СТЕНА СЕВЕРНОГО БАСТИОНА
…Промозглым сентябрьским утром – весёлый огонёк
горел в камине, дождь барабанил в оконное стекло –
я начал «Судового повара»…
Стивенсон
…-Вы землетрясения чувствуете? – вдруг поднял на меня глаза начуч.
Я растеряно заморгал, потом внутренне заметался в поисках короткого и остроумного ответа.
-Если выше четырёх баллов, чувствую, - так и не придумав ничего путного, пробормотал я.
-Нет, я имел в виду заранее, дня за три, четыре. Есть такие морские животные – устрицы, что ли; так вот они чувствуют.
Пока я мучился, пытаясь сохранить лицо, начуч снова уткнулся в мои документы.
Начуч Порохня оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. НачУЧ – это Начальник Учебной Части, первое лицо в альпинистском лагере. Есть, правда, ещё начальник альплагеря (из числа местных жителей – для обеспечения необходимых контактов), однако он далек от альплагерного народа и несколько иррационален; а начуч занимается учебно-тренировочными и спортивными мероприятиями; для чего, собственно, и существует альплагерь. Легендарный начуч Порохня представлялся мне этаким «снежным барсом» - высоким, атлетичным, громогласным. Ещё бы – заслуженный мастер спорта, начальник учебной части одного из лучших альплагерей страны. Реальный Порохня оказался невысок, тощ и картав; ощущались энергия и деловитость.
Мы – молодые выпускники Безенгийской школы инструкторов альпинизма, прибывшие на стажировку - сидели в учебной части альплагеря – большой светлой комнате с обшитыми деревом стенами. На стенах висели фотографии популярных вершин района, фотопортреты инструкторов альплагеря, вымпелы, таблицы, графики.
Начуч продолжал изучать наши документы. Их много. Важнейший из них – книжка альпиниста. После завершения каждого этапа обучения горовосходителя в его книжку альпиниста записывается характеристика, «чётко отображающая деловые, моральные и волевые качества», как этого требуют Руководящие Материалы по Альпинизму. Для «чёткого отображения» всех вышеназванных качеств в книжке альпиниста отводится ровно четыре строчки. Возможно, по этой причине характеристики в книжке порой снайперски конкретны, подобно полученной одним персонажем, занимавшим «внизу» довольно высокое социальное положение: «ленив, труслив, к занятиям альпинизмом непригоден».
В моей книжке альпиниста на одной из страниц среди прочего написано: «иногда проявляет нервозность». На следующей странице – «обладает выдержанным характером». Порохня озадаченно уже который раз переворачивал страницу туда и обратно - что за тип свалился на его голову?
После того разговора у меня тёплое отношение к моллюскам…
… Здесь в прошлом году погиб Толик, - сказал Шура. Упал и слетел во-он в ту трещину. Когда к нему подобрались, ещё разговаривал.
Мы потоптались на месте падения Толика. Склон как склон – плотный фирн, не очень круто. Чего ему вздумалось тут падать.
Мы неплохо отстажировались – успешно и без происшествий провели скальные, снежные и ледовые занятия с новичками, прочитали им теорию, отработали передвижение по осыпным и травянистым склонам, переправы через горные реки, методически правильно сводили их на зачётное восхождение по несложному маршруту. В качестве поощрения Порохня выпустил нас на «пятёрку», очень нам нужную: мы с Шурой подбирались к долгожданному званию КМС. «Желаю вам погоды, - напутствовал начуч, - остальное вы сделаете». Накануне мы полдня карячились, перебираясь через бергшрунд – предгорную трещину: здоровенную дырищу между ледником и скальной башней – северным бастионом Тау-чаны. К концу лета от нагрева солнцем скал бергшрунд разодрало до непристойных размеров, и нам пришлось изрубить тонну льда и перекопать вагон снега, пока удалось добраться до стен бастиона. Потом несколько часов мы потратили на то, чтобы пролезть шестьдесят метров по отвесу с использованием всех киношных прибамбасов – шлямбурные крючья, лесенки, жюмары... К вечеру добрались до небольшой площадки, кое-как прилепили палатку. Больше места ни для чего не оставалось, и для отправления естественных надобностей пришлось пристёгиваться к верёвке; но мы вымотались так, что даже зубоскалить по этому поводу не хотелось. Беспокойная ночь под вой ветра на этом уступчике не придала сил. Утром замолотили крюк в скалу прямо возле палатки, привязали кошки и двинули вверх по снежно-ледовому гребню – круто, и главное – штопорные крючья завернуть не во что: ни лёд, ни снег – плотный фирн. К тому же погода портилась на глазах. Мы с Шурой переглянулись и зачесали по склону вверх, наплевав на страховку. Я глянул вниз налево, направо – уй-й-й-й… Вперёд, скорее вперёд и вверх, к спасительным скалам предвершинного гребня…
…Когда добрались наконец до вершины, ущелье затянуло плотным туманом – пальцев на вытянутой руке не видно.
