре - это лишь вспышка пофигизма или игра с самим собой - мол, вот я как еще могу! я и в самом деле смелый!
Что, если у него не хватит пороху нажать на курок, когда запахнет жареным? Ружин был слишком разным, чтобы я мог ответить на этот вопрос однозначно. Я с одинаковым успехом представлял как его викторию, так и конфузию. И даже не мог сказать, какая из появлявшихся в мозгу картин была более реалистичной.
Станок все-таки подвел. Впервые за полтора десятка лет. Он почему-то, почти сам собой, пошел в сторону, и на шее у меня заалела кровь. Порез был довольно длинным - сантиметров пять. Тем не менее, как и все его собратья, неглубоким. Угрозы для жизни не представлял совершенно, и тем не менее я грязно выругался.
Черт с ним, с Ружиным. Если он в какой-то момент операции пойдет на попятный или решит как-то подставить меня, я просто пристрелю его, как делали заградотряды в Великую Отечественную - за трусость и бегство с поля боя. А сам продолжу действовать в одиночку. Обязательно продолжу - я вдруг понял, что до колик в животе хочу остановить свихнувшихся детей Христа. И пойду на этом пути до той отметки, где либо будет красоваться надпись финиш, либо - могильный камень с моим именем. А он... Что ж, если в таком случае его судьбой поинтересуются, скажу - издержки производства. В нашем деле без них никак.
Но, однако, то не есть хорошо, что станок впервые пустил мне кровь, то есть, как хищник, попробовал ее на вкус. То есть, хреновая примета. Я атеист, но в приметы верю. Человек должен во что-то верить. Пусть даже в абсолютную чушь. А первый порез чушью не был. Я пользовался бритвой пятнадцать лет, я превратил процесс бритья в настоящий ритуал. И вот - повод насторожиться: кровь. Первая кровь в этом деле. И - моя. Неприятно.
Настроение, и без того колыхавшееся ниже ватерлинии, упало до нуля. Я добрился наскоро, уже не выскабливая кожу, вытерся полотенцем, сполоснул лицо и снова вытерся - на сей раз начисто.
Из ванной я вышел угрюмый, как Дед Мороз, у которого какой-то негодяй спер мешок с подарками. У меня не было пропавшего мешка, но у меня было такое ощущение, что кто-то спер мою удачу, а это было гораздо хуже. Какое-то нехорошее предчувствие копошилось в душе, сбивая с толку и заставляя хмуриться.
Но - хмурься, не хмурься, а дело надо было делать. Я оделся, прихватил с собой дипломат и вышел из номера, привесив на дверь табличку для уборщицы, извещавшую о том, что та может при желании выполнить свои профессиональные обязанности относительно моей комнаты.
Ружин открыл дверь сразу, стоило мне постучать. В том же наряде - хотя, конечно, глупо было ожидать, что он сменит его за десять минут ожидания. В руках дымилась чашка с чем-то горячим.
- Кофе будешь? - спросил он, развернувшись и направляясь вглубь номера.
- Буду, да, - сказал я, следуя за ним.
- И завтракать будешь, - скорее утвердительно, чем вопросительно заметил он. В желудке у меня сразу заурчало, и я кивнул:
- Буду.
- Я так и думал, что ты не успеешь заказать себе завтрак. Поэтому сделал заказ на двоих, - Ружин усмехнулся и отхлебнул из чашки. Впрочем, не такой уж он был пророк, каким хотел показаться. В том, что он так думал, не было ничего сверхъестественного. Любому, даже по пояс деревянному, понятно, что человек, проснувшийся десять минут назад и все время бодрствования посвятивший приведению физиономии в относительный порядок, ничего, кроме этого не смог бы успеть - чисто физически. Хотя Ружину все равно спасибо. За заботу о моем желудке. Я так и сказал ему.
- Да не за что, - отмахнулся он. - По себе знаю: хуже нет, чем пустой желудок. Ни мысли в голову не идут, ни делать ничего не хочется. Так что прошу к столу, - и указал на сервировочный столик, стоявший посреди комнаты.
- Кто-то говорил, что дальнейшие действия обмозговывать будем, - усмехнулся я, - усаживаясь, тем не менее, в кресло перед столиком.
- Какая мозготня может быть на голодный желудок, я же говорю! - хохотнул Ружин. - Ты меня как будто не слышал. А я так разлагался, такие мысли высказывал, а от тебя - как от стенки горох.
- Сам дурак, - буркнул я. - Я тоже кушать хочу.
Честно говоря, любой человек, у которого в голове есть хоть кусочек мозга, а желудок не совсем ампутирован при невыясненных обстоятельствах, захотел бы кушать при виде того, что стояло на столике. Плов, - надо думать, настоящий, - окрошка, салаты, несколько творений, чьих названий я попросту не знал, но выглядевших жутко аппетитно. Пища, собственно, не жлобская - без лишних выкрутасов - но весьма сытная и, главное, вкусная. Мне только показалось, что на двоих ее будет многовато.
- Еще кого-то ждем? - поинтересовался я.
Ружин уже уселся во второе кресло, легким автоматическим жестом подтянув джинсы, чтобы не оттягивались колени, и собрался было приступить к делу, но, услышав мой вопрос, уронил вилку и оторопело уставился на меня:
- С чего ты взял? Мы же в этом городе новички, помнишь? Только сегодня ночью прилетели. Лично я еще не успел ни с кем познакомиться.
- Мало ли, - я пожал плечами. - Может, местный полковник к нам на завтрак пожалует, чтобы инструктаж провести.
- Нет, - он покачал головой. - Все необходимое они вчера в конверте передали. Им резону нет нас светить.
- А для чего тогда столько еды? - озадаченно спросил я.
- Как для чего? - Ружин выглядел еще более озадаченным. - Кушать. А для чего еще может понадобиться еда?
- А не многовато ли на двоих?
- А-а! - он откинулся в кресле и расхохотался. - Так ты об этом! Просто я люблю с утра плотно покушать. С обеда тоже. Да и вечером не против. Есть, говорят, такая болезнь - яма желудка называется. Не знаю, то самое у меня или нет, но проглот я сильный. Давай поспорим на тысячу долларов, что я слопаю все, что тут стоит?
- Включая тарелки и столики, - усмехнулся я.
- Нет, кроме шуток, - Ружин прищурился, словно биатлонист на огневом рубеже, подцепил из чвоей порции плова кусок баранины и отправил его в рот. - Спорим?
- Да иди ты, - я решил, что связываться не стоит. - Сожрешь все, удовольствие получишь, штуку баксов поимеешь - кругом останешься в выигрыше. А я останусь голодный и без денег. Не пойдет.
- Как хочешь, - легко согласился он. - Тогда давай кушать.
Я кивнул и подвинул к себе тарелку с салатом.