ПОЛИТОЛОГИЯ НЕПРИДУМАННОГО МИРА
СМУТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
О ХОЖДЕНИИ ВО ВЛАСТЬ
Оставив все свои сомненья
Начну, пожалуй
Божьим Провиденьем
Тогда было удивительное время. Я только что закончил институт и пожинал плоды успешной постсоветской карьеры. То есть коллекционировал директорские и президентские звания и должности, а также усиленно печатал к этим должностям визитные карточки и красочные бланки.
В это же приблизительно время стало чрезвычайно модным и популярным каждому хотя бы раз сходить во власть. Все равно в какую, на сколько и зачем.
Это поветрие носило характер эпидемии и было сродни человеколюбивому народническому хождению в народ или эгоистической американской золотой лихорадке. Поистине, дьявольское наваждение лозунга, каждая кухарка может управлять государством – стала на время суровой явью. И казалось, что это время никогда не кончится.
Я понял, что пора и мне испробовать это приключение, и со всем доступным пылом нерастраченного юношеского энтузиазма и самозабвением кинулся в действо, которое сейчас мог бы определить только как предвыборное сафари – охоту на избирателя. Нельзя сказать, что денег у меня было много. Скорее, наоборот. Их едва хватало на жизнь, да еще и жениться я собирался.
Но в те времена такое состояние среднего достатка было вполне приемлемым и привычным. Перспективы же были у меня весьма радужными и светлые времена должны были вот-вот наступить.
Но мое детское увлечение внешними проявлениями материального постсоветского успеха (декоративные должности и соответствующая атрибутика) сыграло тогда со мной злую шутку.
Многим окружающим показалось, что я стал уже весьма богат для того, чтобы обеспечивать и их скромные потребности. Среди этих людей были и весьма умные, образованные и практичные люди (некоторые из них до сих пор мелькают на телеэкранах и на газетных полосах, может, и меня иногда вспоминают), и общение с ними доставляло мне удовольствие.
Поэтому я и не спешил делать перед ними заявление о своем реальном финансовом положении. Они же, со свойственной нашей интеллигенции обходительностью, но весьма напористо подталкивали меня в сторону разгоравшихся тогда предвыборных баталий разного уровня, нашептывая искусительные речи о том, как хорошо будет мне, если я стану депутатом.
При этом мое дело платить им скромную зарплату, а уж они, с их интеллектуальной мощью, обеспечат мое прохождение минимум в городской совет. Каюсь, я не выдержал искусительного напора. Не воскликнул:
; Изыди, сатана.
Но, напротив, начал организовывать свое «выдвижение» от кого-то, кому такое право было дано вновь принятым избирательным законом.
Первый блин всегда комом. Так случилось и у меня. Эта самая нарождающаяся политологическая элита с треском проиграла эту малую кампанию в районный совет, объясняя неудачу недостатком финансирования.
С тех пор, кстати, я не верю этим заявлениям о том, что что-то сорвалось из-за недостатка денег. Ведь чего-чего, а денег я на это дело раздобыл и даже поболе, чем выигравшие конкуренты. Так что вопрос все же, скорее, в некомпетентности исполнителей.
Однако первый блин был не только у меня, а у очень многих моих коллег – начинающих политиков. Дело-то новое. И для оставшихся без народных избранников избирательных округов, как бы в наказание за их нерешительность, был объявлен очередной раунд предвыборной кампании.
Я же не мог так просто отступить, как мне казалось, так как погряз бы в комплексах. Ведь те, кто прошел в депутаты, не поражали своими природными задатками или иными достоинствами, а чем же я хуже?
На этот раз, правда, я напрочь отказался от услуг своих старых знакомых, да и они особенно не настаивали. То ли тратили полученные за прошлую кампанию деньги, то ли им было просто неудобно.
Зато набрал своих друзей из института, которые его еще не закончили, но были весьма продвинуты, так как состояли в институтском оперотряде и имели связи даже в милицейском главке (то есть, в Большом доме, именно под этим названием его и знали все ленинградцы).
На это раз кампания финансировалась мной значительно меньше, но подход стал более серьезным и политичным. Интуитивно мы разработали стихийные предвыборные технологии.
Я был просто удивлен, когда мы обросли огромным количеством агитационного материала – листовок, плакатиков, газетных статей. Как я узнал позже, листовки и плакаты размножались на ксероксе в том самом Большом доме (ксерокс был величайшей редкостью) не за деньги, а по блату.