- Весь мир на ладони, ты счастлив и нем, блин, - бухтел Шура, сматывая верёвку – не свалиться бы в Грузию. Давай спускаться по «троечному» маршруту: дольше, но надёжней. Лучше уж камни в почках, чем почки в камнях…
…Когда спустились на ледник, оказались внутри грозовой тучи. Ш-ш-с-с-с-аххх!!!… - хлестали вокруг горизонтальные молнии. Снег вперемешку с градом летел снизу вверх – воздух из ущелья выдавливало холодом на перевал. Гром гремел непрерывно, как товарный поезд; приходилось орать в лицо, чтобы услышать друг друга. Видимость ноль - собственных ботинок не разглядеть в молоке тумана, верх и низ перемешались; мир пришёл в состояние до первого дня творенья; не поверить, что эта планета - Земля. Шура попытался выйти на связь – разряд шарахнул по антенне. Зубы и ногти светились как у упырей от статического электричества…
…Мы стоим на плацу перед учебной частью лагеря – оборванные, обожжённые солнцем; исцарапанные о скалы, мокрые и грязные, сильные и всемогущие, преодолевшие эту гору и себя; нам всё нипочём, нет ничего невозможного, мы можем всё; сила и уверенность во всём теле, в движениях и взгляде. Перед нами выстроились отделения наших новичков, мы для них – пришельцы из иного измерения. Из окон второго этажа повысовывались девчонки из лагерной обслуги. Предстоит несложный ритуал встречи вернувшихся с горы.
- «Какие женщины на нас бросают взоры…» - прошептал Шура строчку из Окуджавы, толкнув меня локтем.
- Поздравляем инструкторов альплагеря, совершивших восхождение на вершину Тау-чана по маршруту пятой категории трудности по стене север-р-рного бастиона!!! – проревел дежурный инструктор.
-У-у-у… восхищённо прогудел строй новичков…
…Вечером в зажатом меж гор домике инструкторов – непроглядная тьма ущелья, чёрная стена сосен вокруг, огромные – с кулак – звёзды прямо над соснами, гул реки, жёлтые огоньки окон – тепло и уют; шум «Шмелей», разбросаны ледорубы и верёвки; кто-то перебирает снаряжение; кто-то, тихо матерясь, ковыряется в забарахлившей рации; где-то пьют чай, где-то водку – чуть-чуть, ведь завтра на гору; пишутся бесконечные планы занятий и восхождений и ведутся бесконечные разговоры обо всём... Иногда – нечасто – гитара, иногда негромко магнитофон; репертуар специфичный: не эстрада и не общеизвестные барды, а так, что-то ироничное. В нашу стажёрскую комнату заходят, говорят обычные слова; а в глазах уважение: ребята «сделали пятёрку».
Выхожу на балкон - перед домиком выложенный камнем бассейн, самотёком наполненный кристальной водой с ледника. В него по традиции «макают» новоиспечённых инструкторов. Нам с Шурой это ещё предстоит. Смотрю на бассейн с содроганием – в прошлую смену одного из стажёров от избытка энергии и веселья сгоряча через него перебросили, прямо на камни…
…Я открываю глаза - за окном промозглое октябрьское московское утро. На горизонте сквозь туман светятся фиолетовые конфорки Газпрома. Огромный полумесяц висит над ним, как над мечетью. Выхожу на слякотный тротуар и долго брожу в клочьях тумана под бесконечным ноябрьским дождём по лондонским улицам; выпиваю дабл дринк текилы в ресторанчике под пальмами на берегу Мексиканского залива; немного попетляв по узким кривым переулкам старой Вены и, поглазев на мечи и кирасы в витринах антикварных лавок, возвращаюсь в отель. Смотрю из окна на заливаемую декабрьским тропическим ливнем вечернюю Джакарту – тучи путаются в верхних этажах небоскрёбов, коричневая жижа переполненного канала несёт урбанистические отбросы в Яванское море – и проваливаюсь в полусон…
…И снова я с чёрным, сожженным ультрафиолетом лицом, в тёмных очках, в разбитой камнем каске, яркой одежде, нереально красивый как персонаж фэнтези, упругий и гибкий как эльф, сильный и бесстрашный, с двумя сияющими айсбайлями в руках - как с мечами, в искрящихся брызгах глетчерного льда, захлёбываясь разрежённым воздухом, задыхаясь от ужаса и восторга, иду на титановых кошках по волшебно мерцающей тёмным изумрудом ледяной стене - вверх, вверх, вверх, вверх – в фиолетовое небо, в слепящее солнце…
…Много лет спустя я пришел в когда-то свой альплагерь на его юбилей. Союза советских республик уже не было, как и системы альпинистской подготовки. На хоженых - перехоженных нами перевалах теперь государственная граница. В ущелье на каждом шагу пограничники – калаш на плече, стечкин на поясе. Сурово требуют разрешения для пребывания в пограничной зоне. Разрешение нужно оформлять в Нальчике. Сторублёвка позволяет решить проблему без формальностей. На горах растаял лёд - глобальное потепление. Соседний альплагерь разрушен селем, его восстановили в палаточном варианте. Как альплагерь он уже не функционировал. В нём жили чеченские дети, которых привезли сюда на отдых. По-русски они понимали плохо. Всё, на чём можно писать, исписано белой краской; огромные надписи воспевали героическую борьбу чеченского народа в двух отгремевших войнах: «Серноводск – город-герой». Альплагерь именовался теперь «базой». Проживал в ней в основном молодняк из Нальчика, борцы – приехали на тренировочные сборы. Бассейн сухой. На веранде перед учебной частью, где раньше по вечерам негромко пели под гитару, гремел барабан – персонал базы из местных жителей плясал свои зажигательные танцы.
Я ещё раз взглянул на остатки растаявшего льда на вершинах, повернулся и пошел по дороге вниз, вниз… чтобы никогда больше сюда не вернуться.