Эти агитки были развешаны по всему моему новому избирательному участку, распиханы во все почтовые ящики, а при злонамеренном срывании тут же восстанавливались. Я даже не знаю, как это случалось, ведь в моей команде было всего три человека. Они, видимо, крутились не за страх, а за совесть. Стоили же раз в десять меньше, чем предыдущие «политологи».
Надо сказать, что избирательный участок мой был совершенно необычным. Самый центр города, одной стороной выходивший на Невский проспект, с запада упиравшийся в Казанский собор, а с востока – в Большой Гостиный двор. Я вычитал, что в дореволюционном Петербурге это был самый дорогой клочок земли, отстроиться на котором могли позволить себе только сверхбогатые люди.
Отучившись пять лет в расположенном рядом финансово-экономическом институте, я даже представления не имел, что там и сейчас живут люди. Захаживал в пивной ресторан «Колос», как все, изредка пользовался услугами городских железнодорожных билетных касс, но о том, что во дворах этих всем известных построек проживает более тысячи человек, более восьмисот из которых являются избирателями, я даже и не помышлял.
Однако это было так. Я убедился в этом, когда впервые (недели за две до выборов) дал себе труд войти в эти дворы. Ничего особенного, самые обыкновенные петербургские проходные дворы, с зачатками благоустройства, давно пришедшими в упадок, но неуловимо милые, обжитые и приятные.
Вот здесь-то, как твердо мне сказала моя предвыборная команда, с завтрашнего дня мне и предстояло проводить не менее двух третей светового дня. Учитывая, что это был разгар лета, то есть белые ночи, я должен был разве что не спать в этих самых дворах.
На следующий день началось. Установив на треноге свой большой предвыборный плакат, я пристроился у памятника фельдмаршалу Кутузову, стал заниматься «пассивной» агитацией, то есть ждать, когда ко мне подойдут мой предполагаемые избиратели.
Легкомысленно подумав, что это не будет обременительно и не займет много времени (не верилось, что избиратель пойдет косяком), я пригласил туда же свою невесту, в беседе с которой и рассчитывал скоротать это время.
Уже через несколько минут я понял, что здорово ошибся насчет спокойствия. Народ валил валом и задавал какие-то странные вопросы, часто переходя на личности, что было иногда и весьма обидно.
Отослав свою девушку домой, я с жаром взялся за дело убеждения и часов через пять вышел победителем из словесной перепалки, видимо просто потому, что и самым стойким моим противникам надоело стоять на жаре, меня же удерживали долг и проснувшаяся вдруг жажда власти.
Измотанный и выжатый как лимон, я был доставлен на заседание избирательной команды, которая весьма критически подошла к результатам сегодняшнего предвыборного марафона, признав их мизерными.
Дело в том, что на улице я разговаривал и спорил с людьми, которые не имели ничего общего с моими потенциальными избирателями, а бывшими случайными прохожими и уличными зеваками.
Я-то еще удивлялся:
; Чего это их всех заботит дело Гдляна – Иванова, да Нагорный Карабах?!
Предвыборная тактика была изменена в корне. И мои мучители постановили, что с завтрашнего дня мы займемся подворным и поквартирным обходом электората.
Это меня напугало. Я по природе человек застенчивый и для того, чтобы вступить в разговор с незнакомыми людьми, мне нужна психологическая раскрутка, войти же вот так просто в их квартиры – это мне казалось просто чудовищным.
Я, сославшись на необходимость командировки (из которой я обещал привезти своим драбантам скромное денежное довольствие), выбил себе день под необходимую релаксацию.
Моя же гвардия постановила, что вообще-то для этого поквартирного рейда я не особенно и нужен. Зная меня, они понимали, что я буду мямлить.
И они на следующий день пошли сами и как могли агитировали обывателей, иногда, без излишней экзальтации, представляясь непосредственно мной.
Тогда политиков еще не было принято знать в лицо, исключая политбюро ЦК КПСС и классиков марксизма, которые тоже воспринимались иногда как действующая власть (многие еще не отвыкли от того, что живые руководители почти ничем не отличались от почивших).
Дело же в целом шло. Особенно удачным был ход, когда мы стали раздавать избирателям мои визитные карточки, как директора какого-то фонда, где был указан даже мой домашний телефон.
В то время дома меня было не поймать, я торчал во дворах, после же выборов телефон мне пришлось надолго отключить.
И постепенно, когда многие во дворах уже искренне симпатизировали нам, в эту кампанию всеобщего охвата избирателей вниманием включился и я.
Собственно говоря, это было тем самым порогом, который впоследствии надолго отбил мне интерес к политике. Нет, люди, с которыми мне приходилось общаться не были вредны и злокозненны, напротив, милейшие пенсионерки-старушки со своим специфическим мировидением и знаниями по истории, занятые и весьма деловые отцы семейств, гостеприимные домохозяйки и вездесущие дети, с которыми я всегда находил общий язык.
Но я стал не узнавать сам себя. Соврать для меня стало делом плевым и практически привычным. Мало того, я уже не мог уснуть, не осознав, что сегодня «с агитировал» за себя еще какого-то избирателя. То есть буквально – не «навешал ему на уши дежурной порции лапши».
Сама по себе предвыборная кампания самого низшего по тем временам порядка сразу же вызывала у своего участника стойкое пристрастие ко лжи. Ну а что же говорить тогда об избирательных кампаниях более высокого уровня? Хотя ложью мне это тогда уже и не казалось. Подумаешь, какое дело, в течение пятнадцати минут, переходя от одной группы потенциальных избирателей, к другой, я умудрился:
…пообещать одним, что сделаю из их района и дворов пешеходную зону. (Это тем из них, кто не были автовладельцами и автолюбителями);
…другим, наоборот, устроить из дворов образцовое стояночно-гаражное хозяйство. (Соответственно, местным обавтомобиленым гражданам);
…нарисовать радужные планы развития местного малого предпринимательства;
…покрыть это самое малое предпринимательство массой упреков и предать анафеме. И тут же дать торжественную клятву, что на участке никогда и ногой не будут стоять никакие кооперативы и малые предприятия;
…уверить прогуливающихся во дворе с собаками старушек, что для них и их питомцев здесь будет создан образцово-показательный рай;
…и у песочницы с играющими детьми вселить надежду в молоденьких мамаш, что, если мне придется стать депутатом от этого района, то не только здесь, но и по всему городу я займусь выведением «собачьей заразы» и, чуть ли не самоличным уничтожением собак;
…и прочее, и прочее, и прочее....
Написать о таких вот примерах предвыборной агитации можно было бы еще много, но я боюсь все же наскучить своим читателям, которые, несомненно, имеют свои образчики запомнившегося им предвыборного стиля.
Время между тем шло к дню выборов. Я даже позволил себе в этот день немного разволноваться и весь его провел в стенах родного института, где и находился, собственно, избирательный участок.
Со мной, в качестве наблюдателей, на участке присутствовала вся моя предвыборная «гвардия». И когда я увидел их хмурые решительные лица, то понял, что выигрыш на этот раз мне гарантирован.
; Готовь к вечеру деньги, – только и сказали мне мои драбанты и тут же принялись за дело.
; Приготовлю, как договорились, – сказал я и с достоинством удалился в буфет.
Через пару часов, ко мне подошел мой глава предвыборного штаба и сказал:
; Нас отправляют с выносной урной ходить по домам. Чего-нибудь придумаем.
; Придумайте, придумайте, – снисходительно произнес я, допивая очередную чашку кофе (ничего горячительного в институтском буфете, к сожалению, не было).
Еще через час он пришел ко мне с докладом:
; Все нормально. Мы отправили члена избирательной комиссии с его девчонкой в кабак и сами кинули бюллетени, конечно, за тебя. Ну а часть принесли назад.
; Сколько? – озабоченно спросил я. – Хотя бы штук пятнадцать–двадцать?
; Нет, только двенадцать. Больше испугались. Было бы неправдоподобно. Но ты не переживай. Все будет «в елочку», – сказал он мне и пошел обратно на участок.
Время шло медленно, но наконец, выборный день закончился, участки закрыли, зато вскрыли урны и начали подсчет голосов.
Мои архаровцы, естественно, были в центре этого мероприятия. Длилось же оно не долго. И вот я увидел торжествующее лицо своего «шефа-имиджмейкера». В целом я уже обо всем догадался, но спросил его, для порядка:
; Ну как там наши дела?
; Все нормально, ты выиграл.
; Отлично, сегодня все идем в кабак, напьемся и рассчитаемся по деньгам.
; Хорошо, но ты спроси у меня, на сколько ты обогнал своего конкурента.
; Да разве это важно? – сказал я, подразумевая конечно же какую-то хохму.
; Конечно, неважно. Но выиграл ты большинством ровно в двенадцать голосов.
; Вот это да! – только и смог произнести я.
; Все мое депутатство продлилось недолго. Оно мне быстро надоело, и я счел своим долгом уйти самостоятельно и подальше. Но до сих пор меня гложет мысль –ведь не один же я так выигрывал!